- Британском музее? - переспросила Марта, все еще увлеченная изучением портрета. - Кажется, нет; сразу вспомнить не могу. Я туда ходила смотреть на египетские украшения, когда играла Клеопатру. А что тебе там понадобилось?
- Мне нужны сведения об исторических трудах эпохи Ричарда III. Так сказать, информация из первых рук.
- А святой сэр Томас разве не подошел?
- Святой сэр Томас всего лишь старый сплетник, - проворчал Грант. Он явно невзлюбил этого уважаемого человека.
- Боже мой, а симпатичный библиотекарь так почтительно отзывался о нем!.. Житие Ричарда III от св. Томаса Мора, и все такое…
- Какое там к черту житие, - рассвирепел Грант. - Он записывал в тюдоровской Англии всякие бредни и россказни о событиях, происходивших в Англии Плантагенетов, когда ему самому было пять лет от роду.
- Всего пять лет?
- Именно.
- Вот так-так! Нельзя сказать, чтобы он был очевидцем.
- Даже ничего похожего. Если подумать, все его сведения не более надежны, чем подсказка букмекера на скачках. В любом случае он находился по другую сторону баррикад. Раз он служил Тюдорам, то не мог быть объективным по отношению к Ричарду.
- Да, да, видимо, так. Что же ты хочешь выяснить о Ричарде, если с ним не связано никаких тайн?
- Я хочу знать, какие мотивы двигали им. Эта задача посложнее тех, с которыми я сталкивался последнее время. Что изменило его чуть ли не в один день? До самой смерти брата его поведение заслуживало самой высокой оценки. Он был так предан Эдуарду.
- Думается, верховная власть всегда бывает искушением. Он оставался бы регентом до совершеннолетия сына Эдуарда. Регент Англии. Если принять во внимание все предыдущее поведение Ричарда, этот титул должен был ему вполне подходить. Казалось бы, регентство как раз то, что ему нужно: он стал опекуном как сына Эдуарда, так и всей Англии.
А вдруг мальчишка вел себя так несносно, что Ричард просто мечтал избавиться от него? Удивительно, что мы всегда думаем о жертвах как о безобидных агнцах. Вроде библейского Иосифа. Я уверена, что он был превредным юнцом и сам давно напрашивался на то, чтобы его спихнули в тот колодец. Быть может, юный Эдуард сидел и буквально умолял, чтобы с ним потихоньку разделались?
- Мальчиков было двое, - напомнил Грант.
- Да, верно. Это нельзя оправдать. Какое варварство! Бедные кудрявые ягнятки! Ой!
- К чему относится твое "ой"?
- Я кое-что придумала. "Ягнятки" мне подсказали.
- Что именно?
- Не скажу, а то вдруг не получится. Лечу.
- Подожди. Скажи, удалось уговорить Мадлен Марч написать для тебя пьесу?
- Ну, контракт еще не подписан, но она вроде бы согласна. До свидания, мой милый.
Марта вышла из палаты, чуть не столкнувшись в дверях с зардевшейся Амазонкой.
7
Грант и думать забыл о кудрявых ягнятках, когда на следующий вечер в палате появился именно такой кудрявый ягненок. На молодом человеке были роговые очки, которые странным образом лишь усиливали сходство с вышеупомянутым животным. Грант слегка дремал, чувствуя себя гораздо спокойнее, чем раньше; изучение истории, как отмечала старшая сестра, помогает обрести чувство реальности. Стук в дверь был слишком робок, и Грант решил, что ему почудилось - в больницах так обычно не деликатничают. Что-то заставило Гранта сказать: "Войдите", - и в проеме двери возникло нечто, настолько похожее на мартиного кудрявого ягненка, что Грант громко рассмеялся.
Молодой человек в замешательстве посмотрел на него, нервно улыбнулся, прочистил горло и начал:
- Мистер Грант? Моя фамилия Кэррэдайн, Брент Кэррэдайн. Надеюсь, я не помешал вашему отдыху?
- Нет, нет. Заходите, мистер Кэррэдайн. Рад вас видеть.
- Меня прислала Марта… то есть мисс Хэллард. Она сказала, что я могу помочь вам.
- А она не сказала, каким образом? Присаживайтесь. За дверью есть стул, тащите его сюда.
Брент Кэррэдайн был высокого роста, с мягкими белокурыми завитками, обрамляющими высокий лоб, и в великоватом твидовом пальто, по американской моде распахнутом и свисающем небрежными складками. Собственно говоря, было ясно, что и сам он американец. Молодой человек принес стул и уселся на него, запахнув пальто, как королевскую мантию, и уставился на Гранта добрыми карими глазами, излучавшими обаяние, которое не могла затушевать даже роговая оправа.
- Марта, то есть мисс Хэллард, сказала, что вам нужно кое-что разузнать.
- И вы этим собираетесь заняться?
- Я провожу здесь, в Лондоне, некоторые исследования. Я имею в виду, исторические исследования. А она сказала, что вам нужно что-то в этой области. Она знает, что с утра я обычно работаю в Британском музее. Буду рад помочь вам, мистер Грант.
- Очень любезно с вашей стороны. А над чем вы работаете?
- Крестьянское восстание 1381 года.
- А, Ричард II.
- Да.
- Вас интересуют народные движения?
Кэррэдайн очень не по-научному ухмыльнулся и ответил:
- Нет, меня интересует возможность задержаться в Англии.
- А вы не можете остаться здесь просто так?
- Нет. Мне нужно алиби. Мой отец считает, что я должен заняться семейным бизнесом - оптовой торговлей мебелью. Знаете, заказываете по каталогу, доставка по почте. Не поймите меня превратно, мистер Грант, мебель у нас очень хорошая, стоит вечно. Только не могу я посвятить этому жизнь.
- И решили, что в Британском музее отсидитесь, как в бомбоубежище?
- По крайней мере там тепло. И мне в самом деле нравится история, в колледже это был мой основной предмет. Но раз уж вы настаиваете, то я отправился в Англию вслед за Атлантой Шерголд. Она - глупенькая блондинка у Марты, то есть я имел в виду, что в пьесе у мисс Хэллард она играет роль глупенькой блондинки. А вообще Атланта совсем не глупая.
- Верно, весьма одаренная особа.
- Вы видели ее?
- Вряд ли кто-нибудь в Лондоне не видел ее.
- Да, похоже, что так. Пьеса уже столько месяцев не сходит со сцены. Мы не думали, Атланта и я, что она продержится больше нескольких недель, поэтому мы просто попрощались ненадолго. Но когда оказалось, что пьеса все идет и идет, мне пришлось искать повод ехать в Англию.
- А сама Атланта разве не достаточный повод?
- Только не для моего отца! Мои родные смотрят на нее свысока, а отец - и на дух не выносит. Если и упоминает о ней, то только как об "этой артисточке, твоей приятельнице". Понимаете, мой отец - уже Кэррэдайн Третий, а отец Атланты - едва ли Шерголд Первый. Бакалейная лавочка в провинциальном городке. В Штатах к тому же у Атланты дела на сцене шли не блестяще. Здесь у нее первый большой успех. Вот почему она не хочет порывать контракт и возвращаться домой. Собственно говоря, ее вообще трудно будет уговорить вернуться в Штаты. Говорит, там ее никогда не ценили.
- И вы решили заняться научной работой?
- Понимаете, мне требовалось придумать что-нибудь такое, чем можно заниматься только в Лондоне. А в колледже я серьезно интересовался историей. Так что Британский музей оказался вполне подходящим местом. Мне и самому интересно, и отец видит, что я при деле.
- Да, алиби не хуже других. Кстати, а почему именно крестьянское восстание?
- Да потому, что вообще тогда была интересная эпоха. К тому же я думал, что это понравится папе.
- Значит, его интересуют социальные реформы?
- Нет, но он ненавидит монархию.
- Кэррэдайн Третий?
- Да, смешно, не правда ли? Вполне в его духе держать в своем банковском сейфе корону. Бьюсь об заклад, иногда он достает ее, пробирается на вокзал и примеряет в мужской уборной. Но, боюсь, я утомил вас, мистер Грант, - все болтаю о своих делах. Я же пришел…
- Зачем бы ни пришли, вы для меня просто посланец Божий. Посидите со мной, если не спешите.
- Я никогда не спешу, - сказал молодой человек, расправляя ноги. Проделывая эту операцию, он задел тумбочку и уронил на пол портрет Ричарда.
- Ох, прошу прощения! Вечная моя неловкость! Никак не привыкну к длине собственных ног. К двадцати двум годам пора бы и освоиться, - он поднял портрет и с интересом взглянул на изображение. - "Рикардус III. Анг. рекс.", - вслух прочитал он латинскую надпись.
- Вы первый, кто заметил надпись на заднем плане картины.
- Да, ее можно разглядеть лишь когда всмотришься как следует. А вы первый из моих знакомых, у кого вместо фотографии какой-нибудь красотки - король.
- Он не красавец, верно?
- Не знаю, - медленно промолвил юноша. - У него неплохое лицо. У нас в колледже был профессор, довольно похожий на него. Он жил только на висмуте и молоке, так что обладал несколько желчным взглядом на жизнь, но по сути был добрейшим существом. Так вы хотели разузнать что-то о Ричарде?
- Да, но ничего необычного. Просто интересно, что писали о Ричарде его современники.
- Что ж, это нетрудно. Даже недалеко от моего собственного времени, то есть от изучаемого мной периода. Собственно говоря, один из ведущих специалистов по Ричарду II - сэр Катберт Олифант - писал и о Ричарде III. Вы читали Олифанта?
Грант ответил, что знаком лишь со школьными учебниками и сэром Томасом Мором.
- Мором? Канцлером Генриха VIII?
- Да.
- Полагаю, он выступал с вполне определенных позиций.
- Именно. Мне его книга представилась партийной агиткой, - сказал Грант, впервые осознав, какой именно привкус оставило после себя сочинение Мора. Оно читалось не как записки государственного деятеля, а как тенденциозный агитационный памфлет.
- Скорее даже, как колонка журналиста, получающего свою информацию с черного хода.
- А что вы знаете о Ричарде III?
- Только что он прикончил своих племянников и предлагал отдать полцарства за коня. И еще у него было два приспешника с прозвищами Кот и Крыса.
- Кто?
- Помните, наверное, с детства присказку: "Англией правят при Борове Крыса и Кот с норовом".
- Да, конечно. А что, кстати, это означает, вы не знаете?
- Понятия не имею. Я не специалист по этому периоду. А как вы заинтересовались Ричардом III?
- Марта посоветовала мне заняться каким-нибудь научным исследованием, ибо заниматься своими судебными делами я пока не могу. А поскольку меня интересуют человеческие лица, Марта принесла мне портреты героев различных исторических загадок. Ричард попал в их число чисто случайно, но оказался самой загадочной личностью.
- Правда? А каким образом?
- Он, как считают, совершил одно из отвратительнейших преступлений в истории, но при этом обладает лицом справедливого судьи и мудрого правителя. По всем данным, он был весьма образованным и добропорядочным человеком и мудрым правителем. Ричард превосходно управлял Северной Англией. Он был умелым полководцем и славным воином. Неизвестно ничего предосудительного о его личной жизни. А его брат, вы вероятно знаете, был - если не считать Карла II - самым большим бабником среди наших коронованных особ.
- Эдуард IV? Да, знаю. Образец мужской красоты. Быть может, Ричард чувствовал постоянное унижение, сравнивая себя с братом? Тогда становится понятным его стремление уничтожить потомство Эдуарда.
Об этом Грант раньше не думал.
- Вы полагаете, Ричард в глубине души ненавидел брата?
- Почему в глубине души?
- Потому что даже злейшие клеветники признают его преданным Эдуарду. С тех пор как Ричарду исполнилось двенадцать или тринадцать лет, братьев было водой не разлить. Третий брат, Георг, был как-то сам по себе.
- Что за Георг?
- Герцог Кларенс.
- Которого утопили в бочке с мальвазией?
- Он самый. Так что, собственно говоря, братьев всего было двое: Эдуард и Ричард. И у них была десятилетняя разница в возрасте - как раз столько, чтобы младший брат преклонялся перед старшим, видел в нем кумира.
- Будь я горбуном, - задумчиво начал юный Кэррэдайн, - я бы наверняка возненавидел брата, который отнимал у меня и успех, и женщин, и место под солнцем.
- Возможно, - согласился Грант после некоторого раздумья. - Это самое правдоподобное объяснение, которое я пока встретил.
- Такие чувства могли открыто не проявляться, Ричард мог их даже не сознавать. Они накапливались в его подсознании, пока вдруг не прорвались наружу, когда Ричарду представилась возможность заполучить корону. Он мог сказать себе, то есть его кровь могла сказать: "Вот мой шанс! Все эти годы я всегда находился на шаг позади брата, был у него на побегушках, а где благодарность? Теперь я получу все, что мне причитается".
Грант отметил, что по чистой случайности Кэррэдайн использовал в отношении Ричарда те же слова, что Пейн-Эллис. Всегда на шаг позади. Именно так романистка представляла себе Ричарда, когда он вместе с белокурой Маргаритой и Георгом провожали отца на войну, стоя на крыльце замка. На шаг позади, "как всегда".
- Любопытно, что вы говорите о том, как Ричард до самого преступления внешне оставался славным малым, - сказал Кэррэдайн, поправляя дужку очков указательным пальцем. - Так он кажется более живым. Шекспир изобразил его просто карикатурно. Будто и не человек вовсе. Я с радостью стану помогать вам, мистер Грант. Приятное разнообразие после крестьян.
- Кот и Крыса вместо Джона Болла и Уота Тайлера.
- Вот именно.
- Что ж, очень любезно с вашей стороны. Буду благодарен за все, что вы сумеете откопать. Но в данный момент мне нужны описания событий того периода, сделанные во времена Ричарда. Ведь они потрясли всю страну, и о них тогда же должно быть немало написано. Я хочу познакомиться с записками именно современников, а не тех, кто что-то слышал от кого-то о событиях, имевших место, когда им самим было пять лет.
- Я найду, кто был тогда летописцем. Возможно, Фабиан. Или он работал при Генрихе VII? Я выясню. А пока вам, наверное, захочется посмотреть, что пишет Катберт Олифант. Как я понимаю, он сейчас главный эксперт по тому времени.
Грант объявил, что будет рад познакомиться с сэром Катбертом.
- Я занесу книгу завтра, по пути в библиотеку - можно будет оставить ее внизу? Как только разузнаю, что писали современники Ричарда, сразу прибегу сюда. Вас это устраивает?
Грант согласился, что лучшего не придумать.
Кэррэдайн-младший внезапно смешался, вновь напомнив Гранту кудрявого ягненка, невнятно попрощался и выбрался из комнаты, путаясь в полах своего несуразного пальто.
Грант подумал, что Атланта Шерголд сделала неплохой выбор.
8
- Ну, - спросила Марта, когда она снова появилась в палате, - как тебе понравился мой ягненочек?
- Как раз такой мне и нужен. Спасибо, что отыскала.
- Поисков не потребовалось. Он все время путается под ногами. Практически поселился в театре. Должно быть, смотрел "По морю в корыте" раз пятьсот; если он не в уборной у Атланты, то караулит у нее под дверью. Хоть бы они поженились, тогда бы он не мозолил нам глаза. Знаешь, он с ней даже не живет. Полнейшая идиллия. - Марта на минуту оставила свой "сценический" голос и продолжала: - Они чудесно смотрятся вместе. В некотором отношении они скорее близнецы, чем влюбленные. У них есть та абсолютная вера друг в друга, та взаимозависимость, которые превращают две половинки в единое целое. По моим наблюдениям, у них никогда не бывает ссор - или даже размолвок. Как я сказала - чистейшая идиллия. Это тебе Брент принес?
Марта ткнула пальцем в солидный труд Олифанта.
- Да.
- Выглядит не слишком удобоваримым.
- Не слишком аппетитным, скажем так. Но если мне удастся проглотить его, то переварить потом труда не составит. История для специалиста. Тут все до мельчайших подробностей.
- Ух ты!
- По крайней мере я обнаружил, от кого сэр Томас Мор набрался домыслов о Ричарде.
- От кого же?
- От некоего Джона Мортона.
- Никогда о таком не слышала.
- Я тоже, но это от нашей необразованности.
- И кем он был?
- Архиепископом Кентерберийским при Генрихе VII. И злейшим врагом Ричарда.
- Так вот где собака зарыта! - воскликнула Марта.
- Да. Именно на этот первоисточник опирается все написанное впоследствии. На его основе Холишенд создал свои хроники, по которым Шекспир сочинил своего "Ричарда III".
- Версия, изложенная человеком, который ненавидел Ричарда… Я этого не знала. А почему святой сэр Томас воспользовался сведениями именно Мортона, а не кого-нибудь другого?
- Чьими бы сведениями он ни пользовался, Мор должен был изложить вариант, выгодный Тюдорам. Но, похоже, Мор записывал все со слов Мортона. Ведь в детстве он жил у него. Кроме того, Мортон лично участвовал во всех основных событиях, так что было вполне естественным обратиться к очевидцу, к тому же хорошо знакомому.
Марта снова указала на лежащую на тумбочке книгу.
- А автор сего толстого и скучного трактата признает, что сочинение Мора необъективно?
- Олифант? Только косвенно. Честно говоря, он сам запутался с Ричардом. На одной и той же странице он пишет, что Ричард был достойным восхищения правителем и полководцем, обладал отличной репутацией, считался весьма добропорядочным человеком и пользовался гораздо большей популярностью, чем выскочки Вудвиллы, родственники королевы, и тут же, что он был "совершенно неразборчив в средствах и был готов утопить в крови всех, кто стоял между ним и манившей его короной". На одной странице Олифант неохотно признает: "Есть причины полагать, что он был не лишен совести", - а чуть позже пересказывает описанную Мором картину человека, так мучимого совестью, что он не может заснуть. И так далее.
- Значит, твой толстый скучный Олифант предпочитает Алые розы?
- Нет, не думаю. Вряд ли он сознательно принимает сторону Ланкастеров. Хотя теперь я вижу, что он очень терпимо относится к узурпации трона Генрихом VII. Я не помню, чтобы Олифант где-нибудь прямо написал, что у Генриха не было не малейших прав на престол.
- Кто же тогда посадил его на трон? Я имею в виду Генриха.
- Остатки Ланкастеров и выскочки Вудвиллы, которых, по-видимому, поддерживал народ, возмущенный убийством принцев. Собственно говоря, их устроил бы любой, будь в его жилах хоть капля ланкастерской крови. Генрих был достаточно сообразителен, чтобы претендовать на корону в первую очередь "по праву победителя" и лишь во вторую - благодаря примеси ланкастерской крови. Его мать была всего лишь наследницей незаконнорожденного отпрыска третьего сына Эдуарда III.
- А я знаю о Генрихе VII лишь то, что он был фантастически богат и столь же фантастически скуп. Помнишь чудесный рассказ Киплинга о том, как Генрих посвятил в рыцари одного ремесленника не за отличную работу, а за то, что тот сэкономил на каком-то украшении?
- Причем посвятил его ржавым мечом. Ты одна из немногих женщин, помнящих Киплинга.
- Я вообще необыкновенная женщина. Выходит, ты так и не узнал ничего нового о личности Ричарда?
- Нет. Я в таком же недоумении, как и уважаемый сэр Катберт Олифант. Единственная разница между нами заключается в том, что я понимаю это, а он - нет.
- Часто общаешься с моим кудрявым ягненочком?
- Не видел его ни разу после первой встречи три дня назад. Уже начинаю беспокоиться, не передумал ли он?
- Нет, что ты… Верность - это его знамя и кредо.
- Как у Ричарда.
- У Ричарда?
- Его девизом было: "Верность укрепляет".