Макс так и поступил. Он надеялся, что присутствие друзей его отвлечет и у него появится возможность скрыть свои чувства. До войны "Вилла Мария" была занята морскими офицерами, и ее большую плоскую крышу продолжали называть вороньим гнездом. Там собиралась молодежь. Любой, кому еще не минуло тридцати, считал себя молодым, и вы никогда не знали, кого здесь встретите, когда с лестницы выходили на свет.
Обычно здесь собиралась приятная компания юных девушек в цветастых платьях домашнего шитья, которые с неуклюжей гордостью выставляли напоказ свои налившиеся груди. Вокруг них конечно же кружили молодые пилоты, скорее, мальчики, хотя в их речи то и дело слышались соленые словечки, популярные в авиации. Они всегда высказывали свое видение дела - хорошее, так себе, заход со стороны, мертвая петля, - обвиняя друг друга в промахах. Вражеский бомбардировщик был у них "большим куском", истребитель - "маленьким", кокпит звался "кабинетом"; они никогда не приземлялись, а "шлепались". Больше всего они боялись, взлетая против солнца, нарваться на стаю "маленьких кусков".
Конечно, пилоты были здесь - компания стройных молодых людей, которые каждую фразу приправляли острым словцом. Другие отирались поблизости, прислушиваясь к рассказам отважных асов. Летчики были единственными в гарнизоне, кто вступал в бой с врагом, и их истории подбавляли перцу в ежедневную рутину пассивного сопротивления.
Фредди и Эллиот были в стороне от шумной компании, в дальнем конце террасы. Фредди увлеченно поглощал джин из большого стакана, и на лице его явственно читалось отвращение ко всему, что говорил ему высокий американец. Макс протолкался сквозь толпу поближе к ним:
- Джентльмены…
- О, Максимиллиан, - оживился Эллиот. - Как раз вовремя.
- А что такое?
- Я задал Фредди небольшую загадку.
- Ты это так называешь? - поморщился Фредди.
- Во всяком случае, для их командира.
- Звучит интригующе, - сказал Макс.
- И быстро становится отвратительным.
Эллиот рассмеялся:
- Вот уж не считал тебя старым ханжой.
- Это не имеет ничего общего с ханжеством, - ощетинился Фредди. - Это вопрос… ну, морали.
- Ах, морали…
- Не говоря уж о законе.
- Ах, о законе… - передразнил его Эллиот, и теперь скептицизма в его голосе заметно прибавилось.
- Ты учился на юриста, и у тебя должно быть куда больше уважения к закону.
- Конечно, оно у меня есть. Ты же не хочешь иметь дело с учреждением, которое готово послать невинного человека на электрический стул. - Эллиот повернулся к Максу прежде, чем Фредди в раздражении смог подобрать ответ. - Хочешь послушать?
- Валяй.
- Все очень просто. Ты командир авиакрыла и получил отпуск в лагере пилотов у залива Сан-Пауль. Ты знаешь его? Конечно знаешь, еще с того времени, когда Ральф был ранен.
- Знаю.
- Тогда ты можешь его представить. Позднее время, и ты чертовски устал. И как может быть иначе после того, что тебе довелось испытать за последние несколько месяцев? Но, как бы там ни было, чувствуешь ты себя неплохо и идешь искать свою комнату. Находишь ее. Только это не твоя комната. Какая-то другая. И в кровати, которую ты считаешь своей, кто-то другой с кем-то еще.
- Ты просто не нашел меня.
- В постели были два парня, ясно? И они… я даже не знаю, как это выразить…
- Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду.
- Конечно, ты же ходил в английскую школу.
- Как и ты, - напомнил Фредди, - на тот случай, если забыл.
- Ладно, не станем копаться в куче мусора. Во всяком случае, они хорошие парни, оба офицеры. Один из вашей эскадрильи, другой нет, но ты его знаешь. Первоклассный пилот, ответственный… - Эллиот выдержал паузу. - Что ты сделаешь?
- А что б ты сделал?
- Нет, что бы сделал ты?
- Ну, я приказал бы им немедленно прекратить.
Эллиот рассмеялся:
- Я думаю, несложно догадаться, что они прекратили в тот момент, когда ты открыл эту чертову дверь. Ты подал бы рапорт о них?
- Рапорт о них?
- Авиационному командованию. Это не вопрос морали, или закона, или даже вкуса. Я хочу сказать, что никогда не испытывал необходимости, чтобы мой член оказывался в заднице другого мужика…
- О господи. - Фредди поперхнулся джином.
- …Но это не помешает мне оценить ситуацию.
Макс задумался.
- Я не подавал бы рапорт.
- Почему?
- Мораль. Эскадрилья - это как семья.
- И ты был бы готов соврать своей семье?
- Нет… Да, я полагаю, если того требует ситуация.
- Продолжай, - потребовал Эллиот. - Что еще, кроме морали?
- Ну, речь, конечно, идет о двух индивидуальностях. Их послали далеко от дома, и все знают почему. Так что, если все просочится…
- Учитывая обстоятельства, неудачная фраза.
- Ох, ради бога, Эллиот! - воскликнул Фредди.
Эллиот не обратил на него внимания.
- Интересно, - продолжил он. - Две различные точки зрения. Фредди сказал, что подаст рапорт, ты отказался, а я сообщу о них.
- Я думаю, что ты говоришь о трех точках зрения.
- Да, между мной и Фредди есть разница. Он моралист. Я же прагматик. Я доложу им, но только потому, что если этого не сделаю и об этом просочится информация, то на плахе окажется моя голова.
- Так какое это имеет ко мне отношение?
- А то, что ты сентиментален, - твердо ответил Эллиот.
- Да ладно тебе…
- Расслабься. Есть кое-что и похуже, чем быть сентиментальным.
- Ага, - сказал Фредди. - Тебе стоит побыть моралистом.
Макс оказался в положении судьи. Они были верными друзьями, лучшими из всех, и дружили вот уже два года, и теперь он научился понимать причины редких случаев плохого настроения Фредди, когда его кобальтово-синие глаза точно затягивались легкими облачками, а проказливая улыбка твердела. Но они по-прежнему были вместе, даже когда стих смех и разговор перешел к Ральфу, пропавшему члену их команды. Ральф был пилотом двести сорок девятой эскадрильи, стоявшей в Та-Куали. Дородный, крепкий и разговорчивый, он много раз слишком близко принимал к сердцу девиз эскадрильи Pugnis et calcibus - "Кулаками и пятками". Эллиот появился в компании позже, примерно к Рождеству. Он как бы материализовался из ниоткуда, сразу же после Пёрл-Харбора и вступления Америки в войну, но за четыре коротких месяца органически вписался в их маленькое братство, возглавляемое Хьюго. Он даже научил их всех играть в покер.
Эллиот был в курсе всех скандалов и рассказал пикантную историю, которую услышал от Ральфа, о малышке-жене старшего офицера и мальтийском садовнике, но тут по террасе разнесся звук колокольчика Розамунды.
- Большинство из вас знают, что это означает, - объявила она с верхней ступеньки. - Пора думать и говорить о более высоких материях - о жизни, об искусстве и, ну, я не знаю… о прошлых романах и будущих жизненных планах.
- Но я только что…
- Мой дорогой Эллиот, я не сомневаюсь, что это были всего лишь сплетни.
- Да, но очень непристойные.
- Тогда постарайтесь найти меня перед уходом.
Ее слова вызвали несколько смешков в компании. Но они тут же смолкли, когда надсадный вой сирены воздушной тревоги прорезал воздух.
Кто-то простонал. Все ждали ее. Можно было сверять по наручным часам во время завтрака, ланча и коктейля тевтонскую точность немцев.
Все как один повернулись в сторону Валлетты. С высоты Слимы гавань Марсамксетт простиралась под ними, как на карте, ее пологую дугу прорезал длинный узкий проход, который вел к острову Маноэль с фортом и базой подводных лодок. Валлетта величественно перекрывала водное пространство, гордо возвышаясь на длинном полуострове, который вдавался в открытое море. За городом, скрытое от взгляда, лежало древнее поселение и глубокие протоки, что вели к Гранд-Харбору, где располагались военно-морские доки или, точнее, то, что от них осталось.
Один из самых остроглазых пилотов первым заметил флаг, поднятый над губернаторским дворцом в Валлетте.
- Серьезные дела, - заметил он.
- Куда, по-твоему, они направляются?
- К аэродромам, скорее всего, в Та-Куали.
- Докам тоже может достаться.
Это было странное время, этакое убаюкивающее спокойствие перед неизбежным налетом; вражеским самолетам требовалось примерно семь минут, чтобы долететь от Сицилии. Всему островному населению пора поспешить в подземные убежища, которые они вырубили в известняке, в том самом, из которого были выстроены их дома, достаточно мягкого для пилы и вражеских налетов, но он быстро твердел под здешним солнцем.
Будь Мальта покрыта лесами и предпочти мальтийцы строить свои дома из дерева, остров конечно же уже капитулировал бы. Каменные дома под бомбами рушились и рассыпались в прах, но огонь щадил их. Однако огонь приносил настоящие беды, когда разбегался как ртуть в плотно населенных районах, которых было довольно много на Мальте. Остров был маленький, наверное, даже меньше чем остров Уайт, но его население превышало четверть миллиона. Города и деревни сливались друг с другом, представляя собой островки жизни среди руин, но, как бы ужасно они ни страдали, опустошения всегда оставались локальными.
Хотя в конечном счете именно подземные убежища - некоторые из них огромные, как казармы, - обусловливали небольшое количество раненых. При первых же признаках опасности мальтийцы спускались под землю, прихватив с собой молитвенники и ценные вещи. Максу нравилось думать, что это их врожденное свойство. Весь остров был в сотах пещер, гротов и катакомб, в которых предки здешних жителей искали убежище задолго до того, как Христос ходил по земле и египтяне возводили свои пирамиды. Опасность теперь носила совсем другой характер, но реакция оставалась неизменной.
Он вспомнил, как при первой встрече с Митци излагал ей свою теорию. И вспомнил ее ответ:
"Когда-то они были троглодитами и остались ими".
Митци сказала это с привычной для нее легкой иронией, которую он в то время счел высокомерием.
"Я обидела вас?"
"Отнюдь".
"Прошу прощения. Это симпатичная теория, она всегда мне нравилась".
Подтекст был ясен: не думайте, что вы первый человек, который это неправильно понял.
Теперь Макс знал, что Митци специально задевает его, игриво подкалывая, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Первое испытание он проиграл - погрузился в молчание, дожидаясь, когда она перестанет его мучить.
"Но, говоря по правде, они нравились бы мне куда больше, если бы не мое происхождение от ирландских едоков картофеля".
Вспомнив ее слова, Макс невольно улыбнулся.
- А почему, когда на нас валятся семь типов дерьма, ты улыбаешься? - заметил Эллиот.
- Я думаю, что мы в безопасности.
Все остальные пришли к тому же выводу, судя по числу гостей, оставивших сад ради великолепного вида из "вороньего гнезда". Макс заметил молодого Пембертона в толпе тех, кто заполнил крышу. Слишком вежливый, чтобы задавать вопросы о поведении других гостей, он тем не менее выглядел очень растерянным. Кто может осуждать его? Здравый смысл подсказывал, что всем им следует искать убежище. Год назад они именно так себя и вели, но постепенно миновали этот этап. Страх сменился крайней усталостью, апатией, фатализмом, о котором ты догадываешься, наблюдая, как меняется выражение на лицах новоприбывших.
Макс поймал обеспокоенный взгляд Пембертона и махнул ему.
- Кто это? - спросил Фредди.
- Наш новый рекрут. Он направлялся в Гиб, когда мы перехватили его.
- Симпатичный сукин сын, - усмехнулся Эллиот. - На голубятне все будут махать крылышками.
- Обращайся с ним помягче. Он хороший парень.
- Ясное дело, - сказал Эллиот, хотя и не был в этом убежден.
Макс представил Пембертона, а он в свою очередь отдал честь Фредди и Эллиоту.
- Так какие данные, капитан? - спросил Эллиот с преувеличенной военной строгостью.
- Данные, сэр?
- О налете, капитан, об этом чертовом воздушном налете.
- Боюсь, что я тут новичок, сэр.
- Новичок?! Черт побери, что хорошего в новичке на тропе войны с итальяшками?
- Не обращайте на него внимания, - сказал Макс, - он вас заводит.
- Шутник, - буркнул Фредди. - И чтобы ты последний раз отдавал ему честь.
Эллиот ткнул пальцем в свои знаки различия.
- Эй, они настоящие.
- Эллиот - офицер по связи с американскими военными, - объяснил Макс. - Что бы это ни значило.
- Никто из нас толком не может понять, что это значит.
Повернув голову к Пембертону, Эллиот произнес тоном заговорщика:
- И если вы разберетесь, обязательно дайте мне знать.
Макс рассмеялся от восхищения, и, может быть, к этому чувству примешивалась малая толика ревности. Все, кто знал Эллиота, были загипнотизированы его ярким обаянием, и было приятно думать, что именно ты выбран объектом его внимания, пока не становилось ясно, что он столь же легко производит впечатление на других.
- А Фредди - военный врач, - продолжил представлять друзей Макс. - Только никогда не называйте его доктором. Он терпеть не может, когда его так называют.
- Он проводит время зашивая людей, вот как нас недавно.
Фредди протянул Пембертону стакан с джином:
- Ну, допустим, не все время…
- Не обманывай его своим обаятельным мальчишеским видом. Если вам потребуется спешная ампутация - это к нему. - Эллиот хлопнул Фредди по плечу. - Подполковник Фредерик Ламберт волшебник пилы и скальпеля. Его девиз: "При чем тут руки или ноги, когда мы друзья?"
Фредди привык, что Эллиот представляет его этаким средневековым мясником, поэтому снисходительно улыбнулся, уверенный в своей репутации и в своей славе.
На протяжении последовавшего затем краткого допроса Пембертон чувствовал себя как нельзя лучше. Правильно оценив свою аудиторию, он с юмором обрисовал время, проведенное в Александрии, и свой скромный вклад в военные действия.
В это время стали вскидываться первые руки, указывая на север, на заливы Сент-Джулиан и Сент-Джордж, и на то, что было за ними.
На террасе воцарилась неестественная тишина, и все прислушались к нестройному гулу приближающихся самолетов.
- Вам придется стать свидетелем весьма одностороннего представления, - сказал Фредди. - Постарайтесь, чтобы оно не подавило ваш дух.
Он не шутил. У артиллерии был запас всего в пятнадцать снарядов на весь день. "Бофор" мог выдать весь свой боезапас за семь секунд.
Похоже, враг это знал. Первая волна истребителей, закрывшая небо, шла с какой-то непривычной раскованностью, в боевом строе эскадрилий отсутствовал привычный немецкий жесткий порядок. Подобно боксеру, легко выскочившему на ринг, противник демонстрировал полную уверенность.
Пара крупнокалиберных орудий рявкнула преждевременным вызовом на бой, и несколько дымных клубов расцвело вокруг Ме-109, которые уже выходили на цели. Они шли стаей, птицы горя, и вплотную за ними шла настоящая опасность.
С севера появилась высокая этажерка бомбардировщиков "Юнкерс-88", окруженная прикрытием из истребителей.
- Иисусе, - пробормотал Фредди.
- Ни фига себе, - поддержал Элиот.
Вот сукины дети, подумал Макс.
Теперь стало ясно, что их внимание привлекали только аэродромы: Та-Куали, Луга, Хал-Фар и, может быть, новые полосы в Сафи и Кьюренди. Все они держали путь куда-то в глубину, мимо Валлетты и Трех городов, вытянувшись в ломаную линию. Было видно, что они нацелились на южную половину острова.
"Восемьдесят восьмые" потянулись кверху, началась беспорядочная бомбежка, и небо затянуло дымом. В бой вступили "бофоры" - послышался треск очередей, показались линии трассеров. Казалось, что с этого расстояния они лишь щекотали подбрюшья бомбардировщиков, но внезапно раздался крик:
- Смотрите, горит!
И в самом деле, "восемьдесят восьмой" отклонился от курса, волоча за собой хвост черного дыма. Он неуверенно потянул к северу, направляясь домой. Это, естественно, дало сигнал "спитфайрам", что можно покончить с подбитым самолетом, и горсть истребителей, которые несколько минут назад набирали высоту, чтобы ради спасения уйти подальше от острова, ринулись за ним. Нетрудно было понять, в чем дело. Ковровая бомбардировка продолжалась, огромные столбы дыма и пыли вздымались в небо, затягивая опускающееся солнце.
Все присутствующие с молчаливым сочувствием смотрели на этот далекий спектакль. В начале года Макс оказался застигнут налетом на Та-Куали; это было одним из тех специальных представлений, которые немцы любили устраивать время от времени. Он провел двадцать минут, прижавшись к земле в воронке, которые усеивали аэродром. За последнюю пару лет он попадал в такие ситуации, в память о которых остался шрам на теле, но ничто не могло сравниться с тем всепоглощающим ужасом, который он испытывал тогда, лежа в воронке. Как ни странно, больше всего он боялся до смерти задохнуться в облаке желтовато-серой пыли, тонкой, как пудра, - она была повсюду и затягивала солнце, превращая день в ночь. Земля под ним колыхалась, как живое существо, а в воздухе стоял визг осколков, смертельная симфония камня и металла, перекрывавшая другие звуки: свист падающих бомб, грохот взрывов, стаккато очередей "бофоров", бивших вслепую, и пронзительный визг пикирующих "Штук".
Слух у него так никогда полностью и не восстановился, и он подозревал, что в тот день с ним случилось нечто такое, словно он был машиной, которую отремонтировали, замотав проволокой.
Он почувствовал легкое прикосновение к руке. Это был Фредди.
- Мне надо поговорить с тобой, - сказал он тихим, доверительным тоном. - Не здесь. С глазу на глаз.
- Хорошо.
- Найдешь время завтра утром?
Макс кивнул.
- Можешь прийти в центральный госпиталь?
- Во сколько?
- Пораньше. Как насчет восьми?
- Сложно, но приемлемо.
- Встретимся в морге.
Максу пришлось сдержать любопытство. Эллиот стоял у парапета, откуда было лучше всего наблюдать за налетом, но сейчас он повернулся к ним и сказал:
- Похоже, старик Заммит обзавелся новым ружьем.
Виторин Заммит жил в доме по другую сторону улицы. Он разменял шестой десяток, был худым и обладал забавным характером. Он приобрел небольшое состояние, экспортируя кружева, что позволяло ему свободно путешествовать по миру; он говорил на безупречном английском, что под силу только иностранцу. Виторин постоянно появлялся к обеду на "Вилле Мария", пока год назад не умерла его жена. Кончина жены тяжело сказалась на нем, и, хотя умерла она от того самого диабета, который терзал ее годами, Виторин безоговорочно возложил всю вину за ее смерть на врага. Теперь он вел собственную кампанию, когда не был занят делами добровольческой гвардии Слимы, в которой быстро вырос едва ли не до лидера.