Сегодня мне предстояла масса дел. Помимо визита в церковь святого Бартолемея Великого, мне также предстоял визит к мистеру Чарльзу Рэмону, так как время первого отчета, который и без того уже откладывался на протяжении долгого времени, пришло. Достав из шкафа свой костюм соответствующего для похорон цвета, который, впрочем, мало чем отличался от моего повседневного, я оделся и спустился вниз.
Погода на улице стояла не самая приятная, но что вы хотите? Как говорят мне иногда некоторые дамы, Лондон – город дождей, туманов и убийц. С чем, в принципе, было сложно поспорить. Церковь святого Бартолемея Великого находилась не очень далеко от моего дома, так что туда вполне можно было добраться и пешком. Она была выполнена в стиле готической архитектуры, столь распространенной в католическом мире, а кладка камней всем своим видом демонстрировала старину и присутствие некой тайны, и кто знает, что повидали эти стены за время их существования. Сама территория "святой земли" была обнесена кованым металлическим забором, устрашающим своими острыми пиками приходящих сюда грешников. Над дверями, ведущими внутрь святая святых, красовались, если можно так выразиться, злобные химеры, по виду своему напоминающие воплощение самых немыслимых страхов, которые только могут прийти в человеческие головы.
Войдя внутрь, я сразу был поражен отсутствием большого или хотя бы некоторого количества народу на похоронах. Вдоль стен стояли пустые скамейки, уходившие вглубь церкви, где находился гроб с телом миссис Джеферсон. На скамейке подле сидел статный господин и престарелая дама. Я решил, что более мудро будет не мешать людям скорбеть пред началом церемонии, и поэтому занял место несколько поодаль от них.
Через некоторое время вошел священник, мистер Шон. Он был весьма популярной личностью, так как являлся единственным священником на этот весьма большой район. Он был очень набожный, если не сказать фанатичный. Хозяйка дома, в котором я снимаю квартиру, миссис Мотс, с которой читатель уже знаком, частенько рассказывала мне о городских сплетнях и прочих событиях, а также о малозаметных мелочах. Так вот, она часто рассказывала об отце Шоне, как о человеке излишней суровости и безапелляционности по отношению к чужим грехам. Но могу ли я обвинять человека в убийствах только потому, что он истинно предан своему делу и своим убеждениям? На протяжении всей церемонии у меня никак не выходил из головы черный подрясник. Душу мою терзали сомнения о причастности или непричастности отца Шона к этим убийствам. Конечно, самый верный способ узнать это – провести проверку.
Как только окончилась церемония, мистер Джеферсон и сопровождавшая его престарелая дама направились к выходу. Не желая упустить шанс поговорить, я стремительно ринулся вперед, и уже менее чем через минуту стоял перед ними.
– Примите мои соболезнования, – начал я.
– Благодарю, – ответил мистер Джеферсон и, опустив взгляд, хотел было уйти, но я, предугадав его намерения, опередил его словами:
– Миссис Джеферсон была такой славной женщиной.
– Славной? – переспросил он удивленно. – Мистер, кто Вы? Судя по всему, Вы не были знакомы с моей женой.
– Да, к сожалению, не был. Я расследую все эти убийства, Ваша жена ведь также пострадала от рук Апостола…
– Знаете, меня это мало интересует, и помочь я Вам едва ли чем смогу.
– Но, может быть, Вы смогли бы рассказать мне немного о миссис Джеферсон, ее привычках, образе жизни, о ее врагах, наконец.
– Врагах? Вы шутите? Мне и дня не хватит, чтобы перечислить Вам всех недоброжелателей моей покойной супруги. Даже прислуга в моем доме вздохнула с облегчением при вести о смерти миссис Джеферсон. А теперь простите, мистер, но мне бы очень хотелось покинуть, наконец, это место. Всего Вам доброго, – с этими словами он предложил стоящей рядом все это время престарелой даме руку, после чего они тихо и не спеша вышли из церкви.
Теперь кроме меня здесь никого не было, и я решил подойти к гробу миссис Джеферсон, чтобы еще раз взглянуть вблизи на ее раны. Каждый мой шаг отдавался звонким эхом, уносящимся куда-то вверх, в церковные своды. Тело было облачено в богато расшитое платье и укрыто сверху белой вуалью, черные волосы миссис Джеферсон обрамляли лицо, принявшее уже вид мертвенной бледности и покоя. Отдернув слегка вуаль, я увидел рану на лбу. Нет, она не была глубокой, она была как бы вырезана на коже. Нащупав рану на шее, которая была уже вымыта и зашита, я отметил для себя ее длину. Ровно от уха до уха, как и в первом случае.
– Что Вы здесь делаете? – послышался вдруг голос, доносящийся из-за спины. Резко обернувшись, я увидел священника.
– Ничего, отец, просто пришел попрощаться с ныне покойной миссис Джеферсон.
– Так Вы ее хорошо знали?
– Нет, не очень хорошо, только первые впечатления. А Вы?
– Я? – удивленно переспросил священник, – я многих знаю, хотя бы по долгу своей службы. Конечно, миссис Джеферсон никогда не приходила на исповедь, она считала ниже своего достоинства обличать себя или свои поступки перед простым смертным. Но она частенько бывала на воскресных мессах. И знаете, она садилась всегда только здесь, – сказал он, глубоко вздохнув и указав рукой на самую середину первой скамьи.
– Отец Шон, – продолжал я, – а Вы в курсе посланий на телах жертв, оставляемых убийцей?
– Нет, сын мой, я ведь не доктор, а газеты меня мало интересуют, они сеют сплетни и зло, а тело доходит до меня уже в несколько ином виде: чистым и убранным, готовым отправиться в свой последний путь.
– Ну да, конечно, – произнес я задумчиво, – но возможно, Вы бы могли помочь мне кое в чем?
– Если это в моих силах, то непременно. В чем суть вашей просьбы?
– Взгляните, – сказал я, протянув бумажку с написанным на ней посланиями с тел жертв, – как Вы думаете, отец, что бы это могло означать?
– Ах, это, – произнес священник, взяв ее в руки и быстро пробежавшись глазами по тексту, – очень просто, сын мой, это цитаты, взятые убийцей из книги притчей Соломоновых.
– А что представляет собой эта книга?
– Да я смотрю, вы Библию даже не перелистывали ни разу. Соломон был великим царем. Он не просил Бога ни о славе, ни о золоте, а только лишь мудрости и знания. Услышав его, Бог даровал ему то, о чем так просил царь. Впоследствии Соломон написал три тысячи притчей, которые и записаны в Священном Писании.
– Спасибо, святой отец, Вы очень помогли мне, – сказал я, собираясь уж было идти, но священник остановил меня.
– Постойте, – сказал он внезапно, – вот, возьмите, – произнес он, протягивая мне маленькую книжечку в черном переплете.
– Что это?
– Думаю, что эта та единственная вещь, которая могла бы помочь пролить свет истины и разрешить все ваши вопросы.
– Благодарю, – сказал я и стремительно направился к выходу. Поместив данную мне маленькую книжицу во внутренний карман любимого плаща, служившего мне верой и правдой.
Итак, теперь мне предстояло направиться к Чарльзу Рэмону для предоставления ему отчета о проделанной мною работе, как и было условлено. Через ближайший переулок я вышел на главную улицу и направился вперед вдоль лавок, торгующих всевозможными мелочами, маленького галантерейного магазина, швейной мастерской и тому подобных общественных заведений, скрашивающих быт простого народа. Народу на улице было, как всегда, много, и даже ненастная погода не могла нарушить бурное течение жизни городских жителей.
– Мистер Болт – послышался сзади юный звонкий голос.
– А, – сказал я, обернувшись. – Мадлен!
Мадлен была знакомой мне юной барышней, она работала в прачечной недалеко от этого места.
– Ах, мистер Болт, Вы совсем забыли про меня, не заходите, и когда же, наконец, мне удастся завоевать ваше внимание!
– Ну что ты, Мадлен, я только и думаю о тебе, все мое внимание принадлежит тебе, – сказав это, я ущипнул милашку Мадлен за приятную округлость ее тела. Мадлен взвизгнула и, рассмеявшись, убежала.
Приподняв тем самым себе настроение, я решительно зашагал по улице. Проходя по очередному переулку, я увидел женщину. Она стояла возле двери, над которой красовалась надпись "Мадам Ди Пуасье". Это была женщина средних лет, с темными каштановыми волосами, закрученными в упругие локоны и затейливо подобранными широкой атласной лентой. Женщина была одета в шикарное, но при этом строгое платье нежно-голубого цвета. Проходя мимо, я заметил, сколь пристален был ее взгляд. Остановившись подле нее, я спросил:
– Мы знакомы?
– Нет, но я знала, что Вы пройдете по этой улице и зададите мне этот вопрос, – сказала она, немного ухмыльнувшись.
– Простите, я Вас не понимаю, – ответил я, пытаясь заглянуть в глубину ее темно-зеленых глаз.
– Мадам Ди Пуасье, – сказала она, протягивая мне свою мраморно-белую ручку. – Я предсказываю судьбу.
– Очень рад знакомству, мадам, – сказал я, учтиво поклонившись и поцеловав руку, – но я не нуждаюсь в Ваших услугах, точней, не сочтите это за оскорбление, но я в это не верю.
– Ах, разве Вы удивили меня, мистер? – продолжала она, мягко улыбаясь. – Вовсе нет, но это и не важно. Вы поверите, но позже, точней поздно. Ваши поиски приведут Вас в тупик, из которого Вы не выйдете.
– Какие поиски, мадам, я ничего не ищу.
– Поиски правды, которую Вы так жаждете.
– И что же, – спросил я, решив подыграть, – я найду ее?
– Найдете, но Вы не сможете этим воспользоваться. Мне жаль, – сказала она, – прощайте.
– Благодарю, мадам, за попытку участия в моей судьбе, – сказал я и, оставив женщину наедине с самой собой, удалился прочь.
Ну вот, кто бы мог подумать, что я встречу гадалку, которая мне еще и неприятности напророчит. Впрочем, какое мне дело до ее слов, она ведь говорила довольно общими фразами, успокаивал я себя, "поиск правды", "тупик"… все люди ищут истину в своей жизни. Вопрос только лишь в ее проявлении и многогранности. Не заметив дороги за всеми этими мыслями, я очутился около особняка мистера Рэмона.
Пройдя за ограду и не найдя снаружи дома ровным счетом никого, я решил обойти особняк и осмотреть землю, просто из любопытства. Я шел по узеньким дорожкам вдоль уже опавших, некогда роскошно цветущих деревьев. Листва, валявшаяся под ногами, всегда вводила меня в некоторое уныние, ибо ассоциации, приходившие в голову, были связаны с быстротечностью человеческой жизни. Как же все скоротечно, думал я, еще три месяца назад здесь цвели прекрасные цветы, поражающие роскошью, дарованной им самой природой, с туманящими голову запахами, шелестом ветра внутри, а теперь вся эта красота покоится под ногами и медленно сгнивает в земле, не оставляя и следа. Вот именно так, подумал я, когда-нибудь случиться и со мной. Пройдя по аллеям несколько вглубь и никого не найдя, я решил, что мне все-таки придется войти без особого приглашения, так как холодный осенний ветер уже пробрался сквозь мои одежды и начал окутывать мое тело, грозя ему жестокой простудой. Подойдя к двери, я как обычно постучал и, дождавшись ответа, увидел перед собой уже знакомого мне лакея мистера Рэмона.
– Добрый день, я к мистеру Рэмону, доложите ему о моем визите.
– Хорошо, мистер, но господин Рэмон сейчас занят переговорами со своим деловым партнером, боюсь, что это может занять некоторое время, поэтому, если Вам угодно, обождите в гостиной.
– Да, конечно.
– Ваш плащ, мистер?
– Пожалуйста, – сказал я, отдав лакею свой уличный плащ.
– Прошу за мной, – сказал лакей, препровождая меня в гостиную. Дойдя со мной до дверей гостиной, он сказал, что обязательно даст мне знать, как только мистер Чарльз сможет меня принять.
В гостиной было очень тепло и уютно. В задней части комнаты горел камин, около которого была разложена толстая шкура бурого медведя. Рядом стояли мягкие глубокие кресла, погрузиться в которые было одно удовольствие. Подле них маленький столик, на котором лежала небольшая кучка старых газет, служивших, видимо, в качестве развлекательного чтива человеку, привыкшему проводить время в одном из этих кресел, слушая потрескивание горящих поленьев в камине. Немного поодаль стояло восхитительное черное фортепьяно. Оно было очень красиво и поражало меня даже своим внешним видом, стоит ли говорить о звучании, о котором я мог только догадываться. Еще немного дальше стоял роскошный мебельный гарнитур. Итак, постепенно переводя взгляд с места на место, я увидел две фигуры, стоящие в самом отдаленном углу комнаты. Судя по силуэту, одной из них была мисс Ален, а вот вторая была мне совершенно не знакома. Подойдя несколько ближе, я действительно увидел, как и предполагал, мисс Ален с неким молодым господином. На вид господину было лет 35, черные волосы слегка длинноваты для современной моды. Светлая, белесая кожа. Черные брюки, белая рубашка на свободный манер, напоминающая рубашки прошлых эпох, и черный жилет. Было в нем что-то чрезмерно правильное, а я всегда относился с легким недоверием к людям, которые внешне, кажется, не имеют изъянов, так как прошлый опыт моей жизни показывал, что зло часто скрывается под маской невинности.
– Добрый день, мисс Ален, – сказал я, сделав учтивый поклон.
– О, мистер Энтони Болт, если я не ошибаюсь.
– Да, Вы не ошибаетесь, у Вас прекрасная память.
– Благодарю. Кстати, позвольте Вам представить моего друга, мистера Кью Грегори.
– Очень рад, – сказал я, протянув руку моему новому знакомому.
– Взаимно.
– Мистер Грегори, – продолжала Ален, – исключительный человек, он художник, мистер Болт, талант которому дан от Бога!
– О, мисс Ален, Вы не объективны по отношению к моим скромным произведениям, уверен, что Ваше мнение многие бы не разделили.
– Ну что Вы, Кью! Ваши произведения прекрасны. Вы недооцениваете свои таланты!
– Скромность – добродетель, мисс Ален, а я всего лишь сужу трезво.
– А чем занимаетесь Вы, мистер Болт? – спросил он меня.
– О, я, к сожалению, не имею дарований, подобных вашим, мистер Грегори, так, иногда перепадает кое-какая работа в роли сыщика.
– Очень интересно, и что же Вы расследуете сейчас?
– Да так, ничего особенного, – начал было я, но мисс Ален, видимо, принявшая мои речи за ложную скромность, перебила мой монолог.
– Ничего особенного?! – подхватила она, всплеснув от негодования своими тонкими ручками. – Мистер Болт расследует убийство моей сестры! И я надеюсь, что, несмотря на все неудачи полиции, мистеру Энтони удастся пролить свет истины на это дело и наказать столь жестокого человека!
– Вот как? – произнес Кью Грегори, с удивлением посмотрев на меня, – так Вы, значит, расследуете дело Апостола?
– Да, с некоторого времени.
– Ну и что Вы думаете об этом деле?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, у Вас уже есть догадки, домыслы, может быть, даже подозреваемый?
– О, вас так интересует это дело?
– Ну как же, весь Лондон интересуется этим делом! Ну, так Вы не ответили на мой вопрос.
– Да, у меня есть некоторые догадки, а возможно, и подозреваемый.
– Неужели?! А позволите полюбопытствовать?
– Это только мои догадки, так сказать, наброски будущей картины, понимаете?
– Конечно, конечно. Но все же столь злободневная тема. Как Вы думаете, кто этот человек, почему он убивает?
– Я не могу с точностью сказать, кто этот человек, пока не могу, но одно мне ясно совершенно точно: он религиозный фанатик, мистер Грегори. Именно фанатик, возомнивший себя Богом, возомнивший, что он вправе судить людей и решать их судьбы.
– А Вы?
– Что я?
– Вы ведь тоже судите его, разве нет?
– Сужу, но не приговариваю.
– А Вы еще и философ, мистер Болт, – сказал он, посмотрев на меня с легкой усмешкой. – Нам надо будет устроить с вами поединок философов, как Вы к этому относитесь?
– Обещаю, как только я поймаю убийцу, мы обязательно с Вами пофилософствуем.
– Ну что же, Ваша непоколебимая вера в свои силы приятно поражает, думаю, теперь Лондон может спать спокойно.
– Не сомневайтесь, – сказал я, изобразив на лице дружескую улыбку. – Кстати, а где можно ознакомиться с вашими работами?
– О, как правило, я работаю для частных коллекций, поэтому я сомневаюсь, что Вам удастся найти мои картины в новомодных ныне выставочных салонах.
– Очень жаль, мисс Ален так нахвалила ваше дарование, что теперь мне бы непременно хотелось взглянуть на ваши шедевры.