Глава 4 "Найдите в свете человека, которого боится ваша душа - и вы набредёте на Сатану…"
Следующие два дня были для Сен-Северена и Филибера Риго временем напряжённым и судорожным. Аббат посвятил полицейского в обнаруженные им странности, происходящие с девицами, показал письмо мадемуазель де Монфор-Ламори и отвёз его побеседовать с мадемуазель де Кантильен. Он опасался, что полицейский поднимет их со Стефани на смех, но тот, выслушав, только ещё больше помрачнел. Он ничуть не усомнился в словах мадемуазель, то, что в деле была какая-то чертовщина, Риго давно понял и сам.
Один Рокамболь чего стоил…
Всё это время в доме Леру находились двое полицейских агентов, имевших приказание не спускать глаз с загородного домика и тут же сообщить ему о малейших движениях за оградой. Сам Риго почти не сомневался, что через несколько дней что-то произойдет. Но что? Он одобрил тактику Сен-Северена, разместившего мадемуазаль в доме друга, но если Стефани де Кантильен была в безопасности, это лишь означало, что опасности подвергалась другая девица.
Но кто? Аббат, с которым он поделился этими размышлениями, задумался. Он не понимал, что руководит Сатаной и его присными в их зловещем выборе, но все девицы страшно напуганы. Держатся вместе. Родители не спускают с них глаз. Робер де Шерубен отвёз сестру Аврору в Лион к бабке. Мсье Бенуа де Шаван перевез Лауру в дом де Кастаньяка, поселил в одной спальне с мадемуазель де Кантильен и не спускает с обеих глаз, второй этаж, на окнах решетки, на двери поставлен наружный засов, который Беньямин закладывает в пазы лично и утверждает, что пока не поймают Сатану, он никуда их не выпустит. Поэтому, вполне возможно, Сатана на этот раз вынужден будет отложить своё адское пиршество.
Риго не разделял его оптимизма. Сказывалось несколько искаженное профессией мышление, мсье Филибер обычно имел дело с наиболее омерзительными сторонами человеческого духа, и полагал, что тот, кого молва и свет называли Сатаной, не затруднится возникшими обстоятельствами. По его приказанию за герцогом де Конти было установлено негласное наблюдение. О своих подозрениях в адрес Реми де Шатегонтье аббат ничего не сказал. Он не и верил и не верил, что это Реми задумал и осуществил все эти преступления.
Но полицейский почувствовал и непроговариваемое.
- Стало быть, вы полагаете, отец Жоэль, что убийц несколько?
- Вспомните плащ мадемуазель де Прессиньи. Он вымазан в трех местах…
- Мы заметили…
- Но вы сами думаете, что я ошибаюсь?
Риго пожал плечами и помрачнел.
- Возможно, он привлёк кого-то… Но… если опыт не лжёт мне… Всё задумано одним человеком, поверьте. Исчадьем ада, подлинным дьяволом. Но это один мозг, страшней которого мне ещё не встречалось. И едва ли он таскает трупы… Это дело подручных. Кто это? Изувер, насильник, убийца, выродок, кощунник и людоед… Но… он больше всего этого. И он ничего не делает… Он просто развлекается. Найдите в свете человека, которого боится ваша душа - и вы набредёте на Сатану…
Аббат похолодел. Он верил опыту Риго, но тогда… тогда это совсем не Реми! Шатегонтье был скорее жалок аббату. Ничуть не пугал его и де Конти, несмотря на сообщенное Леру. Толстый потаскун, сукин сын и отравитель, но больших мозгов там никогда не было. И де Сериз… и вправду… жалкий дурачок. Да, Риго прав. Это пешки.
Тринадцатого декабря, за одиннадцать дней до окончания поста Адвента, утром, аббат со святыми дарами направился к старику Леру, опасаясь, что вскоре рождественские службы будут отнимать у него почти все время и он не выберется к учителю. Именно в этот час Риго получил извещение, что в загородный домик его сиятельства доставлены корзины с провизией. Сержант торопливо подхватил мешок, в коем заранее были заготовлены каравай хлеба, кусок сыра и два пистолета. Первые были нужны на тот случай, если сразу выбраться с крыши не удастся, а вторые - на тот крайне неприятный, но всё же прогнозируемый случай, если засада будет обнаружена. Себе в помощь он выбрал Дидье Корвиля, невысокого, малоприметного, но весьма расторопного человека, обладавшего к тому же прекрасной памятью на слова и лица.
Леру не на шутку волновался. Взволновался и аббат, услышав, что Риго с товарищем собирается укрыться в доме в засаде. Тут Риго неожиданно пришла в голову мысль, что, как ни хороша память Дидье, он не видел людей света, в то время как Сен-Северен знает всех. Аббат не показался ему трусом, проявив присутствие духа в мертвецкой - в тех обстоятельствах, что перегибали многих. Он предложил отцу Жоэлю пойти с ними. Сен-Северен задумался. Он не ощущал страха, коего вообще никогда не ощущал, но странная дрожь сотрясала его, внутренний трепет, содрогание его собственной души пугали.
Но он согласился.
Риго хотел взять с собой аббата и ещё по одной причине - он знал, что тот имеет большие связи в свете и несомненно аристократическое происхождение. Свидетельство такого человека на весах правосудия весило…ох, немало, а сан священника безмерно добавил бы веса показаниям.
Втроём они легко перелезли через стену, уже привычным для Риго путем миновали гостиный зал, через ход за картиной проникли в тёмный зал наверху, а оттуда - попали на крышу. Через полчаса, когда они размели голубиный помет, отдышались и обустроились в своём убежище, Риго через щели между стеной и черепицей крыши углядел, как сторож, отперев парадную входную дверь, пронёс по выметенной дорожке в дом дымящуюся кастрюлю. Затем тот совершил ещё несколько вояжей, занося бутылки с вином, и несколько раз бегая в маленькую оранжерею за спаржей и шпинатом. Риго смотрел на эти приготовления с плохо скрытыми неудовольствием и разочарованием. Неужто речь идет о банальной пирушке, обычном застолье, кутеже с распутными девками - и только?
Надо сказать, что пристальная слежка за герцогом де Конти абсолютно ничего не дала, донесения содержали сведения о фантастическом аппетите его светлости, его любви к женщинам и обильным возлияниям. Всё это Риго мог бы сказать о герцоге и сам, не утомляя людей слежкой, лишь при одном беглом взгляде на заплывшую жиром физиономию Габриэля де Конти.
Риго вздохнул. Мысль о том, что они ошиблись, была болезнена для его самолюбия. Столько усилий и трудов, чтобы полюбоваться обычной попойкой с потаскухами? Хуже того, если и шлюх-то не будет и собравшиеся гости целомудренно перекинутся в бириби или фараон! Между тем внизу в столовой слышались позвякивание тарелок и звон бокалов, потеплела и нагрелась каминная труба, было слышно, как сторож передвигает кресла.
Гости появились около одиннадцати. Их тени мелькали в свете ночного фонаря, поднятого сторожем, точно взмахи вороньих крыльев. Риго сразу узнал толстяка герцога, рядом с ним был и другой толстяк, дородный и дебелый, но укутанный в теплый зимний плащ. С ними прибыли ещё трое - все как на подбор тощие, тоже в длинных плащах по самые щиколотки. Филибер Риго с досадой заметил, что никаких женщин с приехавшими мужчинами нет, а значит, всё оказалось ошибочным. Можно было осторожно выбраться из дома, но рисковать не хотелось. Поутру они уберутся - потом уйдут и они. Герцог был уже в доме, его гости вошли следом. Было слышно, что они проследовали в каминный зал, снова послышался шум отодвигаемых стульев, звон тарелок, негромкий разговор, но слов Риго не разбирал. Через полчаса мерное жужжание разговора, теплая труба и позднее время начали клонить в сон и Риго, и Корвиля. Только аббат бодрствовал, но, сколько не прислушивался, слов тоже разобрать не мог. Не мог и по голосам определить говорящих - звуки странно искажались.
Но тут все трое вздрогнули. Со двора донесся шум открывающихся ворот, и во двор въехала ещё одна карета, чьи очертания терялись в ночи. Герцог вышел встречать новых гостей, коими оказались две фигуры в тёмных плащах, быстро прошедшие внутрь. На несколько минут стало совсем тихо, но вот сначала потянуло сквозняком, потом в комнату с люнетом вошли люди, после чего дуть перестало. Риго шепнул Корвилю и аббату, чтобы те, упаси Бог, не уснули.
Это предостережение оказалось напрасным. Он не знал тогда, что после этой ночи ни он, ни Корвиль не смогут уснуть несколько ночей…
Герцог де Конти неторопливо опустив люстру, зажёг свечи и поднял светильник под потолок. Теперь, облитые желтоватыми бликами в кругу света стояли шестеро мужчин. Аббат пытался в неожиданном ракурсе и искаженном освещении понять, кто эти люди, но силуэты двоились и троились в неверном свете и он не узнавал никого, кроме самого хозяина.
Они не снимали шляп, тульями закрывавшими их лица, но непохоже было, что это - мера предосторожности, скорее, подумал Риго, часть какого-то странного ритуала. Уж не масоны ли это, мелькнуло в голове полицейского. Не попали ли они на церемонию какого-то посвящения, о которых ему доводилось слышать? Ещё больше ритуальности добавили двое, вынув из комода огромную льняную скатерть и расстелив её на низком столе. Чёрт, они не наелись внизу, что ли? Один из мужчин занял место в кресле, стоящем на возвышении, и не принимал никакого участия в церемонии.
Тут, однако, все недоумения Риго закончились.
Из тени вдруг показалась фигура, с плеч которой двое других сняли плащ и шляпу. Риго закусил губу от напряжения. Он был готов поклясться, что знает, где-то видел представшую перед мужчинами девицу. Словно услышав его, Корвиль тихо шепнул, что это мадемуазель Мадлен де Жувеналь - он трижды видел её на похоронах. Риго знал память своего подчинённого - этим сведениям можно было полностью доверять, Дидье никогда не ошибался. Аббат в ужасе закусил костяшки пальцев.
Господи, как же он не подумал!
Глава 5. "…Что ты понимаешь в искусстве, Реми?"
Девица молчала, странно покачивалась, и ничуть не возразила, когда стоявший перед ней мужчина опрокинул её на стол, покрытый скатертью. Обстановка странно изменилась, мужчины расселись вокруг стола, один из них, незаметно для Риго, который смотрел на девицу, достал лютню и заиграл. Перебор золотистых струн наполнил зал мелодией, аббат, поняв, что играет Шарло де Руайан, положил себе никогда не верить в пределы человеческой мерзости, между тем мужчина, стоявший перед столом, оказавшемся ложем, резко отвернулся от девицы.
Произошло что-то странное. Риго не понял, что именно, но девица вдруг вздрогнула и словно проснулась. Сев на столе, она испуганно начала озираться вокруг, явно ничего не понимая. Между тем тот, кто отвернулся от неё, снял плащ, камзол и жилет. Потом, оставшись в белой шелковой рубашке и панталонах с кремовыми чулками, медленно подошёл к Мадлен. В его позе и движениях было столько угрозы, что вопль несчастной перекрыл звуки "Le tombeau" Леклера, кою наигрывал Руайан. Ей не затыкали рта, но двое перехватили, словно тисками, её руки, после чего полураздетый стянул с себя последнее и под дикие вопли девицы неторопливо овладел ею. Несчастная, безусловно, узнала того, кто надругался над ней, она кричала, что он, де Сериз, мерзавец, и завтра же… Тут несчастная осеклась и завыла, вспомнив участь предыдущих жертв.
Она была права.
Сен-Северен онемел, хотя куда больше хотел бы ослепнуть. Мерзость, мерзость, мерзость. Он не мог понять себя. Ведь он знал, что Сериз лгал ему, но что он, именно он, здесь, среди выродков, как равный среди равных… Его мутило. Сердце колотилось в груди, и стук его молотом отдевался в ушах. Аббату казалось, что лежащие на крыше рядом с ним не могут не услышать эти гулкие удары, но они молчали. Но кто остальные?
Он схватил за руку Риго, красноречивейшим жестом указывая на необходимость спасти несчастную Мадлен, но встретил мёртвый взгляд полицейского, скорбно покачавшего головой. Сержант не мог предвидеть, что их окажется шестеро. Два заряда в пистолетах против шестерых - и добавьте кучеров и сторожа? Перезарядить оружие будет нечем. Он не проверил, заряжены ли пистолеты на стене в чёртовой комнате, но первый же выстрел приведёт к тому, что остальные бросятся к оружию, девицу пристрелят или придушат, а им спуститься вниз не дадут. Негодяи не могут не понимать, чем рискуют. В таких случаях, и Риго знал это, им живыми не выйти.
Всё, что оставалось - смотреть во все глаза и сделать всё, чтобы этот кутеж негодяев был последним.
Между тем, к оскверненной девице приближался другой мужчина, и мадемуазель торопливо перевернули на живот при его приближении. Она снова закричала, что узнала негодяя, и тут же завыла. Узнал его и аббат, но теперь он с ужасом понял, что нарисованный его воображением страшный триумвират - увы, был лишь свидетельством слабости его воображения. Реми де Шатегонтье выбрал для осквернения иное место, нежели первый, издевался долго, при этом больно ударяя Мадлен стеком по ягодицам. Он терзал её, зло приговаривая, что отказывать мужчинам в небольшой любезности - нехорошо, но тут голос музыканта призвал его поторопиться.
- Ремигий, вы вечно задерживаете забаву…
Ответ мсье де Шатегонтье было трудно передать из-за предельной грубости выражений. Он дал понять своему собеседнику, что тот не имеет право соваться со своими дурацкими рекомендациями, тем более, что он, Реми, в который раз вынужден забавляться из одной только любви к искусству, в то время как кое-кто набивает себе карманы.
Шарль де Руайан ничуть не обиделся этим упрёком, но возмутился по совсем иному поводу.
- Бог мой, и ты говоришь о любви к искусству… - граф драматично возвёл глаза и руки к небу, - Реми, друг мой, что ты понимаешь в искусстве? Да ты не отличишь терцию от квинты!
В ответ мсье де Шатегонтье, снова не выбирая выражений, порекомендовал дорогому дружку Лоло, чтобы тот со своим искусством шёл бы в то самое отверстие, где в настоящий момент пребывает его детородный орган.
Но распре не дали разгореться.
Ремигий покончил, наконец, с забавами, отошёл от девицы, плюхнулся в кресло, кутаясь в плащ, между тем к жертве тихо подошел человек, о котором Риго слышал как о вырожденце с противоестественными склонностями. Молва не ошиблась, но недооценила противоестественность наклонностей мсье де Шомона. Риго не понял вначале, глядя на ужасное зрелище сверху, что произошло, и почему визжащая девица вдруг обмякла и смолкла, едва лишь Бриан поцеловал её в шею, но тут с ужасом заметил кровь, стекающую про груди Мадлен.
- Только Бога ради, Брибри, не вздумайте переусердствовать, как в прошлый раз. Если опять из-за вас жаркое суховатое выйдет - вы не расплатитесь, - подал голос хозяин, герцог де Конти.
Брибри кивнул, и снова приник к шее сидящей девицы. Риго почувствовал, что на его голове шевелятся волосы - глаза Бриана де Шомона светились в темноте, даже когда он отворачивался от света. Аббат, увидев прокушенную шею девицы, перекрестился онемевшей рукой. Шарло де Руайан увлечённо играл на лютне и тут его светлость напомнил его сиятельству, что теперь его очередь. Звуки смолкли. Риго сжал зубы, увидев, как Лоло извлек из чехла лютни странный тонкий нож. Мгновение - и шея девицы была перерезана, при этом крови выступило до странности мало, Шарло же затрясся, будучи перевозбужден, присел рядом с Брибри и слился с ним в жутком поцелуе.
До сих пор молча сидевший в кресле на возвышении возле огня человек медленно поднялся, ощупал девицу и недовольно проговорил, что она ещё слишком тепла… Герцог, разрезав платье на Мадлен, швырнул тряпки в огонь. Потом откупорил бутылку вина и все выпили. Время текло медленно. Наконец, полный человек, шепнув покойницу по ягодицам, удовлетворенно кивнул.
Это был Тибальдо ди Гримальди.
Банкир неторопливо совокупился с мертвым, залитым кровью телом. Аббат почувствовал, что горло пересохло, а руки заледенели.
Мысли остановились.
Он наконец-то все понял.
Вот он, Сатана.
Вот оно, чудовище.
Вот тот, кто задумал всё это.
Несколько минут Сен-Северен просто не мог оправиться от этого последнего потрясения. Перед его невидящим взором всплывали пальцы Тибальдо в дорогих перстнях, упирающиеся в живописные полотна, недоумевающее лицо банкира при известии о гибели Люсиль, отрешенный вид на кладбище, живая благодарность герцогу за сочувствие… Потом вспомнилось лицо Тибальдо на парижском бульваре, вдумчивые суждения о Леонардо, спор с де Конти об искусстве… будь всё проклято.
Сен-Северен с силой, до боли закусил губу, но онемевшие губы ничего не чувствовали. Жоэль дрожащей рукой нащупал в кармане штанов нож, торопливо вытащил его, вонзил острие в руку. Боль пронзила и словно чуть разморозила. Он задышал ровнее, в глазах просветлело.
Тибальдо между тем лениво, но с чувством играл любовную увертюру с покойницей, а его светлость успел за время амурных прелюдий и интерлюдий банкира, пока рядом совокуплялись Лоло с Брибри, а Реми и Камиль допивали вино, разровнять в камине угли и пепел, и водрузить на решетку жаровню и даже вытащить из-за книжного шкафа изящный кувшинчик тонкой работы. Он наблюдал теперь за Тибальдо. Было заметно, что ему не терпится, но торопить банкира он всё же не стал - сказывалось прекрасное воспитание.
Наконец, банкир, вдоволь отведав любимого блюда, предоставил возможность его светлости тоже полакомиться, и вскоре огромные куски человечины скворчали на лучшем оливковом масле, распространившим по комнате приторный, чуть сладковатый запах. Снова, почти как бывало в салоне, возник спор банкира и герцога - ди Гримальди советовал не переперчить мясо, но добавить больше соли и специй, и заказал себе отдельный кусочек - с сушеным чесноком и майораном.
Как гостеприимный хозяин, герцог велел сменить перепачканную кровью скатерть, которую тоже швырнули в камин, и вскоре подал угощение на серебряных подносах. Руайан ел как принц крови, порезав мясо на мелкие кусочки, нанизывал их на серебряную вилку, и жевал с подлинным аппетитом. Но Брибри рвал мясо зубами, и Лоло обозвал его поросёнком. Камиль де Сериз отказался от трапезы: это мясо, на его вкус, было сладковато, а Реми де Шатегонтье отметил, что это нездоровое питание.
Он предпочитал и предпочитает спаржу и мясо молодых курочек…
Глава 6. "Черт возьми, прихоти могут подождать, пока есть нужды!"
С ним никто не спорил. Разговор за трапезой был светским, однако, его портил грубостями Реми де Шатегонтье. Он напомнил присутствующему здесь хозяину дома, что покупка имения ждать не будет, и если мсье де Сериз в очередной раз нагородит кучу лжи о своей сестричке и снова спрячет её…
Сериз оглядел его мутными глазами.
- Я уже сказал тебе, Реми, никого я не прятал!
Начавшуюся ссору снова погасили. Но Реми продолжал высказывать свои претензии - теперь всем.
- Почему, чёрт возьми, я должен быть последним? Неужели Шарло помирал с голоду? Я уж молчу о вас, Тибальдо! А Брибри? Но я вёл себя, как благородный человек. Но эта дуреха - неужели так уж нужна вам, Габриэль?