– А я – временный доктор, Светлана Юрьевна Дробыш. Впервые в жизни слышу, чтобы разговор с врачом начинался таким странным образом. Вас ведь необходимо осмотреть, насколько я знаю.
– За тем и пришел, извините за неожиданное вступление, – раздеваясь, ответил Булай. – Просто мы с Алексеем Федотовичем находимся в близких, почти родственных отношениях: наши кошки крутят роман, – поэтому и позволяем себе неформальную лексику. Вы уж простите ради Бога… Он с полным основанием подозревает, что я не дипломат, а я так думаю, что после командировки его направят работать киллером на хладобойню. Пилюлькин, если будешь смотреть мне в пасть, то налей стаканчик спирту, чтобы я не стеснялся демонстрировать свою внутреннюю суть.
"Господи, что за фигляр такой, – подумала Светлана, глядя на обнажившийся торс Булая, ясно показывающий, что тот постоянно работает с гантелями. – Зачем он так глупо выступает?"
– Алексей Федотович, можно я посмотрю больного? Вы, товарищ Булай, кажется, напрасно пытаетесь демонстрировать, что у вас все прекрасно. Кое-что видно и невооруженным взглядом. Что это у вас? – Она показала на большой синий подтек, покрывший все левое предплечье.
– Наверное, ударился о поручень, когда машину крутило.
Она ощупала предплечье – похоже, кости целы. Ушиблена только мышечная ткань.
После этого Светлана заставила Булая проделать необходимые движения для проверки невредимости опорно-двигательного аппарата и внутренних органов, затем приступила к своей прямой работе невропатолога.
Булай держался как все обычные здоровые пациенты – слегка улыбался, пытался шутить. Однако она была удивлена весьма слабой реакцией на удары молоточка под локтевые и коленные чашечки, а когда попросила его вытянуть руки и раздвинуть пальцы, то поняла, что у него проблемы. Реакции были ненормальные. "Вот он почему несет ерунду – пытается бодриться", – подумала она и спросила:
– Вы нормально спите, у вас разумный рабочий день, у вас нормальные отношения с окружающими?
Пилюлькин крякнул как-то по-особенному, и она поняла, что говорит нечто непотребное.
– Данила, ты пойдешь куда-нибудь на Новый год или отсыпаться будешь? – вроде бы невпопад спросил доктор.
– Сейчас выпьем с Кренделем бутылку водки – и проснусь только первого января.
– Товарищ Булай, поверьте мне, невропатологу, вам нельзя употреблять много спиртного. Будет только хуже, – снова вмешалась Светлана.
– А кто сказал, что полбутылки на одно лицо – это много? – ответил Булай. – Если осмотр закончен, то я, с вашего позволения, пойду. Крендель все глазоньки проглядел.
Кратко попрощавшись, он вышел из медпункта. Немного помолчав, Алексей Федотович сказал:
– Их у Деда трое таких гладиаторов из всей команды "ближних". Тоже ведь всякие там ребята. Есть и с ленцой, есть и с хитрецой. Но Данилка самый боевой. А потому чаще других в этом кабинете оказывается. У меня дома для него всегда бутылка коньяка припасена. Бывает, приходит из города как сомнамбула. Молча пьем. Потом слабенько-слабенько начинает оживать. Работа у них – не дай Бог. Когда массаж ему делаю – мышцы на спине словно камни, зажаты спазмом. Жена у него снова в Москву улетела. Там у них старший пацан учится в десятом классе. Здесь-то у нас восьмилетка. Надо его на Новогоднюю ночь к себе пригласить. И вы приходите, у вас ведь здесь знакомых, как я понимаю, нет.
Светлана пошла устраиваться в отведенной ей посольской квартире и поймала себя на том, что, развешивая свои наряды в гардеробе, думает о Булае. Вроде бы, ничего выдающегося. Таких на улице встречаешь каждый день и помногу. Чем же он обратил на себя внимание? Непонятно. Ах, ладно, обычная дурь заброшенной девушки. Утром забудется.
* * *
Когда Крендель отправился домой, Данила лег в постель и велел себе уснуть. Однако, несмотря на усталость и выпитое, сон не шел. Что-то мешало успокоиться. Снова мысли о сорвавшейся операции возвращались в голову.
Он ехал на встречу не со "Столбовым", за которого можно было действительно получить смертельный фол. Среди источников Данилы значился завербованный им немецкий журналист "Климов", занимавшийся в основном вспомогательной работой – предоставлением наводок на интересных лиц и участием в их разработке. Парень происходил из семьи антифашиста, еще студентом вошел в клинч с властью на антивоенной теме, потом затаился, понимая, что если будет протестовать открыто, то никогда не получит ни работы, ни нормального положения в обществе. В таком состоянии души он случайно познакомился с Булаем. Он уже на первой встрече понял, что за человек пересек его путь, а через год динамичной разработки "Климов" стал его агентом. Сейчас он находился на этапе втягивания в серьезную работу. На встрече тридцатого декабря Булай должен был вручить ему в виде подарка линию связи – замаскированный под настольную пепельницу сигнализатор. В чреве нависшего над гнездом литого орла был вмонтирован миниатюрный приемник, запоминавший информацию, посланную дистанционно. Раз в сутки, утром или вечером, "Климов" должен был нажать одновременно на две ветки, торчавшие из гнезда, и устройство выдавало электронную мелодию, соответствующую определенным условностям. Линия предназначалась для вызова на встречу, отмены и переноса встреч, а также для проведения тайниковых операций. Комбинаций из последовательного проигрывания кратких музыкальных фраз было достаточно для довольно большого количества сигналов, но эта наука была слишком сложной. Даже несколько необходимых комбинаций Данила на всякий случай занес на бумагу, чтобы агент не путался.
Проверочный маршрут продолжался полных три часа. После проверки в загородных лесах Булаю надлежало въехать в пригород Бонна, где и была запланирована встреча в одном из ресторанов.
Он был уверен, что наружки нет. Хотя совсем недавно резидентура выявила новую технику немцев, позволявшую использовать в эфире прыгающую частоту, которую не цепляли индивидуальные сканеры оперработников. Стационарный пункт контроля эфира в резидентуре имел более мощную аппаратуру, и если бы там засекли активность в районе его проверки, то сняли бы с маршрута. Однако все было спокойно. Правда, на большом отдалении пару раз обращали на себя внимание "букашки" одного и того же цвета, но, не имея возможности разглядеть номера, Данила не стал придавать этому большого значения. На маршруте было несколько рискованных для наблюдателей разъездов. Если они отпускают объект слишком далеко, то, подъехав к развилке, встают перед вопросом, как три богатыря: куда ехать дальше? Поэтому, когда на пустой лесной дороге на Булая попер грузовик среднего калибра, он никак не подумал о покушении. Ведь для этого противнику надо было знать заранее как минимум район его проверки.
Потом, когда свидетели и полицейские уехали, он сидел в своем покореженном автомобиле, ждал выехавшего на происшествие дипломата из числа прикрытых грушников и пытался проанализировать случившееся.
Во-первых, почему полицейские не стали его опрашивать по всей форме? Ведь грузовик явно нарушил все мыслимые правила. Может быть, за рулем пьяный или сумасшедший? А фенрих лишь спросил у Булая, хочет ли тот заявлять грузовик в розыск, и сразу же успокоился, услышав, что пострадавший не заметил номера. Вопросов о марке, цвете, других деталях не задавал. Нормально это или нет?
Потом – почему водитель грузовика, на глазах которого встречный "Опель" ушел в кювет, а из кювета полетел кувырком в лес, не остановился? Это не похоже на немцев. Совсем не похоже.
Но если имела место попытка его устранения, то откуда они знали о том, что он будет проверяться вокруг Мариалох? Ведь кроме резидента и обеспечивающего его информацией сотрудника об этом не знал никто.
Вдруг Даниле вспомнился разговор с Геннадием Воронником за несколько дней до случившегося. Воронник отвечал за связь с нелегалами и превосходно знал всю местность в радиусе ста километров вокруг Бонна. Булай просил у него совета, где можно с лучшей эффективностью провериться, чтобы заехать в пригород Бонна с севера. Геннадий посоветовал ему эту местность.
"Что за ерунда? Совпадение какое-то. Не может этого быть. Ладно, потом разберусь", – отогнал Данила от себя неясное подозрение, выпил еще полстакана водки и упал в беспробудный сон.
* * *
Новый год сели встречать вчетвером: Светлана, Данила, Алексей Федотович и его жена Нина Николаевна. Выпили за "русский Новый год" и стали ждать боя часов по боннскому времени. За два часа ожидания выпили еще несколько раз, развеселились и танцевали под песни Аллы Пугачевой. Наконец с улицы донесся треск выстрелов, небо осветилось сполохами праздничных огней. Вышли на балкон. Крики людей перемешивались с шипением фейерверков, вспышками петард и буханьем ракетниц. Бонн ликовал. Наступал 1986 год. После поздравительных речей по телевизору начался праздничный концерт. Светлане не хотелось сидеть дома в такую сказочную ночь. Улица была едва присыпана снегом, стоял легкий морозец, небосвод был усеян крупными новогодними звездами, в воздухе царило праздничное настроение. Светлана предложила пойти погулять, и все с удовольствием согласились. Вышли на свежий воздух и побрели по дороге к лесу, начинавшемуся совсем неподалеку от посольских домов. Пилюгины шагали впереди, а Светлана взяла Данилу под руку и шла молча, наслаждаясь окружающей красотой. Данила молчал. Она уже поняла, что он не из разговорчивых. Обратила внимание на то, что он довольно много пил и, кажется, чувствовал себя не очень ловко. Вместе с тем ей казалось, что его молчание было молчанием несущего в себе какую-то тяжесть человека. Светлана сбоку посмотрела на Булая и запахнула ему дубленку, надетую прямо на сорочку.
– Погода, конечно, чудная, но лучше не рисковать, – улыбаясь, сказала она и увидела, что Данила посмотрел на нее так, как смотрят собаки, когда их гладят по голове.
"Ах ты, бедный мой, – вдруг пришла ей в голову мысль, – да ты неприкаянный совсем. Неприкаянный ты щенок, только притворяешься псом. Опоры у тебя нет, мамочки у твоей души нет, вон оно что. Теплое чувство появилось у нее где-то внутри, и неожиданно для себя она сказала:
– Покажите мне завтра Бонн, ладно? Вы ведь свободны?
Булай в ответ только слегка прижал ее локоть к своему боку и улыбнулся. Потом они вернулись к Пилюгиным, снова пили и танцевали, а в два часа разошлись по квартирам.
В середине следующего дня Данила взял "опель" Кренделя, подрядившегося проспать весь первый день года, посадил в него Светлану, и они поехали в центр города. Новогодняя ночь сделала свое. Улицы были пустынны, многие магазины и кафе не работали. Они побродили по средневековому уютному центру, а затем нашли небольшой ресторанчик, хозяин которого, будучи китайцем, новогоднего праздника еще не справлял. Долго сидели в теплом зальчике, увешанном китайскими фонариками, смотрели на легкий снежок, падавший на камни площади, и неторопливо говорили обо всем на свете. Светлане нравилась манера Данилы вести себя с ней. В нем не было ни малейшего желания подать себя повыгоднее, блеснуть умом или остроумием. Он умел внимательно слушать, опустив глаза и лишь иногда бросая на нее пристальный взгляд, как бы проверяя, соответствует ли выражение ее лица тому, что она говорит. Булай предложил что-нибудь выпить. Светлана отказалась, а он заказал себе коньяку, затем еще одну порцию. Она поняла, что спиртное в его жизни играет какую-то роль. Осторожно спросила, много ли пьет. Булай ответил утвердительно. Однако о мотивах ничего не сказал. Она поняла, что он пытается побороть с помощью спиртного какие-то проблемы. Но убеждать его, что от водки проблемы лишь усугубляются, не стала. Так дела не делаются.
За окнами стало быстро темнеть. Данила предложил поехать в его любимый ресторанчик на другом берегу Рейна и провести там зимний вечер. Через полчаса они уже подходили к светившимся в синем полумраке окнам ресторана на узенькой старинной улочке, застроенной зданиями пятисотлетней давности. Увидев Данилу, краснолицый рыжий хозяин расплылся в улыбке, вышел из-за стойки и громко протрубил:
– Херр Булай, пожальста, очень рад, очень рад!
– Как дела, херр Кляйн? – по-русски спросил Данила.
– Очень хорошо, херр Данила, польная жьопа.
Светлана смутилась. Данила ухмыльнулся и сказал:
– Не обращайте внимания, Светлана Юрьевна. Его Крендель так подучил. Немец думает, что это означает "все в порядке".
– Хотела бы я взглянуть на этого легендарного Кренделя.
– Еще налюбуетесь, поверьте мне.
Потом они ели мясо по-крестьянски, засыпанное золотистым поджаристым луком, пили мозельское вино и мало-помалу Светлана стала рассказывать о себе, ощущая, что это ему интересно. Иногда ей казалось, что язык ее работает сам по себе, а мысли уже наполняются словом ОН, и это – Булай.
Ближе к полуночи Данила проводил ее до дверей квартиры, как-то естественно, без рисовки, поцеловал руку и, сразу же повернувшись, вышел из подъезда. Светлана с облегчением выдохнула. Она боялась, что Булай станет напрашиваться "на чай" и этим нарушит то едва заметное очарование ее души, которое появилось за прошедшие сутки. Она с благодарностью взглянула ему вслед, вошла в квартиру, быстро разделась и легла в постель. Прежде чем погрузиться в сон, успела зацепить ускользающую мысль: "Отчего он так много пьет, ведь это ужасно. Если он пьет каждый день, значит, до деградации рукой подать. Пока признаков, кажется, не заметно. Держится уверенно, речь четкая, лаконичная, мысли собранные, тремора никакого… Но все-таки сам признает, что пьет много спиртного…"
Проснувшись на рассвете, Светлана поймала себя на том, что и во сне думала о Даниле, и эти мысли плавно перетекли в пробуждение. "Так я и знала. Увлеклась первым попавшимся, стоило только оторваться от семьи. Позорище какое. Хоть бы выделялся умом, красотой, культурой. А он ничем не выделяется. Средний рост, средний ум, средняя привлекательность, о культуре вообще ничего не понятно. Надо вот что сделать. Надо прекратить эту дурь. Сегодня последний праздничный день. Если ОН позвонит и предложит куда-нибудь поехать, надо придумать предлог и отказаться. Иначе я заеду не туда…"
Однако Булай не звонил, и, понежившись еще некоторое время в постели, Светлана встала и приступила к утренним делам. Она позавтракала, посмотрела эстрадный концерт, полистала журналы и заскучала. Надо было как-то организовать свой день, а беспокоить Пилюгиных не хотелось. Им тоже надо отдохнуть.
Она решила прогуляться по старинным кварталам Бад Годесберга в одиночестве, оделась и вышла на воздух. Мягко светило январское солнце, над пожухлыми газонами зеленели туи, едва припорошенные снегом. В густых зарослях весело чирикали пичуги, тишину лишь изредка нарушал шум проезжавших мимо автомашин. Светлана уже направлялась к дороге, ведущей в центральную часть города, когда ее догнал Алексей Федотович, спешивший куда-то со своим докторским саквояжем.
– Доброе утро, Светлана Юрьевна. Вот, к Даниле бегу. Что-то с ним опять случилось.
Она, не раздумывая, присоединилась к Пилюгину, и через две минуты врачи уже входили в квартиру Булая. Дверь им открыла восьмилетняя Лиза, улыбчивая сероглазая девочка, совсем не похожая на отца. Она тут же ушла к себе в комнату, откуда послышалось попискивание электронной игры.
Врачи разделись и вошли в спальню Булая. Тот лежал на постели, прикрыв глаза, лицо его отсвечивало серо-зеленым нездоровым оттенком.
– Данила, что с тобой, чего звал? – спросил Пилюгин.
Едва разлепляя губы, Булай ответил, что у него невыносимая головная боль, а таблетки не помогают.
Они обследовали его и пришли к выводу, что это сильный спазм сосудов головного мозга. Алексей Федотович набрал два кубика папаверина и сделал инъекцию.
– Данила, сейчас тебе станет легче, но особенно не радуйся. Приступы могут повторяться. Давление у тебя тоже ни к черту. Торжественно тебе заявляю, что если не снизишь нервную нагрузку, то мы тебя оттараним вперед ногами на вечное поселение раньше загаданного срока, понял?
– Спасибо на добром слове, Федотыч, я подумаю.
– Подумай, подумай серьезно, дружок. И вот еще что. Пить мы с тобой больше не будем, правильно? Заруби себе на носу: водка и стрессы – враги. Это сказки для маленьких про расслабляющее действие спиртного. Расслабление бывает от ста граммов. А от килограмма бывает полный каюк. Ты когда последний раз себя ста граммами ограничивал – когда прием в пионеры обмывал? Ну, а если не можешь пить помалу, то выбирай: либо траурный марш Шопена, либо жизнь без зеленого змия.
– Пилюлькин, друг, поверь. На сей раз алкоголь не причем. Вчера я почти совсем не пил.
Светлана удивленно подняла брови. То количество, которое Булай вчера выпил, было, с ее точки зрения, отнюдь не маленьким. Но она промолчала.
Побурчав еще немного, доктор стал собирать свой саквояж.
– Ну, вижу, боль отступила. Мы пойдем, а ты, если что – звони. – Он вопросительно взглянул на Светлану. Ощутив в себе какую-то решительную силу, она сказала:
– Вы идите, Алексей Федотович, а я с больным хочу еще немного поговорить. Насчет его образа жизни и не очень безоблачных перспектив.
Когда доктор ушел, она присела на край постели и спросила:
– Вы хоть ели что-нибудь сегодня? Вижу, что нет. Давайте, я вам чаю приготовлю и бутерброд какой-нибудь. Хорошо?
На кухне она обнаружила то, что ожидала. Металлическая раковина была плохо помыта, на тарелках ощущались следы жира, в холодильнике лежали одни полуфабрикаты. Светлана поставила чайник и стала перемывать посуду. На звуки ее деятельности в дверном проеме появилась Лиза. Она с живым любопытством посмотрела на чужую тетю и спросила:
– А врачей тоже учат на кухне работать?
– Нет, девочка, они сами учатся, куда же им деться. У меня тоже есть муж и сын. А что ты сегодня ела на завтрак?
– Йогурт с булочкой. Я всегда ем на завтрак йогурт с булочкой. Мне не надо больше ничего.
– А на обед?