Провокатор - любимец Ленина
Джунковский был человеком весьма осторожным. Он еще не решил, в какой степени привлечет к делу графа. По этой причине пока колебался: сообщить или нет Соколову, что донесение о террористических актах пришло от самого надежного агента - Романа Малиновского, 1878 года рождения, в прошлом слесаря на фабрике, любимца большевистской партии и доверенного лица самого Ульянова-Ленина?
Малиновский неоднократно сидел в тюрьмах за кражи и мошенничество. И в это же время был штатным осведомителем охранки. Из кассы департамента полиции, кроме регулярных премий, он ежемесячно получал громадные деньги - пятьсот рублей. Скажем, жалованье помощника петербургского градоначальника в чине майора было меньше.
Когда по инициативе Ленина баллотировали Малиновского в Государственную думу, у того по причине уголовного прошлого не было шансов туда попасть.
Но директор департамента полиции Белецкий принял необходимые меры, чтобы уголовник-провокатор в Думу прошел.
Для начала Малиновскому выдали новый паспорт - без компрометирующих отметок. Затем он получил у самого Белецкого необходимый инструктаж - "как себя вести на выборах", а еще - очередную денежную поддержку.
Без солидных материальных затрат в Думу еще никто не попадал. На эти деньги целый штат агитаторов призывал, убеждал, требовал "отдать голос борцу за народное счастье". За провокатора дружно голосовали те, кто сами себя называли "пролетариями" и "простым народом".
В Думе Малиновский прослыл бурной деятельностью. Он, как и положено провокатору, громче всех горлопанил о свержении "грабительского правительства" и постоянно в самой непристойной, агрессивной форме заявлял требования в пользу "голодного, порабощенного народа". За буйное поведение многократно получал замечания от председательствующего, а однажды, утомленный безобразиями, председательствующий приказал приставам, и те выволокли большевистского депутата из зала.
Джунковский лишь задним числом узнал о противозаконной акции Белецкого. Товарищ министра был категорически против введения в Думу провокатора. Но дело было сделано. Теперь лишь оставалось пользоваться сведениями доносчика.
Малиновский… Об этой крайне любопытной фигуре нам предстоит рассказать кое-что любопытное.
Хитрая задумка
Джунковский заметил:
- Благодаря своему осведомителю мы имеем важные сведения из самой верхушки ленинской партии. Но, - собеседник грустно покачал головой, - беда в том, что осведомитель не может сообщить, когда и кто будет проводить устранение чиновников и каким образом осуществят покушение на Государя. По самым последним сводкам известно: боевая группа большевиков находится в Москве. Именно там и намечены первые жертвы.
Соколов вопросительно поднял бровь:
- Что намерен предпринять подполковник Мартынов?
- Вы первый, кому я это сообщил! - Джунковский многозначительно посмотрел на собеседника. - И я очень надеюсь на вас. Мартынов узнает об этом сегодня.
Соколов вспомнил о неприязненных отношениях Джунковского с начальником московской охранки. Товарищ министра считал его выскочкой, карьеристом, а главное - неискренним.
Но в полицейском деле честность в отношениях - главное. Недоверие как ржавчина, которая пожирает железо.
Джунковский добавил:
- Зато о содержании доноса осведомителя я известил министра. Что касается Государя, то у нас есть правило: никогда не беспокоить его делами охранки и полиции вообще.
Гений сыска с легкой улыбкой произнес:
- Милый Владимир Федорович, вы отлично понимаете, что в одиночку я могу поймать лишь карманника или фармазона. Но ведь нам противостоит целая организация, которую пичкали деньгами не только такие безумцы, как покойный Савва Морозов или здравствующие миллионеры Столкинд, Цетлины, Максим Горький. Нет сомнений, что материальную основу всякой революции готовят враждебные государства. Как гимназистка без студента не окажется в интересном положении, так без заграничных денег никакая революция никогда не случится.
Джунковский обнял за плечи Соколова:
- Приятно, что мы с вами это сознаем!
- Но за что зацепиться?
- Вы, Аполлинарий Николаевич, найдете выход в самом запутанном преступном лабиринте!
Соколов горько вздохнул:
- Даже если я закажу обедню и поставлю в храме пудовую свечу, дело от этого не разрешится. - Вдруг осекся, задумчиво почесал квадратный подбородок, с азартом произнес: - С Божьей помощью, кажется, кое-что придумал. Ваш осведомитель может весьма пригодиться для дела.
Сыщик наклонился к Джунковскому и самым задушевным голосом, на какой был способен, поведал свою задумку.
Товарищ министра широко улыбнулся, оживленно проговорил:
- Замечательная мысль! - но тут же добавил: - Если только вам удастся провести эти хитрую лису - Ленина. Ведь после того как в Поронине вы швырнули его в реку, лишь от упоминания вашего имени у этого типа начинается приступ панического страха. Да, вся наша задумка кажется невероятной…
- Но именно по этой причине может удаться, - вставил Соколов.
- Прекрасно! Вы где устроились, граф?
- Как всегда, в "Астории", в первом "люксе".
Джунковский задумчиво смотрел в голубую беспредельность морозного неба. Наконец, соблазненный планом Соколова, медленно произнес:
- Да, я хочу, чтобы вы начали работать с этим человеком, с осведомителем. - Понизил голос до таинственного шепота. - Это важнейшее лицо в партии большевиков, близкий друг Ленина.
- И как его имя?
- Роман Малиновский.
Соколов весело проговорил:
- Вот оно что! Слышал выступление этого дяди в Думе - наглец редкий.
- Для нас важно, что в ближайшие дни он отправился на встречу с Лениным в Краков. И наша идея может привести механизм в действие.
- Мне тоже скоро надо ехать в Краков - на матч со Штамом.
- Это очень кстати! - И добавил, вкладывая двойной смысл в свои слова: - Я уверен в вашей победе!
Соколов с нескрываемым интересом посмотрел на собеседника, в его глазах мелькнул шальной огонек.
- В нашей победе!
- Я могу устроить вам встречу на конспиративной квартире в Голодаевском переулке во владении некоего Жупикова. Это тихий домишко возле Немецкого кладбища.
- Может, Малиновский ко мне в номер придет?
Джунковский задумался:
- Боюсь, что этот визит могут заметить. Он известный политик…
- Но и я мало похож на человека-невидимку! Вашу квартиру возле кладбища могу "засветить"…
- Хорошо, пусть ваш "люкс" в "Астории". Нынче же, часов в одиннадцать вечера, Малиновский пожалует к вам.
Джунковский не объяснил, что, поручая важного осведомителя Соколову, он тем самым как бы ослаблял позицию Мартынова, нынче получавшего от Малиновского важные сведения.
Молоденький подпоручик, адъютант министра, задыхаясь от волнения, фистулой провозгласил:
- Прошу, господа, проходите, занимайте свои места!
Джунковский направился было к кабинету, но вдруг повернулся к Соколову:
- Граф, какие у вас планы на вечер? Вчера мне телефонировал Шаляпин, приглашает на ужин в "Вену". Уважим знаменитого певца?
- С удовольствием! И поужинаем, и поговорим. Не возражаете, Владимир Федорович, если я приглашу Гарнич-Гарницкого?
- Милое дело!
- Я нынче иду в Мариинку слушать "Аиду", потом к одиннадцати часам загляну к себе в "Асторию". Наш думец, полагаю, много времени у меня не отнимет?
- Думаю, нет.
- Ну и тут же буду у своего однофамильца, благо от "Астории" до "Вены" рукой подать.
Фамилия владельца артистического ресторана "Вена", открытого лишь десять лет назад, была Соколов.
Родственник Толстого
Звездоносные чины уселись за громадный, застеленный тонким зеленым сукном стол. Лица их были профессионально непроницаемы, но в атмосфере заседания угадывалась грозовая обстановка. И этому были особые причины.
Любопытно: никто за столом места не расписывал, но каждый точно знал, где ему надлежит занять кресло. Министр Маклаков, симпатичный человек с высоким лбом, бритыми щеками и подбородком, в золотом пенсне, с длинными усами, сел в торце стола. Рядом, на правах шефа жандармов, разместился Джунковский.
Хотя Соколов был лицом нечиновным, но он сам определил себе место где-то посредине, и это все сочли уместным. Рядышком уселся его приятель, товарищ министра Сахаров. Он цепким взглядом обвел собравшихся - выработавшаяся привычка старого сыщика. Задумчиво почесал кончик носа:
- Аполлинарий Николаевич, сколько за минувший год появилось новых лиц!
- Самая приятная перемена - министров! - усмехнулся Соколов, а поскольку даже его шепот был слышен за версту, многие на него оглянулись.
Гений сыска недолюбливал бывшего министра МВД Макарова за узость мышления и робость характера. Он понизил голос и закончил мысль:
- Хорошо, что нынешний молод, к тому же родственник великого Толстого, женат на внучке его сестры.
- Да, кажется, министру и сорока нет, а он себя хорошо зарекомендовал в бытность черниговским губернатором! Государь его и заметил.
- И образован: окончил филологический факультет Московского университета. К тому же он ярый монархист.
- И уж слишком нетерпим и горяч.
Соколов успокоил:
- Это быстро проходит - вместе с молодостью.
Маневры политиков
- Итак, господа, - бодрым баском начал министр, - мы пригласили вас по причинам весьма существенным. Мы должны нынче заслушать руководителей нескольких центральных губернских охранных отделений, узнать, как идет на местах подготовка к празднованию земского юбилея. Впрочем, слово при необходимости может взять каждый, дабы мы сообща рассудили дела, которые встают перед нами. Празднования должны пройти везде без малейших эксцессов. Но по имеющимся у нас сведениям, подрывные силы готовят новые акты, планируют покушение на Государя и его Августейшую семью. Сегодня же мы закончим нашу работу…
Министр отпил сельтерской воды, вытер платком губы и продолжил:
- С вашего позволения, я желал бы предварить наш разговор кратким анализом: каким образом сказываются на нашей деятельности последние реформы, нами предпринятые? - Министр чуть улыбнулся, словно отмежевываясь от тех болезненных перемен, которые предпринял с благословения Государя Джунковский. - Прошу вас, Владимир Федорович…
* * *
Почти два часа длился доклад Джунковского.
Бывший московский генерал-губернатор был человеком знающим, толковым, преданным престолу и меньше всего думающим о собственных выгодах.
С прямотой военного, шевеля жесткими, чуть подкрученными вверх усами, время от времени проводя рукой по высокому, с большими залысинами лбу, министр в самых откровенных выражениях указывал на упущения, называл по именам виновных, призывал, увещевал, требовал.
Все это мало нравилось обиженным. Нет, открытой оппозиции не было, но имелось тайное и сильное недоброжелательство.
И было еще нечто - главное, что во все времена вызывало неудовольствие чиновников. Речь шла о решительных шагах по экономии средств. Их предпринял Джунковский, а одобрил Государь.
Все знали, что этот вопрос как бомба взорвет зал. Но кто запалит шнур? Это было пока неизвестно.
* * *
Как всегда бывает при кадровых переменах, одних эти перемены делают счастливей, ибо возвышают по службе или развязывают руки на том поприще, которое они уже занимали, другие сразу же теряют свои позиции и выгоды или боятся потерять. В зависимости от хитросплетений обстоятельств и отношений, сразу же начинается скрытая, вполне партизанская война. Война с засадами, провокациями, неожиданными выпадами, неизбежными жертвами.
Когда последовал давно ожидавшийся высочайший указ об увольнении Александра Александровича Макарова, то полагали на этом посту увидать кого-нибудь из самых значительных особ - Кривошеина, Щегловитова или еще кого.
Подобное назначение было бы логично. Но вдруг вакансию занял Маклаков. Все недоумевали.
Но политика дело хитрое, что-то вроде шахмат: надо продумать партию на много ходов вперед.
Председатель Совета министров Коковцов был человек умный и расчетливый. На посту министра внутренних дел он не пожелал иметь лицо влиятельное, которое могло бы ему противодействовать или стать конкурентом на высокий премьерский пост.
Для усиления нового министра он назначил ему товарищем властолюбивого и любимого народом московского губернатора Джунковского.
И не ошибся.
Тот поставил условие: он, Джунковский, должен соединить в себе руководство всей имперской полицией и занять место генерал-майора Толмачева, начальника Отдельного корпуса жандармов.
Государь, несколько поколебавшись, согласился.
Джунковский занял пост и тут же принялся круто проводить реформы: сокращать расходы по департаменту полиции, упразднять районные охранные отделения, резко уменьшать количество охраны высокопоставленных лиц и прочее.
Как бы ни клялись государственные чиновники в любви к "великой России", но любой государственный урон они переносят куда легче, чем малейшее утеснение их личных благ.
Вот почему каждую фразу, каждую мысль Джунковского многие сидевшие в зале встречали с открытой неприязнью.
Плохая арифметика
Наконец, речь зашла о самом болезненном - о сокращении расходов.
Директор департамента полиции генерал Белецкий, крупный ширококостный мужчина с густой, коротко подстриженной бородкой и усами, похожий на помещика-сибарита из отдаленной губернии, решительный в движениях и словах, язвительно процедил:
- Уважаемый Владимир Федорович, вы себе задавали вопрос: нужна ли такая экономия? Тут в самую пору вспомнить библейскую притчу о рабе, которому хозяин дал капитал. Вместо того чтобы его приумножать, он спрятал золотой талант поглубже - экономии ради. А вышло совсем плохо.
- Это бережливость Плюшкина, - ядовито отозвался Мартынов.
Белецкий продолжал:
- Экономия хороша лишь до той поры, пока она не идет во вред делу.
- И какому же делу вредит моя экономия? - усмехнулся Джунковский.
Начальник московского охранного отделения подполковник Мартынов - человек молодой и по этой причине горячий - снова крикнул с места:
- Террористы усиливают кровавую и подрывную деятельность, идет постоянная охота за высшими государственными чиновниками. Я уже не говорю об Августейших особах. - Трагический пафос зазвучал в голосе Мартынова. - И в этот напряженный момент вы, уважаемый Владимир Федорович, принимаете решение: больше чем на треть сократить охрану высших лиц. Простите за прямоту, но это ни в какие ворота не лезет.
Джунковский налился гневом, нервно вцепился руками за край стола. Все стихли, ожидая со стороны товарища министра сердитой отповеди.
Но случилось все иначе.
Вдруг раздался громовой голос Соколова:
- Александр Павлович, в вас говорит не голос разума, а уязвленное самолюбие. Вы денег не жалели, но постоянно происходили политические убийства, и вы перед ними часто оказывались беспомощными. Стыдно сказать - преступников далеко не всегда умели поймать. Хотя не отыскать их было сложнее, чем отыскать. А Владимир Федорович провел сокращение в разумных пределах, даже отказался от собственных четырех охранников.
Белецкий растянул рот в ехидной улыбке:
- Так давайте вообще упраздним охрану - на радость террористам!
- Столыпина охраняли ровно сто агентов, и что? При полном их попустительстве и на глазах самого Государя великий государственный муж был застрелен. Как это называется? - Голос Соколова громово раскатывался под сводами зала.
- Как? - язвительно улыбнулся Белецкий.
- Служебное преступление, последствия которого, возможно, будут испытывать и наши внуки. Будь моя воля, я отправил бы вас, Степан Петрович, в рудники.
Белецкий парировал:
- К счастью, Аполлинарий Николаевич, воля не ваша!
Соколов продолжал:
- Дело вовсе не в количестве охранников, а в их качестве. И ваш департамент, насколько я знаю, тоже охраняют сто человек. Вы, Степан Петрович, свою персону цените столь же дорого, как покойного премьера?
В зале раздались смешки, даже министр улыбнулся.
Белецкий, бледный от злости, подскочил в кресле, всем туловищем повернулся к министру:
- Почему всякий полковник может меня, старшего по чину и должности, оскорблять?
Соколов громко рассмеялся, а министр резонно заметил:
- Этот полковник не "всякий", а гордость российского сыска.
Умный, но злой Мартынов не к месту выскочил:
- И все же по отношению к генеральскому мундиру можно было бы полковнику вести себя сдержанней!
Джунковский, прищурившись, процедил сквозь зубы:
- Кстати, прежде чем вы, Александр Павлович, уселись в кресло начальника московской охранки, это кресло предлагали Аполлинарию Николаевичу.
- Да, это так! - подтвердил премьер-министр Коковцов. - Но граф отказался…
- И в правах вполне равен всем присутствующим! - веско добавил Джунковский. Он теперь твердо решил: "Наглеца этого Белецкого следует отправить в отставку! Корыстный, не заслуживающий доверия тип!"
Запоздалые споры вокруг урезанной сметы, значительное сокращение выдачи железнодорожных билетов и изъятие их из ведения Белецкого, а также выработка мер против народного пьянства продолжались часа три.
О принятии мер по последнему, злободневному вопросу весьма и давно ратовал Государь.