Императрица с большим трудом встала с дивана и тут же наступила ногой на веер, который, в минуту бесчувствия, выпал из ее рук. Перламутровые лепесточки с хрустом разломились на куски… В глазах старухи стоял ужас. Она подняла анемичную руку на уровень глаз, как бы защищаясь от неправедных обвинений доктора.
- Нет! - вопреки ожиданию, голос ее прозвучал так сильно, что Мэквилл испугался, как бы не сбежалась дворцовая охрана.
- Ваше величество, я сделал лишь намек… И все же, как понимать ваше желание подменить сосуд, а после - объявить есаула сумасшедшим?
- Вы убийца? - руки императрицы беспомощно повисли вдоль туловища.
- Да нет же, клянусь честью! Ваше величество, здесь что-то не так… Нам надо объясниться. Из Лондона поступила информация - мне намекнули, что идея отравления исходила от вас. Что вы, в угоду одному человеку, решили посадить на трон Николая Павловича…
Мария Федоровна не могла сдержать слез.
- Что за мерзости вы говорите! На что намекаете?
- Ваше величество, может быть, это и не так, но ведь тайна престолонаследия стала известна в Лондоне задолго до того, как о ней узнали в России! Почва для преступления была готова.
Едва доктор произнес последнее слово, как императрица шатающейся походкой подошла к нему и влепила пощечину.
- Негодяй! Кто посмел сказать вам такое?!
Мэквилл прижал руку к горящей щеке.
- Сэр Уилсон, ваше величество.
- Фрэнсис? - императрица не заметила, как назвала бывшего фаворита по имени. Она не верила своим ушам. Нервы ее окончательно сдали. Она схватила Мэквилла за лацканы фрака и стала что было сил трясти его своими старческими руками.
- Вы лжец! Лжец… - восклицала она все тише и тише и, наконец, обессилев, прежней, шатающейся походкой возвратилась к дивану.
Кровь прилила к лицу доктора. Он был возбужден не меньше Марии Федоровны.
- Коли так… коли вы все отрицаете, я вынужден напомнить вам, как это было. За неделю до кончины императора я сказал вам, что, возможно, его величество отравлен. Я сказал, что весь ход его болезни говорит за это… И вот вы приказываете сделать два сосуда. Наверное, вы точно не желали пересудов. Вам казалось, что признание факта отравления возбудит нездоровые подозрения и пробудит в памяти людей события двадцатипятилетней давности… Я имею в виду насильственную смерть вашего мужа. До начала анатомирования я успел подменить сосуд. Вскрытие подтвердило мои подозрения. Хотим мы того или нет - мы оба связаны тайной. Она должна остаться таковой навеки. При одном условии… Вы уговорите императора не воевать с султаном!
- Уходите… - с мольбой в голосе произнесла Мария Федоровна.
Мэквилл понял, что выиграл поединок.
Санкт-Петербург, 4 августа 1827 г.
Далеко за полночь вдоль пустынной Большой Мещанской в сторону Мойки следовала карета. В ней сидели Прозоров и Годефруа. Полковник размышлял о чем-то своем, а поручик в последний раз проверял пистолеты. Возвращаясь мысленно к событиям позапрошлого года на Сенатской площади, Прозоров вспомнил слова Филарета: революции - при видимом успехе и прорыве вперед - в конечном счете отбрасывают общество назад.
Прозоров удивился, как много мистического вкупе с невежеством всплыло на поверхность российского бытия со смертью Александра. На изломе истории проявились две российские крайности: революционный порыв просвещенных романтиков-идеалистов и мракобесие аристократов, подпираемое кликушами из народа. На чьей стороне монарх - понять не трудно. И все же Прозоров недоумевал: чего ждет царь? В его власти было прекратить расследование "дела есаула", начатое Прозоровым, ибо оно не дало скорого результата. В "промежуточной" докладной записке полковник уведомил Николая, что он просит о продлении следствия. На что император дал благосклонное согласие. И сам полковник не спешил с развязкой этой истории, чувствуя, что финал ее будет совсем неожидаемый.
…Извозчик свернул на Пантелеймоновскую, и вскоре экипаж остановился неподалеку от дома Оливье.
Прозоров спрятал пистолет под пальто, достал уже известный нам десятипенсовик, перемешал его в пригоршне с другими монетами и спросил у Годефруа:
- "Орел" или "решка"?
- "Орел", господин полковник.
Не глядя на монетку, Прозоров препроводил ее обратно в карман.
- Не будем испытывать судьбу, поручик! Сегодня нам не дано проиграть. Итак, оставайтесь здесь и ждите… Чтобы со мной ни случилось, вы должны хранить абсолютное молчание. Мы с вами занимались не тайной императора, но - тайной России! А в случае неудачи нам останется утешиться, что королей чтут при жизни, а их слуг - после смерти.
Годефруа вымученно улыбнулся.
- Будьте осторожны, господин полковник: пистолет заряжен…
Миновав арку, Прозоров огляделся. В подвале горницкой горел свет. Полковник разбудил спящего татарина, сказал ему на ухо несколько слов, после чего смышленый мужик побежал закрывать черный ход. Войдя в дом, Прозоров поднялся на верхний этаж и осмотрел чердачный люк. Все в порядке, на крышке люка висел замок.
Полковник спустился по лестнице на два марша и взялся за стеклянную ручку двери. Закрыто. Он постучал - сначала слабо, потом сильней. В квартире мяукнула кошка. Полковник стукнул третий раз. Он услышал, как скрипнула дальняя дверь, затем раздались звуки шлепающих шагов. Чиркнула спичка - из-под двери к ногам Прозорова скользнул слабый лучик света.
- Кто? - спросили с той стороны по-английски.
- Ваш друг, - полковник наклонился и сунул за порог серебряную монетку.
Звякнула цепочка, хозяин квартиры повернул ключ.
Мэквилл встретил ночного гостя в ночной рубахе, со свечой в руке. В другой он держал поднятую с пола монетку. Взгляд его выражал дикое недоумение, однако серебряный десятипенсовик загипнотизировал его настолько, что доктор не вымолвил ни слова.
- Простите за ночной визит. Оденьтесь… Разговор будет долгим.
Скрестив руки на животе, Прозоров ощутил под пальто дуло пистолета. Мэквилл поставил свечу на тумбочку и молча ушел вглубь квартиры. Прозоров последовал за ним… Когда доктор скрылся в спальне, полковник внимательно осмотрел помещение. Справа, в глухом углу стояли два книжных шкафа. Между ними был узкий проход. Полковник вошел в него и затушил свечу…
Мэквилл вернулся из спальни, держа в руке шестисвечовый канделябр. Поставив его на край большого круглого стола, он с беспокойством поискал глазами полковника.
- Я здесь, - полковник вышел из укрытия. Сняв шляпу, он положил ее возле канделябра. - Вот мы и встретились с вами, господин Мэквилл! - сказал Прозоров то ли с радостью, то ли с насмешкой - Стоило ли гоняться за мной по степям, когда мы могли спокойно побеседовать с глазу на глаз здесь, в Петербурге!
Мэквилл был на удивление спокоен.
- Прошу вас, сударь, садитесь, - он отщипнул от сигары конусовидный конец, прикурил ее от свечи и сел напротив полковника за стол. Небрежно бросив десятипенсовик на столешницу, спросил:
- Как прикажете понимать?
Прозоров усмехнулся.
- Это уж вам лучше знать, доктор. Вы клюнули на приманку, следовательно, Виннер был прав…
- Виннер?! - Мэквилл поморщился, проклиная в душе сбежавшего агента. - Вы пришли шантажировать?
- Упаси Бог! Мы знаем друг о друге столько, что нет нужды транжирить время попусту. Я пришел, чтобы уточнить, кое-какие детали преступления, совершенного в Таганроге. Сущие пустяки! - великодушно пообещал Прозоров и улыбнулся с нагловатостью победителя.
Мэквилл понял: отрицать глупо. Важно другое: сохранить в тайне то, что еще неизвестно полковнику.
- Вы знаете мое положение при дворе… Я близок к царским особам и мог ли я не слышать того, что при мне говорят! Слуги не вольны выбирать господ.
- Бросьте, Мэквилл! Вы не столько слушали, сколько подслушивали и провоцировали на откровения. Не исключено, что в этих целях вы пользовались гипнозом. Не правда ли интересно?.. Императрица думает, будто решает сама, в то время как исполняет чужую волю.
Мэквилл занервничал.
- Зачем вы пришли? - спросил он, вперив в полковника туповато-тяжелый взгляд и проклиная в душе тот день, когда принял предложение Уилсона заменить его в России.
- Я же сказал: кое-что уточнить… Но если вы так спешите, могу пойти вам навстречу. Боюсь, однако, вы пожалеете, что наш светский разговор приобрел черты делового! Итак, начнем с того момента, когда вы спешно возвратились из Таганрога в Петербург… Это было в середине ноября, верно? Император уже болел… Его отравили! К сожалению, исполнителя гнусного преступления не воскресить: повар отправился к праотцам. Но Виннер…
- При чем тут Виннер? - возмутился Мэквилл.
Прозоров улыбнулся.
- Неужели вы полагаете, что ваш подопечный упорхнул этаким ангелом, не оставив после себя и следа? Сэр Уилсон просчитался, назначив вас своим полномочным агентом. Что касается Виннера, то он отбыл на родину лишь после того, как ответил исчерпывающе на все мои вопросы. В том числе и о коварном яде… Это ваших рук дело?
- Неправда! - энергично возразил доктор.
- Хорошо. Если не вы, то кто?
- Не знаю…
- Пусть так, вы избрали не лучший путь к защите. Продолжим экскурсию в прошлое… Мы остановились на том, что вы прибыли в столицу и прямо с дороги направились в покои императрицы. Не знаю, как именно проходила ваша встреча, но в конце концов Мария Федоровна согласилась на подмену сосуда.
- Это не моя идея! - запротестовал Мэквилл.
- Допустим. Будем считать, что императрица, терзаемая самыми худшими предчувствиями, сама задумала скрыть следы отравления. Какое сердце способно дважды пережить одну и ту же трагедию! Но ведь вы знали истину и рассчитывали на то же самое… Может быть, повторяю, внушили… Ее величество таким образом спасала честь семьи, а вы - заметали следы преступления. Вы большой хитрец, доктор! В течение всей процедуры анатомирования вы не покидали дворца. Так говорили мне все, кто стоял на страже в доме градоначальника. Вы провели стражу, потому что знали один ход. Из залы вы проникли в кабинет градоначальника, из него - в спальню генеральши, а уже оттуда в сад… Остальное совсем просто!
Мэквилл был сражен. Вся его злость обрушилась на Виннера, который благополучно попивал теперь кофе в Лондоне. Надо было покончить с ним еще в Крыму!
- Не хотите ли дополнить картину преступления? - Прозоров бил, что называется, наотмашь - Нет? Тогда позвольте мне продолжить… Наверное, я упущу кое-что по незнанию, да уж не обессудьте: свидетелей почти не осталось. Итак, то ли вы уговорили императрицу подменить кубок, то ли она сама додумалась до такого, однако следствием этого стала замена органов императора на "потроха" несчастного казака, умершего от лихорадки, подхваченной им в Персии. Докторов в Таганроге хватало, но почему-то именно вам - "посчастливилось" произвести вскрытие этого человека. Анцимирисов раскрыл подлог, но вы или кто-то по вашему поручению убили лекаря, коему есаул приносил на исследование оба кубка… Вам повезло, ибо есаул не рискнул оставить оба сосуда на попечение лекаря. А теперь признайтесь, куда вы дели оставленные под его присмотр истинные органы Александра?
- Я уничтожил их… - с ненавистью в голосе признался Мэквилл.
- Надеюсь, не псам, как это принято у варваров?
- Отстаньте! - огрызнулся доктор, потеряв самообладание.
- Так я и думал. Как это в вас, джентльменах, уживается высокая образованность и лощеные манеры с поступками самого низменного свойства?!
Мэквилл засуетился. Прозоров поймал его взгляд, направленный на стоявшие в простенке большие часы. Полковник встал из-за стола и подошел к ним. Часы не шли. Алексей Дмитриевич взялся рукой за стрелку и двинул ее вправо. На цифре "6" что-то внутри часов стукнуло, дрогнула дверка передней панели, приоткрылась. Прозоров потянул ее на себя. Часы искусно маскировали нишу в стене, которая вела, очевидно, на задний двор.
- Вот как! Вы предусмотрели и это… Поздно, доктор! У вас нет ни малейшей возможности ускользнуть.
Мэквилл кинулся к окну, рванул штору и увидел возле своего дома карету и стоящего рядом с ней Годефруа.
- У вас нет и шанса, - повторил Прозоров.
Мэквилл понял, что окончательно проиграл.
- Что еще надобно, вам? - спросил он безнадежным тоном.
- Я мог бы на этом закончить, но ведь у вас есть дети… Стоит ли брать на душу чужой грех и тем окончательно пятнать себя в их глазах! Я готов поверить, что не вы затевали убийство императора. Но кто?
…Час спустя Прозоров вышел из дому и сел в карету. Годефруа хотел было удовлетворить свое любопытство, но в этот момент откуда-то сверху раздался выстрел.
- Господин полковник, это там!.. - поручик высунулся из окна кареты и показал на окна квартиры, из которой только что вышел Прозоров.
- Стреляют? - без всякого удивления переспросил полковник. - По-моему, вам это просто послышалось. Прикажите кучеру трогать. К заутрени мы должны быть в Селе!..
Царское Село, 1 октября 1827 г.
Не доезжая полуверсты до царского дворца, Прозоров остановил карету. Прежде чем выйти из нее, он вручил Годефруа письмо.
- Сударь, вы были мне добрым телохранителем и другом, так исполните мою последнюю просьбу. Скоро я буду у императрицы. Ее величество крута нравом, судьба моя непредсказуема. В случае моего ареста сегодня или в последующем под любым предлогом езжайте в Москву! Отдадите письмо митрополиту Филарету. Возможно, мы больше не встретимся. Прощайте! - Полковник обнял поручика и быстро, не оглядываясь, пошел в сторону дворца.
Камердинер ее величества принял от Прозорова записку. В ней было всего несколько слов. Не прошло и четверти часа, как полковника попросили проследовать в Зубовский флигель. Вид у Алексея Дмитриевича был не из лучших: платье помято, лицо осунулось от бессонной ночи. Увидев императрицу, он забыл о субординации:
- Ваше величество, не совершайте опрометчивого поступка!
- В чем дело, полковник?!
- Нападение наших кораблей на турецкую эскадру неизбежно. Операция секретная! От ее исхода зависят судьбы Валахии, Сербии, Молдавии… Греки будут вот-вот свободны.
- При чем здесь я? - Мария Федоровна весьма искусно выразила недоумение.
- Ваше величество, я - солдат и обязан докладывать государю… Но ситуация слишком щекотливая. Затронута ваша честь!
Сердце императрицы екнуло. Неужели вчерашний сон сбывается? Судя по всему, полковник настроен решительно.
- Вы говорите загадками… и эта ваша записка… Почему вы не уведомили меня заранее?
- Ваше величество, у меня нет времени. Вообразите, что Мэквилл открылся - и тогда вам все станет ясно.
Императрица прикусила губу. Она была суеверна и поэтому посетовала на себя за то, что одела сегодня платье, в котором последний раз принимала Мэквилла. Как ни трудно было ее положение, она не собиралась сдаваться.
- Вы, полковник, из тех, кто поверил бредням сумасшедшего!
- Ваше величество, вы недооцениваете меня. Но, поверьте, я пришел к вам как друг!
Императрица вспыхнула:
- Здесь только и говорят, что о дружбе… Еще никто не приходил, чтобы заявить о войне. Кстати, вы верите в дружбу королей? - спросила она с чисто женской непосредственностью.
Прозоров смутился.
- Ваше величество, вы ставите меня в затруднительное положение. Я думаю, короли такие же люди…
- Нет, нет, полковник! Власть воспитала в нас особые качества. Мы слабы. Да, полковник, беззащитны, как дети. Все, что нас окружает - это суть оболочка, внутри которой хрупкий "плод". Он подвержен интригам, злобе, зависти, предательству. Подумайте: зачем было есаулу писать донос? Он шантажировал… И теперь вы приходите ко мне с тем же?!
- Ошибаетесь, ваше величество! Я расследовал таганрогскую трагедию по приказу императора и хочу доложить вам об этом прежде, чем встречусь с его величеством… Государь не ошибся в своем предчувствии: Александр Павлович был убит. Убит по приказу сэра Уилсона!
- Этого не могло быть! Вы чудовищно лжете… - на этот раз гнев императрицы был всамделишный.
Прозоров подал Марии Федоровне письмо, которое Мэквилл намеревался передать Уилсону через Виннера. Руки императрицы тряслись. Подслеповатыми глазами она уставилась в бумагу. По мере чтения лицо ее искажала гримаса ненависти, сопряженная с отчаянием. Прозоров отвернулся, щадя ее самолюбие. Дождавшись, когда императрица закончила читать, он сказал:
- Ваше величество, оставьте это письмо у себя.
- Вы… вы не собираетесь показывать его императору? - с недоверием и нескрываемой радостью спросила Мария Федоровна.
- Нет. Его величество может истолковать письмо превратно, и тогда мне трудно было бы сохранить в тайне некоторые обстоятельства вашей частной жизни: Ваше величество, я не пуританин и способен понять женское сердце. Но поймет ли его государь?!
Мария Федоровна все еще сомневалась. Похоже, полковник порядочный человек. Тогда зачем он домогался у ней свидания? Не проще ли было уничтожить письмо!
- Вы пришли неспроста? - императрица решила, что полковник ждет награды. Она была готова отплатить услугой за услугу.
- Да, ваше величество. Я знаю, Мэквилл принуждал вас вмешаться в турецкие события… Не делайте это!
- Вы преувеличиваете мое влияние на императора.
- Ваше величество, не умаляйте своих достоинств. Ваша роль в противостоянии Наполеону известна…
- И что же, вы осуждаете меня? - Мария Федоровна вдруг почувствовала себя прежней властолюбивой матерью, исподтишка направлявшей Александра на "путь истины".
- Совсем напротив, ваше величество. Планы Бонапарта были более чем прозрачны. Женись он на одной из ваших дочерей - Россия была бы повязана с ним политическим браком. - И тогда вся Европа легла бы к ногам корсиканца. Вы сделали правильный выбор. Что для Бонапарта женщина, когда он не ставил ни в грош все человечество!
- А вы, полковник, философ! - Мария Федоровна едва улыбнулась, но тут же опять помрачнела - Это письмо… оно лишь бумага… Мэквилл - он, наверное, поспешил удрать из России?
- Доктор мертв, ваше величество.
- Вы пошли на убийство?
- Нет, ваше величество, он покончил с собой. Но вы ошибаетесь, думая, что Мэквилл - "альфа и омега" ваших несчастий. Вы с ним равно стали жертвой интригана. Его имя - Фрэнсис Уилсон!
- Замолчите! Прошу вас, полковник…
Императрица ушла в дальний угол комнаты, и оттуда до слуха Прозорова донеслись звуки рыданий.
Припадок длился недолго. Императрица, махнув рукой, позвала полковника к себе.
- Благодарю вас… - ее глаза были сухи, хотя всего лишь минуту назад Прозоров слышал неподдельный плач. - Вы спасли мою честь и честь России. Видит Бог, мне осталось недолго… Умоляю, не измените вашего намерения: не открывайте императору… вы понимаете, о чем я говорю…
Тон императрицы был просительным, но глаза… Прозорову не пришлось долго вспоминать, где он видел еще такой взгляд. Это было в октябре прошлого года, когда Николай напутствовал его на расследование таганрогской трагедии.
- Храни вас Бог! - сказала Мария Федоровна на прощание, продолжая сжимать в руках письмо Мэквилла.