- …мы, венцы, здесь, на его могиле, обещаем никогда не забывать ни этого человека, ни его музыку…
Вертен быстро понял причину, почему этот тип пытался протолкнуться впереди него, - он явно ожидал кульминационного момента в речи, чтобы сделать свое дело.
- Я хочу сказать, мои дорогие друзья, сколько бы ни жил венец, он никогда не забудет тебя, дорогой маэстро. Мы выбрали место твоего последнего упокоения здесь, среди величайших композиторов, которых когда-либо знал мир. Этим мы подтверждаем то, что, когда ни зайдет речь о Вене, тотчас же будет упомянуто имя Иоганна Штрауса. Мы прощаемся с тобой, дорогой Король вальсов, оставляем тебя совершить путь в последнее странствие, обещая вечно поддерживать огонь твоего победного духа пылающим в наших сердцах и душах.
Несмотря на прискорбность события, раздались всеобщие аплодисменты, и именно тогда тощий субъект пошел в атаку.
Вертену была знакома эта техника еще с первых процессов по защите таких негодяев. Гибкие пальцы пришельца ловко скользнули в карман стариковского пиджака, проворно извлекая увесистый кошелек. Присутствующие продолжали рукоплескать речи бургомистра Люгера, затем его сменил на трибуне глава "Венского общества друзей музыки", и в этот момент худощавое создание впереди Вертена сделало попытку ускользнуть.
- Не так быстро, - проговорил Вертен, крепко, будто тисками, обхватив шею человека. Голова карманника повернулась к нему, глаза горели испуганным блеском.
- Что вы хотите? - еле слышно прошипел он.
- Верни деньги или угодишь в Лизель.
Прозвище главной городской тюрьмы произвело должное впечатление: мужчина уронил набитый монетами кошелек, а Вертен отпустил свою хватку. Хлипкий типчик растворился в толпе. Все это произошло так быстро, что окружающие и не заметили этого краткого эпизода.
Вертен наклонился, чтобы подобрать кошелек соседа. Когда он распрямился, старик обернулся и, увидев свое достояние у него в руке, поднял крик:
- Вор! Вор! Этот мошенник украл мой кошелек.
Прежде чем Вертен попытался дать объяснение, окружающие крепко схватили его за руки и вытолкнули из толпы. За пределами сборища полицейский в синей тужурке и красных штанах зажал его плечо тяжелой рукой.
- Ну-ка, - рявкнул страж порядка, - в чем дело?
Последующие пятнадцать минут Вертен пытался объяснить, что же произошло на самом деле, причем сварливый старикашка постоянно прерывал его.
- А где же карманник сейчас? - допытывался представитель закона.
Но Вертен не мог указать этого человека в толпе скорбящих. Тот наверняка дал деру, когда услышал шум заварушки.
- Уверяю вас, офицер, я не пришел на похороны в надежде, что представится случай очистить чей-то карман. Я - адвокат, служащий суда.
Толпа начала покидать место похорон. Рабочие занялись разгрузкой повозок с цветами, складывая источающие тяжелое благоухание букеты в кучки. Другие рабочие скидывали лопатами землю на гроб; официальный памятник будет воздвигнут много позже.
- Не имеет значения, являетесь ли вы служащим суда или нет, - заявил блюститель порядка, - на вас имеется жалоба…
- Могу ли я быть полезен?
Вертен не заметил, как подошел Климт. Обычно грубоватый, художник был сама любезность, когда, сняв шляпу, приветствовал сначала полицейского, а затем старика. Те, кто оказал помощь во взятии Вертена под стражу, уже давно покинули кладбище, предварительно засвидетельствовав всего-навсего, что они видели адвоката с кошельком в руке.
- Это зависит от того, какую пользу вы можете принести, - отрубил полицейский. Климт и глазом не моргнул на эту отповедь, оставаясь по-прежнему любезным и обходительным. Вертен собирался поприветствовать своего старого друга, однако же тот исподтишка быстро отрицательно качнул головой.
Художник вынул из кармана жилета визитную карточку и передал ее полицейскому:
- Господин Густав Климт, к вашим услугам. - Он опять приподнял шляпу с елейной улыбкой. - Художник при дворе его императорского величества.
"Малость переборщил", - подумал Вертен. Иногда художнику доводилось расписывать потолки различных общественных зданий, вот это было больше похоже на правду. Все остальное его время было полностью посвящено подрыву общественного чувства приличия и морали посредством изображений обнаженной натуры.
- Я стоял напротив этих господ и видел все, что произошло. Вот этот господин, - он указал на Вертена, - просто совершил поступок доброго самаритянина, остановив совершавшееся воровство. Он попытался вернуть кошелек этому достойному господину, - кивок в сторону старикашки, - и вот здесь-то и произошло последующее недопонимание.
- Этот человек - мошенник! - чуть не во весь голос заорал старикашка. Было неясно, кого он имел в виду, Вертена или Климта.
- Я готов поклясться, - напирал Климт. - Вы можете записать мое свидетельство прямо здесь, на месте, если хотите.
- Хорошо, - согласился жандарм.
- Вы не должны верить его словам. Они явно в сговоре.
Услышав это от старикашки, полицейский закатил глаза; хороший признак, подумал Вертен, который понял, что дальнейшие протесты с его стороны только пойдут ему же во вред. Вытисненная на визитной карточке Климта надпись: "ХУДОЖНИК ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРА ГУСТАВ КЛИМТ" - сделала свое дело.
Полицейский опустил кошелек в руки престарелого господина.
- Думаю, можно сказать, что справедливость восторжествовала. Похоже на то, что имело место простое недоразумение.
- Ну, ты законченный идиот! - взбеленился старик.
Вертен оставил пострадавшего выяснять отношения.
Но офицер, похоже, не был настроен на длительное обсуждение.
Прямо через улицу, в "Кафе Фельдмана", они нашли столик в углу. Заведение, занимавшееся в основном обслуживанием поминок, сильно смахивало на пещеру. В нем не было ничего уютного или приятного.
- Премного благодарен, - заявил Вертен, когда они уселись.
- Ничего больше или меньше того, что вы сделали бы для меня. Рад оказать услугу. Меня особенно радует, что наконец-то кстати пришлись визитные карточки, которые я заказал.
- Мне повезло, что вы увидели происходившее, - проговорил Вертен, бегло просматривая меню на столе.
- Ничего я не видел, - заявил Климт, не снисходя до изучения своего меню. - Цилиндр этого глупца заслонял все. Но я слышал, как разорялся этот старый дурень, и примерно прикинул, что же произошло. Поделом ему за его дремучесть.
- Вы знакомы с ним? - удивился Вертен.
- Знаю о нем. Я сразу его заметил. Удивляюсь, что вы не узнали его. Это же был Эдуард Ханслик, самопровозглашенный музыкальный диктатор Вены.
"Значит, это был сам Ханслик", - подумал Вертен. Этот человек уже целое поколение царствовал на музыкальной сцене; его критическое мнение до сих пор могло подтолкнуть или разрушить карьеру любого композитора или исполнителя. Ярый противник романтической музыки Вагнера и Брукнера, Ханслик поддерживал формалистическую музыку классицизма, представленную Брамсом. Какую позицию он занимал по отношению к Иоганну Штраусу? Что-то вроде того, что мелодии Штрауса делают слушателя невосприимчивым к серьезной музыке.
Подошла официантка, и Климт заказал кофе со взбитыми сливками.
- Да побольше взбитых сливок, - сказал он молоденькой женщине. - Похороны разжигают аппетит. - Кофе должен был сопровождаться линцским тортом.
Вертен заказал свою обычную небольшую чашку кофе, слегка сдобренного молоком; он надеялся успеть домой к обеду. Фрау Блачки обещала приготовить жаркое с луком. От одной мысли о сочных кусочках говядины и жареном луке у него потекли слюнки.
- Счастливая случайность, что я вот так натолкнулся на вас, - заявил Климт. - Я собирался навестить вас.
- Надеюсь, это не связано с пропавшей натурщицей, - заметил Вертен, ибо его первым делом было расследование смерти одной из натурщиц Климта. Он начал думать о своей деятельности, выходящей за пределы адвокатской, как это случилось сейчас: о расследованиях.
Только вчера он приказал изменить свою бронзовую дощечку на входе в контору в Габсбургергассе. Она уже больше не гласила: "Адвокат Карл Вертен, завещания и доверительная собственность". Теперь надпись выглядела так: "Адвокат Карл Вертен, завещания и доверительная собственность, уголовное право, частные расследования".
Климт покачал головой:
- Ничего такого серьезного, как я думаю, хотя, похоже, нечто драматическое в этом есть. Возможное дело для расследования.
Вертен встрепенулся.
- Полагаю, вы слышали о молоденькой дочери Шиндлера? - спросил Климт.
- Шиндлера? Вы имеете в виду художника-пейзажиста?
- Эмиля Шиндлера. Да. Его дочь - Альма. Бедный Эмиль умер от прорвавшегося аппендицита.
- Верно, - припомнил Вертен. - А его вдова вышла замуж за вашего сотоварища по "Сецессиону", Молла.
- Карла Молла, - подтвердил Климт. - Я рад видеть, что вы в курсе сплетен мира искусств. - Он понимающе кивнул Вертену, как если бы тот теперь должен был знать всю историю до конца.
Тот не знал.
- Очевидно, не всех сплетен, - признался адвокат.
- Ну, видите ли, молодая девушка и я часто общаемся как по профессиональным причинам, так и по личным…
- Можете не продолжать. Еще одна победа.
У Климта достало приличия покраснеть при этих словах.
- До этого далеко. Хотя признаюсь, что я, как и многие другие мужчины, просто сражен этим юным созданием. Так обольстительна! И к тому же умненькая головка. Она считает себя музыкантшей.
Последовала пауза, поскольку подали кофе и пирожное. Чашка Климта являла собой миниатюрный Маттерхорн из взбитых сливок. У художника сделался довольный вид, и он с удовольствием проследил за удаляющейся официанткой.
- Такое пленительное юное создание, - повторил он, принимаясь за свой кофе и пирожное.
Вертен отпустил ему пять минут на непрерывную еду и питье, в течение которых Карл как следует приложился как к первому, так и ко второму.
- Альма Шиндлер, - напомнил Вертен.
- Да-да. Восхитительная девушка, и я склонен полагать, что она тоже без ума от меня. Я путешествовал с ней и ее семьей по Италии этой весной, и между нами определенно возникло некое притяжение… Прогулки в Венеции по площади Сан-Марко… Но без препон тоже не обошлось. Карл… я имею в виду Молла, не вас…
- Отчим не одобрил.
Климт печально кивнул головой:
- Буржуазные условности. Должен вам сказать, Альма умеет владеть и своим умом, и телом. Любое другое прелестное юное создание уже делило бы ложе со мной. - Он глубоко и горестно вздохнул.
Вертен достал свои карманные часы: без пяти двенадцать. Он еще мог успеть домой к обеду вовремя.
- Так что вы хотели рассказать мне о барышне Шиндлер?
- Да, об этом. Похоже на то, что у нее склонность к мужчинам более зрелого возраста. Ее последняя цель - Малер.
- Я видел вас с ним. Новый приятель?
- Не совсем в моем вкусе, если вам известно, что я имею в виду.
- Нет. На самом деле нет.
- Мы просто шли сюда пешком вместе. Всю дорогу до кладбища он жаловался, какой елейной была надгробная проповедь преподобного Циммерманна в епископальной церкви, как хор "Мужского общества пения", исполнявший песнопения без музыкального сопровождения, закончил на полтора тона ниже, чем начал. Будто хоронили его самого. Такой вот человек.
Вертен не очень был уверен в том, что имел в виду Климт, но не оставил попытки вытянуть из него более подробные сведения:
- Так они близки, Малер и Альма Шиндлер?
- Едва ли. Она только видела его издалека, но клянется, что этот человек создан для нее. А если Альма чего-то захочет, она это получит.
- Похоже на то, что с этой силой надо считаться. Но какое отношение все это имеет ко мне?
- Вот здесь-то и начинается интрига. Альма хочет, чтобы частный агент выполнил "некоторое расследование", как она загадочно выражается. Это создание больше не желает ничего говорить, но, наслушавшись моих рассказов, восхваляющих вашу непревзойденность в подобных вещах, барышня отчаянно жаждет встретиться с вами.
Вертен на мгновение задумался. Все это звучало очень малообещающе, похоже на то, что девица хотела, чтобы кто-нибудь последил за Малером, дабы выяснить, не завел ли он шашни на стороне. Поденная работа самого низкого пошиба.
- Я бы счел это большой любезностью, - добавил Климт.
Художник всем своим видом выражал столь страстное желание, что Вертен сдался.
- Хорошо, полагаю, вы можете сказать ей, что я назначаю встречу в моей конторе. Посмотрим, смогу ли я помочь ей чем-то.
- Прекрасно, Вертен. Вы что же, покидаете свои завещания и доверенную собственность?
- Скорее, временно прекращаю заниматься ими.
- А как поживает ваша чудесная жена? Мне так жаль, что я не смог присутствовать на свадьбе. Видите ли, это произошло именно тогда, когда я был в Италии.
- Это было отпраздновано в узком кругу, - поспешил сообщить ему Вертен. В столь узком, что его собственные родители не удостоили новобрачных своим посещением, запротестовав, что это была скорее гражданская, нежели церковная церемония.
- Передайте ей мои наилучшие пожелания. Резвая кобылка.
Вертен не был уверен в том, что Берта будет в восторге от этого лошадиного сравнения, но вполне понял ощущения Климта.
- Так оно и есть. Я - счастливый человек.
Вертен собрался заплатить за свой кофе, но Климт движением руки остановил его:
- Прошу вас, Вертен. Не обижайте меня.
Пока Вертен забирал свою шляпу и перчатки, художник вернулся к остаткам пирожного.
Уже на грани прощания адвокат вспомнил:
- Ах да, Климт…
- Я помню. Помню, приятель. Вы найдете чек в почте. Или он будет там завтра.
Глава вторая
"Климт был прав, - подумал Вертен. - Красавица".
Альма Шиндлер сидела за столом напротив адвоката в его конторе. Жена адвоката, Берта, которая теперь исполняла роль секретаря с неполным рабочим днем, расположилась в углу, за молодой женщиной и справа от мужа, приготовившись вести записи.
Головка фройляйн Шиндлер была увенчана шляпой с перьями, явно из аристократического магазина Хабига на Хауптштрассе в Виднере, которая скорее более пристала даме зрелых лет, нежели девятнадцатилетней девушке. Когда она сняла шляпу, то явила взору свои густые волосы, причесанные по общепринятой моде того времени: уложенные высоко на голове с изобилием волн и локонов. На девушке было белое платье, украшенное аппликацией, кружевом и вышивкой, с высоким воротником и рукавами-буфами. Поверх него был надет плотно облегающий шелковый жилет кремового цвета с темными полосками. Вертен не особо доверял своей памяти в подобных вопросах, но ему вспомнилось, что он видел подобный туалет в изысканном салоне готового платья Фурнье на Грабене.
В общем, барышня производила впечатление элегантно одетой городской дамы. Однако когда это создание открывало рот, то казалось, что разговариваешь с опередившим свое развитие подростком. Ее познания явно были обширны, но она слишком стремилась продемонстрировать их. В общем, девушка выглядела слишком деятельной для эпохи, которая восхваляла в женщинах из общества сдержанность и нечто вроде усталой пресыщенности.
Глядя на фройляйн Шиндлер, а затем на свою жену, Вертен дивился тому, сколь отличаются друг от друга эти две женщины. Берта была всего несколькими годами старше Шиндлер, но в жене адвоката была заложена основательность и оригинальность, которые действовали просто одурманивающим образом. В то время как Альма Шиндлер хотела блистать и торжествовать в отраженном сиянии своей собственной славы, Берта, не разбрасываясь, хранила все внутри себя: уравновешенная, уверенная в себе, спокойная. Только в очертаниях ее красивого рта угадывалась сардоническая усмешка, как будто она всегда находила окружающий ее мир несколько забавным. Берта притягивала не красотой отдельных черт своей внешности, не плотским влечением, но своей общей привлекательностью. Ее красота была спокойной, домашней - теплое излучение женственности, которое не выставлялось напоказ всему свету.
Конечно, не стоило полагаться на Вертена в беспристрастных оценках, касающихся его жены.
- Как любезно с вашей стороны незамедлительно принять меня, адвокат Вертен!
"Что следует произнести в ответ на это кроме общепринятого?" - лихорадочно пронеслось у него в голове.
- Не стоит благодарности.
- Я не знаю, как много Густав… господин Климт успел рассказать вам…
- Очень мало. Просто, что у вас имеется повод для забот, который вы хотели бы обсудить со мной.
- Вы можете подумать, что я - глупая маленькая девочка. - При этих словах лицо ее вспыхнуло.
Вертен отвел глаза, бросив взгляд на Берту. Она была занята стенографированием, не изменив слегка насмешливого выражения своего лица.
Барышня Шиндлер слегка наклонилась над узким столом, чтобы доверительно разговаривать с Вертеном, глядя ему прямо в глаза, на расстоянии какого-то фута. Он чувствовал, как от ее дыхания веет ароматом клубники, первой в этом сезоне.
- Видите ли, дело касается господина Малера, композитора.
- Директора Придворной оперы, - присовокупил Вертен.
- Да, и это тоже, но разве вы не слышали его музыку? Само совершенство. Если бы я могла когда-нибудь так сочинять, то моя жизнь действительно имела бы смысл.
Она очаровательно улыбнулась ему, все еще стараясь вторгнуться на его сторону стола. Верхняя половина лифа ее платья представляла собой простой кусок кружева; адвокат старательно отводил свои глаза от ее декольте.
- Нет, я еще не имел такого удовольствия. Тем не менее за дирижерским пультом он великолепен.
- Ловкость рук изумительная, - заметила она, обходя эту тему. - Но я навестила вас не по этому поводу. Господи, сейчас это звучит так глупо.
- Прошу вас, - вымолвил он, невзирая на все свои усилия, невольно подпадая под ее чары. - Наш разговор не выйдет за пределы этих стен.
- Кто-то пытается повредить ему, возможно, даже убить его. Наконец-то я высказалась по делу.