Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.
- Черт бы вас побрал, Краудер! - прошептал Хью. Он резко дернул за поводья, разворачиваясь, и помчался назад, в направлении замка Торнли.
Краудер снова вывел лошадь на тропинку и, охнув, уселся верхом. Он поглядел вверх, на первые звезды, что зажигались над головой. Так тому и быть, решил анатом, нужно двигаться туда, куда нас повлекут приметы. Проводящие пути организма указывают нам источники и первопричины, так же и пролитая кровь приведет нас к самой сути дела. Краудер уже свернул с пути, по которому его направил сквайр. Теперь он хотел понять, куда придет, и, если семейство из Кейвли вынудят расплачиваться за любопытство, - быть по сему. Это станет им уроком, а госпожа Уэстерман, похоже, жаждет получить новые знания. Анатом снова вспомнил Хью - искаженное шрамом лицо и мертвый глаз - и задумался: так ли сильно, как кожу, пометил дьявол его душу? Семейство из Кейвли-Парка когда-то любило его, а теперь хозяйка радуется, наблюдая, как он убивает себя выпивкой. Краудер подстегнул лошадь.
7 апреля 1775 года, Бостон,
залив Массачусетс, Америка
Капитан Хью Торнли из 5-го пехотного полка неуклюже скрючился над письменным столом и, упершись взглядом в стену барака, попытался собраться с мыслями.
Он с трудом разбирался в запутанном политическом положении колоний, да и не особенно тревожился по этому поводу. Юридические тонкости, касавшиеся налогов и чая, не занимали его. Армия нравилась ему как род деятельности - и не только потому, что давала возможность умножить славу имени предков и обеспечить спокойную жизнь вдали от родового имения, а еще и потому, что умела использовать активных людей вроде него. Он надеялся, что однажды поведет в бой целую армию, а не одну роту, однако тактическую подготовку этого боя он предоставил бы другим. Хью заботился о тех, кто служил под его началом, и слыл хорошим командиром. Он с готовностью пускал в ход кулаки, но мог и посмеяться или, хлопнув солдата по спине, выбить воздух из его легких. Для полного счастья не хватало лишь жены, чтобы баловать, да сына, чтобы обучить стрельбе. Однако же ему нужно было написать письмо отцу. Хью начал так:
Милорд,
Жаль, но с тех пор, как мы прибыли в Америку, у меня не добавилось благих новостей. Дела в Бостоне обстоят и правда славно - добрая зеленая не похожая на нашу страна, стоящая на холмах, так что продовольствия достаточно, а люди по большей части здоровы и готовы выполнять свой долг. В городе живут джентльмены, с коими приятно было бы отобедать в любой части света, однако в манерах простого люда присутствует удивительное неуважение к званию. Это трудно передать. Они не походят на угрюмую лондонскую толпу, скорее, проявляют коварство в обращении - ведут себя так, словно мы сделаны из одного теста, если вы понимаете, что я под этим подразумеваю. Приведу пример - коли трапезничаешь вне полка, человек может подать тебе еду и, усевшись рядом, завести беседу, словно вы оба только что вернулись с поля боя. Полагаю, неосведомленность о статусе и общественном положении, проявляющаяся в простых людях, и есть корень бунтовских настроений - она, словно зараза, подступает к нам не только из деревни, но даже из города. Народ, хоть ему и далеко до истинных воинов, вооружается, и пусть даже самая мощная их сила не доставит серьезных хлопот небольшой роте Его Величества, хмурая чернь сбивается в большие отряды. Нам придется убить значительное число этих людей, прежде чем они решат снова расползтись по фермам. Разумеется, это плачевно, что в нынешнем положении подданным короля придется сразиться друг с другом.
Торнли остановился и, озабоченно нахмурившись, снова уставился на стену, но тут кто-то заглянул в дверь и позвал его.
- Торнли, брось перо. Все одно - никто не разберет ни слова из написанного. Мне приказано посмотреть, как выполняются распоряжения по поводу госпиталя. Пойдешь со мной?
Хью с доброжелательной улыбкой обернулся на голос. Это был его друг Хокшоу, такой легкий и худой, будто его сплели из веревки. Торнли расправил плечи, ссутуленные на время сочинения письма, и положил перо на бумагу - с неуклюжей осторожностью медведя, решившего украсить гостиную букетами из роз. Быстро пройдя по комнате, Хокшоу бросил взгляд другу через плечо.
- Ты что, никогда не ходил в школу, Торнли? Мои наставники высекли бы меня до полусмерти за такую кривопись.
Хью широко улыбнулся.
- Старый болван Граймс до крови бил меня по рукам. Забавно, но мой почерк так и не улучшился. Я пойду с тобой в госпиталь, хотя мне нельзя упускать очередную отправку писем, нужно послать отчет отцу. Он хочет объявить в палате о тайных сведениях из первых рук.
Хокшоу поморщился.
- Лорд! Политика! Что ж, возможно, все это сойдет на нет. Мы должны быть образчиком вежливости и опрятности, но порох держать в сухости. А тем временем давай подышим немного воздухом и взглядом путешественников окинем все эти прекрасные холмы и дороги, пока нам не пришлось осматривать их солдатским глазом.
- Я приехал не затем, чтобы восхищаться этой страной.
Не ответив, Хокшоу посмотрел в окно на тихую городскую улицу. Деревья, с небольшими интервалами высаженные вдоль широких приятных улиц, придавали городу атмосферу мира и прочности. Мимо проходила женщина, за ней по пятам следовала ее служанка. Дама слегка вспыхнула, заметив, что за ней наблюдает офицер, а затем с улыбкой перевела взгляд на лежавший впереди путь.
- Ах, как прекрасны дамы в этом городе! - пробормотал Хокшоу. - Однако, прежде чем лечь со мной, она наверняка перережет мне глотку, продаст мои пистолеты минитменам и назовется дщерью свободы. - Кривовато ухмыльнувшись, он снова обернулся к Торнли. - А потому я навещаю здешних дам с одной лишь шпагой, дабы не искушать их революционный пыл. - Хью рассмеялся. - Ходят слухи, Торнли, будто некоторым из нас очень скоро доведется увидеть бой. Говорят о походе на Конкорд, дабы ослабить силы, кои, как мы подозреваем, собираются там.
Хью фыркнул.
- Едва ли это будет бой. Я воровал яблоки из соседских садов с куда большей опасностью для жизни. Мятежники трусливы и хвастливы. Как только они завидят роту британских солдат, выстроившихся напротив них, они отдадут нам все, что мы ни попросим.
- Хотелось бы мне такой уверенности. Возможно, нынче они не походят на армию, но в их глазах мне чудится решимость, способная насторожить любого солдата. Не забывай - некоторые из них сражались в недавних войнах вместе с нами. И рассказывают о них не самое плохое.
- Много ли добра принесет решимость против пороха, штыка и обученных людей? Решимость не сделает их бессмертными.
- А нас едва ли обессмертят красные мундиры.
- Они же фермеры! Охотники! Если они смогут перезаряжать оружие чаще раза в минуту, я готов купить им столько чая и гербовых марок, сколько они попросят.
- Если каждый выстрел будет попадать в цель, - тихо заметил Хокшоу, - им не придется волноваться о медленной стрельбе.
В отличие от своего друга капитан Торнли не отличался склонностью к размышлениям. Поистине, дружба, возникшая между капитанами, с тех пор как Торнли перевели в этот полк, удивляла многих. Между собой офицеры называли их Буйволом и Малюткой; если друзья и знали об этом, похоже, прозвища их не заботили.
Когда они вышли из помещения, легкий ветерок, прихватив занавески, ударил ставнями по рамам так, что треск получился приглушенным, словно орудийный выстрел на противоположном берегу озера.
Здание, преобразованное в госпиталь, раньше служило верфным складом. Врач явно счел их присутствие обременительным, а потому, кратко поприветствовав капитанов, повернулся к сестрам, двум женам сержантов, служивших в полку, и продолжил отдавать указания относительно перевязки; все возможные вопросы он попросил адресовать его помощнику.
Юноша, на которого указал врач, поднялся из-за своего рабочего стола и приблизился к посетителям. Он был хорошо сложен, черняв и наделен некоторым изяществом. Хью он напомнил лис, обитавших в поместье. Это впечатление усиливали высокие скулы, а также осторожный оценивающий взгляд его темных глаз.
- Я Клейвер Уикстид, - представился он. - А вы капитаны Торнли и Хокшоу. Это ведь полковник направил вас посмотреть на наши успехи?
- Верно. - Торнли был слегка удивлен отношением, которое выказал молодой человек. Уикстид продолжал смотреть на них.
- И как же ваши успехи? - прямо спросил Хокшоу. - Есть ли у вас все необходимое? Вы ведь новичок на этом врачебном фронте, верно?
- Не уверен, сэр, что мои занятия можно назвать врачеванием. Доктор сказал, что ему нужна помощь, вот и появился я. Он режет и зашивает людей, а я помогаю держать их, затем выписываю заявки на лезвия и иглы. Вы желаете осмотреть это место?
Капитаны кивнули, и Уикстид поклонился.
- Замечательно. Этот зал мы отвели под операционную. Как видите, людей можно доставлять сюда прямо с верфи, а места, как мы считаем, хватит на семерых одновременно.
Хью невольно ощутил неловкость оттого, что молодой человек подошел к нему слишком близко. Он был так же строен, как Хокшоу, но его движения казались более плавными. Говоря, он держал руки вместе, однако правая то и дело выскальзывала, жестом иллюстрируя рассказ о приготовлениях; впрочем, левая вскоре снова крепко сжимала ее, словно своенравное животное, требующее обуздания. Казалось, он помешивал воздух, превращая его в нечто более густое, отчего становилось трудно дышать.
По широкому коридору они прошли в более просторное помещение, едва поспевая за проворным шагом Уикстида.
- Это главный участок, где мы разместим большую часть кроватей, для них у нас припасена солома. - И снова правая рука выскользнула, чтобы изобразить в воздухе груженый воз. - Это помещение - самое большое во всем здании, и мы, разумеется, полагаем, что высокие потолки обеспечат больше чистого воздуха, а сие достоинство, как мне сказали, благотворно влияет на больных.
- Это и вправду большой зал, Уикстид. Надеюсь, нам не представится случая заполнить его, - заметил Хокшоу.
Моргнув, Уикстид пожал плечами.
- Как вам угодно. Впрочем, нынче здесь - один из двух настоящих госпиталей на острове, сэр, а нас, солдат, тут великое множество. И пусть покуда мы счастливо избегали больших болезней, кто знает, что может случиться летом.
- Я полагаю, Уикстид… - как только Хью заговорил, молодой человек резко развернулся к нему, - узников будут лечить в Каменном остроге?
- Как вам угодно. Разве можно знать наперед, каков нрав этих бунтовщиков - понесут ли они раненых с собой или оставят на наше попечение? Весьма вероятно, что многих из них соединяют узы родства, а общая кровь, я полагаю, хороший резон, чтобы унести товарища еще дальше, чем нужно. Единственной родней, забравшей меня с собой, оказалась армия, но пошло ли это на пользу, мне еще предстоит узнать. Вероятней всего, те, кого они оставят, уже не будут нуждаться в нашей помощи.
- Значит, вам нравится ваша работа, Уикстид? - немного помолчав, спросил Хокшоу.
Молодой человек снова пожал плечами и, сгорбившись, оперся о стену.
- Покамест да, капитан Хокшоу. Следует использовать случай, который тебе представляется.
Хью начала одолевать скука.
- Здесь все в надежных руках, Хокшоу. Может, пора возвращаться с докладом?
- Согласен, Торнли.
Высказанное Уикстидом замечание о кровных узах раздражило Хью, как правило, отличавшегося благодушным настроением. Торнли ощутил зуд, словно в него впились острые зубы этого человека. Вернувшись в барак, Хью поймал себя на том, что впервые за много лет думает о своем брате Александре. Они едва знали друг друга - вскоре после смерти матери их отослали в разные заведения для юных джентльменов, - однако Хью всегда радовался встрече с братом. Возможно, Александр казался более ученым, чем друзья, коих обычно выбирал себе Хью, однако они неплохо ладили друг с другом.
В конечном счете Александр вырос под защитой семейства, а не в мире с волчьими законами, поркой и дурной пищей, заменявшими образование представителям высшего общества. Он покинул школу еще до того, как ему исполнилось десять лет, и объявил, что станет жить у господина Аристон-Грея в Чисвике. Этот человек был джентльменом и музыкантом. Отец счел эту идею нелепой, однако, столкнувшись с невозмутимой решимостью Александра, в конце концов уступил. Вернее, просто-напросто перестал тревожиться об этом деле, позволив наследнику поступать, как заблагорассудится.
В том доме Александр и познакомился со своей супругой. Он прожил там до совершеннолетия, а затем переехал, но недалеко - всего-навсего на соседнюю улицу, презрев манеры и обычаи своего класса, хотя продолжал получать содержание - щедрое и не ограниченное никакими условиями. Хью лишь однажды слышал, как брат говорил об этой даме - тогда они в последний раз были в замке вдвоем. Братья совершали верховую прогулку к северной границе владений Торнли, любуясь просторами, над которыми переливался дневной свет и которые Александр должен был унаследовать, вместе с графским титулом и роскошью, полагавшейся человеку его положения; и в тот момент старший брат просто признался младшему, что встретил женщину, которую будет любить до конца своих дней, и хочет жениться на ней. Сначала Хью рассмеялся - он не привык слышать от мужчин такие нежности, однако невозмутимая, почти сочувственная улыбка на лице брата заглушила звук, вырывавшийся из горла, и заставила его посерьезнеть.
- Она - подходящая партия? - спросил Хью.
- Нет, - улыбнулся Александр. - Она безупречна, но мне не ровня. Я поговорю с лордом Торнли, однако подозреваю, что он не станет меня слушать. Что ж - чудесно. Элизабет унаследовала немного денег, да и я откладывал с того содержания, что назначил мне отец, а благодаря своему образованию я, в отличие от многих людей нашего класса, способен сам зарабатывать на жизнь. Мы отправимся в Лондон и посмотрим, как пойдут дела.
- Ты будешь работать? - слегка изумившись, поинтересовался Хью.
- Да! Ведь, знаешь, многие работают. А мне лучше обладать любовью Элизабет и работать ради этого, чем… - подняв руку, он указал на простиравшийся перед ними пейзаж, - владеть всем этим.
- Как романтично!
Запустив руку в карман кафтана, Александр вытащил серебряный медальон с миниатюрой, открыл крышечку и показал брату. На портрете оказалась необыкновенно красивая женщина с большими голубыми глазами; она улыбалась кому-то.
- Я стоял за спиной художника, когда он делал наброски. Она смотрит на меня именно так. И что - ты считаешь, она этого не стоит?
- Разве хоть одна женщина может стоить такой жертвы? - удивился Хью, отводя глаза от портрета. - И как ты намерен поступить, когда отец умрет? Приедешь ли ты тогда, чтобы вернуть себе поместье?
Александр нахмурился.
- Возможно, мне захочется снова появиться здесь, но, думаю, я не приеду. Когда лорд Торнли преставится, ты можешь объявить о моей смерти и получить графский титул, мне нет до этого никакого дела.
- Благодарю.
Александр попытался объясниться с братом.
- Понимаю, ты наверняка считаешь это причудой, Хью, но я никогда не был счастлив здесь, возможно, лишь в твоем обществе. С Элизабет я радуюсь каждому дню. И это кажется мне куда большей наградой, чем роскошь и золото, в коих купается наш отец.
- Желаю тебе успеха, - пробормотал младший брат.
- Спасибо. А если, Хью, я понадоблюсь тебе когда-нибудь в будущем, не сомневаюсь, ты найдешь способ отыскать меня. Есть узы, крепко связывающие нас, узы крови, над коими не властны ни титулы, ни владения. Если не сможешь освободиться, позови меня, я так или иначе прибуду к тебе.
Александр причмокнул, и его лошадь, тряхнув гривой, поскакала вниз по холму.
Часть вторая
II.1
Суббота, 3 июня 1780 года
В этот день Харриет Уэстерман рано принялась за дела.
Она отправилась в узкую комнату, располагавшуюся на верхнем этаже особняка Кейвли, где, как ей стало понятно в момент пробуждения на заре, уже должна была трудиться госпожа Белинда Мортимер. Эта женщина шила для нескольких домов в округе, время от времени проводя в каждом по два-три дня и занимаясь бельем и платьями для дам, а также любой тонкой работой, каковую требовали от знати мода и соображения пользы. Ткани были недешевы, а потому то, что можно было использовать вновь или переделать, заменялось лишь самыми расточительными хозяевами. Однако швея не была сплетницей, и Харриет знала, что не заставит ее поведать о делах и ошибках других заказчиков. В конце концов никому не понравилось бы, что прислуга рассказывает интимные подробности о семействах, которые посещает. Госпожа Уэстерман немного задержалась, раздумывая над этим, а затем толкнула дверь в комнату, отведенную для госпожи Мортимер.
Она вышла оттуда почти час спустя - несмотря на сдержанность Белинды, Харриет теперь знала гораздо больше, чем раньше, и даже обзавелась новым помощником конюха в лице племянника швеи. Свернув платок Краудера, в котором хранились несколько нитей, Харриет снова положила его в карман юбки.
Харриет не торопилась в залу для завтрака, хотя нынче утром она не навещала ни сына, ни малютку дочку. Вместо этого, прогуливаясь по фруктовому саду, который располагался с восточной стороны дома, она размышляла над тем, что ей удалось узнать. Она гордилась, что деревья разрослись в ответ на ее заботу, и прогулки меж ними оказывали на нее успокаивающее действие. Шорох ветра в листве напоминал ей о море, и, закрыв глаза, она могла вызвать в памяти шум ветра и волн, заставлявших шпангоуты прогибаться и постанывать, а также ощутить вкус соленого воздуха. Однако сейчас она была далеко от моря.
Когда госпожа Уэстерман появилась в коридоре, ей сообщили, что Краудер прибыл и уже сидит за столом для завтрака, попивая шоколад вместе с ее сестрой. Харриет обнаружила, что они восседают рядышком, а на столе между ними лежит раскрытый альбом Рейчел. Когда ее сестра вошла в комнату, девушка подняла глаза.
- Харриет, господин Краудер просматривал мои наброски, сделанные с кошки госпожи Хэткот, и считает, что у меня есть талант!
Своей чопорностью она напоминала ту самую кошку, о которой шла речь и которую Харриет так и не смогла полюбить.
- Однако он говорит, что мне должно понимать, коим образом соединяются мышцы животных, чтобы все получалось правильно, как у да Винчи! Когда он в следующий раз станет препарировать мертвую кошку, он разрешит мне присутствовать. Разве это не мило с его стороны?
Харриет вздернула брови.
- Прелестно, мой ненатуральный котенок.
Снова опустив взгляд в альбом, Рейчел принялась быстро перелистывать страницы, а затем пожала плечами.
- Я во всем следую за тобой. Именно ты сказала: "Не нужно бояться знаний".
Харриет взяла стоявшую на серванте чашку кофе и уселась за стол.
- Я кого-то цитировала. Aude sapere. И, насколько я помню, этот человек плохо кончил. Впрочем, есть девизы и похуже.
Краудер вздернул бровь.
- Это сказал Гораций, и, я полагаю, он отошел от более пылкой деятельности, чтобы управлять своим поместьем. Многие сочли бы его счастливчиком.