Он улыбнулся, как подобает улыбаться дипломату, выигравшему очередное очко в переговорах.
– Дорогой мой Лео, – тихо вымолвил он, – я знаю, что это не был несчастный случай.
– Ты это знаешь?
Джек взглянул на него. Интересно, подумал Лео, что в этот момент творится в его голове, что скрывают эти глаза? Что происходит в серой желеобразной массе, скрытой за красивым высоким лбом? В исповедальне лица не видно, Видишь лишь тусклую тень, которая изливает душу, но не показывает своих очертаний. Знаешь только пол. И социальное положение. Иногда, не всегда, угадываешь образование и уровень умственного развития. Но никогда не видишь лица – эту маску панического страха и стыда.
– Странно, что она никогда тебе об этом не говорила, – сказал Джек. – Вы ведь были так близки… Я думал, она доверит эту тайну своему лучшему другу, отцу-духовнику…
– Какую тайну?
– Мэдди уже не в первый раз пыталась покончить с собой. Ты разве об этом не знал? Не знал? Разве она не рассказывала об этом своему духовнику? – Он хихикнул. На лице Джека преобладали два цвета: белый и серый, – сочетание горя и отчаяния, но говорил он с интонацией дружелюбной, покровительственной, с интонацией Винчестера и Кембриджа, с интонацией человека, который долгие годы был на высоте, не прилагая особых усилий. – Мэдди не нужны были утешительные слова из уст священника. Она была больна, Лео.Ей нужен был врач, психиатр, но она, разумеется, и слышать об этом не желала. Поэтому она нашла замену в твоем лице. И даже не рассказала тебе…
Лео попытался что-то ответить, но Джек его перебил. Внутри он, казалось, клокотал от нетерпения, как будто стоял на той самой улочке и, глядя на охристое здание, видел, как женщина балансирует на парапете, на высоте в пять этажей, на фоне неба. А он просто стоял и смотрел, ожидая, пока она сделает шаг в бездну.
– Мэдди выжила после шести попыток самоубийства, Лео. Чаще всего это были таблетки. Один раз она резала запястья – вернее, одно запястье, на оба ее не хватила. Также имел место инцидент с привлечением алкоголя и одного из моих галстуков, обмотанного вокруг шеи. Об остальном догадайся сам. Но, в основном, она пила таблетки. Она однажды сказала мне: "Ты, наверно, думаешь, я просто дурачусь, да? Думаешь, что я пытаюсь привлечь к себе внимание. Но рано или поздно я доведу дело до конца". Вот что она сказала. А теперь ей это удалось.
Последовало долгое молчание. Джек смотрел Лео прямо в глаза, улыбка сошла с его лица, как снег, растаявший на голой черной земле. Был ли в этом взгляде упрек? Мог ли Джек Брюэр винитьЛео Ньюмана, невинного Лео Ньюмана, наивного Лео Ньюмана?
– Она была больна, Лео. Бы, священники, все такие тупые? Знаешь, я никогда не верил, что исповедь помогает людям. Мне всегда казалось, что это сродни гранате в руках ребенка. Она была больна. Депрессивный психоз, называй как хочешь. Половину жизни она провела на грани отчаяния, а вторую половину – в идиотском воодушевлении, как пятилетняя девочка на именинах. Как девочка, которая на именинах переволновалась, и теперь ее тошнит. Вот только Мэделин была взрослым человеком и потому не блевала на ковер. Вместо этого она просто трахалась с другими мужчинами. – Он замолчал, как будто длявящего эффекта. Как будто выжидал, пока его слова достигнут намеченной цели. – Об этом она тебе тоже не рассказывала? Не описывала все это с обилием грязных подробностей? Наверное, нет. Наверное, это не входило в список тех прегрешений, за которые люди казнятся в исповедальне. Возможно, она и своего ручного священничка тоже трахала.
Лео поднялся. Казалось, земля уходит у него из-под ног. Ему пришлось потратить некоторое время, чтобы восстановить равновесие.
– Ты пережил страшное горе, Джек, – сказал он. – Ты взвинчен, ты страдаешь и сам не понимаешь, что говоришь. Мы с Мэдди были друзьями, и тебе это известно. Близкими друзьями. – Почему же ему было так легко врать, врать не напрямую, а косвенно, окольными путями? Почему слова проявляли такое послушание? Лео еще постоял, ожидая, пока его оценка случившегося дойдет до Джека, после чего развернулся и направился к двери, оставив Джека в гостиной наедине с самим собой. Служанка выглянула из кухни, проверить, что там происходит, но тут же скрылась опять. Лео отпер дверь. Стыд прокатился по его телу леденящей волной, чувство вины и чувство стыда одновременно, причем одно переходило в другое. Оба чувства отрицали возможность искупления, ибо одного необходимого человека недоставало, один человек исчез в смертоносном прыжке. Она трахалась с другими мужчинами.Лео вышел на лестничную площадку и запер за собой дверь. Она шлепала босыми пятками по его памяти, и ее ягодицы нелепо переваливались при ходьбе. Она повернулась к нему, и темная, неопрятная дельта волос говорила ему о вещах, которые он не способен был постичь. Он даже вымолвил ее имя, спускаясь по лестнице, как будто она могла ему ответить и все объяснить. "Мэделин, – прошептал он. – Мэделин".
В тот вечер Лео снова отправился на узенькую улочку за дворцом. Цветы по-прежнему были там, но успели пожухнуть и истрепаться, представляя собой теперь лишь жалкую кучку желтых и красных лепестков. Он посмотрел наверх, на выжженную охру стены, на тающие линии перспективы, что сходились у далекого парапета. Интересно, что происходит, когда летишь вниз? Всего-навсего несколько секунд. Решение принято, дело сделано. Своего рода логическое завершение. Но что же происходит на протяжении этого мгновенного падения? Какие посещают мысли. О ком? Он видел, как она болтает ногами в воздухе. Видел, как развевается ее юбка. Нечаянный проблеск белого бедра. А потом – удар. Что-то мягкое, тяжелое. И все ломается внутри…
12
Следователь внимательно рассмотрела удостоверение Лео, сверилась с фотографией и несколько раз в задумчивости перечитала графу "профессия": sacerdote.
– Prete, –сказала она, и в ее голосе послышалась едва заметная нотка презрения.
– Да, священник, – согласился Лео.
– Кем вы приходились англичанке?
– Другом.
Офис находился на верхнем этаже здания министерства, откуда открывался чудесный вид на платановую посадку и реку, неспешно катящую свои темные воды. Сама следователь была женщиной умной и живой: ей не терпелось покончить с текущим делом и перейти к следующему. Папки манильской бумаги стопкой лежали на ее рабочем столе. В углу комнаты, отгороженный какими-то коробками, сидел мужчина за текстовым процессором. Слышался перестук клавиш.
– Где вы находились, когда она погибла?
– Я был за рубежом. В Англии.
– Вы можете это доказать?
– Доказать?
– Вы можете предоставить доказательства вашего отъезда из страны именно в это время?
И внезапно, так внезапно – прежде чем опомниться – Лео понял, что его тоже подозревают.
– Разумеется, я могу это доказать.
– Как?
Он растерянно оглянулся по сторонам. А как люди обычно доказывают что бы то ни было? Откуда знать, что и когда случилось? Как узнать, кем был человек по имени Юдас и кем он приходился Иешуа?
– Авиабилеты. Господи, да люди… Люди, с которыми я общался в Лондоне. – Лео вспомнил о епископе, и сердце его предательски екнуло. Продолжался стук клавиш: несмелое напоминание о том, что его доказательства фиксируются. Следователь опустила глаза, чтобы изучить некую бумагу – по всей вероятности, рапорт. Голос ее был нейтральным, безразличным, как и у любого бюрократа.
– В котором часу вы улетели из Италии?
– Утром. Она отвезла меня в аэропорт.
Следователь вдруг вскинула глаза.
– Синьора отвезлавас?
– Да, подкинула. Отвезла.
– Значит, она была в вашей квартире в то утро, вместе с вами?
– В то утро она пришла ко мне домой. Чтобы отвезти меня в аэропорт.
– Значит, вы последний, кто видел ее живой?
– Да? – Какой-то затянувшийся ночной кошмар. Не тот кошмар, в котором фигурировала Мэделин. И не тот, в котором присутствовал Иуда. В этом кошмаре не было никого, это был кошмар отсутствия, нехватки кого-то, пустоты на чьем-то месте. – Я не знаю. Я не знаю, когда она погибла. Я не знаю, кто ее видел. Как я могу отвечать на подобные вопросы?
– Синьора Брюэр… – женщине нелегко далась фамилия. Гласные получились слишком растянутыми и были слишком сильно акцентированы: Брююээр, – погибла в то утро. Тело ее обнаружили только после полудня погибла она, определенно, утром.
– Но когда?
Следователь будто не слышала его вопроса.
– Вы можете предоставить доказательства, что именно она отвезла вас в аэропорт в указанное вами время?
– Конечно же. Это можно определить по времени регистрации.
– Диктуйте. Время, название авиалинии, номер регистрационной стойки.
Лео повиновался. За спиной у него затараторили клавиши – преследователи, бегущие за ним в то злополучное утро. От этого утра его отделяли всего два дня, но, вместе с тем, отделял целый мир, целая вечность, приобретшая теперь новое значение: последние мгновения, прожитые Мэделин на земле; возможно, последние ее мгновения где бы то ни было. Вот Мэделин входит в квартиру со свойственной ей легкой бесцеремонностью, улыбается, касается нежными руками его рук, лица. Вот Мэделин умоляет его (самое страшное). Мэделин молит об утешении, о завершении начатого, о том хрупком союзе, который позволил бы им хоть краем глаза узреть вечность.
– Видимо, она вернулась в мою квартиру, – сказал Лео . –После того как отвезла меня в аэропорт. Разве портье не видел, как она возвращалась?
Следователь оставалась непреклонной.
– Нам понадобятся материальные доказательства всего этого. Авиабилеты, чеки, все в этом роде. Какие отношения связывали вас с потерпевшей?
– Я же вам уже говорил. Мы были друзьями.
– Какими именно друзьями? Близкими? Вы были ее духовником?
– Был когда-то давно. Когда мы только познакомились. Но вскоре это прекратилось.
– Как она себя чувствовала в то утро? Какой она вам показалась?
Лео пожал плечами. Какой ему казалась Мэделин? Она же погибла, Господи Боже! Какой она могла показаться?
– Нормальной. У нее часто менялось настроение. Иногда она казалась счастливой, иногда – печальной. Иногда это совпадало по времени.
– А в то утро?
Он замолчал. Следователь взглянула на него и явно что-то заметила: ее следовательские антенны уловили некую вибрацию.
– Вы с синьорой Брюэр были любовниками? – спросила она.
– Какой, право, дикий вопрос…
Она безучастно посмотрела на него.
– У меня работа дикая, господин Ньюман. И такая смерть для женщины тоже является дикой. Упасть с крыши – дикость, самоубийство – дикость, убийство – тем паче. Потому мои вопросы тоже диковаты. Я повторю: вы с госпожой Брюэр были любовниками?
– Я священник, – сказал Лео.
Следователь издала странный звук, нечто среднее между смешком и презрительным фырканьем. Очевидно, она была невысокого мнения о духовенстве.
– Мне придется попросить вас сдать кровь на анализ.
– Кровь?Зачем вам анализ моей крови, ради всего святого?! Клавиши продолжали стучать.
– Потому что незадолго до гибели миссис Брюэр вступила в половую связь. Патологоанатом обнаружил в ее теле семенную жидкость. Мы хотим выяснить, кто это был. – Ее слова зависли в воздухе, будто туман над гробницей. В ее теле.Внутри тела. И Лео как наяву увидел Мэделин, распластанную на базальтовой плите, Мэделин, от которой осталось лишь невразумительное месиво, груда изуродованных органов. Аккуратные пальцы в резиновых перчатках прощупывают ее изнутри, беспардонные чужие пальцы… Осквернение, профанация. Он будто со стороны услышал свой собственный голос, настигаемый стуком клавиш, воплями стрижей за окном и неизбежными угрызениями совести:
– Какое вам дело до того, с кем миссис Брюэр занималась любовью перед смертью?!
– Она совершила половой акт с вами, мистер Ньюман?
– С мужем. Почему не с мужем?
– Мистер Ньюман, не могли бы вы ответить на мой вопрос?
– Почему вас это интересует?
– Потому что женщина мертва, мистер Ньюман. Женщина мертва, а моя работа – расследовать, как она умерла и по какой причине.
– Вы думаете, я мог ее убить? Вздор! Вы думаете, я ее убил?!
– Я пока еще ничего не думаю. У этой женщины была семья. Возможно, у этой женщины также был любовник. Эта женщина могла угрожать кому-то из своего окружения. Эта женщина мертва. Она могла упасть, могла спрыгнуть, ее могли толкнуть. Ее могли даже убить ударом по голове, а потом уже столкнуть с крыши. Ни один из этих вариантов не исключен. Некоторые более вероятны, некоторые менее, но один из них точно имел место. Моя задача заключается в том, чтобы определить, какой из вариантов соответствует истине.
– Эта женщина неоднократно пыталась покончить с собой, – сказал Лео.
Следователь улыбнулась, как будто подобные сведения подтверждали его вину.
– Вы об этом знали, мистер Ньюман?
– Мне об этом сообщил ее муж. Сегодня утром.
– Но знали ли вы об этом прежде? Ваша близкая подруга не рассказывала вам о своем… психическом расстройстве?
– Нет.
– А вы ни о чем не подозревали?
– Она была очень переменчива… Ничего особенного я не замечал.
Следователь кивнула.
– А теперь вы, может быть, ответите наконец на мой вопрос: вступали ли вы в то утро в половую связь с миссис Брюэр?
– А что же ее муж?! – повторил Лео. Он практически выкрикнул это. Когда он повысил голос, следователь взглянула на него и скупо ухмыльнулась: она привыкла к тому, что мужчины орут на нее, и научилась извлекать из этого выгоду.
– Он утверждает, что не жил половой жизнью со своей супругой два последних месяца, – сказала она.
Лео Ньюман замолчал. Клавиши перестали стучать, ожидая его ответа. Следователь с деланным вниманием уставилась в отчет патологоанатома, как будто могла обнаружить там какую-либо незначительную деталь, ранее упущенную.
– Да, – тихо произнес он. – Да, вступали.
Молниеносный взгляд.
– Она давала на это согласие?
– Иными словами, изнасиловал ли я ее, сбросил ли ее тело с крыши, перед тем как поехать в аэропорт? Полный абсурд.
– Я имела в виду лишь то, что спросила. Она добровольно вступила с вами в половую связь?
Лео снова умолк и закрыл глаза. В исповедальне можно закрыть глаза, и никто этого не заметит. Но сейчас следователь наблюдала за ним и по-своему трактовала каждый его поступок. Он закрыл глаза – и Мэделин коснулась его лица, как будто нащупывала его во мраке церкви Сан-Крисогоно.
– Да,она была согласна. Она-то этого хотела.
– То есть вы этого не хотели?
– Вы не так меня поняли. У нас был роман. Непростые отношения, в двух словах не расскажешь.
– Но вы хотели завершения этого романа?
– Возможно. Не знаю. – Он оглянулся, точно в поиска ответа, как будто ответы и объяснения могли лежать где-то в этом тесном, захламленном кабинете. В некотором смысле так оно и было: в десятках светло-желтых папок содержались правдивые ответы, полуправда и ложь чистой воды; правда, только правда и все, что угодно, кроме правды "А что такое правда?" – вопрошал Пилат. Греческое слово aletheia. – Я не знаю, – повторил Лео. – Тогда я думал, что да, возможно, я хочу завершения этого романа… А сейчас… – Голос его дрогнул. Что-то словно поглотило его некая ужасающая волна эмоций, на секунду вышедшая из-под контроля. Лео покачал головой, пытаясь избавиться от наваждения. В глазах щипало, сердце бешено колотилось, на лбу выступил пот. Ему хотелось сглотнуть, но мешал стоявший в горле ком. Возможно, все эти телесные проявления лишний раз доказывали его вину. Возможно, они указывали на то, что он все-такиубил Мэделин.
Следователь кивнула, как будто ей все стало понятно. Она попросила принести воды и пластиковый стаканчик, подождала, пока Ньюман выпьет. Затем продолжила:
– Вы совершили половой акт с потерпевшей, затем убили ее и выбросили тело на улицу позади палаццо, а потом отправились в аэропорт. Так?
Какая-то часть его – маленькая, незначительная – наблюдала за всем этим со стороны и понимала, что он должен засмеяться. Это была шутка – возмутительная, грубая, абсурдная шутка. Он должен был покатиться со смеху, захохотать до слез, описаться. Должен был надорвать животик. Но вместо этого Лео лишь покачал головой. Конечно, он плакал – но это не были слезы веселья. Сквозь пелену он видел свою мучительницу, как будто она была написана акварелью, но картина оказалась под дождем.
– Разумеется, я не убивал Мэделин, – тихо вымолвил он. – Это полнейшее безумие. Я не убивал ее. Я ее люблю.
– Но вы не ожидали, что она покончит с собой, верно?
– А как можно ожидать подобного?
– Очевидно, ее муж мог это предположить.
– Тогда почему бы вам не прислушаться к его словам?
– Потому что у меня такая работа – выслушивать всех. – Следователь замолчала, уставилась в какие-то бумаги у себя на столе, словно задумалась о деликатном вопросе вины и невиновности. – Я хотела бы, чтобы вы сделали официальное заявление, синьор Ньюман. Именем закона вы обязаны изложить все, что вам известно о событиях, связанных
с гибелью миссис Мэделин Брюэр. Разумеется, вы имеете право пригласить адвоката.
– Мне не нужен адвокат, – сказал Лео.
– Вы в этом уверены?
– Да, абсолютно уверен.
– Отлично. Советую вам начать с того момента, как вы проснулись.
И они еще раз разыграли все тривиальные, интимные события того утра. Лео снова ходил по квартире, завтракал, собирался, прислушивался к шагам на лестничной клетке за дверью. Мэделин снова вставляла ключ в замок, отпирала дверь и входила в квартиру. Она вновь приветствовала его безучастным "доброе утро" и сжимала его руки в своих, целовала кончики его пальцев, притрагивалась ими к своему лицу. Они говорили, шли на балкон, потом опять возвращались в комнату. "Люби меня, – еще раз прошептала она. – Люби меня".
– Скажите, в котором часу это все происходило? – спросила следователь.
Лео неуверенно оглянулся по сторонам.
– Около восьми. Вылет был в полдень. Мэделин, кажется, приехала около восьми. Я не ожидал ее так рано.
– Почему же?
– Я не знал, когда она приедет.
Она снова взяла его за руку и повела в спальню. Они снова легли на кровать, и она обняла его, привлекла к себе, ввела в себя. На этот раз, в отличие от первого, не было никакой дурацкой возни, никакого стыда. На этот раз он удержала его внутри, взрываясь сладкой болью; он взорвался тоже. Это было маленькое чудо природы. За спиной тарахтели клавиши. "Вот так, – прошептала она ему. – Вот так…" Он ощущал ее дыхание, ощущал этот крохотный воздушный импульс столь же явственно, как слышал слова. "Вот так, – сказала Мэделин. – Теперь ты меня полюбил".
– Во сколько вы покинули здание?
– В начале одиннадцатого. Я помню, мы спешили. Я поторапливал Мэделин, потому что мы опаздывали. Я думаю, быть может…
– Что вы думаете?