Должно быть, она была прекрасна. Прошлой ночью она, наверное, еще была молодой девушкой, лет восемнадцати или девятнадцати, которая вот-вот достигнет полного расцвета своей красоты. Вот только сейчас то место, где было ее лицо и волосы, закрывала маска из золотой фольги. Кончиком ножа я аккуратно подцепил прилипший уголок и увидел, что под золотом не было лица - ничего, кроме черепа и окровавленных тканей и хрящей. Ибо кто-то с утонченным и отвратительным искусством снял кожу с головы девушки, как спереди, так и сзади, уничтожил лицо и вынул глаза. В очертаниях маски, однако, остался живой отпечаток черт жертвы, когда фольгу, придавая ей форму, прижимали к лицу. Это было сделано до того, как некто изуродовал красоту девушки. Возможно, маска поможет ее идентифицировать.
На шее девушки, засунутый под белую холщовую рубашку, висел амулет-анх на тонкой золотой цепочке; исключительно прекрасный образчик ювелирного искусства, дарующий защиту, поскольку этим символом обозначается слово "жизнь". Я осторожно снял украшение и положил холодное золото на свою ладонь.
- Он не мог принадлежать этой девушке, - заметил Хети.
Я оглядел небогатую комнату, где была обнаружена жертва. Хети был прав: амулет был слишком ценным предметом. Он выглядел как настоящее сокровище, возможно, фамильная реликвия очень богатой семьи. У меня была идея о том, кто мог оказаться владельцем амулета. Но если я прав, то загадка его появления здесь еще больше усложняла ситуацию.
- У нее татуировка. Взгляни, - сказал Хети, указывая на змею, обвившуюся вокруг плеча девушки. Работа была поспешной и грубой.
- Ее звали Нефрет, - продолжал Хети. - Она жила здесь одна. Домовладелец говорит, она работала по ночам. Так что, думаю, мы смело можем предположить, что она работала в каком-то увеселительном заведении. Или в борделе.
Я уставился на привлекательное тело девушки. Почему здесь снова нет следов насилия или борьбы? Никто не смог бы перенести таких мучений - жертва начала бы вырываться, кусать и грызть собственный язык и губы, сражаясь за свою жизнь, стремясь освободиться из уз, которые наверняка должны были связывать запястья и щиколотки. Тут, однако, ничего подобного не было. Как будто все было совершено во сне. Я обошел комнату, ища какой-нибудь намек, но не обнаружил ничего. Когда я возвращался к голому, без тюфяка, ложу, солнечный свет просочился сквозь узкое окошко и упал на тело девушки. И только тогда я заметил на полке рядом с ложем, в длинном косом луче яркого утреннего солнца, еле заметный кружок в пыли: отпечаток кубка, который туда поставили, и которого теперь там не было.
Призрачный кубок; кубок грез. Я снова вспомнил то, что мне пришло в голову первым делом - что убийца хромого мальчика опоил свою жертву маковым соком или каким-нибудь другим сильнодействующим наркотиком, чтобы успокоить ее, пока он занимается своим отвратительным делом. Тайна, скрывающаяся за Обеими Землями в наши дни - за всеми громадными новыми зданиями и храмами, всеми этими великими завоеваниями, блестящих обещаний богатства и успеха для самых удачливых из тех, кто приезжает сюда трудиться и служить и каким-то образом остаться в живых, - состоит в том, что мучительные невзгоды, ежедневные страдания и бесконечная житейская пошлость умеряются, для все большего и большего числа людей, наркотическим забытьем. Некогда средством обретения искусственного счастья было вино; теперь ситуация стала гораздо более изощренной, и то, что когда-то было одной из величайших тайн медицины, стало единственным блаженством, какое могут многие найти в этой жизни. То, что эта эйфория иллюзорна, несущественно, по крайней мере до тех пор, пока действие снадобья не истощится, оставив употребляющего его во власти тех же самых несчастий, которые и толкнули на бегство от реальности. Дети из семей элиты теперь регулярно сбрасывают напряжение и ослабляют так называемое бремя своих бесполезных, проводимых в роскоши и изобилии, жизней именно таким образом. А другие, кто по той или иной причине лишился семейной поддержки, очень скоро обнаруживают, что спускаются по лестнице, преисполненной теней, в подземный мир, где люди продают последнее, чем владеют, - свои тела и свои души - за мгновение блаженства.
В наши дни торговля всех мастей проторила пути-дороги в самые отдаленные и необычные уголки мира. Благодаря ей, наряду с насущными предметами, поддерживающими экономическую мощь государства, - такими как лес, камень, руды металлов, золото, рабочая сила, - к нам нашли дорогу и новые товары, предметы роскоши. По суше, по морю и по реке добираются они сюда: шкуры редких животных, живые умные обезьянки, жирафы, золотые безделушки, ткани, новые тонкие духи - бесконечная процессия модных и желанных предметов. А также, разумеется, и тайные товары, поставляемые продавцами грез.
Лекари и жрецы всегда использовали в своей практике части определенных растений. Некоторые, такие как мак, настолько действенны, что достаточно всего лишь нескольких капель эссенции на стакан воды, чтобы притупить чувствительность пациента перед особенно мучительной процедурой - например, ампутацией. Насколько я помню, одним из указаний на подобное воздействие является расширение зрачков. Мне это известно, поскольку городские проститутки используют это средство, дабы придать себе большую привлекательность, - с его помощью они возвращают блеск своим потухшим, усталым глазам. Однако есть нюанс в дозировке: капни чуть больше, и твои глаза засветятся странным, нездешним светом наркотика и только для того, чтобы закрыться навечно в смерти.
Я поделился своей мыслью с Хети.
- Но почему убийца попросту не опоил свою жертву до смерти, чтобы потом спокойно заняться своим делом? - спросил он.
Хороший вопрос.
- По-видимому, для убийцы имеет значение, чтобы его "работа" проводилась на живом теле, - ответил я. - Это самое ядро его мании. Его фетиш…
- Ненавижу это слово, - вставил Хети. - У меня от него мурашки по коже.
- Нам необходимо выяснить, где работала девушка, - сказал я.
- Эти дети, которые попадают в город и начинают заниматься тем, чем она, приходят отовсюду и ниоткуда. Они меняют имена. У них нет семей. И они уже никуда не могут деться.
- Пройдись по увеселительным домам и борделям. Попробуй, может, тебе удастся напасть на ее след. Кто-то же должен был заметить ее исчезновение.
Я вручил Хети золотую маску.
Он кивнул и спросил:
- А как же ты?
- Я прошу тебя заняться этим, потому что меня ждет еще одно дело.
Он изумленно взглянул на меня.
- Другой на моем месте мог бы решить, что я тебе больше не нравлюсь.
- Ты мне никогда не нравился.
Он широко ухмыльнулся.
- Есть что-то, чего ты не хочешь мне говорить…
- Абсолютно верное умозаключение. Долгие годы, что мы провели вместе, не были потрачены впустую.
- Тогда почему ты мне не доверяешь?
Я прикоснулся к своему уху, подтверждая, что не скажу больше ни слова, и показал на Тота:
- Спроси у него. Ему все известно.
Бабуин взирал на нас со своим обычным невозмутимым видом.
Мы отправились к тихой гостинице вдали от деловой части города. День уже начался, и все были на работе, так что вокруг было безлюдно. Мы уселись на скамейке позади гостиницы, чтобы выпить и закусить - я заказал пиво и блюдо миндаля у молчаливого, но бдительного владельца. Чтобы наш разговор не подслушали, мы сдвинулись поближе друг к другу, и я рассказал Хети все, что произошло этой ночью и предыдущим днем. О загадочном Хаи, об Анхесенамон и о резном изображении.
Он выслушал меня внимательно, но не сказал ничего, только задал несколько вопросов, чтобы получше представить себе, как выглядит дворец. Это было необычно. Как правило, у Хети имелось здравое мнение обо всем. Мы знали друг друга уже много лет. Это я устроил ему назначение в фиванскую Меджаи, чтобы вытащить его и его жену из Ахетатона. С тех пор он был моим постоянным помощником.
- Почему ты молчишь?
- Я думаю.
Он сделал большой глоток, словно процесс мышления вызвал у него жажду.
- От этой семьи одни неприятности, - высказался Хети наконец.
- Очевидно, я должен быть благодарен за эту жемчужину твоей мудрости?
Он ухмыльнулся.
- Я хочу сказать - тебе не стоит в это вмешиваться. Это дурное дело.
- То же сказала моя жена. Но что ты мне предлагаешь делать? Оставить девочку на произвол судьбы?
- Ты не знаешь, какова ее судьба. И она не девочка - она царица. Ты не можешь нести ответственность за всех людей, у тебя есть своя семья, о которой не стоит забывать.
Я почувствовал смутное раздражение.
- Но ты все равно чувствуешь себя ответственным, верно? - спросил он, внимательно наблюдая за мной.
Я пожал плечами, допил пиво и поднялся, собираясь уходить: Тот уже рвался с поводка.
Мы с бабуином вышли на жару и яркий свет; Хети бегом догнал меня, и мы принялись проталкиваться через уличную толпу.
- И куда ты пойдешь теперь? - спросил он.
- Собираюсь повидать моего друга Нахта. А ты должен выяснить все что сможешь об этой девушке. Ты уже знаешь, откуда начинать. И не забудь потом разыскать меня.
Глава 11
Посетить моего старого друга Нахта в его загородном особняке - значит перенестись из жаркого, пыльного городского хаоса в совершенно иной, более спокойный и разумный мир. При помощи своего огромного состояния он позаботился о том, чтобы сделать свою жизнь как можно более роскошной и приятной, создав в обнесенном стеной поместье за городской чертой собственное маленькое царство знания и изящных искусств. Благодаря своей славе цветовода и пчеловода он удостоился нового, доселе неслыханного титула: "Надзиратель над садоводами Амона". Цветы в тех тысячах букетов, что украшают храмы на празднествах и что преподносят в дар самим богам - чтобы напомнить им о загробной жизни, - выращивают под наблюдением Нахта.
Я вышел из города через южные ворота и двинулся по дороге к дому Нахта. Солнце стояло высоко в небе, и окрестности дрожали в полуденном жаре. Я не взял с собой зонтика; впрочем, пальмы, окаймлявшие путь, давали достаточно тени. По дороге я разглядывал обильный урожай, вызревавший на трудолюбиво возделанных полях, что расстилались по обе стороны дороги. То здесь, то там поблескивали линии вздутых паводком каналов, отражая ясное бело-голубое небо. Мне повстречалось немного людей, поскольку все работники либо наслаждались полдневной трапезой и пивом, либо же спали, улегшись ровными рядами в любой тени, какую только нашли, - под повозками, под пальмами, под стенами домов и зернохранилищ, - накрыв лица головными платками. В вышине ястребы расправляли в воздушных потоках свои широкие крылья цвета темной бронзы, парили, кружили и взирали вниз на землю. Я часто гадаю, как выглядит мир с их высоты, недоступной ни для кого из людей, обреченных ходить по земле на двух ногах. Я представляю себе блестящую змею Великой Реки, протянувшуюся от одного конца мира до другого, и развернутые по обоим берегам зелено-желтые веера возделанных участков. А за ними - бесконечность Красной земли, где царские семьи строят из вечного камня свои усыпальницы, а при них - храмы, возводя их вдоль края бесплодной равнины, пустыни, места величайшего одиночества. Возможно, ястребы видят то, чего не видим мы: то, что происходит с Солнцем, когда оно опускается за недостижимый горизонт видимого мира. Действительно ли существует в этом великом далеке бескрайний и полный опасностей темный океан, населенный богами и чудовищами, - там, где Солнце плывет по ночам на своей барке сквозь ужасы тьмы? Не об этом ли пытаются сказать нам эти хищные птицы своими резкими, пронзительными воплями, которые звучат как предостережения?
Я вошел в первый двор длинного и низкого особняка Нахта. Навстречу мне выбежал слуга по имени Минмес. Поздоровавшись, он поспешно проводил внутрь, заботливо держа зонтик над моей головой.
- Ваши мозги испекутся в черепе, словно утиное яйцо, господин мой, в такое время суток! Я бы послал к вам слугу с зонтиком, если бы знал, что вы собираетесь почтить нас своим визитом.
- Я сам не ожидал, что к вам зайду, - сказал я.
Минмес поклонился:
- Мой господин работает возле своих ульев в дальнем конце сада.
Он предложил проводить меня - как я знал, в надежде услышать какие-нибудь городские новости, ибо, живя в сельской местности даже в такой близи от города, кажется, что ты так далек от него, будто попал в другой мир. Но я хорошо знал поместье, поскольку приходил сюда много лет, и один, и с девушками. Слуга, как всегда бесшумно, ускользнул на кухню, чтобы приготовить нам закуски, а я миновал второй двор, где на мгновение помедлил, наслаждаясь открывшимся передо мной великолепным видом. В городе мы все теснимся в кучу, словно животные. Здесь же, где пространства с избытком, за высокими стенами, охраняющими владения, все пребывает в мире; ты словно бы оказался на ожившем свитке папируса, изображающем радости загробного существования.
Я прошел в тени деревьев вдоль длинного, выложенного камнем пруда, полного белых и голубых цветов лотоса, - он питает водой клумбы и овощные грядки, а также служит приютом Нахтовой коллекции декоративных рыбок. За деревьями и растениями преданно и спокойно ухаживали веселые садовники, молодые и старые - поливали и пропалывали, стригли и подрезали; они были явно счастливы на своей любимой работе. Ползучие лианы укрывали своей вьющейся тенью беседки. Пышно цвели необычные и экзотические растения. Птицы чувствовали свою свободу делать здесь что угодно и радостно распевали. Водоплавающие птицы ныряли и нежились в прохладной тени зарослей папируса в углах длинного пруда. Все здесь было почти до смешного прекрасно и казалось бесконечно далеким от городского блеска, грязи и нищеты.
Я нашел Нахта возле ульев, он выкуривал пчел из их глиняных цилиндрических домиков. Не подходя близко - я не был большим любителем пчел, в особенности их жал, - я уселся на табурет в тени дерева, намереваясь вовсю насладиться зрелищем, поскольку друг мой выглядел точь-в-точь как спятивший жрец какого-нибудь пустынного культа, когда двигался между ульями, приплясывая и гоня дым в сторону курчавого облачка разъяренных насекомых. Он аккуратно сцеживал соты в специально приготовленные горшочки, и вскоре они уже во множестве теснились на подносе.
Затем Нахт отошел в сторону, поднял защитный капюшон и увидел, что я за ним наблюдаю. Он помахал мне и подошел, протягивая горшочек меда:
- Это для детей.
Мы обнялись.
Слуга принес ему чашу с водой и полотенце, затем появился Минмес с вином и закусками, которые он расставил на низеньком столике. Нахт умыл свое потное, но как всегда изящное лицо. Мы уселись в тени на табуреты, и он налил мне вина. Я заранее знал, что оно будет превосходным.
- Что привело тебя сюда в рабочий день? - спросил он.
- Работа.
Он внимательно поглядел на меня, затем поднял кубок, приветствуя богов, и сделал большой глоток.
- И над чем ты работаешь? Не над этим происшествием на празднике, случайно?
- Отчасти.
Нахт выглядел заинтригованным.
- Подозреваю, во дворце сейчас суматоха не меньшая, чем среди моих пчел.
- Кто-то решил разворошить царский улей, это несомненно.
Он кивнул.
- Так каково же твое мнение? Может, дворцовый заговор? - с энтузиазмом предположил он.
- Скорее всего, нет. Я думаю, это какое-то заблуждение. В худшем случае, кто-то из дворцовой иерархии подбил кучку глупых молодых людей на наивно-безответственное оскорбление действием.
На лице Нахта отразилось чуть ли не разочарование.
- Может быть, и так, но тем не менее эффект был на удивление впечатляющий. О случившемся все только и говорят. Такое впечатление, что эта выходка послужила катализатором для разногласий, бурливших под покровом всего происходящего уже многие годы. Люди даже шепчутся о возможности переворота…
- И кто же возглавит подобное дело? - возразил я.
- Есть только один человек: военачальник Хоремхеб, - ответил Нахт с некоторым удовлетворением.
Я вздохнул.
- Это будет ничем не лучше нынешнего режима, - сказал я.
- Это будет определенно гораздо хуже, поскольку представления Хоремхеба о мире определены его армейской жизнью. В нем нет ни капли человечности, - отозвался Нахт. - Но в любом случае нам грозит опасность, поскольку это деяние выставило царя беззащитным. А какой царь позволит себе выглядеть беззащитным? Он и раньше-то не особенно походил на царя-воителя. Такое впечатление, что династия с каждым поколением становится все слабее и неестественнее. А сейчас он беспомощен…
- И все более и более уязвим для других воздействий, - вставил я.
Нахт кивнул.
- Он никогда не был по-настоящему способен отстоять свою власть хоть в чем-то, отчасти потому, что после Эхнатона его бы никто не поддержал, а отчасти потому, что он вырос в зловещей тени Эйе - а каким тираном тот оказался! Ничего удивительного, что мальчик не может проявить собственную власть.
Мы с удовольствием сознавали, что оба питаем тайную, но глубочайшую ненависть к регенту.
- Я нанес Эйе визит сегодня утром, - промолвил я, наблюдая за лицом Нахта.
На нем отобразилось изумление.
- Зачем, ради всего святого, тебе это понадобилось?!
- Не потому, что он меня позвал. Это было необходимо мне.
- Очень любопытно, - сказал мой друг, наклоняясь вперед и подливая мне своего превосходного вина.
- А вчера вечером я встречался с Анхесенамон, - продолжил я, выдержав драматическую паузу.
- О!..
Нахт медленно кивнул: кусочки свидетельств, которыми я его осмотрительно снабжал, начинали складываться воедино.
- Она прислала за мной одного из своих людей.
- Кого именно?
- Хаи, главного писца.
- Да, я его знаю. Держится так, словно у него золотая трость застряла в заднице… И что же тебе сказала царица?
- Она показала мне кое-что. Камень. Из Ахетатона. С резным изображением Атона.
- Интересно. Но ничего особенного.
- До тех пор, пока не обнаруживаешь, что кто-то полностью стесал диск Атона, руки, держащие анхи, имена царей и богов, а также глаза и носы царских фигур, - отозвался я.
Нахт уставился в глубь своего сада, на идиллическую картину, пестрящую цветом и тенью.
- Насколько понимаю, даже малейшее надругательство над священными символами может иметь серьезные последствия, особенно в этом дворце.
- Вот именно. Они все перепуганы до смерти, потому что не в силах понять, что это значит.
- А ты сам что думаешь? - спросил он.
- Ну, это может означать всего-навсего, что кто-то, имеющий к царской семье давние счеты, потратил немного своего времени, чтобы придумать, каким образом нанести ей тяжелое оскорбление.
- Но такое совпадение…