В наступившей затем тишине молодые люди долго смотрели друг на друга, не шевелясь. Константин был не в силах отвести глаз от милого лица, каждая черточка которого сделалась ему вдруг роднее всего на свете. Сашенька стояла у двери, держась за щеколду, и длинные черные ресницы ее отбрасывали тени на щеки. Она со вздохом распустила синюю ленту, опоясывавшую голову, и освобожденные волосы, шелестя в тишине, покрыли виски.
- Княжна! - горячо сказал Кричевский. - Если у вас в чем-то затруднительные обстоятельства, доверьтесь мне, прошу! Вы не найдете друга вернее!
Александра подняла голову и с любопытством посмотрела на него иным взглядом. Не так, как полминуты назад.
- Я верю вам, - сказала она. - Все пустое… Евгений оставил меня без средств… Он все деньги держал обыкновенно у себя… Так им было заведено. Они где-то здесь, в квартире, но я не знаю, где. Ефим Мартынович его заимодавец… Вот и пришлось нам перевернуть здесь все вверх дном… Увы, тщетно! Нет-нет, не смейте! - воскликнула она, заметив движение молодого Кричевского к накладному карману мундира. - Вы меня оскорбляете этим! Я не для того вам все это сказала, чтобы получить от вас деньги! Или это будет наша последняя встреча!
Константин повиновался тем более охотно, что в кармане у него не было ровным счетом ни гроша. Собянская княжна, гордо вскинув голову, зябко поежилась.
- Холодно… Негодяй дворник не принес сегодня дров. Я пойду, приготовлю вам пуншу, чтобы согреться. Надо только найти чистые стаканы. Проська, мерзавка, не пришла сегодня убираться…
Она взяла лампу со столика и пошла в кухню. Константин, чтобы не оставаться в темноте, пошел следом за нею, с нежностью и любовью глядя на ее узкие нервные плечи. Ему хотелось приблизиться сзади и обнять ее, но он боялся, что Александра его прогонит.
Бесцельно побродив с огнем по темной неприбранной кухне, Сашенька остановилась у замерзшего окна, привлеченная криками пьяного извозчика с улицы.
- А недурно было бы, граф, поехать сейчас в Италию! - с внезапным оживлением в голосе воскликнула она так неожиданно, что Кричевский не сразу сообразил, что обращается она именно к нему, и даже оглянулся в поисках невесть откуда свалившегося графа. - Надоела, знаете, эта зима!
- Я не граф… - хмуро сказал он.
- А напрасно! - рассмеялась Собянская княжна, запрокинув голову, привлекательно приоткрыв свои чудесные, сладкие губы. - Вам бы очень пошел мундир камер-юнкера! Разве не хотелось бы вам, Константин, хоть иногда помечтать? Ну что с того, что родились вы сыном фельдшера?! Ведь рождение - это такая случайность… Я просто вижу вас графом! Граф Кричевский с супругой! Звучит великолепно!
- Именование себя не принадлежащим именем или же званием есть деяние уголовно наказуемое! - живо воскликнул Костя, заражаясь ее весельем. - Но для вас, милая княжна, я готов на все! Прошу вас, сударыня!
Встав фертом, он подставил ей согнутую колесом руку, выпрямился, заложив другую руку за спину, и важно повел ее анфиладой комнат, притворно лорнируя направо и налево, забавно вышагивая, дурачась и отпуская шуточки, от которых княжна смеялась, а он весь дрожал, чувствуя локтем ее теплое дышащее тело, стараясь не думать о нем - и не имея силы думать о чем-либо еще… Она несла лампу, и тени их, то смешные, то величественные, метались по стенам, то прячась, то выскакивая вдруг по углам.
Веселье продолжалось, пока они, блуждая по квартире, не уперлись в спальню, в спинку кровати, где все это и произошло. Княжна остановилась вдруг, точно ударившись о незримую преграду. Рука ее крепче сжала локоть юноши, она упругой грудью прижалась к его плечу.
- Мне кажется, меня все здесь осуждают, ненавидят… - со слезами в голосе прошептала она. - А ведь это была роковая случайность, в которой он сам был виноват! Сходите завтра к нему! - неожиданно обернулась она к Кричевскому, умоляюще глядя на него снизу вверх. - Он, вероятно, не захочет меня видеть, но вы, с вашим умом и талантом, вы постарайтесь его убедить! Я в затруднительной ситуации, которая, разумеется, не столь тяжела, как его, но тоже причиняет мне страдания и может стать причиною событий еще более ужасных и трагических! Он должен одуматься, должен! Обещаете мне?! Обещаете?! Ну, обещайте же! - почти что крикнула она и в раздражении откинула руку Кричевского, которою он попытался нежно дотронуться до ее щеки, чтобы смахнуть нечаянную слезу. - Поклянитесь же!
- Обещаю! - восторженно сказал Костя. - Клянусь!
Голова у молодого человека шла кругом от близости ее полных губ, от запаха ее волос и кожи, от нежных касаний обнаженных рук, с которых широкие рукава кофты свалились до плеч. Не утерпев, он схватил ее в объятия и поспешно и неловко поцеловал куда-то в ухо, потому что княжна отвернула лицо. С неожиданной силой Александра оттолкнула его.
- А теперь уходите! Все! Довольно! Не забудьте же, в чем поклялись! И приходите теперь завтра, расскажете новости! Приходите в эту же пору, я буду вас ждать! Н-ну… ступайте же!
- Не забуду! - вскричал переполняемый счастьем Кричевский. - Приду! Помню! - но спроси его кто хоть тогда, хоть после, в чем же именно поклялся он Собянской княжне - не припомнил бы юный помощник станового пристава, хоть разрази его гром небесный.
Когда затворилась за ним коричневая дверь с номером "семь", сходная теперь для Константина с райскими вратами, он пошел сперва вниз по лестнице, шатаясь и бормоча нечто несуразное, но вдруг остановился, поднял вверх указательный палец и сказал сам себе:
- Ага, каналья!.. - после чего огромными прыжками ловко помчался наверх, под крышу, в дворницкую.
Дворник Феоктистов, отбив положенное количество поклонов земных и поясных, исполнив утренний обет по числу прочтений "Отче наш" и подкрепив его дополнительным трехдюжинным исполнением "Богородицы" в честь избавления от утренних бесовских напастей, собирался уже благочестиво отойти ко сну, когда в тихую обитель его вихрем ворвался полубезумный помощник станового пристава и прямо с ходу, ничтоже сумняшеся, засветил Филату в ухо по примеру будочника Чуркина. Схватив громадного, перепуганного вконец дворника за грудки, Константин Кричевский встряхнул его несколько раз, и, глядя остекленелыми от приступа бешенства глазами в косенькие от страха глазки бедного мужика, захрипел, брызжа слюной:
- Чтобы сию минуту!.. Сию секунду чтобы… Дрова в седьмой номер! Чтобы печь истопил исправно! Ты меня понял?! Понял, каналья, спрашиваю?! Девке Проське скажи: ежели завтра все в хозяйстве барышни блестеть не будет - я ее на съезжую за косы сам оттащу! Так отхайдакают кнутом - век меня будет помнить! Ты понял?! Скажи: помощник станового пристава приказал! Холопская твоя морда! И чтобы барышне почет и уважение, понял?! Чтоб в пояс кланялся и шапку ломал! Одно слово ее - и тебе на Обуховке не жить более! Сгною в околотке! Пошел за дровами, сволочь!..
Нагнав на дворника страху смертного, весьма довольный собой, Константин Афанасьевич Кричевский в расстегнутой шинели, в шапчонке набекрень, весело подпрыгивая, пошел, почти что побежал пустынной уже улицей к выходу на Обуховскую, к дому, тою же самою дорогою, которой шел поутру. Нащупал по дороге в кармане мундира коробку, удивился. Припомнил - папиросы! Подарок милой княжны! Ах, какая она милая!..
- Сашенька… - ласково приговаривал Костя, достав папироску, оглядывая ее со всех сторон и даже обнюхивая. - Милая Сашенька… Моя Сашенька!..
При выходе из Инженерного поселка под зажженным уже чадящим фонарем, опершись на начищенную толченым кирпичом алебарду, стоял у своей полосатой будки все тот же Чуркин, неизменно краснорожий, неповоротливый и злой.
- Здравия желаю, ваше благородие Константин Афанасьевич! - весело крикнул он, завидев приближающегося Кричевского. - Премного благодарны вам за бумагу! Шибче торговлишка пошла! А что это вы такой расхристанный?! Застегните шинелку-то! Сиверко задул, не ровен час лихоманку какую подхватите!
Будочник был изрядно навеселе по случаю тезоименинства его кумы, но Константин этого не заметил.
- Чуркин!.. - счастливо улыбаясь, сказал он.
- Ваше благородие!.. - растягивая рот в подобие улыбки, скаля желтые зубы (так могла бы улыбаться московская сторожевая), охотно отвечал будочник.
- Чуркин!..
- Ваше благородие!..
- Чуркин!
Они обнялись и расцеловались, причем будочник поцеловал юного помощника станового пристава в пуговицу на мундире, а Костя уличного стража порядка и законности - в древко алебарды, случайно им прихваченное в объятия.
- Чуркин, дай огоньку! - весело попросил Кричевский, с непривычки неловко держа меж пальцев папиросу, как это делал на его глазах Белавин.
- Сию секунду! - Чуркин обернулся всем телом, издал мощный рык, подобный львиному: - Сады-ык!! Огня их благородию! Да поживее! А что это у вас будет, ваше благородие, позвольте полюбопытствовать? Трубка, что ли, бумажная?
- Темнота ты непросвещенная, Чуркин! Папироса это! Табак по новой моде курить! Трубки вовсе скоро из употребления выйдут, все начнут курить одни папиросы!
- Это-то быть никак не может, чтобы трубки вышли из употребления, - недоверчиво проворчал Чуркин, приглядываясь к незнакомому опасному предмету. - Потому как трубка вещь надежная и красивая, а эта фигля-мигля еще неведомо как себя покажет… А дозвольте, ваше благородие, в руки взять?
- Да бери, Чуркин! Вот, хоть три бери! Видишь, у меня их сколько?! - протягивая картонную коробку, обрадовался Костя и, заговорщицки понизив голос, с гордостью сообщил: - Она дала!
Будочник протрезвел на миг, внимательно, с прищуром глянул на молодого полицейского, но ничего не сказал, как бы и не обратил вовсе внимания, а весь увлекся разглядыванием папиросы.
- Вот она, значит, как заклеена… На манер шутихи… - бормотал он, вертя бумажную палочку с просыпающимся табаком в толстых коротких пальцах перед самым своим носом. - С любого конца, значит, можно прикуривать… Хитро, хитро…
Насмотревшись, решительно вернул папиросу Кричевскому, заявив:
- Нам барские забавы ни к чему. Ступайте домой, Константин Афанасьевич, да уж никуда не сворачивайте. Батюшка с матушкой заждались, поди. А коли лихие люди повстречаются - дуйте в свисток погромче, я уж услышу! Да помните: курение на улицах высочайшим указом воспрещается!
- Спасибо тебе, Чуркин, за заботу! - растрогался молодой человек. - Поздно уж, не увидит никто, как я курю.
И Константин Кричевский, попыхивая папироской, отправился домой.
Домашние уже спали. Лишь в окне матушки горела еще свеча. Встревоженная старушка в ночной рубашке и платке вышла к крыльцу.
- Костинька, сынок! Где же ты пропадал весь день? Щи в печке, еще теплые, должно…
- На службе, мама, на службе! - радостно сказал Костя, сияя глазами в потемках сеней. - Все завтра, все потом. Есть не буду, спать пойду.
- Храни тебя Господь, - покорно и тихо сказала старушка ему в спину и, закрыв входную дверь на засов, перекрестила в воздухе то место, где только что стоял ее любимый сын.
III
Константин Афанасьевич провел ночь, полную сумбурных метаний и острых томлений плоти, столь мучительных, что впору было подушки грызть. Вид у него поутру был такой, что кухарка Агафья, мимо которой Костик пробирался к черному ходу, торопясь в нужной чулан, оставила свои чугунки, уперла толстые волосатые руки в бока и сказала:
- Батюшки-святы! Синий, точно рождественский гусак! Краше в гроб кладут! Что это с вами приключилось, сударь? Извольте к столу, пирогов поесть!
- С чем пироги-то? - преодолевая тяжкий сон в голове, худший, чем похмелье, вяло спросил Костик.
- С рыбой, с чем же еще?! Великий пост ведь!
- Не хочу с рыбой… А с капустой нету?
- Глядите вы, какая цаца! Нету с капустой! Извольте эти кушать! Вот я все матери скажу!
Не имея желания встречаться с утра с матушкой и решив по этой причине не спорить с настырной кухаркой, Костя поспешно умылся и принялся поедать пироги - поначалу лениво, а потом, войдя во вкус, все с большим аппетитом.
- Где это вы так уходились, Константин Афанасьевич? - уже куда ласковей спросила Агафья, с удовлетворением творца наблюдая, как фельдшерский сынок наворачивает ее стряпню.
- На службе, милочка, - подражая скрипучим голосом усталому отцу, ответил Костя. - В присутствии, где же еще? Бумаг невпроворот… Без меня в нашей части ни одно дело не обходится!
- Подумайте, какой важный… - проворчала кухарка, нюхая в углу табак, чихая, крестя красный опухший нос и утирая его передником. - Кралечку себе, небось, завел! Знаем мы ваши дела-то!
- А хоть бы и так! - мечтательно улыбнулся Костя, споро двигая набитыми щеками. - Наше дело молодое! Не все ж одна служба, будь она неладна!
Идти в присутствие, целый день разбирать там корявые бумаги и выслушивать косноязычных жалобщиков ему сегодня решительно не хотелось. "А и впрямь, отчего я не граф какой-нибудь?" - неожиданно пришла ему в голову крамольная мысль. "Права Сашенька, решительно права! Коли был бы графом, так уж, знамо дело, не бегал бы на службу спозаранку! Нашлись бы дела поважнее да поинтереснее! Надо же, какая она - такая молодая, а такая умная!".
Внезапно порешил он не ходить с утра на службу, а пойти прямо в больницу, чтобы навестить раненого Лейхфельда. Ему не терпелось выполнить поручение Сашеньки… Да и долг человеколюбия требовал проведать страдающего ближнего своего. Тотчас придя в замечательное расположение духа от найденного решения, Константин в знак признательности за пироги шутливо ущипнул Агафью за толстый бок, как делал это всегда их дворник Михей, отчего она привычно взвизгнула и ругнулась, натянул шинель и поспешно ретировался в двери, заслышав уже в родительских комнатах озабоченный тихий голос матушки.
Утро выдалось нежданно солнечным. Снег сиял. Серо-черные пушистые вороны с длинными клювами важно расхаживали вдоль тротуаров, не пугаясь прохожих, подбирая просыпавшееся с ночных обозов зерно. Деревенский Ванька с возом дров протащился к Обуховскому рынку, скрипя полозьями, и пегая кудлатая лошадка его усыпала мостовую дымящимися конскими яблоками. Все радовало и умиляло Костю Кричевского до слез.
На выходе из тупичка, в котором стоял домик Кричевских, Костя увидал веселую Анютку Варварину, давно уже нетерпеливо переминавшуюся с ноги на ногу на морозце с плетеной кошелкой в руках, и обрадовался ей, как солнцу, небу, воронам и снегу. Девушка была принаряжена в новый ладненький полушубок, белые валеночки с галошками, цветастый теплый платок.
- Доброе утречко, Константин Афанасьевич! - радостно и звонко приветствовала она молодого помощника станового пристава. - Вам в присутствие? И мне в ту же сторону! Папаня в лавочку послали!
- Здравствуй, Анютка! - рассеянно жмурясь на яркий свет, кивнул Костя. - Что это ты так принарядилась, точно в церковь собралась? А нам не по пути, мне нынче в больницу с утра…
- В больницу?.. - растерялась на миг девушка, но тут же нашлась. - А я тогда в другую лавку пойду! В колониальную! Мне ведь все одно, куда идти!
Она, не договаривая чего-то, искательно заглянула сбоку в лицо молодого полицейского.
- Как же все одно? - менторским тоном сказал Константин. - В колониальную и дальше, и товары там дороже… Отец-то заругает тебя!
- Не заругает, он у меня добрый! Что с того, что дальше - зато с вами веселей!
Молодые люди пошли рядом, то и дело сталкиваясь плечами.
- А что, Анютка, - начал первым разговор Костя, поглядывая на круглые бархатные щечки попутчицы, на русый локон, выбивающийся из-под платка, - хотела бы ты быть барышней? Ходить в красивых платьях, ездить в карете? Прислугу иметь?
- Странные вы какие вещи говорите, Константин Афанасьевич, - сказала девушка, удивленно взглядывая на него голубыми круглыми глазами. - Нешто это можно? Да и зачем оно мне? Сами посудите, какая из меня барышня?! Я и так, кому надо, понравлюсь… - и она снова искательно, с тайной надеждой глянула в лицо Кричевского.
- Да ты просто так представь, чтобы помечтать! - увлеченный своей идеей, воскликнул Костя, не замечая ее призывных взглядов. - Не надо было бы тебе вставать ни свет, ни заря, не надо было бы мыть, стирать, в лавочку бегать!
- А что бы я тогда делать стала? - спросила Анютка, представив такую картину своей новой жизни. - Я-то на что?
- Ну… Ты могла бы ездить по театрам, по балам… Путешествовать, в конце концов…
- Не знаю, Константин Афанасьевич… Я так полагаю, кто где родился, там и пригодился. Но ежели только вам так будет угодно, то я могу и барышней, конечно! Невелик труд!
- Смешная ты, Анютка, - сказал Костя. - Пришли мы, вон твоя лавочка.
Остановившись и припомнив, что в подпитии уже целовался с Анюткой Варвариной на Петькино восемнадцатилетие, охваченный вдруг неутоленным ночным желанием, он наклонился и покровительственно поцеловал ее прямо в губки бантиком, пытаясь повторить тот шаловливый поцелуй, сорванный украдкой, в темноте. Вышло, однако, совсем иное. Девушка рванулась вдруг ему навстречу, привстала на носочки и, охватив его свободной от кошелки рукой за шею, припала к его губам, не дыша, притянула к себе, впилась так жарко, что губы его мимовольно ответили на ее порывы. Два молодых приказчика у дверей лавки заухали, засвистели, забили в ладоши.
Когда дыхание ее иссякло, Анютка отшатнулась, закрыла рдеющее лицо рукой и побежала прочь, позабыв про лавку и покупки, болтая плетенкой, смешно вскидывая по сторонам белые валенки с черными галошками. Проводив ее взглядом, Костя вознамерился было разобраться с наглыми приказчиками, да те предусмотрительно скрылись в лавке. Оставшись один на улице, недоумевая, как же это могло случиться, молодой Кричевский, трогая горящие губы пальцами, в смятенных чувствах побрел в больницу, которая была уже в двух шагах от него.
Свора приблудных больничных псов на заднем дворе встретила его, как доброго знакомого, виляя разномастными хвостами. Потрепав под челюстью и за ушами своих любимцев, Костик осторожно, чтобы не столкнуться ненароком с папенькой, с черного хода проник в больницу, в которой практически вырос. Избегая встречи с персоналом, который весь знал его с малолетства, помощник станового пристава на цыпочках поднялся на второй этаж, где лежали тяжелобольные и где располагалась палата раненого инженера Лейхфельда, и едва завернул за угол беленого коридора, сразу столкнулся с маленьким доктором Гейкингом, желчным и недовольным, по обыкновению.
- Это что еще такое?! - сдвинув тонкие брови, изумленно воззрился на нарушителя больничных порядков строгий доктор. - Без халата! Извольте немедля выйти вон, сударь!
- Доктор Гейкинг, это же я, Костя! - попытался воззвать к сентиментальности доктора молодой человек.
- Ничего не знаю! Извольте спуститься и ждать в приемном покое! Афанасий Петрович вскорости закончит делать перевязки и выйдет к вам! Па-прашу вон!..