Конечно, пускаясь в странствие, я не собиралась ни становиться учеником Леонардо, ни рядиться мужчиной. Все получилось как-то само собой.
Впервые я почувствовала недовольство судьбой, когда однажды утром тащила домой ворох только что постиранного белья. Два моих младших брата тем временем учились плотницкому делу у моего отца, Анджело делла Фация, знатного мастера.
Я поняла, как счастливы мои братья, ведь их жизнь уже устроена. Закончив ученье, они станут членами гильдии, потом мастерами, обзаведутся женами и детьми. Их путь был открыт. Мое же будущее было неопределенно, особенно теперь, когда я отклонилась от пути, предначертанного женщине скромного положения.
Моя мать Кармела изначально не одобряла моего поведения. Выйдя некогда замуж за моего отца, она поднялась на одну ступень вверх по социальной лестнице и теперь надеялась закрепить успех, выдав единственную дочь за человека, занимающего более высокое положение в обществе. Она останавливала свой выбор то на торговце шерстью, то на банкире. Сначала она улыбалась, обсуждая будущее своих отпрысков с подругами и рассказывая о том, как выгодно я, ее дочь, выйду замуж. Однако, к ее непрестанному беспокойству, заключение выгодного союза оказалось делом не столь легким. Я уже давно перешагнула рубеж, когда меня следовало отдать в жены, ведь мне исполнилось восемнадцать лет.
И не ее вина была в том, что меня еще не обвенчали. С тех пор, как я достигла двенадцатилетнего возраста, моя матушка показывала меня желанным кандидатам в надежде, что они обратят на меня свои взоры. За эти годы было сделано несколько предложений, но ни одного, по ее мнению, подходящего. И вовсе не потому, что на меня было страшно смотреть; нет, наоборот, многие утверждали, что я похожа на свою мать - те же блестящие зеленые глаза и ухоженный темный волос, благодаря которым она в юности считалась красавицей. Но мое увлечение красками и кистями беспокоило более состоятельных претендентов на мою руку.
Рисуй я лишь букеты цветов, на мое странное увлечение, возможно, посмотрели бы сквозь пальцы, даже похвалили бы. К несчастью, по нашему небольшому городку прошел слух, что Дельфина делла Фация рисует так, как ни одна другая женщина, изображает святых и воинов с талантом, заслуживающим одновременно одобрения и порицания. А никому из достойных горожан не хотелось, чтобы супруга его привлекала столь пристальное внимание.
Моя матушка пыталась запретить мне рисовать, но я нашла надежного союзника в своем отце. Он, художник по дереву, понимал мою потребность в творчестве и заявил, что мне следует позволить выбранное мною призвание. Это был один из тех немногих случаев, когда мой тихий родитель, воспользовавшись своим правом главы дома, настоял на своем, и моя матушка обвинила меня в этом.
За несколько недель до того, как я навсегда оставила дом, подруга моей родительницы увидела мельком одну из моих незавершенных картин, изображающую искушение Христа. Эта добрая и зоркая женщина сразу обратила внимание на то, что один из мелких бесов на моем полотне похож на одного из наиболее влиятельных граждан нашего города, синьора Никколо, дородного мужчину средних лет, известного своими пороками. Весть о такой дерзости тут же разнеслась по округе, и купец потребовал, чтобы ему показали картину.
К счастью, я предвидела подобный поворот событий. Едва матушкина подруга покинула наш дом, я подправила картину, придав бесу более общее выражение лица. И, для пущей верности, я нарисовала синьора Никколо, только в образе ангела-хранителя Христа. Таким образом, когда разгневанному мужчине показали полотно, моему батюшке удалось убедить его, что виной всему недоразумение. Торговцу так понравилось то, что его изобразили слугой Господа, что он тут же купил картину.
Этим бы все и закончилось, не передай он на следующий день через батюшку предложение о браке.
Мои воспоминания, неожиданно вернув меня к действительности, прервал какой-то звук. Среди доносившихся со всех сторон, прорывающихся сквозь сон вздохов я вдруг услышала шелест ткани, словно кто-то раздвинул занавеску, отделявшую жилище подмастерьев от мастерской. Затем послышались приглушенные шаги. Я сразу узнала поступь, ибо учитель часто заходил к нам ночью.
Да, у Леонардо была скверная привычка будить того или иного из подмастерьев после того, как весь замок уже давно погрузился в сон, и гулять с ним. Поговаривали, что его гнало сластолюбие, но я на собственном опыте убедилась, что это не так. Однажды я шла за ним по погруженному в темноту парку, когда он, показывая на созвездия, мерцающие на ночном небе, вслух размышлял о том, что люди когда-нибудь создадут летающие аппараты, которые доставят их к звездам. В другой раз я помогла ему вырыть миниатюрную копию замкового рва на грязном клочке земли перед мастерской, лишь для того, чтобы он мог испытать в различных вариантах небольшую модель убирающегося моста, который он конструировал по заданию герцога.
Правда заключалась в том, что учитель практически не смыкал глаз, ибо его беспокойный ум был, казалось, вечно полон идей, новых и требующих завершения. И гениальность лишила его не только сна, а также, видимо, основной потребности человека, потребности в дружеском общении. Да и где ему было найти ровню себе по интеллекту, ведь даже хитрец Моро и тот не до конца постиг глубины такого человека, как Леонардо. Кроме того, он держался с уверенностью, граничившей с высокомерием. Поэтому большинство людей либо трепетали перед ним, боясь даже заговорить, либо, не в состоянии понять его подробных объяснений инженерных сооружений, анатомии или теории живописи, считали его сумасшедшим.
Тем не менее человек, обладающий столь огромными познаниями, все же нуждался в общении со своими ближними. Я точно знала, так, словно он сказал мне, что в ночные часы, когда сон бежал от него, одиночество, окутанное мраком, казалось особенно невыносимым. Вот почему он звал нас, учеников, сопровождать его в ночных прогулках: ему было необходимо заполнить пустоту.
Сегодня, впрочем, его привело сюда нечто иное, чем одиночество. Поэтому я была испугана, но не удивлена, когда его долговязая тень упала на мою кровать и он коснулся моей ноги.
- Ну, Дино, ты же, конечно, не спишь? - прошептал он, тряхнув мою ногу. - Ты что, забыл про расследование? Быстро одевайся, встретимся у мастерской.
- Ночью, учитель? - зевая, прошептала я и, поскольку очень устала, осмелилась спросить его. - Не лучше ли нам подождать до восхода солнца? Что мы отыщем при свечах?
Леонардо фыркнул, да так громко, что испугал Томмазо, спящего напротив меня, и тот на несколько секунд перестал храпеть.
- Там, куда мы пойдем, мой дорогой мальчик, свечи не понадобятся, - тихо проговорил он, - ибо я веду тебя на пир.
4
Увы, как же так получается, что насильственная смерть даже у непроходимых тупиц вызывает самое недостойное из человеческих чувств - жадную любознательность?
Леонардо да Винчи.
Дневники Дельфины делла Фации
Через несколько минут я вышла из мастерской, перед которой Леонардо прохаживался по грязной дорожке, как то большое животное из семейства кошачьих, чей образ навевало его имя. При свете месяца, застывшего вдали над холмами, я увидела, что на нем нет привычного рабочего жакета. Он облачился в короткое платье из ярко-зеленого атласа, украшенного черным бархатом поверх разноцветных чулок. Широкие, отделанные кружевом рукава его наряда были с разрезами, сквозь которые виднелся белый кружевной камзол. Черная бархатная шапочка, увенчивающая буйную гриву волос, довершала его наряд.
В такой одежде его было легко принять за знатное лицо, восхищенно подумала я, стыдясь своего жакета и рейтуз. Да, он носил это изящное платье с видом человека, привыкшего к пышным нарядам. Я вдруг спросила себя, не рос ли он в роскоши и не покинул ли ее ради искусства или его легкость - всего лишь результат природной грации, являющейся, казалось, частью его гениальности.
Не заметив - или просто не соизволив заметить - моего восхищенного взора, он нетерпеливым жестом велел мне следовать за собой. Даже не оглянувшись, чтобы убедиться, что я послушалась его, он быстро зашагал к главному крылу замка. Я подавила зевоту и побежала вслед, заранее боясь того, что ему может прийти в голову. Но так как синьора Луиджи поблизости видно не было, я сочла, что на этот раз переодеваться мне не придется.
К сожалению, я ошибалась.
Мы задержались возле кухни, где я ужинала с другими подмастерьями. Дверь была отворена, и в длинном помещении, озаренном пламенем множества очагов, где готовилась пища для благородных желудков обитателей замка, было светло, как днем. Исходивший изнутри жар раскалял, словно горячим дыханием быка, прохладный ночной воздух, поэтому я отступила назад. На кухне хорошо морозным зимним утром, в остальных случаях, по крайней мере, в большинстве, она превращается в адское пекло, где еще надо работать. Сегодня, когда после дневного представления поздним вечером устроили пир, кухонной челяди предстояло провести немало часов в этом аду, готовя обильные яства в супнице и на блюде для благородных обитателей замка и их гостей.
Я молча поблагодарила Бога, что являюсь ученицей одного из величайших художников, а не повара или пекаря. Хотя конечно же это место досталось бы мне только благодаря обличию юноши. Здесь я узнала, что и поныне женщин, считая их слабыми, редко допускают к столь трудной работе, как работа на кухне в благородном доме. Кокетка Марселла была одной из немногих, работающих здесь женщин.
Основную массу кухонной челяди составляли мальчики, которые носили воду, чистили горшки и следили за огнем в то время, как юноши-с большим опытом выполняли более сложное задание, меся тесто и ощипывая птицу. Те, кто обладал миловидной внешностью, могли подняться до должности разносчика, доставляющего готовые блюда в трапезную, режущего дичь на куски, подающего яства и разливающего вино. Хотя это место и было одним из наиболее завидных в кухонной иерархии, предназначалось оно не для слабых духом или конечностями.
Учитель остановился у кухонной двери и задумался. Затем, щелкнув по своему обыкновению пальцами, он повернулся ко мне:
- Вот отсюда, мой дорогой Дино, мы начнем следующий этап нашего расследования. В главном зале для участия в сегодняшнем пиршестве соберется множество возможных подозреваемых. Герцог посоветовал мне пока не сообщать о смерти его двоюродного брата. Даже его родным неизвестно о том, что случилось.
- Но, учитель, - осмелился я прервать его, - до меня уже дошли слухи…
- Слухи о том, что кто-то пал жертвой оспы. Да, замок - благодатное место для подобных сплетен, но не бойся, тайна еще никому не известна. Герцог собирается сообщить об убийстве во время празднества. Мы же, находясь поблизости, должны установить, кто из собравшихся действительно потрясен известием, а кто только притворяется.
Я нахмурилась.
- Итак, вы уверены, что убийца - это придворный, а не посторонний?
- К такому выводу я пришел путем умозаключений, мой дорогой мальчик, - ответил он, доставая гладкое металлическое лезвие, все также зловеще поблескивавшее. - Мы установили по кресту на нем, что орудие убийства взяли из дома герцога. Наемный убийца явился бы с собственным орудием и не оставил бы столь явное свидетельство своего преступления. На него, - он небрежно щелкнул по лезвию ножа, оборвавшему жизнь графа, - можно насадить куски птицы и говядины, но не человека. Он случайно попался под руку, а не предназначался для убийства.
И, тем не менее, упомянутый нож сослужил службу. При воспоминании у меня в горле застрял комок. Однако его рассуждения были здравы, и я кивнула в знак согласия.
Довольный Леонардо засунул нож в рукав.
- А теперь, Дино, мне опять придется попросить тебя сыграть роль. Нам не следует спешить, утверждая, что преступником является знатное лицо. Им легко может оказаться как подручный на кухне, так и барон. Итак, пока я буду сидеть за пиршественным столом вместе с гостями, ты должен смешаться с кухонной челядью. Ты никогда не думал о том, чтобы попробовать свои силы в роли разносчика?
Для того чтобы на расстоянии нескольких футов налить вино из тяжелого металлического сосуда в кубок, не пролив ни капли, нужна твердая рука. Еще большее умение требуется для того, чтобы налить вино в такой же кубок, когда его хозяин, рассказывая увлекательную историю своим собеседникам, наклоняет его и размахивает им. Я же таковым искусством не обладала. К сожалению, я обнаружила это лишь тогда, когда чуть не с головы до ног окатила статного молодого рыцаря, который, требуя еще вина, не желал даже на миг расстаться со своим кубком, чтобы я могла наполнить его. Бормоча жалкие извинения за пролитое вино, оставившее красные пятна на рукаве его белоснежного камзола, я прижала к груди полупустой кувшин и убежала.
К счастью, рыцарь был уже так пьян, что мог лишь вяло побранить меня за нерасторопность.
- Обольешь меня еще раз, малый, и я приколочу твою шкуру к караулке! - проревел он вслед мне, его же приятели только посмеялись над его несчастьем.
Заслуженно наказанная, я вернулась на кухню. Быть может, мне больше повезет с не столь жидкой субстанцией, сказала я себе, и благоразумно поменяла кувшин на блюдо с засахаренными фруктами. Крепко сжав поднос, я присоединилась к разносчикам, которые, пройдя по коридору, исчезали вдали в пиршественном зале. Здесь, в этом проходе, соединяющем два крыла, было не так душно, как в любом из тех двух мест. Я остановилась на полпути и вытерла рукавом лицо, чтобы красные щеки и капли пота не привлекли лишнего внимания.
На кухне было очень жарко. Огонь горел во всех очагах - от больших, где на вертеле жарят быка, до простых в форме ящиков духовен, где пекут восхитительный хлеб. У каждого очага было свое предназначение - в зависимости от того, в каком месте этого огромного помещения он находился. В одном углу готовили мучные кондитерские изделия и сласти; в другом - жарили, варили и запекали мясо; в третьем изготовляли различные сорта масла и сыра.
Здесь же все и хранилось. Кладовые ломились от доставленных из деревень припасов и пряностей, а буфеты - от серебряной и оловянной посуды, на которой можно подавать огромные порции. Ни одного дюйма на кухне не пропадало даром, даже на потолке, откуда свешивались, подобно лампочкам, гроздья овощей и мешки с сушеным мясом. Под кухонным полом из грубо отесанного камня - его было гораздо легче мыть, чем застеленные по старинному обыкновению камышом грязные полы - располагался подвал, где в бочонках хранилось пиво и вино. Разумеется, я лишь слышала о нем. Немногие избранники из кухонной челяди имели туда доступ.
Как хвастались повара, в их раскаленных, ароматных владениях царила такая же дисциплина, как и в войске Моро. И впрямь благодаря огромному количеству самых разных подсобных рабочих мое проникновение на кухню оказалось значительно более простой задачей, чем я полагала. Стоило мне поверх собственного наряда надеть украденный запасной сине-белый жакет и взять кувшин, и я из ученика Леонардо превратилась в разносчика с кухни.
Я боялась, что меня узнают. Но на кухне работало так много юношей, их хозяева вряд ли знают всех по имени и в лицо. Приободрясь от этой мысли, я уже прошла половину пути по извилистому коридору. Вдруг откуда-то спереди раздалось одно тихо произнесенное слово:
- Кровь.
Я чуть не уронила от удивления блюдо и посмотрела перед собой, ища взглядом, кто мог произнести его. Шагах в двадцати от меня двое юных разносчиков, которые несли почти такую же большую, как и моя, корзину с хлебом и шли, как и я, в пиршественный зал, о чем-то с серьезным видом беседовали между собой. Помня о своей роли соглядатая Леонардо, я напрягла слух, пытаясь подслушать, о чем они говорят. Я знала, что герцог еще не сообщил об убийстве своего двоюродного брата. Неужели этим юношам уже откуда-то известно об этом?
Стараясь не привлекать к себе внимания, я ускорила шаг. Впрочем, они были так увлечены, что даже не заметили, как я приблизилась к ним на расстояние нескольких шагов. Услышанное лишь усилило мои подозрения.
- …Шло, как и задумывалось, - проговорил старший, и его губы искривились в презрительной улыбке. Дюжий и рыжий, он, казалось, был готов хоть сейчас подраться. Его руки так крепко сжимали корзину, что даже побелели. - Полагаю, нам повезло, что так получилось.
- Кто-нибудь видел, как ты вошел или вышел? - с видимым беспокойством спросил второй юноша. Более высокий и стройный, чем его собеседник, он то и дело откидывал падавшие ему налицо пряди грубых, черных волос.
При этих словах у меня забилось сердце. Возможно, учитель и прав, и убийца графа вовсе не принадлежит к благородному сословию. Я затаила дыхание, дожидаясь ответа другого юноши.
Тот пожал плечами, и при этом из корзины выпала никем не замеченная булка размером с кулак.
- Не думаю. Но кто-то обязательно вскоре наткнется на него, и тогда начнут искать.
- Быть может, нам лучше спрятаться или бежать, - предложил второй юноша, и на лице его появилось выражение ужаса.
Его собеседник отрицательно покачал головой.
- Нельзя. Мы еще не закончили свою работу.
Мы дошли до поворота, за которым находился вход в пиршественный зал, и только тут первый юноша заметил слежку. Он остановился и так резко обернулся, что мне пришлось проделать сложный трюк с блюдом, чтобы не столкнуться с ним.
- Т-ты! - сказал он с такой яростью в голосе, что я невольно отступила назад. - Что ты делаешь?! Подслушиваешь нас?
- Я никого не подслушиваю, - возмутилась я с невинным негодованием, скрывшим мою естественную в данной ситуации нервозность.
Юноша, стоявший передо мной, оказался не так юн, как я думала, и более мускулист, чем я полагала. Кроме того, он и его громадная корзина преградили мне дорогу. Стараясь говорить примирительным тоном, я продолжила:
- Мне велели доставить этот поднос в пиршественный зал. Мне вряд ли удастся это сделать, если вы будете стоять у меня на пути.
- Да, но не совать свой нос в чужие дела, - сказал черноволосый юноша, становясь рядом со своим приятелем и угрожающе поглядывая на меня.
О том, что случилось бы в следующий момент, я не смею даже думать, но меня спасло от увечья неожиданное появление из кухни смотрителя, стремглав выбежавшего в коридор.
- Что вы тут делаете, стоите? - осведомился он, и его потное, круглое лицо перекосилось. - А ну быстро в пиршественный зал! Вы же знаете, что герцог не терпит промедления.
Я мысленно поблагодарила этого человека за невольное вмешательство. Если эта парочка причастна к убийству графа, они конечно же разделаются со мной, если будут уверены, что я проникла в их тайну. Впрочем, пока я в безопасности. Мои возможные противники неохотно послушались смотрителя, но прежде рыжеволосый юноша пробормотал через плечо:
- Мы разыщем тебя, так что держи лучше рот на замке.