– Избиратели не знают меня? Я ведь живу здесь почти всю мою жизнь, а моя семья приехала сюда, когда Техас был еще частью Мексики. Что тут еще знать?
– Понимаешь, сегодня я сидел в заднем ряду и наблюдал. Ты приговорил этих малолетних курильщиков к общественным работам. А мог ведь выписать штраф по двести долларов.
– Все эти ребята из семей, которые живут в районе загородного клуба Порт-Лео, и общественные работы произведут на них большее впечатление, чем денежный штраф. Им нужно немного поработать руками и испачкать их.
– Что ж, мы можем легко обсудить и эту тему, – удовлетворенно констатировал Бадди.
Уит заметил, как он поглядывает на черную мантию, висящую в углу.
– Бадди, разве ты уже не получил хорошую работу?
– Конечно, получил. – Бадди был администратором единственного в Порт-Лео дома для престарелых, который находился на излучине бухты Святого Лео.
– Тогда почему тебе так хочется получить еще и мою работу? Это ведь не принесет тебе особых заработков, какие ты получаешь сейчас.
– Я хочу влиять на судьбы людей, – напыщенно заявил Бадди.
– Честно говоря, я совершенно не знаю, о чем мы можем дебатировать с тобой. Я приговорил к общественным работам – ты бы назначил штраф. Большое дело.
От такого богохульства улыбка на лице Бадди померкла.
– А как насчет того, чтобы поговорить о моральных устоях?
– Моральные устои? Я против. Только если они помогают при раке прямой кишки.
– Я слышал, что ты водишь компанию с одной дамой не самой кристальной репутации.
– Ты имеешь в виду приятельницу Пита Хаббла? – "Господи, только не Фейс", – подумал Уит.
– Да.
– Что ж, а я слышал, что ты водил компанию с Питом Хабблом и его подружкой Велвет. – Как в детской песенке: "Я слышал, что она сказала, что ты сказал, что они сказали".
Улыбка Бадди приказала долго жить.
– Ты бы лучше не шпионил за мной.
– Так это правда?
– А почему бы тебе просто не вызвать меня официально по этому делу? – спросил Бадди, и Уит уловил запах грязной политической игры.
– Бадди, я не собираюсь вызывать тебя в суд повесткой, поскольку мы оба участвуем в предвыборной гонке.
Бадди поджал нижнюю губу, делая вид, что его вынуждают рассказывать сплетни.
– Ну… Я ходил агитировать, а Пит остановил меня. Он хотел посоветоваться, как ему снова сблизиться со своей семьей. Он осознавал, что является для них большим разочарованием, и пытался изменить ситуацию.
– И что ты ему сказал?
– Чтобы он уезжал из города. Никто не хочет, чтобы он опять появлялся здесь.
Глава 16
В кабинете сенатора штата Люсинды Хаббл на верхней полке стояла коллекция масок. Президентов представляли Джонсон, Никсон, Картер, Рейган, Буш и Клинтон; от губернаторов Техаса там были Джордж В. Буш, Энн Ричарде, Марк Уайт, Билл Клеменс и Дольф Бриске. Все они ухмылялись, напоминая обезглавленных клоунов. Резиновая кожа без опоры изнутри провисала; их рты с фальшивыми губами были полуоткрыты, изображая что-то между радостной улыбкой и застывшей гримасой. Была у Люсинды и собственная маска, дополненная фирменным пышным париком и очками в голубой оправе.
Уит приехал несколько минут назад, в начале пятого. Домоправительница, серый строгий вьетнамский воробушек, сообщила, что Фейс нет дома, Люсинда говорит по телефону, а сам он, если не возражает, может подождать в кабинете сенатора, а заодно чем-нибудь перекусить и выпить. Столы в кухне и гостиной ломились от стоявших там всевозможных блюд – салатов и пирогов – принесенных соседями, представительницами церкви и местной элиты демократической партии. Но на похороны пришли всего несколько человек – они стояли кучкой и сочувственно кивали, испытывая неловкость.
Уит подумал, что, видимо, правда о Пите постепенно просачивалась наружу, словно шипящий воздух через маленькую дырочку в воздушном шарике. Фейс обратилась к нему, вероятно пытаясь проконтролировать возможные последствия. Что могут сказать Люсинде ее избиратели? Как жаль, что ваш сын погиб? Как жаль, что он закончил так плохо? Демократы в гостиной выглядели раздраженными. Уит последовал за домоправительницей и, усевшись в кресло, принялся изучать кабинет.
Ниже выстроенных в ряд резиновых масок стоял старый игральный автомат, пускавший шарики, которые, скатываясь, должны были попадать в лузы; он назывался "Большой транжира", и на нем был изображен жирный котище, разбрасывающий банкноты восторженной толпе мужчин и женщин, одетых в стиле 20-х годов. На видном месте, позади письменного стола, стояли в рамках пожелтевшие от времени сертификаты медсестры, принадлежавшие хозяйке. На стене висел ряд фотографий: Люсинда Хаббл с президентом Бушем, с президентом Клинтоном, с Уилли Нельсоном и Энн Ричарде, с целым взводом техасских знаменитостей. На всех снимках Люсинда радости держала большой палец вверх, словно отмечала таким образом очередное успешное достижение.
Этот кабинет, учитывая, что его хозяйка была политиком, действовал слишком расслабляюще. Такой уютный, располагающий к дружеской беседе. Здесь сенатор могла встретиться с простым народом и продемонстрировать, что она добрая и милая, совсем своя.
Он не увидел фотографий ее сыновей. Только пара снимков Фейс и Сэма, да и то очень официальные – такие дарят на Рождество в золоченых рамках. Фейс торжественно улыбалась, словно она только что сдала последний экзамен на диплом аудитора. Сэм выглядел так, будто минуту назад покинул заседание Национального почетного общества: серьезный, скучный очкарик. Идеальный внук политика. В этом смысле оба сына Люсинды не оправдали ее надежд.
В углу находился небольшой музыкальный центр, из которого лилась мягкая фортепьянная мелодия. Уит подошел к стереосистеме и взял коробку от игравшего сейчас компакт-диска. Бах, "Гольдберг-вариации" в исполнении Гленна Гульда.
– Я нахожу в музыке Баха большую поддержку, – сказала появившаяся в дверях Люсинда Хаббл. Она выглядела опустошенной и усталой. На ней была выцветшая оливково-зеленая кофта на пуговицах и старая военная форма цвета хаки, как будто она только что перебирала книги в библиотеке или пересаживала на клумбу зимние анютины глазки.
– Здравствуете, сенатор, – сказал Уит. – Мне очень жаль Пита.
– Спасибо, дорогой. – Она прокашлялась и поднесла к глазам дорогой платок с монограммой. – Я уже почти все слезы выплакала. Прости, что заставила тебя ждать, но По телефону звонили губернатор и его жена. – Она произнесла это с едва уловимым оттенком превосходства.
Люсинда подошла к Уиту и стала рядом, перебирая пальцами невидимые клавиши.
– Ты слышал исполнение Гульда? Он так шумно дышит и мурлычет что-то во время своей игры. Все это здание, которое Гульд тщательно выстраивает, перебирая ноту за нотой, где каждая является ключевым кирпичиком, как и каждый удар по клавише и каждая пауза, выверено до мелочей. Но, тем не менее, даже это не может выразить ту страсть, которую он испытывает по отношению к музыке. – Она выключила проигрыватель.
– Это великолепно, – согласился Уит.
– Пит ненавидел классическую музыку, – задумчиво произнесла Люсинда. – Он ненавидел все, чего коснулась талантливая рука.
Сенатор жестом указала Уиту на стул по другую сторону письменного стола, а сама устроилась в тяжелом кожаном кресле напротив.
– Твой отец уже звонил; они с Ириной передали нам какое-то замечательное блюдо. Это что-то из русской кухни, совершенно непроизносимое, но, я уверена, очень вкусное. Такое внимание с их стороны. Поблагодари их от моего имени, дорогой.
– Хорошо, мэм, обязательно. Извините, но я не задержу вас надолго. Мне нужно задать всего несколько вопросов, чтобы я мог сделать заключение о причине смерти Пита.
– Разумеется. – Она положила руки ладонями вниз на гладкую поверхность стола из дорогого тисового дерева.
"Интересно, знает ли она про нас с Фейс", – подумал он. По ее лицу понять это было невозможно – никаких намеков на лукавую улыбку, ни малейших следов какого-то неодобрения.
Он начал говорить, исходя из того, что это было самоубийство.
– Как бы вы могли охарактеризовать психическое состояние Пита за последние несколько недель?
– Депрессия, – ответила Люсинда. – Он чувствовал, что бездарно распорядился своей жизнью из-за… карьеры, которую выбрал.
– Вы знали о порнографии?
Услышав это слово, Люсинда вздрогнула, но твердо кивнула.
– Я узнала об этом пару лет назад. Я позвонила Питу домой. Видимо, он как раз находился в процессе съемок. – Она скомкала свой носовой платок. – Я даже слышала голоса женщин. Они смеялись надо мной. Громко спорили о том, которая из них первой будет участвовать в сцене с моим сыном. – Люсинда прикоснулась рукой к своим голубым очкам. – Как и любая мать, я вовсе не это хотела услышать. Я повесила трубку и рассказала обо всем Фейс. Она уже знала об этом, просто из деликатности щадила мои материнские чувства. Конечно же, я была опустошена. Мы не разговаривали с ним, пока он снова не появился в нашем городе.
– Я думаю, что пресса раскопает это, – тихо заметил Уит.
– Но только не с моей помощью. А если они узнают об этом от тебя, или от детектива Салазар, или от кого-нибудь еще из вашего ведомства, я клянусь, что мало вам не покажется, – вспыхнула Люсинда. – Я не могу допустить, чтобы из-за этого страдал мой внук. Просто не имею права.
"Избирателей она не упоминает", – подумал Уит и осведомился.
– Как вы полагаете, будет ли Велвет хранить молчание?
– Вот ее я контролировать не могу.
– Говорил ли вам Пит, с какой целью он возвратился домой? – спросил Уйт.
– Он сказал, что больше не хочет продолжать карьеру актера. – Уит был уверен, что слова "взрослое кино" "грязные фильмы" или "порнографические съемки" никогда не слетят с этих губ.
– Тогда чем он собирался зарабатывать на жизнь?
– Он мне не сообщил. Думаю, что у него могли быть сбережения, а может быть, он подыскал легальную работу. Он знает, вернее, знал, как делается кино, и, вероятно, работал бы на телестудии в Корпус-Кристи или в команде Джейбса Джонса.
– Как долго вы контактировали с Питом, после того как он вернулся в Порт-Лео?
– В общей сложности где-то час. – Она слегка поежилась и плотнее запахнула свою кофту. – С годами замечаешь, что не хватает тепла, – сказала Люсинда. – Это эгоистично, но я не хотела, чтобы он снова разочаровал меня. Шокируя окружающих, Пит чувствовал себя полностью в своей тарелке. Я была счастлива встретиться с ним, но мне хотелось, чтобы он пересмотрел свой образ жизни. Я не собиралась слишком сближаться с ним, пока не убедилась бы, что он искренен со мной. – Сенатор заметила легкое недоумение на лице Уита. – Возможно, это звучит сурово, но матери тоже могут быть неумолимы.
– Да нет, я понимаю, что это, несомненно, было очень тяжело для вас. Пит говорил вам о фильме, посвященном Кори? Он собирался снимать его в нашем городе…
– Я не слышала об этом ни слова, пока сегодня утром Фейс не рассказала мне. Но я сомневаюсь, что Пит смог бы закончить хоть один фильм. Прости меня, Господи, но него не было таланта. Внутреннего стержня…
– Меня удивляет, что через столько лет Пит выбрал героем своего фильма Кори.
– В качестве расплаты, я думаю. В том, что произошло с Кори, он винил себя.
– Почему?
– Разве ты не самый младший мальчик в семье? Разве твои старшие братья не заботились о тебе? – Она одарила его слабой улыбкой.
– Да, заботились, когда не помыкали мной или не колотили меня.
Улыбка Люсинды погасла.
– В тот уик-энд, когда пропал Кори, я по делам уехала из города. То есть Кори исчез тогда, когда находился, так сказать, на попечении Пита. – Она пожала плечами. – Мне кажется, что после исчезновения брата Пит начал постепенно убивать себя – медленно, год за годом. Есть люди, которые, совершая ошибку, отворачиваются от мира. Они изолируют себя от общества и в наказание надевают власяницу, занимаясь саморазрушением. Именно поэтому Пит ушел в порнографию, и я думаю, что этот шаг привел к тому, что в нем не осталось ни капли самоуважения. – Она посмотрела на Уита твердым взглядом. – Я же всегда считала, что нужно оставлять все свои проблемы за спиной и никогда не сдаваться.
– Возможно, у него появилась какая-то новая информация относительно исчезновения Кори. Например, что Кори до сих пор жив. Эта мысль могла быть спасительной соломинкой.
Секунд на десять в кабинете повисла тишина.
– Я убеждена, что Кори мертв.
– Почему? – спросил Уит.
– Если бы он был жив, то обязательно связался бы с нами. Он не позволил бы, чтобы я страдала все эти годы.
– А почему Кори убежал из дома?
– Не нужно оживлять в памяти еще один ужаснейший день моей жизни. – В первый раз с начала разговора сенатор Хаббл показала свои настоящие эмоции: ноздри раздувались от злости, щеки порозовели.
Уит ждал. Люсинда провела пальцами по копне рыжих волос, и из ее горла вырвался сдавленный стон.
– Мне никогда не написать книжку о том, какой должна быть хорошая мать, судья. Мне проще держать в узде налогоплательщиков, чем своенравных детей. Кори связался с пьянью, наркоманами. И все это, чтобы наказать меня за то время, которое я проводила в Остине, и за те повышенные требования к поведению, которые я предъявляла своим мальчикам. После того как умер их отец, я предоставила их самим себе и они делали что хотели. Но когда меня избрали, они должны были подчиниться новым требованиям. Пит, по крайней мере, еще пытался, а Кори просто сорвался с цепи, как дикий пес.
– Это точно. Знаете, ведь я тоже помню его.
– Да. Сейчас ему было бы примерно столько же, сколько и тебе, верно? – Она с тоской посмотрела на Уита.
– А вы не думаете, что он может спокойно и счастливо жить в какой-нибудь коммуне в Монтане или на ферме в Виргинии?
– Неужели, судья, вы считаете, что именно это происходит с большинством пропавших подростков? – холодно спросила Люсинда. – Я была бы поражена, если бы выяснилось, что Кори находится в каком-то идиллическом уединенном месте. Можешь быть уверен, что неопределенность, связанная с незнанием того, что же произошло с Кори, как иголкой, постоянно колет мое сердце.
– Когда вы в последний раз разговаривали с Питом, сенатор? – спросил Уит.
– Пару дней назад. Я хотела, чтобы он пришел к нам на обед сам, один, но он не пожелал сделать это без Велвет. Он отклонил приглашение и сказал, что на днях обязательно поговорит со мной.
– Извините за любопытство. Как вы с Фейс объясняли Сэму отсутствие Пита?
Люсинда слегка улыбнулась.
– Мы сказали ему, что Пит снимает кино для промышленности – знаешь, учебные фильмы, корпоративные ленты для деловых сборищ. Сэм принял это. Пит никогда не пытался объяснить ему, что это не так, и таким образом выполнял одно из условий своих свиданий с сыном.
– Говорил ли когда-нибудь Пит об изменении ситуации с опекунством Сэма? – осведомился Уит и заметил, как побледнела Люсинда.
– Я не понимаю, о чем речь.
– Пит намеревался подать в суд прошение на оформление опекунства над Сэмом.
В кабинете снова повисла тишина. Скрипнув креслом, Люсинда наклонилась вперед.
– Судья, вы в своем уме? Будьте реалистом. Какой, черт возьми, мог быть у Пита шанс на слушании об опекунстве?
– Я не знаю, – ответил Уит. – Это вы мне скажите.
– Это несерьезно. Ни один суд по делам семьи не отдал бы мальчика Питу.
– А он не просил о совместном опекунстве теперь, когда вернулся в Порт-Лео?
– Они решили бы это вместе с Фейс, – твердо ответила она, а Уит подумал: "Ну да, конечно, как будто вы все не оказались бы тогда втянутыми в это".
– Последний вопрос, – сказал Уит. – Яхта, где обосновался Пит, принадлежит семье, которая подозревается в незаконном обороте наркотиков. Вам что-нибудь известно о них?
Он почти услышал, как политическая перспектива, быстро закипая, улетучивается в пространство.
– Определенно нет, – выдавила из себя Люсинда. – Друзья Пита – это его друзья, и никакие связи моего сына не имеют к нам ни малейшего отношения. Я рассчитываю, что от вас эта информация не попадет в прессу. – В ямочке на ее горле отчетливо пульсировала вена.
– Значит, вы не пытались выяснить, кто предоставил Питу полный пансион, когда он вернулся в Порт-Лео?
– Мне не нравятся ваши намеки, судья. – Впервые он увидел в глазах Люсинды бушующую ярость: челюсти сжаты, губы вытянуты в нитку.
– Простите, но я просто не могу поверить, что вы в разгар своей предвыборной кампании позволили ему просто болтаться здесь, не выяснив ничего о его друзьях, покровителях и целях приезда.
– Я не могу отвечать за то, чему вы верите или не верите. Но я буду очень внимательно следить за тем, как вы преподнесете это общественности. – Уит почувствовал, что она смотрит на него с новым выражением в глазах, и надеялся, что уже не выглядит для нее тем беззаботным Уитом Мозли, который только и делает, что шатается по пляжу. а на своей работе никогда пальцем о палец не ударит.
– Я бы хотел поговорить с Сэмом.
Плечи сенатора напряглись.
– Конечно. При условии, что будет присутствовать его мать или я. В конце концов, он еще несовершеннолетний.
– Разумеется. Благодарю вас. Вы мне очень помогли.
– Однако, – сказала Люсинда, подняв палец, – я прошу вас не обсуждать с Сэмом эту идиотскую идею об опекунстве.
– Я не могу вам этого обещать. Простите. Мне необходимо поговорить с ним по каждому вопросу, который может иметь отношение к смерти его отца.
– Я бы не хотела, чтобы вы посвящали моего внука в дурацкие измышления этой Велвет. Полагаю, именно она утверждает, что Пит хотел оформить опекунство?
– Да.
– Еще одна попытка причинить нам боль, и я не могу допустить этого.
Из уважения к ее горю Уит старался сохранять спокойный тон:
– Не сомневайтесь, что наш разговор будет происходить в присутствии Фейс или вас. Я задам ему несколько вопросов, и, если Сэм не сможет добавить ничего нового, он тут же покинет мой кабинет. Или его вызовут повесткой как свидетеля по делу. Тогда он предстанет перед судом.
Кончики ее пальцев нервно стучали по ладони.
– Вы позволите мне обсудить все с матерью мальчика?
– Это было бы замечательно. – Уит встал и протянул ей руку. Люсинда пожала ее, но теплые добрососедские отношения, похоже, испарились.
Уит направился к двери, но, прежде чем он успел выйти, в кабинете внезапно взревела. музыка Баха, и чистые ледяные звуки обрушились на него, обдав неожиданным холодом.
Ближе к вечеру у изрядно обмелевшего берега – там, где ручей впадал в море, – безо всякой особой цели собрались подростки. На их лицах и теле еще сохранился летний загар. Мальчишка в аккуратно закатанных на крепких икрах джинсах стоял в пенящихся бурунах и водил по воде бамбуковой палкой, глядя на след, который она оставляла на рассеченных волнах. Неподалеку от него, на арке из ракушечника, сидели две девочки и увлеченно болтали.