Анатолий Ромов
Ротмистр авиации
1
Над вечерним Гатчинским аэродромом летел тополиный пух. Среди травы редко серебрились военные аэропланы. Сейчас, в июне 1911 гола, здесь оставалось семь "Антуанетт", один "Блерио" и два "Фармана", остальные улетели в Ригу, на смотр, который проводил великий князь.
Губарев следил, как Зубин, ловко перебрав мотор, осторожно надвигает кожух. Подумал: интересно, для чего же нас поселили вместе. Руки Зубина - умелые, сильные, они не торопятся: кожух встал на свое место мягко, плотно, как влитой. Быстро затянув болты, Зубин вытер замасленные пальцы ветошью, подмигнул:
- Слушай, Губарев, искупаемся?
Мелькнуло: а ведь он за эти два месяца успел привязаться к Зубину. И дело даже не в том, что Зубин отличный инженер, что с ним всегда легко, что работа у него спорится. Хотя - это тоже имеет значение. Но сейчас, незаметно разглядывая веснушчатое лицо авиаинженера, Губарев вдруг понял: с Зубиным его начинает связывать некая внутренняя близость, он понимает Зубина, а Зубин - его, и тут же ощутил жгучий стыд: знал бы Зубин, какая подоплека их свела. Впрочем, может быть, он и так догадался? Насчет же купания мысль отличная, жарко…
- Давай. А охрана?
- Дворцовая-то? Да плевать. Мы потихоньку, на нашем месте.
Зубин - неблагонадежный, именно такая формулировка применяется в подобных случаях. Но какое ему, Губареву, до этого дело? Ведь его задача - охранять военные секреты.
Зубин отбросил ветошь, провел рукой по ребру крыла:
- Губарев, давай еще раз повторим? Напоследок, Я буду говорить, а ты проверяй.
- Ну ты и зануда!
- Это почему же я зануда? - Зубин подбоченился.
- Инженер-то у нас ты, что я могу проверить? Мое дело - вооружение, а конструкция и прочие ваши премудрости меня не касаются, - Губарев кривил душой, но сейчас он действительно устал и мечтал искупаться.
- Саша, я тебя очень прошу, пожалуйста, - невысокий черноволосый Зубин хлопнул по крылу биплана. В его глазах, светлых, широко расставленных, сейчас всплывала и мгновенно угасала усмешка. Вдруг, вплотную приблизившись к Губареву, встал на цыпочки. От того, что Зубин был на голову ниже, это выглядело смешно. Прошипел:
- Ленишься? Пропеллер вынесем впереди главной несущей поверхности, руль высоты - назад, рули направления - вверх. Остов и нервюры несущих изготовлены из ясеня, шасси - из стальных труб. Площадь крыльев - двенадцать квадратных метров. - Сделав испуганное лицо, Зубин отпрянул, - Все, Саша. Все. Идем купаться.
Оставив аэроплан, они пошли через поле. У сараев начался развод караула, слышалось: "Р-р-райсь! И-и-иррна! Пер-р-ой-айсь!" Миновали ограду, по аллее мимо гуляющей публики пошли к потайному месту у Приотратского замка. Под сенью подпорной стены, в кустарнике, разделись и, нырнув в парную воду, наскоро искупались в узком черном озере. Потом, прыгая на одной ноге, пытаясь с ходу попасть ногой в брючину, Зубин сказал:
- Саша, мы с тобой уже целых два месяца вместе живем, ка одной квартире. Питаемся у одной хозяйки. А я про твою частную жизнь, в сущности, ничего не знаю. Как я понимаю, ты не женат?
Расправляя рубашку, Губарев вспомнил то, что возникло в его жизни сразу после войны и что он тогда считал любовью. Он был Георгиевским кавалером, героем войны, она - дочерью богатых родителей. Сначала все шло прекрасно: ожидание встреч, вера, что он вытащил счастливый билет, чистота, трепетность, преданность. Но что-то случилось, произошла перемена, почему - он не понял. Просто вдруг не оказалось рядом трепетной и нежной, осталась чужая, уходящая от него. Потом все прояснялось: родители стали наводить о нем справки, чтобы узнать - ровня ли он? Это было не легко, он считался "закрытым", но нашлись соответствующие каналы. Оказалось, что он не ровня … Сейчас все это вспоминается сравнительно легко, но тогда была боль, невыносимая, саднящая боль.
Губарев надел рубашку на мокрое тело, ответил вопросом:
- А ты?
- Я! - Зубин затянул ремень, - Мне еще рано, двадцать семь стукнет только в этом году.
- Ну, а мне двадцать шесть.
Если его догадка насчет Зубина близка к истине - противно. Конечно. он, Губарев, еще с войны побывал во всяких переделках, да и сейчас фактически на войне - тайной. И все-таки он боевой офицер контрразведки, а не дешевый осведомитель. Он давно пытается разобраться, почему это слово "осведомитель" сидит в нем как заноза. Сидит - с тех пор, как после войны его перевели в Министерство внутренних дел, откомандировав потом в контрразведывательное производство штаба округа. Автоматически превратившись в штабс-ротмистра из штабс-капитана , он продолжал убеждать себя, что будет теперь с еще большей пользой служить России. Да, он стал жандармом, потому что этого требовали интересы Родины. Но сейчас? Сейчас ему могут приказать следить за Зубиным, потому что тот - неблагонадежный. Но вообще, что значит - "неблагонадежный"? Революционер? Это Зубин-то революционер? Не похоже, слишком умен, он может быть просто недовольным, не более того. Но даже если Зубин и революционер, это еще не значит, что он шпионит в пользу Германии. Проклятье…
Рисунки С. Сухова
Пошли сквозь парк "Сильвия" к коттеджу, который снимали на равных паях.
- Между прочим, - сказал Зубин, - в тебе я нахожу ярко выраженный тип кадрового русского офицера.
- Интересно. Что же это за тип?
- Из тех, что идут в атаку насвистывая. И с папироской в зубах.
Я в атаку не ходил, подумал Губарев, ходил в разведку. Там, между прочим, не покуришь и не посвистишь…
И вообще, знал бы этот голубок, в какой грязи приходилось валяться. Три дня он спал среди нечистот в свином хлеву, когда был айном и прислуживал повару японской военно-полевой кухни… Приходилось окунаться в дерьмо и похуже, в грязь контрразведки, отмыться от которой труднее, чем от свиных нечистот…
- Однако настоящая храбрость, - продолжал сбою мысль Зубин, - в моем представлении, совсем другое.
- Что же?
- В двух словах не объяснишь.
Губарев незаметно разглядывал беспечно вышагивающего рядом Зубина… Храбрость. (Иного ты понимаешь в храбрости. О том, что это такое, лучше всего размышлять в темноте около вражеских окопов.
- Надеюсь, когда-нибудь объяснишь?
- Постараюсь. И не криви губы. Догадываюсь, что ты не робкого десятка.
- Спасибо… - начал было Губарев и тут же оборвал себя, свернув на боковую тропку.
Татарин, дворник. Снова со своей метлой у сарая змейкового сектора. Медом ему это место намазано, что ли?
Две недели назад Губарев впервые увидел дворника, тот кланялся кому-то из проходивших офицеров, Губарев даже не понял сразу - что ему не понравилось в кланяющемся дворнике. Потом сообразил; движения. Что-то знакомое было в поклоне, знакомое и неприятное. Он мучился, вспоминая, и наконец разобрался - движения похожи на смазанный ритуальный японский поклон "рэй-го". Он сам когда-то месяцами отрабатывал этот поклон. Три дня назад он отметил для себя, как этот мусульманин, для которого "алля-бисмилля" должно быть привычно, произносит звук "л". Так его могут произносить только японцы. С тех пор, с поклона, он старался не показываться дворнику на глаза - на всякий случай.
2
Для нас, имеющих возможность заглянуть в архивы, эта история началась годом раньше, в марте 1910-го, на заседании Межведомственной комиссии Российской империи по организации контрразведывательной службы. Вот что говорилось в ее протоколе:
"…Межведомственная комиссии Военного министерства. Морского министерства и Министерства внутренних дел Российской империи, заслушав доклады и предложения соответствующих ведомств, выводит:
Дело организации органов контрразведки, в том числе установление негласного надзора за путями тайной разведки иностранных государств против Российской империи, до сих пор должным образом не налажено. Функции контрразведывательных органов в настоящее время исполняются разрозненно, отчасти чинами корпуса жандармов, отчасти Главным управлением Генерального штаба, отчасти Морским генеральным штабом, а также - разведывательными отделениями штабов округов. В связи с этим. с целью усиления мер борьбы с военным и военно-морским шпионажем против Российской империи, введения единоначалия и повышения эффективности органов контрразведки, межведомственная комиссия предлагает соответствующим министерствам и главным штабам этих министерств приступить к разработке и созданию единого органа, который взял бы на себя единолично функцию контрразведки. охраны военных секретов и безопасности Российской империи.
За Военного министра
- Помощник министра, ген.-лейтенант А. Л. Поливанов
За Морского министра
- Начальник Морского, Генерального штаба, вице-адм., св. князь А. А. Ливен.
За Министра внутренних дел
- Товарищ министра, командир отдельного корпуса жандармов, шталмейстер, ген.-лейтенант П. Г. Курлов.
28 марта 1910 г. Санкт-Петербург".
По-настоящему же судьба Александра Губарева повернулась через год, 5 июня 1911 года, во время дерби на трибунах Е. И. В. Петербургского ипподрома. Ждали розыгрыша главных призов: "Приза государыни императрицы" стоимостью 18 100 рублей и "Гербелевского гандикапа" в 15 400 рублей. Программки оповещали: в скачках заявлены лучшие лошади, в "Призе государыни императрицы" участвуют Флориал, Мадрас, Лила, в "Гербелевском гандикапе" - Антреприза, Газель, Перу Фатуб, Ящурка. Сверялись номера, перелистывались программки. Многие, натыкаясь на строчку № 5 в "Гербелевском гандикапе": "Газель, т. гн. коб. 4-х лет от Гай-Кида и Зебры, частн. влад. гр. В. А. Курново", поворачивали головы в сторону владельца Газели, полковника Владимира Алексеевича Курново, господина средних лет в идеально сшитом английском костюме, плотного, широколицего, с небольшим породистым носом и оловянно-серыми, ничего не выражающими глазами. Полковник сидел в ложе у самого барьера; сзади, на второй скамейке, расположились несколько дам и дети. Повод говорить о нем был: помимо того, что скакала его лошадь, посвященные знали, что Курново вот-вот утвердят начальником спешно комплектуемого ведомства - ПКРБ (Петербургского контрразведывательного бюро). Сам же граф Курново прислушивался к разговору за спиной. Он знал, что болтающая сейчас с его женой графиня Вендорф никогда не питала к ней дружеских чувств. Конечно, лестно, что в твоей ложе запросто беседует с супругой племянница великого князя, но все-таки… Наверняка Вендорф пришла в ложу не зря.
Да, так и есть: как только жокеи пустили лошадей в разминку, Вендорф пересела к нему:
- Простите, - графиня приложила к глазам лорнет, разглядывая лошадей. - Владимир Алексеевич, если не ошибаюсь, вон та, темно-гнедая, номер пять, ваша? Прекрасная лошадь. Прелесть, просто прелесть. Я на нее поставлю.
Курново промолчал. Вендорф, не отрываясь от лорнета, сказала:
- Владимир Алексеевич, я слышала о вашем новом назначении…
Он мог бы еще отказать Вендорф, племяннице великого князя, но Вендорф, любимице императрицы и кандидатке в камер-фрейлины, - никак. Это уже восьмая протекция, которую он вынужден будет удовлетворить.
- Графиня, все говорят о моем назначении. Но ведь нет еще подписи.
- Полноте, Владимир Алексеевич, подпись будет днями.
Последние две протекции стоили ему отличных офицеров, Иванова и Голоземова. Придется выкидывать третьего. Кого? Полковник сейчас совершенно не представлял, кого можно исключить из приготовленного списка.
- Золотой вы мой Владимир Алексеевич, я хотела попросить за кузена. Не своего, мужнего. Впрочем, вы его знаете. Он адъютант помощника министра и ротмистр.
Курново понял, о ком идет речь: барон Вендорф. Щеголь, околачивающийся на светских раутах и ничего не понимающий в контрразведке. Еще одно пустое место. Тем не менее полковник улыбнулся.
- Графиня, я сделаю все, что в моих силах. Обещаю.
Вендорф тронула его за руку.
- Спасибо, - улыбнувшись, пересела ка заднюю скамейку.
Гул ипподрома стих, лошади заходили на старт. Кого же принести в жертву, подумал Курново. Придется пройтись по агентуре. Да, единственный выход - по агентуре.
Ровно через неделю, 11 июня 1911 года, Военный министр, генерал от кавалерии Владимир Андреевич Сухомлинов подписал "Положение о контрразведывательных отделениях военных округов".
- Значит, меня просто-напросто выкидывают? - Губарев посмотрел Николину в глаза. Ротмистр, не выдержав взгляда, сказал тихо:
- Саша, я бы вообще тебе об этом не говорил. Если бы мы не воевали вместе.
- Прости, Петр. Спасибо.
- Но… Просто я подумал - тебе лучше подготовиться.
- Да, да, Петр. Спасибо, я понимаю.
- И потом, это ведь еще не точно.
- Ты отлично знаешь, что точно.
Губарев подошел к окну. Отсюда, из квартиры резидента контрразведки в Гатчине ротмистра Николина, открывалась панорама Белого озера. Затейливыми пятнами среди утренней зелени выделялись мосты, павильоны, беседки. Над озером светлел Чесменский обелиск, рядом вытянулась вверх Орловская колонна. Значит, с ним, ротмистром контрразведки Губаревым, покончено, и он будет вычеркнут из списков агентуры? Что же с ним будет? Если не подаст в отставку - его переведут в армию, где он в конце концов осядет в каком-нибудь дальнем гарнизоне. Да, вот уж не думал, не гадал! Рассчитывал на карьеру, на очередное звание, теперь же все к черту! Он знает, что создан для этой работы, только для этой, ни для какой другой, и вот сейчас, когда именно эта работа начинает разворачиваться по-настоящему, его выкидывают, Губарев почувствовал, как Николин подошел сзади, обнял за плечи, сказал негромко:
- Может быть, у тебя есть к кому обратиться? Понимаешь, иногда достаточно одного слова.
Одного слова… К кому я могу обратиться, горько подумал Губарев. К кому? Черт возьми, какая ерунда - обратиться. Там уже обращались - без него. Им было нужно только его место, только вакансия - и они ее получили. Губарев вздохнул.
- К кому, Петр? Курново я почти не знаю, видел один раз. Да с Курново и разговаривать бесполезно.
- Но надо же что-то делать.
Губарев улыбнулся. С этой улыбкой повернулся к Николину.
- Не волнуйся, Петруня. Подам в отставку, открою частное агентство, как идея? - Мелькнула мысль проверить ротмистра: - Скажи, мой сожитель - Зубин, у него что, синяя карточка?
Николин отвел глаза.
- Саша, на этот счет у меня пока нет инструкций.
Значит, все верно, он, Губарев, уже вне списков контрразведки. Ему не доверяют, причем не доверяет бывший товарищ. Ясно также, что Зубин - неблагонадежный.
- Понятно, Меня это мало волнует, это я так, к слову, - Губарев иронически отсалютовал двумя пальцами. - Спасибо, друг ты мой ситный. Пойду.
Николин развел руками.
- Счастливо. Не взыщи.
Выйдя ка дорожку парка и двинувшись к коттеджу, Губарев постарался успокоиться - и не смог.
В коттедже сразу же зашел к себе в комнату. Чуть позже заглянул Зубин, округлив голубые глаза.
- Саша, извини, понимаю, у тебя свои планы. Тем более сегодня суббота. Но, может, есть настроение повозиться с аппаратом?
По крайней мере, к нему, Губареву, этот парень относится по-человечески. Интересно - как относится к Зубину он сам, Губарев? Да никак. Готов доносить на него. Интересно - предал бы его Зубин, окажись он сам в такой ситуации? Нет. Никогда.
- Что-то случилось? Что молчишь, Саш?
Губарев подошел к окну, выглянул. В коттедже тихо. Хозяйка наверху. Здесь, на нижней половине, никого. Он осторожно прикрыл створку, улыбнулся:
- Андрей, я хотел сказать: нам с тобой уже не придется возиться с аппаратом.
- Как понять?
- Авиатора из меня не получилось.
- Не получилось? Что ты мелешь?
- Да, Андрей, и вот еще что…
Губарев еще раз взвесил, прежде чем сказать то, что он именно сейчас хотел объявить Зубину.
- Вот что, Андрей. Хочу тебя предупредить, ты на плохом счету.
Зубин почесал в затылке.
- На плохом счету? То есть как?
- Настолько на плохом счету, что за тобой следят.
Он не ошибся. Инженер выдал себя - на мгновение, на долю секунды, но выдал. В глазах Зубина что-то мелькнуло - и тут же он взял себя в руки.
- О чем ты говоришь, Саша? Кто следит?
Зрачки Зубина сейчас спокойно-невинные, бирюзово-прозрачные, в них можно прочесть только удивление и ничего больше. Молодец, выдержка есть, но ему, Губареву, все ясно. Он отвернулся, сказал тихо:
- Андрей, мне кажется, ты все понимаешь. Не буду ничего объяснять, но вполне возможно - следить за тобой должен был я.
Он не видел Зубина, только слышал его дыхание.
- Спасибо, Саша.
- Не за что.
- Прости, я могу для тебя что-то сделать?
Добрая душа. Что он может сделать для него, Губарева? Он, Зубин, неблагонадежный, занесенный в досье охранки на одну из цветных карточек? Поймав себя на забавной мысли, Губарев усмехнулся.
- Андрей, вряд ли ты сможешь чем-то меня выручить. Разве что…
А почему, собственно, не сообщить Зубину о подозрении? Ведь он, Губарев, пока единственный заметил это, проверил возникшее сомнение, утвердился в нем. Но при теперешней ситуации зачем были все его труды? Кому они нужны? Сообщить Зубину об Ахмете - в этом никакого криминала нет.
- Саша? Ты сказал "разве что"?
Губарев повернулся.
- Андрей, ты ведь знаешь нашего нового дворника? Татарина Ахмета?
- Знаю, а что?
- Видишь ли, мне кажется, это японский шпион.
Зубин обошел вокруг стола. Остановился.
- Японский шпион? Дворник?
- Да.
- Саша, я что-то не понимаю.
Что ж, если говорить, то до конца.
- Это лишь моя догадка. Ты заметил, я старался не попадаться ему на глаза? Так вот, чтобы мою догадку подтвердить, необходимо осмотреть дворницкую каморку. В одном из сараев змейкового сектора. Сделать это нужно незаметно. Так, чтобы дворник не понял, кто из состава аэродрома мог у него побывать. У меня мелькнула мысль - что, если поручить это тебе? Сможешь?