Адъютант быстро принес папку, вышел, и Курново, вздохнув, начал просматривать дело. Послужной список открывала фотография. С казенного фотоотпечатка на полковника смотрело открытое и несколько, пожалуй, - стереотипное лицо молодого человека: темные брови, темные, чуть шире обычного расставленные глаза, пос правильной формы, лихо закрученные вверх усики, ямочка на подбородке. Вглядевшись, полковник убедился, что в лице ротмистра есть что-то азиатское. Впрочем, подумал он, таких среди русских много.
Губарев Александр Ионович, родился в 1885 году в Екатеринбурге, двадцать шесть лет. Православный, из разночинцев. Холост. Санкт-Петербургское Михайловское юнкерское училище окончил в 1904 году, перед самой войной, служил в артиллерии. С началом боевых действий отправлен на русско-японский фронт в чине подпоручика, в связи со знанием японского языка назначен в разведку. В 1904 году, после того как под видом повара-айна был заброшен в японский тыл и собрал важные сведения, награжден Георгиевским крестом. Интересовался техникой, в чем проявил старание и усердие, а также иностранными языками. Мать и отец, учителя, уроженцы Екатеринбурга, занимались с сыном специально, поэтому ротмистр свободно изъясняется на английском, немецком, японском, знает французский и итальянский - "для разговора без словаря". После войны откомандирован в жандармерию. С 1907 года, когда впервые воздухоплаванию и летательным аппаратам начинает придаваться серьезное военное значение, штабс-ротмистр Губарев, как прошедший специальную техническую подготовку, специализируется по контршпионажу в воздухоплавании. В силу этих обстоятельств, а также учитывая особое старание и отличное знание авиационной техники Губарев и был рекомендован для внедрения агентом по особым поручениям на один из важнейших объектов воздухоплавания - Гатчинский военный аэродром.
Курново отложил папку. По досье - офицер серьезный и знающий. Путь блестящий, в двадцать шесть лет ротмистр без всякой протекции. Подумав, полковник взял листок "бар. Вендорф - рот. Губарев", зачеркнул слова "В приказ" и написал: "Повременить", После этого нажал кнопку и, как только появился адъютант, сказал бархатным голосом:
- Вот что, голубчик, Станислав Николаевич. Тут есть донесеньице, посмотрите - Губарев. Учтите, это авиация. Ави-аци-я!
Адъютант был высоким и сухим человеком, он работал с Курново не первый год, по его указанию всегда ходил в цивильной одежде. Лицо адъютанта стало серьезным, он взял листок:
- Прикажете вызвать, Владимир Алексеевич?
- Да, Станислав Николаевич, прошу вас.
Адъютант замялся; дело с назначением барона касалось и его, он получил от семейства Вендорф щедрую взятку. Курново это было известно.
- Владимир Алексеевич, насколько я помню, фамилия Губарева значилась "в приказ"?
Курново отлично понял адъютанта.
- Ничего не меняется, Станислав Николаевич. И все-таки, будьте добры, вызовите-ка мне Губарева.
5
Зубина поместили на первом этаже госпиталя, в самом дальнем конце большой палаты, у окна. Найти его было легко: заглянув, Губарев сразу же заметил подтянутую и растянутую на турникете ногу. Примостив под голову, кроме подушки, еще и свернутый халат, инженер лежал неподвижно, рассматривая видневшиеся за раскрытым окном пыльные кусты. В палате густо пахло несвежей пищей, мочой, грязным солдатским бельем. Как знаком был Губареву этот запах, еще с войны! Он осторожно двинулся между койками, сопровождаемый любопытными взглядами. Это тоже было ему хорошо знакомо: появление нового человека и палате - всегда развлечение. Бородатый мужик в грязной рубахе, сидящий на соседней с Зубиным койке, тронул инженера за плечо.
- Эй, студент… Никак к тебе.
Зубин обернулся. Всмотревшись, узнал Губарева, замотал головой. Отодвинулся, разгладил скомканное одеяло.
- Саша… Пришел все-таки. Садись. Давай сюда, прямо на одеяло.
Губарев сел, положил на тумбочку яблоки. Пока он и сам не понимал до конца, почему решил навестить Зубина. Просто знал, что надо зайти - и все. Конечно, было чувство вины: ведь в несчастье Зубина косвенно виноват и он. Но было и другое, и именно в этом другом Губарев пытался сейчас разобраться.
- Андрей, я ненадолго. Сегодня должен вернуться в Гатчину.
- Да хоть на сколько, - Зубин, улыбаясь, разглядывал Губарева, - Ты даже не представляешь, как я рад, что ты пришел. Я тут с тоски помираю.
- Ну, ну. Не помирай…
Вот в чем дело. В повороте отношений. Конечно. Раньше Зубин был для Губарева просто хорошим и свойским парнем, с которым ему все эти два месяца было легко. Сейчас же… Губарев вдруг ощутил, что их объединяет нечто большее, чем взаимная приязнь. У них много общего. По рассказам Зубина - его родители живут где-то под Орлом, он у них один, они скучают по сыну. Он тоже один у матери, она сейчас в Екатеринбурге, одна, и, конечно, тоже скучает. Кажется, в Петербурге инженер одинок - так же, как и он сам. Вполне может быть, - мальчишкой Зубин испытывал то же, что и он…
Зубин, все еще блаженно улыбающийся, закусил губу, вздохнул.
- Спасибо, Саша.
- За что?
- За то, что пришел.
- Наоборот, тебе спасибо.
- Мне-то за что?
- Ты мне помог, а сам… - Их взгляды встретились. Зубин некоторое время изучал его, хмыкнул:
- Ерунда, Будем считать то, что со мной случилось, - просто несчастный случай.
- Не ерунда. Я знаю, что такое перелом стопы. Не понимаю только, зачем ты к нему полез? Я же тебя предупреждал.
Молчит.
- Андрей?
- Если честно, я тебе тогда не поверил. Решил, что… по долгу службы тебе всюду мерещатся шпионы…
На этот раз промолчал Губарев. Признание Зубина укололо. Но что поделать - сам напросился.
- Почему тебя поместили сюда? - меняя тему, спросил Губарев. - Эта палата - для нижних чинов, а ты все-таки инженер.
- Видишь ли, сопровождающий знал только этот госпиталь, сам здесь валялся с дизентерией. В приемном покое спросили: кадровый? Раз не кадровый, кладут в эти палаты, так заведено.
- Сейчас переговорю с кем следует, тебя переведут… - Губарев привстал, Зубин тут же тронул его за рукав.
- Подожди, Саша, не нужно. Во-первых, я уже притерпелся, во-вторых, с этой подвеской… - Зубин скривился, разглядывая ногу.
Сидящий на кровати напротив мужик потянулся, запахнул халат и ушел в коридор. Теперь их никто не мог слышать, самое время для откровенного разговора.
- Андрей, извини, что лезу в душу…
- Да?
- Я давно хотел спросить - почему тобой интересуется полиция?
Инженер отвернулся. Вдруг Губарев понял: он смеется. Удивился:
- Ты что?
Зубин замолчал. Повернулся, приподнялся на локтях. Глаза серьезны.
- Знаешь, я о тебе много думал.
- Что же придумал?
- Придумал, что тебе можно верить. И вот сейчас это подтвердилось. Провокатор бы так не спросил.
- Подожди, может, мне еще придется на тебя подавать рапорт.
- Как ни странно - не боюсь.
- Спасибо, но речь не обо мне. Кто-то придет на мое место - он тебя не пожалеет. Андрюша, родной ты мой - с кем ты связан? С анархистами? С эсерами? Эсдек?
- Зачем тебе это?
- Хочу понять, на кого ты работаешь.
- Не бойся, я не немецкий шпион. Если уж отвечать, скажу - стараюсь служить народу.
- В этом смысле мы все хотим служить народу, отечеству. Это не ответ. Я хотел бы услышать ответ.
Зубин закрыл глаза.
- Ответ… Раз уж мы пытаемся говорить начистоту, скажу - обернись! Обернись и посмотри, что происходит вокруг! Просто посмотри!..
То, о чем сейчас говорил Зубин, очень близко касается его. Дорого бы он дал, чтобы понять, можно ли Зубину верить…
Прощаясь, они снова вернулись к истории с татарином-японцем.
- Скажи, как записали в истории болезни, отчего перелом?
- Как и было.
- То есть?
- С самолетом рухнул.
Этим ответом Зубин дает понять, что все, что произошло, останется между ними. Может быть, когда-нибудь они друг другу и поверят. Губарев привстал.
- Андрей, пойду. Может, еще забегу, если буду в Петербурге.
- А будешь?
- Мне кажется, буду.
И все-таки Губареву сейчас нужна уверенность. Он опустил глаза, сказал беззвучно:
- Андрюша, значит, ты никому ничего не говоришь?
Зубин усмехнулся, ответил так же беззвучно:
- Конечно. Надеюсь, ты тоже никому ничего?
Губарев пожал плечами.
- Безусловно.
Кивнул - и вышел из, палаты.
Через три часа ротмистр был в Гатчине.
6
Адъютант Курново пытался, как мог, оттянуть вызов Губарева. Действовал он продуманно. Позвонив в Гатчину и узнав, что Губарев, похоже, в самовольной отлучке - придержал эту новость, а заодно и доклад шефу. Однако память у полковника была отличной, номер не прошел - Курново напомнил о вызове спец-агента сам. Так как напоминание было сделано елейным голосом, это прозвучало как выговор. Адъютант с видом отчаянного сожаления вздохнул.
- Владимир Алексеевич, вызов Губарева значительно осложнился. Он и раньше замечался в непозволительном поведении, и вот - новая эскапада. Не далее как позавчера, никого не предупредив, исчез из расположения части. Судя по всему, сейчас ротмистр объявлен в розыск.
Курново внимательно посмотрел на адъютанта. Если это ничтожество обманывает его хоть на йоту - он его просто уничтожит. Выгонит вон с волчьим билетом.
- Голубчик, Станислав Николаевич, вы понимаете, что говорите?
Курново нехорошо улыбнулся. Адъютант побледнел, он понял: отрабатывая взятку, можно лишиться гораздо большего.
- Владимир Алексеевич, клянусь богом!..
- Я вторые сутки вынужден ждать доклада о Губареве. А вы сообщаете мне такие новости.
- Владимир Алексеевич, честное слово, клянусь - вы можете проверить по телефону!
- Я и проверю. А пока подготовьте машину. Я еду в Гатчину.
Начальник ПКРБ срочно отправился в Гатчину. На аэродроме Курново поинтересовался, здесь ли ротмистр Губарев. Резидент контрразведки в Гатчине ротмистр Николин сообщил, что Губарев действительно почти двое суток был в отлучке, но самовольной в общем-то ее считать нельзя - ротмистр сопровождал в госпиталь инженера, раненного во время летных испытаний. Курново потребовал для рассмотрения подробные списки личного состава Гатчинского военного аэродрома - как военнослужащих, так и вольнонаемных. Тщательно изучив списки, полковник попробовал найти фамилию дворника Ахметшина - в реестре ее не было. Николин тут же позвонил в дежурную часть: дежурный сообщил, что с позавчерашнего дня дворник Ахметшин исчез, даже не взяв расчета. По срокам донесение Губарева и последовавшее за ним исчезновение Ахметшина совпадали. Курново понял, что агент Губарев, направляя ему донесение, находился на верном пути. Уже всерьез заинтересовавшись "делом Ахметшина", полковник попросил Николина вызвать Губарева н оставить их с ротмистром в квартире резидента одних.
Губарев, скрыв подоплеку происшедшего с Зубиным, подробно рассказал о слежке и о том, как след Ахметшина привел его к дому, в котором живут японские дипломаты. Курново довольно долго обдумывал услышанное. Он понимал: если Губарев не ошибся, ПКРБ сразу же, через месяц после создания, удастся выйти на след японской агентуры. Решив, что делом нужно заняться, причем - самым серьезным образом, полковник спросил:
- Что все-таки нужно было Ахметшину в Гатчине? Почему он устроился именно сюда, на Гатчинский аэродром?
- Для того, чтобы понять это, Владимир Алексеевич, нам не мешало бы прогуляться.
- Далеко ли?
- Недалеко, на наш аэродром.
Курново посмотрел на поручика; то, как ведет себя этот агент, ему положительно нравилось.
- Что ж, извольте. Я готов.
День был солнечный, Гатчину переполняли дачники и приезжие. Курново и Губарев, обгоняемые нарядными экипажами, минуя праздных гуляющих, вышли к аэродрому. Остановились у дальнего конца летного поля; здесь, за ангаром для дирижаблей, высились два выкрашенных в зеленую краску дощатых сарая. На каждом красовался огромный белый круг; в центре круга синели буквы: "З. С". Именно здесь, в одном из сараев Змейкового сектора, жил лже-дворник; здесь же, в угловой комнате с единственным окном, он сломал стопу Зубину. Естественно, Губарев об этом не сказал ни слова. Двери сараев были открыты, рядом, на утоптанной площадке, около десятка нижних чинов составляли щиты змейкового поезда. Сделанные из алюминиевых реек и обтянутые брезентом, щиты вырывались из рук, шатались, дергались под напором ветра. Поодаль, у прикрепленной тросами к головному змею гондолы, готовился к посадке наблюдатель в летном шлеме и больших очках. Составлением поезда руководил немолодой усатый фельдфебель в фуражке с опущенным ремнем.
Курново повернулся.
- Кажется, тут нет ничего интересного?
- Именно это интересно, Владимир Алексеевич.
- Почему?
- Дворник все две недели крутился тут, наблюдая за испытаниями змейкового поезда подполковника Ульянина.
- Да? - Курново снова стал следить за запуском змея. В вопросах воздухоплавания полковник был не силен, о змейковых же поездах вообще знал понаслышке. Наконец, совладав с ветром, солдаты собрали щиты, прицепили гондолу к тросам; фельдфебель дал свисток, с автомобиля "Даймлер", стоящего в центре ноля, дали ответный.
Сигнальщик поднял флажок, тут же последовал ответный взмах, буксирный трос натянулся. Змейковый поезд напоминал огромную гусеницу. Казалось, гусеница силится превратиться в бабочку, осторожно, по членикам ввинчивая в воздух хрупкое тело.
- От щитов! - заорал фельдфебель. Солдаты отбежали; скрипнули крепления, поезд мягко пошел вверх, дергая и поднимая гондолу. Конструкцию то прижимало к земле, то рывками тянуло в небо. Наконец сильный порыв ветра подхватил цепочку змеев, тросы натянулись, гондола стала уходить вверх - пока не повисла метрах в ста над лётным полем. Курново некоторое время следил за ней. Повернулся.
- Значит, Ахметшина интересовала именно эта штука?
- Эта. А вот почему - не знаю.
- Разве этот факт должен удивлять?
- Еще как.
- Любопытно, - Курново привстал на цыпочках. Вздохнул. - Мне хотелось бы услышать объяснения.
- Я готов.
- Ну что ж, тогда погуляем? И по пути обсудим…
Губарев и Курново двинулись вдоль летного поля.
- Итак, насколько я понял, вам кажется странным интерес Ахметшина к работам подполковника Ульянина?
- Владимир Алексеевич, воздушные змеи - вчерашний день воздухоплавания. Это знают даже неспециалисты. И тем не менее никакие другие объекты Ахметшина здесь не интересовали. Почему?
- Вот именно, Александр Ионович, почему? Для начала неплохо бы объяснить мне принцип змейкового поезда.
Губарев замолчал, вышагивая по газону; пожал плечами.
- Это как раз просто. Змейковый поезд состоит из двенадцати параллельно скрепленных металлических прямоугольных рам. Далее - чуть ниже головного змея на четырех металлических тросах крепится гондола. Запуск может производиться как людьми, вручную, так с помощью вспомогательных средств. Допустим, конной упряжки, автомобиля.
Запущенный в воздух, змейковый поезд обладает большой тяговой силой. Как видите, он поднимает гондолу с наблюдателем на высоту до ста восьмидесяти метров, - достаточную, чтобы во время боя передавать на командный пункт данные о дислокации неприятеля.
Курново еще раз взглянул на висящую наверху гондолу.
- Прекрасно. Стало быть, это серьезная боевая техника. Почему вас смущает интерес к ней японцев?
Некоторое время оба шли молча. Губарев делал вид, что изучает газон; наконец, Курново напомнил:
- Что же все-таки вас смущает, Александр Ионович?
- Какие могут быть змеи, когда наступает век аэропланов?!
Курново шел молча. Губарев посмотрел на него, сказал потерянно:
- Нет, Владимир Алексевич, тут что-то не то. Уверяю, японцы не так глупы.
- В чем же дело? Все-таки, что-то ведь заставило их заинтересоваться именно змеями?
- Вот я и ломаю голову - что?
Они остановились. Поезд плавал где-то совсем уже высоко; гондола казалась маленькой, у края, около крохотной головы наблюдателя, тускло вспыхивал сигнальный фонарь. Губарев кашлянул.
- Владимир Алексеевич, у меня есть некоторые соображения.
Курново рассеянно оглядывал летное поле. Сказал, не поворачиваясь:
- Слушаю, Александр Ионович.
- Во-первых, стоит запросить наших агентов на других аэродромах. Не исключено, что Ахметшин появлялся и там.
- Мысль толковая. Во-вторых?
- Во-вторых, недалеко от дома, где живут японцы, есть извозчичья стоянка. Мне в детстве приходилось возиться с лошадьми, - Губарев помялся. - Я мог бы ненадолго переквалифицироваться в извозчика.
Курново вспомнил личное дело поручика - его он изучил досконально.
- Ну да, я забыл, у вас ведь актерские способности. По-моему, вас даже к японцам внедряли? Под видом айна?
- Дело не в этом. Ясно, что Ахметшин изменил внешность. Так вот, как бы он сейчас ни выглядел, узнать его смогу только я. Ведь исходить нужно из этого, Владимир Алексеевич?
- Хорошо, - решился, наконец, Курново, - Сегодня будет оформлен приказ о вашем переводе в Петербург.