Осталось узнать, к кому именно ходила с молоком бедная женщина в последний вечер своей жизни. После нудных выяснений оказалось, что любительницей пить парное молоко на ночь была Надежда Игнатьевна Новинская.
Колычев, решив поговорить с Новинскими, отправился к ним в особняк старика Холмогорова. Они, в отличие от большинства горожан, об убийстве молочницы еще не знали, а узнав, не слишком опечалились.
- А мы-то удивились, что Авдотья утром не пришла с молоком, - заметил Евгений Леонтьевич. - Кофе пришлось черный пить. Вчерашнее-то молоко кухарка уже на простоквашу поставила…
- Господин Новинский, может быть, вас что-либо насторожило в последний приход Авдотьи Кочергиной? Как она выглядела? Не говорила ли она о чем-нибудь странном? Вы, как юрист, меня понимаете…
- Дмитрий Степанович, батенька… Я, конечно, юрист и прекрасно вас понимаю, но неужели вы решили, что я стану беседовать с деревенской молочницей и выискивать странности в ее словах? Ну о чем бы я мог с ней поговорить? О коровах, о сене? Я от этих проблем чрезвычайно далек. Да и вообще это было бы во всех отношениях странно. Дело Авдотьи - принести молоко и отдать его кухарке, а наше с женой дело - выпить перед сном по стакану парного молока. На этом все отношения с Авдотьей заканчивались. Весьма прискорбно, что она… к-хм… пострадала. Жаль, очень жаль бедняжку. Теперь придется искать другую молочницу, а ведь не у всех здоровый скот…
- Ну что ж, прошу простить за беспокойство.
- Никакого беспокойства, господин Колычев. Более того, готов оказать вам любую помощь, как коллега коллеге. Обращайтесь, не чинясь!
- Ну, что я говорил, Дмитрий Степанович? Вы мне про ведьму еще верить не хотите, а молочница Авдотья от ее рук погибла, - втаскивая на стол самовар для вечернего чая, Василий с удовольствием вернулся к мистической теме. - Тут и объяснений других быть не может! Хочешь не хочешь, а поверишь в ведьму-то, когда в овраге мертвую бабу найдут! Как ни мудри, а все равно выйдет, что ведьма Авдотью загубила…
- Вася, я тебя умоляю, перестань нести чушь!
- Никакая это не чушь, ну что вы за человек такой неверующий, ей-богу! Чай я сегодня жасминовый заварил, китайский, что в лавке Сапуновых брали, вы давеча его хвалили… Меду прикажете подать? Утром пасечник приносил, я взял горшочек гречишного, пусть, думаю, будет. И напрасно вы, Дмитрий Степанович, говорите, что я чушь несу, никакая это не чушь, про ведьму-то! Обидно даже слушать! Вы вот убийцу ищете, а не найдете, помяните мое слово, никак не найдете, потому что убийство это потусторонними силами сделано. Весь город об этом говорит, ей-богу! Дуся моя, ну, та горничная из "Гран-Паризьен", с которой я гуляю, помните ее небось - по убийству барыни Синельниковой свидетельницей была, так вот Дуся даже на улицу теперь выходить боится. "А ну, - говорит, - как ведьма на меня кинется? Умру от страха на месте!"
- Вот ты Дусе бы свои сказочки про ведьму и рассказывал. Там тебя большой успех ждет. Покоя мне от тебя, Васька, нет. Смотри, из жалованья твоего вычитать начну за пустые разговоры с хозяином.
- Вычитайте, воля ваша, господская, а только я говорю правду, и дело это верное - ведьма. Первая жена господина Новинского ожила, вот вам крест. Она и при жизни чистая ведьма была, а уж зарезанная, само собой, ни места, ни покоя не находит. С Дусей вместе в гостинице Бычкова одна тетка служит, она в молодости у Новинских в доме горничной была, еще при покойнице-то, при прежней хозяйке. Тетка эта давеча рассказывала, что Матильда Генриховна была злющая, как фурия. Однажды такой случай у них в доме был: кольцо у госпожи Новинской пропало, дорогое, с камушками, так она на эту горничную подумала и по щекам ее при всех за воровство отхлестала, обзывала тоже всяко, полицию вызвала и в кутузку бабу сдала. Та неделю в арестном доме клопов кормила и слезьми заливалась, а кольцо потом в диванных подушках нашлось. Так хозяйка не то чтобы там повиниться или наградные какие за обиду выдать, как ни в чем не бывало говорит: "Сама виновата, убираешься плохо. Чаще бы подушки выбивала, скорее бы кольцо нашла. Наказания без вины не бывает!"
- Вася, из того, что покойная Новинская обижала прислугу, еще не следует, что теперь она ожила и режет в оврагах молочниц.
- А вы проверьте, у молочницы этой три раны, как у покойной барыни, и в те же места. Проверьте, проверьте, Дмитрий Степанович! Весь город об этом говорит, особо кто про то убийство помнит (а у нас в Демьянове старухи очень даже памятливые, про то, что пятьдесят лет назад было, и то вам все как есть выложат). Так вот, я про раны-то… Может, скажете - по случайности раны такие же? Нетушки! Это Новинская-ведьма людям за смерть свою мстит.
- Да дашь ты мне наконец чаю напиться, балаболка? У меня от твоих разговоров не ровен час кусок пирога в горле застрянет! И откуда, интересно, тебе про раны молочницы известно? Не помню, чтобы я тебе рассказывал…
- Да уж вы расскажете, дождешься! Все стороной от людей узнаю. А что раны? Люди говорят. От людей-то ничего не скроешь…
Ночью Дмитрию долго не спалось. Васькины россказни не давали покоя. Колычев зажигал лампу, пытался читать, снова гасил свет, ворочался с боку на бок и наконец набросил халат и вышел в сад.
Пахло цветами, сеном и рыбой - соседи за забором вялили под навесом воблу, распространяя рыбный дух по всей улице.
С Волги доносились гудки пароходов. В ясном темном небе светились крупные летние звезды. На верхушках деревьев чуть-чуть, еле слышно трепетали от теплого ветерка листья.
Колычев уселся на скамеечку в цветнике, открыл прихваченную бутылку пива и задумался. В болтовне Василия, от которой он раздраженно отмахивался весь вечер, было что-то тревожащее.
Три раны, как у покойной барыни… И молочница шла от Новинских… В сущности, это может ничего и не значить. И все же какая-то неясность в этих совпадениях была.
Весной, на рыбалке, выслушав рассказ полицейского пристава, Колычев заподозрил Новинского в убийстве первой жены, но ведь это были просто разговоры у ночного костра, господин Новинский в то время еще не превратился в реального человека, а был кем-то вроде литературного или исторического персонажа, действующим лицом несложной задачки на развитие логики…
Теперь все казалось иначе. Новинский обрел плоть и кровь, Колычев встретился с этим человеком, познакомился с ним и, как профессиональный юрист, никаких безответственных заявлений больше не мог себе позволить.
Евгений Леонтьевич был не слишком ему приятен, но это не повод подозревать его в убийстве. Чтобы говорить о серьезных подозрениях, нужно располагать реальными фактами, а не догадками и умозаключениями. И все же…
Раны молочницы, идентичные (проверить это, непременно проверить!) ранам покойной госпожи Новинской, - это был повод для раздумий…
Дмитрий решил запросить из архива материалы по делу об убийстве Матильды Новинской, поговорить еще раз с приставом Задорожным и с горничной, служившей в доме Новинских при прежней хозяйке.
"Вряд ли это что-нибудь даст, но для очистки совести поговорю. Ведь каким-то боком приплелись Новинские и к этому убийству. Молочница вечером от них возвращалась с пустой кринкой".
Дмитрий не знал, за что ухватиться, и был рад любому, даже самому крошечному хвостику, выглянувшему из-за завесы тайны.
Ну вот, опять в Демьянове стряслось убийство - значит, все радужные мечты о поездке к морю побоку. Увы, теперь следователя Колычева ждут его кабинет в здании судебных установлений, допросы, протоколы, картонная папка с делом… Чертов городишко держит цепко, не вырвешься.
Глава 4
Через пару дней в Демьянов стали прибывать торговые гости - открывалась знаменитая ярмарка, оживлявшая деловую активность местных купцов и служившая незабываемым развлечением для горожан. Не только Базарная площадь, но и аристократическая Соборная и прилегающие к ней улицы за один день оказывались уставленными дощатыми палатками и парусиновыми балаганами.
Расцветал местный рынок, издавая острый запах сельди, кожи, коленкора, перекрываемый ароматом вареной требухи и жареных пирогов с луком из обжорного ряда, где под низкими навесами были устроены длинные столы со скамьями; в мучном ряду вились целые стаи толстых сизых голубей, а над всем этим витал какой-то особенный, неописуемый словами, меркантильный ярмарочный дух.
Яблоку упасть ни на рынке, ни возле рынка было негде - обозы, обозы, обозы, лошади, коровы, телята, поросята… И принарядившиеся торговцы, среди которых преобладали бабы из окрестных сел в праздничных полушалках и черных плисовых кофтах.
Скаредничать в дни ярмарки было не принято. Демьяновцы делали столько покупок, сколько не каждому доводилось произвести и за год.
Глыбы простой и шоколадной халвы хрустели под ножами. Продавцы восточных сладостей раскладывали в коробочки прозрачный липкий рахат-лукум, обсыпанный сахарной пудрой, и желтые кубики лимонной нуги. Редко кто отходил от прилавка без кулька со сладостями. В толпе сновали мороженщики, громко, по-волжски окая, расхваливавшие свой товар: "Сахарно морожено! Сахарно морожено кому? А вот морожено!" - их заливистые крики перекрывали прочий гул. Самая маленькая порция мороженого, накладывавшегося в зеленую стеклянную рюмочку, стоила копейку.
На такую сумму могли позволить себе задать шику многие ребятишки, но еще большая толпа "бескопеечных", уже успевших растратить выданные родителями медяки, с завистью смотрела на лакомившихся.
Возле игрушечных лотков прямо на земле стояли рядами раскрашенные деревянные солдатики и лошадки из папье-маше в яблоках и с мочальными хвостами. Были лошадки-качалки и лошадки на подставках с колесиками. Малолетние покупатели устраивали споры, какая из лошадок лучше.
Глиняные свистульки в виде диковинных зверей и оловянные пистолетики кучками лежали на прилавках. Дорогие фарфоровые куклы с вытаращенными голубыми глазами сидели в безопасном месте за спинами торговцев.
Конкуренцию игрушечникам создавали разносчики дешевых безделушек - свистков "уйди-уйди", пищиков, "тещиных языков" и "морских жителей" - мохнатых чертиков, кувыркавшихся в банках с водой.
У ограды собора на площади расположились мелкие торговки с семечками, баранками, орешками, мочеными яблоками и самодельными леденцами в виде кроваво-красных петушков на плохо обструганных палочках.
По переулкам стояли возы крестьян, торговавших всякой домашней снедью и рукоделием жен - холстами, ткаными и вязаными дорожками и половиками, вышивками, шерстяными носками и варежками. Но и здесь среди торгующих преобладали бабы.
Деревенские мужики, как и небогатые помещики, крутились все больше вокруг продающихся лошадей и коров. Тут торговля шла по-крупному, на десятки и даже на сотни рублей. Знатоки и ценители, высказывая свое авторитетное мнение, божились и клялись, но так и норовили при этом кого-нибудь надуть.
Приезжих в ярмарочные дни было очень много. Кто только не толокся в принарядившемся городе - окрестные дворяне, съехавшиеся из своих усадеб, купцы не только из соседних городов, но и со всей Волги, закупавшие оптовые партии товара для своих лавок, офицеры-артиллеристы (за городом, в летних лагерях временно прохлаждалась какая-то батарея).
Пожаловали на ярмарку и шулера, и карманники, и какие-то подозрительные барышники. Все городские гостиницы были переполнены, пригородные трактиры тоже, обыватели на время ярмарки втридорога сдавали комнаты и углы в своих домах.
Рестораны по вечерам ломились от публики. Здесь, за столиком с выпивкой, купцы ударяли друг друга по рукам, и под честное купеческое слово заключались многотысячные торговые сделки.
Владелец лучших городских ресторанов и гостиниц "Гран-Паризьен" и "Прибрежной" городской голова Бычков сбивался с ног, стараясь за всем уследить и всем угодить. Он почти не спал - некогда было, но барыши за дни ярмарки собирал баснословные…
Антрепренер местной труппы подготовил в своем театре к ярмарке две премьеры и дал бенефисы лучших артистов. Особым успехом почему-то пользовалась историческая пьеса о наполеоновских временах, шедшая с неизменным аншлагом. Заезжие купцы являлись на спектакли с ворохом роз, которыми засыпали молодых актрис.
На пустыре за пристанью разбил шатер цирк-шапито, пользующийся не меньшим вниманием публики, чем театр. Развешанные по городу цирковые афиши гласили:
Цирк господина Арнольди.
Спешите видеть! Большое гимнастическое и акробатическое представление.
Дрессированные звери, хищники и собаки.
Разные удивительные и увеселительные фокусы господина Альфонса Фуше, произведенные при помощи Белой Магии, а также проворства и ловкости рук.
Кавказская джигитовка господина Измаил-бека.
Человек без костей, или Джон Каучук.
Танцы на канате под куполом в исполнении несравненной мисс Бетси.
Борьба по римско-французским правилам.
Пантомима и комические куплеты.
Весь вечер на манеже клоуны Роберт и Андреас.
Лучшие места - 1 рубль. Прочие места от 50 до 20 копеек. Вход на галерею - 10 копеек.
За неимением свободных номеров в гостиницах все артисты: акробаты, жонглеры, наездники, клоуны, борцы, фокусник, дрессировщик хищников и дрессировщица собачек - жили тут же, возле цирка в своих возках, фургончиках и кибитках, варили на кострах еду, сушили на растянутых веревках выстиранную в реке одежду. Пустырь стал сильно смахивать на стоянку цыганского табора.
Впрочем, и табор появился в городе, поставив шатры за дальней окраиной, на лесной опушке. С утра пестрая толпа цыганок с цыганятами моталась по ярмарке, гадала, попрошайничала, подворовывала что плохо лежит…
Энергичные цыганки плясали перед купцами, тряся монистами и шалями и создавая конкуренцию оседлому цыганскому хору, постоянно выступавшему в ресторанах Бычкова. Мужчины-цыгане крутились возле лошадников и тоже что-то продавали и покупали…
В передвижном паноптикуме, прибывшем на ярмарку, можно было полюбоваться восковыми фигурами. Это развлечение потрясало воображение неизбалованных демьяновцев… Клеопатра прижимала к груди черную змею. Огромная горилла уносила в джунгли, сооруженные из крашеных стружек, бесчувственную златокудрую девушку. Русалка с зеленым хвостом и лиловыми глазами сидела в цинковой ванне, наполненной мутноватой водой. Иван Грозный с перекошенным лицом опирался на окровавленный посох. У ног самодержца комфортно разлегся на потертом ковре убиенный сын, раскинув восковые руки.
Длинная очередь струилась на солнцепеке к кассам паноптикума, чтобы подивиться на столь эффектное и познавательное зрелище.
Неподалеку от паноптикума были установлены еще и качели, на которых за пятачок почтеннейшую публику "поднимают выше всех домов". Барышням при катании часто делалось дурно.
Город бурлил. На улицах было как никогда многолюдно и празднично. Василий все время просил у хозяина денег на выгодные ярмарочные покупки. То необходимо было обзавестись новой бочкой для квашения капусты, то купить молочных кринок, то весового чая лучших редкостных сортов, то казанок для каши.
Дмитрий подозревал, что бесконечные походы на ярмарку Васька предпринимает ради катания на карусели и качелях своей приятельницы горничной Дуси, а также приобретения ей в подарок пряников, фиников, полушалков и бус, но не мог осуждать молодого парня за такие невинные забавы.
Колычеву, сидевшему за бумагами в своем служебном кабинете, тоже хотелось послать к черту дела и потолкаться в нарядной ярмарочной толпе, покупая какие-нибудь забавные пустяки. Но весь город знает, что господин следователь ведет дело об убийстве, и обыватели, обнаружив слугу закона в торговых рядах, в цирке или в тире, будут недоумевать.
А посещение цирка казалось Дмитрию особенно заманчивым. Он с детства любил это зрелище и сейчас жаждал воскресить то чувство счастья и мальчишеского восторга, которое всегда вызывали в нем цирк, сильные, ловкие, красивые люди в потертых трико, расшитых блестками и мишурой, трогательные в своей нелепости клоуны, запах влажных опилок, рассыпанных по манежу…
"Служба службой, но, пожалуй, побывать на цирковом представлении не грех, - думал Дмитрий. - Завтра же вечером пойду в цирк, судебный следователь тоже человек…"
Но познакомиться с циркачами Колычеву довелось задолго до вечернего представления…
Василий, отправившийся с утра на рынок за покупками, вернулся обратно очень быстро, запыхавшийся и с пустой корзиной.
- Дмитрий Степанович! Собирайтесь скорее, цирковые мертвую бабу на пустыре нашли. Что делается - ужасти просто! Господин пристав с унтером и городовыми уже туда в экипаже поскакали и вас поскорее звать велели для осмотра тела и для этого, как его… Вот леший! Из головы выскочило… Ах, да - для протокола!
Дмитрий, собиравшийся завтракать, в сердцах швырнул на стол кусок калача с маслом.
Калач, перевернувшись в воздухе, шлепнулся, конечно же, маслом вниз, на скатерть. Василий, увидев такое безобразие, только крякнул, но тревожить барина замечанием не посмел. Убийство - дело серьезное.
Глава 5
Ранним утром юная цирковая канатоходка мисс Бетси вышла из фургончика, чтобы вынести ведро с помоями. Помои циркачи относили подальше от своего временного жилища, дабы не приманивать мух, которых и так немало вилось возле клеток с животными.
Придерживая полы халатика и подставляя лицо утреннему солнышку, мисс Бетси шла через пустырь к дальней канаве, тянувшейся вдоль глухих заборов городских садов. Вскоре несколько циркачей, сидевших у костра, услышали страшный крик девушки.
В ярмарочные дни с молодыми артистками могло случиться всякое, поэтому мужчины - конюх, атлет-гиревик и укротитель - сразу кинулись в ту сторону, куда ушла Бетси.
Испуганная мисс, не переставая кричать, стояла над канавой, уронив ведро и нервно комкая шелк халатика на груди. Глаза Бетси неотрывно смотрели в канаву. Там лежала залитая кровью мертвая девушка. Волосы ее пропитались грязной водой, на лице были брызги, а широко раскрытые серые глаза неподвижно смотрели в небо.
После непродолжительного совещания циркачей, на котором женщины плакали, а мужчины кричали друг на друга, было решено известить о случившемся полицию.
Нельзя сказать, что такое решение далось циркачам легко. Большинство артистов опасались, что их же в убийстве и обвинят, для местных властей это наверняка окажется самым простым решением. Положение к тому же осложнялось тем, что среди труппы было несколько беспаспортных, и привлекать к себе внимание городской полиции циркачам очень не хотелось.
Но выхода все равно не было - спрятать тело убитой девицы или молчать о страшной находке было еще хуже.
Мастер джигитовки Измаил-бек вскочил на неоседланную лошадь (наездник-виртуоз, он мог легко обойтись без такой мелочи, как седло) и помчался в город за помощью. Вскоре он вернулся с представителями власти. За вороной лошадью джигита тряслась извозчичья пролетка, битком набитая полицейскими во главе с приставом.
Чуть позже прибежал красивый молодой человек в белой рубашке, перепоясанной кавказским ремешком. Под мышкой у него был форменный китель судебного ведомства, а в руке саквояж, из которого жестом фокусника красавец извлек складной жесткий аршин, лупу, блокнот с карандашом и множество других мелочей.