- Прикосновение короля может вылечить меня, вот что я скажу. Нужно встать на пути короля, чтобы он прикоснулся к тебе. Но сделать это не так-то легко… Кстати, я слышал, что, когда ты бился на ринге, сам король был твоим поклонником.
- До меня тоже не раз доходили эти лестные слухи, но я не видел никаких доказательств тому.
- А ты искал доказательства?
- По правде сказать, не искал.
- Может, поискал бы, а?
- А какая разница-то? - спросил я.
- Прикосновение короля, Уивер. Это моя цена. Если хочешь, чтобы мои ребята пошумели у Крейвен-Хауса, поклянись: ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы я получил прикосновение короля. - Он сделал большой глоток пива. - Плюс пять фунтов и четыре шиллинга, о которых ты говорил.
В этом разговоре мы ходили кругами.
- К сожалению, ты ошибаешься, - сказал я, - если думаешь, что у меня есть нужные тебе связи. Ты забыл, какие неприятности я себе нажил во время последних выборов. У меня уйма политических врагов.
- Но у нас всего две политические партии, значит, если человек наживает врагов, он одновременно приобретает друзей. Закон природы, скажу я тебе, или что-то в этом роде.
Трудно сказать, чем бы закончился наш разговор, если бы его не прервал неожиданный шум - гневные возгласы, шум перевернутых стульев, глухой стук оловянных кубков друг о друга. Мы с Хейлом одновременно обернулись и увидели двух мужчин, стоящих друг против друга с красными от гнева лицами. Я узнал одного из них, невысокого крепыша со смешными кустистыми бровями, - он был ткачом из компании Диваута. Второго мужчину, который был выше ростом и такой же крепкий, я не знал. Судя по выражению лица Диваута, он был для него тоже незнакомцем.
Диваут Хейл с трудом выбрался из-за стола и направился к ним со всей поспешностью, на которую было способно его немощное и неловкое тело.
- Эй, что там такое? - решительно спросил он. - В чем дело, Фезерс?
Фезерс, тот, что был ниже ростом, отвечал Хейлу, не сводя глаз со своего противника:
- Этот мерзавец оскорбил всех нас, у которых родители приехали из Франции. Сказал, что мы паписты.
- Ничего подобного я не говорил, - сказал тот, что был выше ростом. - Думаю, этот парень пьян.
- Уверен, что это просто недоразумение,:- сказал Диваут Хейл. - Мы не можем допустить здесь никаких неприятностей. Поэтому, что вы скажете, ребята, если я куплю вам обоим по кружке пива и мы забудем разногласия?
Тот, кого Хейл назвал Фезерсом, сделал глубокий вдох, будто готовился успокоиться. Лучше бы он готовился к чему-нибудь другому, так как его противник неожиданно нанес ему удар прямо в рот. Брызнула кровь, и Фезерс упал. Я не сомневался, что товарищи пострадавшего не преминут поквитаться с задирой, но тут раздался свисток констебля. Вошли двое мужчин в форме и остановились на месте происшествия. Я не успел удивиться, как так вышло, что они прибыли так быстро, а они уже поднимали Фезерса.
- Парень искал неприятностей, - сказал один из констеблей.
- Это точно, - согласился второй.
- Эй, подождите! - воскликнул Хейл. - А как же другой?
Другого и след простыл.
Мистеру Хейлу с трудом удалось убедить своих товарищей-ткачей остаться в таверне, пока он сопровождает жертву несправедливости к мировому судье. Его предложение вызвало бурный спор, из которого я понял, что мой друг находился не в самых лучших отношениях с несчастным мистером Фезерсом. Он тем не менее убедил остальных, что будет отличным защитником их пострадавшего собрата и что, если они явятся к мировому судье целой толпой, мировой судья может обвинить их в запугивании. Однако он попросил меня пойти с ним, так как, по его выражению, я знал кое-что о том, как работает правосудие.
Я действительно знал кое-что о правосудии, и судя по тому, что я видел, это дело показалось мне подозрительным. Констебли явились слишком быстро, а обидчик слишком быстро исчез. Тут явно что-что затевалось.
В помещении спиталфилдсовского мирового суда Ричарда Амбреда в ночное время было тихо и малолюдно. В тускло освещенной комнате находились лишь два констебля и клерк. В камине был разведен небольшой огонь, горели свечи, но их было мало, и комната больше походила на темницу. Мистер Фезерс, зажимавший свой нос платком, который был весь пропитан кровью, с изумлением поднял глаза.
- Итак, - сказал судья Фезерсу, - констебли говорят, что вы в пьяном виде напали на своего товарища. Это правда?
- Нет, сэр, я не нападал. Он оскорбил моих родителей, а когда я возразил ему, он ударил меня без всякой причины.
- Гм. Но поскольку его здесь нет, а вы есть, проще всего свалить всю вину на него.
- Есть свидетели, сэр! - громко выкрикнул Диваут Хейл, но судья и бровью не повел.
- И насколько мне известно, - продолжал судья, - у вас нет прибыльной работы. Это так?
- Нет, и это не так, - сказал Фезерс. - Я ткач, сэр. Я тружусь с другими ткачами в Спиннерс-Ярде. Вот этот человек, сэр, мистер Диваут Хейл, работает со мной бок о бок. Он меня знал еще подмастерьем, хотя я не был его учеником.
- Проще простого, - сказал судья, - привести товарища, чтобы тот сказал в твою защиту то или иное, но это не меняет того факта, что у вас нет работы и, следовательно, вы склонны к насилию.
- Это вовсе не так, - возразил Фезерс. У него от удивления округлились глаза.
- Но вы не можете доказать обратное.
- Простите меня, ваша честь, - решительно сказал я, - но мне кажется, этот человек только что доказал вам обратное. Мы с мистером Хейлом свидетели конфликта и готовы поклясться, что мистер Фезерс был жертвой, а не наоборот. Что касается его работы, мистер Хейл готов подтвердить ее наличие клятвой. Более того, не сомневаюсь, что найдется по меньшей мере дюжина других людей, которые это также подтвердят.
- Клятва ничего не значит, когда все это ложь, - сказал судья. - За долгие годы пребывания на этой скамье я научился различать, кто передо мной стоит. Мистер Джайлз Фезерс, из своего опыта я знаю, что человека, склонного к насилию и не имеющего средств к существованию, необходимо обучить ремеслу, благодаря которому он сможет жить лучше. Поэтому я заключаю вас в работный дом на Крайствелл-стрит, где вы научитесь ткать шелк, чтобы потом найти работу. Надеюсь, мне больше не придется видеть вас перед собой в подобном положении.
- Научусь ткать шелк! - вскричал Фезерс. - Да я умею ткать шелк, я собаку съел в этом ремесле. Я им зарабатываю на жизнь.
- Уведите его отсюда, - сказал судья констеблям, - и очистите зал от этих бездельников.
Думаю, если бы Хейл был в лучшей форме, он бы дал волю своему возмущению так, что сам угодил бы за решетку, но он был не в силах оказать сопротивление констеблю. Я тоже не был настроен сражаться и последовал за ним.
- Слышал я об этих штучках, - сказал он, - но мне и в голову не приходило, что подобное может случиться с одним из моих людей.
Я кивнул, так как и сам все понял.
- Что-то вроде принудительной вербовки ткачей.
- Ну да. Крайствелл-стрит - это частная организация. Владелец работного дома платит судье, который платит констеблям за то, что те без всякой причины арестовывают людей, владеющих этим ремеслом. Потом их отправляют в работный дом, якобы обучиться ремеслу. В том-то и парадокс. Все это не что иное, как рабство. Фезерс будет три месяца на них бесплатно вкалывать, а если вздумает сопротивляться - продлят срок.
- И ничего нельзя сделать? - спросил я.
- Кое-что сделать можно. Мне надо идти, Уивер. Необходимо нанять юристов и заверить свидетельские показания. Они рассчитывают, что мы глупы и не знаем своих прав. В большинстве случаев так оно и оказывается. Но не думай, они не на тех напали. Впредь подумают, прежде чем хватать моих людей.
- Рад это слышать. Э-э, понимаю, что у тебя полно других забот, и мне не хотелось снова заводить речь…
- Ты о бунте? Не беспокойся. У меня внутри все кипит от возмущения, и хорошая встряска не помешает, чтобы как-то успокоиться. А ты достань мне короля. Поклянись сделать все, что в твоих силах. Я тебе верю.
Глава шестая
И я поклялся. На мой взгляд, это было все равно как пообещать человеку, что его лотерейный билет окажется выигрышным. Даже хуже, ведь, насколько мне было известно, в лотерее, как и в любой другой азартной игре, можно смухлевать, а вот встречу с королем не подделаешь. В любом случае мое обещание решило дело. Двумя днями позже я был вечером на овощном рынке западнее Ост-Индских складов и занимался тем, что изучал капустные кочаны, продававшиеся по дешевке. Это была капуста, которую не продали днем, так что экономный и не очень брезгливый покупатель мог купить этот овощ по вполне сходной цене, если его не смущали личинки на листьях. К вечеру похолодало, я ощупывал кочаны руками в перчатках и недовольно морщился. Одет я был лучше большинства мусорщиков, что привлекало ко мне лишнее внимание, поэтому я почувствовал облегчение, когда операция началась.
За несколько минут до того, как часы пробили восемь, я услышал испуганный женский крик и понял, что мистер Хейл и его ребята исполняют свою часть договора. Вместе с другими припозднившимися покупателями, многие из которых воспользовались суматохой и удалились, не заплатив за покупки, я побежал на Леденхолл-стрит и увидел группу из тридцати-сорока ткачей, стоявших на морозе в не по сезону легкой одежде. У некоторых в руках были факелы. Другие бросали битые кирпичи, гнилые яблоки и дохлых крыс в стены, окружающие Крейвен-Хаус. Они обрушили на эти стены всевозможную критику, обвиняя компанию в том, что она третирует простых рабочих, замышляет снизить их жалованье, распыляет их рынок и восточной роскошью портит вкус британцев. Нелестные эпитеты были также высказаны в адрес Франции, поскольку не родился еще англичанин, который знает, как устроить бунт, не упоминая эту страну.
Многие справедливо критикуют британское правосудие за его инертность и нерасторопность, однако в данном случае такая медлительность была мне на руку. Чтобы разогнать толпу ткачей, констеблю пришлось бы разбудить мирового судью, обладающего достаточной храбростью, чтобы предстать перед ними и зачитать соответствующие статьи закона об охране общественного спокойствия и порядка. При таком раскладе у бунтующих был в запасе час до того, как будут призваны войска. Горькая ирония заключалась в том, что для прекращения насилия применялась сила. Такая система действовала безотказно долгие годы, да и нынешний опыт говорил о том, что достаточно выстрелить из мушкетов в одного или двух зачинщиков бунта, как остальные разбегутся кто куда.
Диваут Хейл заверил меня, что его ткачи продолжат шуметь до тех пор, пока им не будет грозить опасность. Словом, они не собираются из-за меня лезть под пули, но будут бросаться дохлыми грызунами до тех пор, пока это можно делать безопасно.
Это самое большее, на что они могли пойти по моей просьбе, а значит, я должен был проникнуть на территорию, взять то, что требовалось Коббу, и выйти прежде, чем солдаты разгонят бунтовщиков. Поэтому я поспешил свернуть на Лайм-стрит, миновав ткачей с их горящими факелами и вдохнув острый запах трудового пота, исходящий от их одежды. Здесь было совершенно темно, и поскольку все прохожие бросились смотреть на беспорядки, а охранники наверняка готовились к штурму ворот, я надеялся перелезть через стену относительно благополучно. Если бы меня обнаружили, я бы сказал, что за мной гнался разъяренный бунтовщик, видимо полагавший, что я имею отношение к компании, и раз, мол, именно "ост-индцы" оказались источником моих неприятностей, я рассчитывал на их помощь.
Поскольку мне нужно было объяснение на случай поимки, я не мог с собой взять никаких захватов, так как было бы странно обнаружить подобные приспособления у невинного прохожего. Итак, я перелез через стену без всяких замысловатых приспособлений, примитивным способом, который был в ходу у мальчишек и грабителей. Это оказалось довольно легко, в основном благодаря тому, что улица была пуста, поскольку все прохожие устремились на Леденхолл - посмотреть на беспорядки. Осматривая стену в дневное время, я обнаружил множество расщелин и трещин, послуживших отличной опорой для ног. Более всего мне мешал карабкаться тяжеленный мешок, набитый недовольно копошащейся живностью.
Несмотря на это, мне удалось взобраться на внешнюю стену, перехватив мешок из рук в зубы. На несколько секунд я замер, прижавшись к стене и осматриваясь по сторонам. Большинство охранников, как я и думал, оставили свои посты и были заняты тем, что выкрикивали ругательства в адрес ткачей, а те, в свою очередь, бросались в них падалью. Помимо криков, до меня доносился лязг металла, и я понял, что бунтовщики бьют в самодельные, из чего под руку попало, барабаны. Вот молодцы, ибо чем больше шуму и неразберихи, тем больше вероятности, что я смогу войти и выйти незаметно.
Спуститься со стены было труднее, чем на нее взобраться, но в двадцати футах южнее и ближе к складам я увидел небольшой холмик, где расстояние от верха стены до земли было в половину моего роста. По-змеиному я пополз к этому месту, чтобы спрыгнуть.
И тут меня заметили собаки. Пять или около того мастифов с драконьими головами бросились вперед, оглушительно лая. Когда они подбежали, я вынул из тяжелого мешка одного из кроликов, которых приобрел днем на рынке. И - сбросил его на землю. Кролик замер, соображая, где он находится, но, завидев собак, бросился наутек. Преимущество было на стороне кролика - в мешке он согрелся, а собаки явно замерзли на ночном морозе. Три пса погнались за добычей, поэтому пришлось сбросить второго кролика, за которым помчались оставшиеся два. Третьего кролика я приберег на будущее, когда стану уходить.
Затем я спрыгнул на мягкую землю, умело приземлившись на четвереньки. Я продолжал передвигаться на четвереньках, пока не проскользнул в проулок между складами и самим Крейвен-Хаусом. Теперь моя задача усложнялась, так как здание освещалось. Хоть я был одет как джентльмен и моя внешность не могла вызвать подозрений, я беспокоился, что клерки в здании обратят внимание на незнакомого человека. Мне только оставалось надеяться, что большая часть их уже разошлась по домам, а те, которые задержались на службе, что, как меня уверяли, было обычным делом, наблюдают за беспорядками с одинаковой долей любопытства и тревоги.
Я прокрался через сад, держась по возможности в тени, и открыл заднюю дверь, думая, что окажусь в кухне. Но меня подстерегали две неожиданности. Во-первых, помещение, в которое я попал, оказалось не кухней, а большим залом для собраний, человек на шестьдесят, а то и семьдесят, при условии, что все они будут стоять прямо и среди них не будет особо тучных. Вероятно, здесь проводилась продажа и обмен акций, а также аукционы, на которых большие партии ост-индских товаров продавались узкому кругу очень состоятельных людей. В это время суток зал был, естественно, пуст, чему я обрадовался.
Менее приятной неожиданностью было то, что к дверям оказался приделан колокольчик, звонивший, когда кто-нибудь входил.
Я бросился в дальний угол зала, спрятавшись между двумя книжными шкафами, рассчитывая, что, если кто-нибудь войдет даже со свечой, меня там будет не видно. Однако никто не появился, из чего я заключил: звон колокольчика - не достаточный повод, чтобы сюда ринулись слуги с факелами в руках. Мне бы хотелось также заключить, что в доме нет никого, кто мог бы услышать звон колокольчика, но к такому выводу мешал прийти скрип половиц у меня над головой.
Я снял верхнюю одежду, положил на пол мешок с кроликом, удостоверившись, что он туго завязан, и приготовился направиться вглубь здания. Мистер Кобб объяснил мне, как найти нужный кабинет. Он сказал, что кабинет находится на втором этаже в юго-восточной части здания. Больше он ничего не знал, и я сам должен был найти лестницу. Я прошел через зал к закрытой двери. Через щели не было видно света - хороший знак. Я нажал на ручку, обнаружил, что дверь не заперта, и быстро ее открыл. Если понадобится, я был готов сыграть роль человека, который пришел в Крейвен-Хаус по делу, а не вести себя как вор-домушник, которым я сейчас, по сути, и был.
В противоположной стене я увидел другую дверь. Она тоже была не заперта, и через нее тоже не проникал свет. Я смело открыл дверь и оказался в коридоре. Это было то, что нужно. Хоть я несколько потерял ориентацию, мне казалось, я знал, где находится главный вход в здание, - там, по моим расчетам, должна быть лестница. Я был в середине коридора, когда увидел свет. Он ослепил меня, но через несколько секунд я увидел, что ко мне приближается молодая женщина со свечой. Даже в темноте я понял, что она прехорошенькая. У нее были темные волосы, лишь отчасти скрытые капором, и большие спокойные глаза темного цвета - какого именно, я не разглядел. И хотя у меня в данное время была уйма неотложных дел, я все же не мог не отметить ее женственную фигуру, угадывающуюся под простым платьем.
- Ах, вот вы где, - сказала она. - Я решила, что из-за этих проклятых волнений вы не сможете войти, но, видимо, вы умнее, чем мне говорили.
Я уже хотел спросить, не Кобб ли ее послал, но придержал язык. Если бы в Крейвен-Хаусе у Кобба уже имелся свой человек с полной свободой действий, ему не был бы нужен я. Нет, тут было что-то другое.
- Интересно, кто это вам говорил, что я не умен?
Я увидел в полутьме, как у нее округлились глаза.
- Простите, сэр, я приняла вас за кого-то другого.
Не могу ручаться, но мне показалось, что она еще и покраснела. Видно, ей было очень неловко из-за допущенной ошибки.
Я приготовился сделать еще одно легкомысленное замечание, но вовремя осекся. Нужно, чтобы она приняла меня за клерка Ост-Индской компании, и я должен вести себя сообразно этому, а не как мужчина, увидевший красивую молодую женщину.
- Мне нет никакого дела до ваших ошибок, - сказал я и поспешил дальше с сердитым видом, что, как я полагал, было типичным для служащих Крейвен-Хауса.
- Сэр! - окрикнула она меня. - Одну минуту, сэр.
У меня не было иного выхода, как остановиться. Если бы я убежал, она бы сразу догадалась, что это кто-то чужой. Если бы на ее месте был мужчина, я, недолго думая, врезал бы ему, и он не смог бы мне больше мешать. Но у меня была слишком деликатная натура, чтобы ударить столь хрупкое существо, поэтому я обернулся и посмотрел на нее сердито, как усталый клерк, который должен сделать три срочных дела одновременно.
- Что такое?
Она протягивала свечу. Я не сомневался, что она хочет рассмотреть мое лицо, но потом сообразил: я думаю как человек, которому есть что скрывать, а она, вероятнее всего, думает как служанка.