Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский 10 стр.


- Херр Демидофф, вы раньше знали этого Бронштейна?

- Нет.

- Понимаете, вам просто не повезло, - задушевно улыбнулся полицейский. - Тут просто фатальное невезение. Сначала официант увидел, как вы садились в экипаж. А потом пошёл в отель "Французский", где дочка у него работает горничной. Там он снова увидел вас и фрау Демидофф. А утром ему сказали, что херр Бронштейн умер.

- Вот видите, я так и подумал.

- Почему вы так подумали? - быстро спросил инспектор, наклонившись и глядя прямо в глаза.

- Ну, раз вы стали спрашивать, значит, не просто так.

- А-а, - слегка разочарованно протянул тот.

"Ох, и нелегко тебе со мной придётся, - подумал Стас. - Это ты думаешь, что я коммерсант. И все твои ужимки и прыжки на среднего буржуа рассчитаны. Видывали мы карликов и покрупнее".

Ему вдруг неожиданно стало весело, хотя, в глубине души понимал - скорее всего, не отпустят. Он бы ещё задумался, а у этих парней "Ordnung ist Ordnung".

- Значит, вы категорически отрицаете свою причастность к смерти херра Бронштейна?

"Ага, вот сейчас упаду на колени и во всём покаюсь."

- Конечно, - ответил он. - При чём тут я? Простите, я уже начинаю думать, что кто-то из моих конкурентов заплатил, чтобы меня нейтрализовать.

- Это следует понимать как оскорбление на службе? - вкрадчиво спросил херр Лейсле.

- Простите, я имею в виду не вас. Покупают обычно не рядовых инспекторов, а высших чиновников. Я совершенно не хочу вас обидеть, херр Лейсле. Но не удивлюсь, если вы имеете приказ сунуть меня в камеру к самым злобным уголовникам.

Опа! А взгляд инспектора, определённо, вильнул! На какой-то миг, но Стас заметил. А вот это уже плохо. Не просто хреново, а архихреново, как любил выражаться "вождь мирового пролетариата". Ну, что ж, кто предупреждён, тот вооружён.

Видимо, Лемке нажал под столом кнопку, потому что двери за спиной открылись. Обернувшись, Стас увидел высокого полицая.

- Подпишите вот тут, херр Демидофф. Это постановление о вашем задержании.

- А если я не читаю по-немецки? - сощурился он.

Херр Лемке вздохнул.

- Херр Демидофф, здесь именно то, что я сказал. И, поверьте мне, не в ваших интересах добиваться того, чтобы меня кто-нибудь заменил.

"А ведь не врёт, - с удивлением подумалось Стасу. - Галину тоже, наверняка, закроют, ну, да ничего, шесть лет в доме терпимости тоже кое-что значат".

- Задержанного в девятую камеру, - распорядился инспектор.

- Прошу прощения, господин инспектор, но господин Ланц.

Это полицай сказал очень тихо, но слух у Стаса был превосходный.

- А мне плевать, - спокойно сказал херр Лемке. - Пусть занимается своими делами и не лезет в мои. Здесь распоряжаюсь я! Поместите его в девятую камеру, я сказал.

- Яволь, херр Лемке.

- Вот, то-то.

Глава 11. "Солнце всходит и заходит…"

"Похоже, что не ошибся я, - размышлял Стас, шагая впереди конвойного с заложенными за спину руками. - Была у него насчёт меня "вказивка", была, но инспектор "встал в позу". То ли этого господина Ланца шибко не любит, то ли просто ему "поперёк морды", когда в его дела вмешиваются. И кто же нас "слил", вот что интересно. Это ведь кто-то из своих, однозначно. Паршиво".

- Стоять! - скомандовал полицай. - Повернуться лицом к стене!

"Вот, интересно. Века проходят, а в тюрьмах ни фига не меняется. Порядок как был, так и остался".

Дважды щёлкнул ключ, стукнул отодвигаемый засов, тяжёлая дверь распахнулась почти бесшумно.

- Входите, херр Демидофф.

Стас послушно шагнул через порог. За спиной стукнула дверь, провернулся ключ, и семь пар глаз изучающе уставились на него.

- Guten Tag, - поздоровался Стас.

Было бы преувеличением сказать, что внутри он был так же невозмутим, как и внешне. Опер, естественно, немало знал о блатной жизни, но всё это было пока - чистая теория. К тому же, времена другие. Николая Леонова Стас, конечно, читал, но беллетристика - не та вещь, на которую можно делать ставку.

- Немец? - равнодушно поинтересовался сидящий за столом пожилой мужик, одетый в хорошо пошитый костюм-тройку, но без сорочки.

- Русский, - ответил Стас.

- С чем в дом вошёл?

- В смысле? - не сразу понял опер. - А-а, убийство шьют невинному.

- А ты не при делах?

Тяжёлый у него взгляд, у этого уркагана. Видимо, смотрящий. Или как они тогда назывались, паханы?

- Не знаю я этих дел, - мотнул головой Стас.

- Правильно, - одобрительно кивнул урка. - Не колись, фраерок. Перекрестись, коли православный.

Стас перекрестился.

- По тюряге прошлое не тащишь?

- Нет. Первый раз.

- Стрёма никакого за душой не имеешь?

- Нет.

- Метёшь не в масть, но разговор не фраерский. Ты где нахватался, если срок не мотал?

- Так, я же сибиряк. Каторжанский край, с малолетства постигали.

- Ладно, коли так, присаживайся. Вон твой шконарь.

Уж про что доброе, а про зоновские и тюремные порядки Стас был наслышан. И знал, что новичку расслабляться не следует. Тут система проверки веками отработана, иные спецслужбы позавидовали бы. Если бы знали.

Вот, поспрошали, указали место. Вроде, всё, можно расслабиться. Ан, не тут-то было. На самом деле всё только начинается. Камерные "испытки" построены по принципу психологического "маятника", расшатывания психики, дёргания её туда-сюда. Все, вроде, спокойны, и вдруг слово, два, и конфликтная ситуация. Он снова нервы в кулак, зубы наружу. Так, можно его пока оставить. Но, едва вновь прибывший успокоился, всё начинается снова. Пока главный арбитр - пахан, не сказал - ша! Проверка закончена, испытуемый выдержал экзамен. Или не выдержал, и тогда - "добро пожаловать под шконку". Или к параше, тут уж, как повезёт.

Всё это Стас знал, конечно. Но, как уже говорилось, теоретически. Теперь ему предстояло это познать на практике. Потому, когда к нему подсели двое хмурых мужиков, удивления у него это не вызвало - всё идёт согласно протоколу.

- Чё, фраерок, в стирки перекинемся? - спросил худощавый блондин в чёрной косоворотке.

- Поставить есть что, - ухмыльнулся второй, патлатый, как семинарист. - Вон, костюмчик какой. Барин, небось.

- Не могу, - серьёзно ответил Стас. - Матушка не велела.

Урки переглянулись.

- Матушка, конечно, дело святое, - хмыкнул первый. - Да не весь же век мамкиным умом жить. Если костюмчика жаль, давай на просто так сыграем.

"Ну, надо же, - удивился про себя опер. - Столько лет прошло, а примочки зоновские не стареют".

Знал он, в чём тут фокус. Новички на эту шутку покупаются пачками. Думая, что ничем не рискуют, они и не подозревают, что играть на "просто так" - это играть на собственную задницу. И, поскольку выиграть у камерных "катал" невозможно, исход очевиден для всех, кроме него.

- На просто так, тем более, не играю.

- А чё так? Поди, уже проиграл? - с ехидной ухмылкой подколол блондин.

А вот этого спускать нельзя. Опер встал со шконки и молча врезал "шутнику" в челюсть. Не ожидавший этого блондин рухнул на пол, как подкошенный. Стас резко развернулся ко второму, но самую малость опоздал. В глазах вспыхнул сноп искр, камера крутанулась перед глазами, и он повалился рядом с мычащим блондином. Рефлексы - великое дело. Уже на границе гаснущего сознания Стас успел сгруппироваться. Почувствовав пинок по коленям, закрывающим живот, он распрямился, словно сжатая пружина, и выбросил ноги навстречу. Под пятками что-то мерзко хрустнуло и патлатый с воем завалился набок.

В глазах всё ещё плавал красноватый туман, но Стас держался усилием воли, понимая, что свалиться сейчас в обморок - роскошь не по карману. Свалишься - добьют в два счёта, если не хуже того. Однако, больше желающих не было. На него со всех сторон смотрели - кто безразлично, кто с довольной улыбкой, но ни один из сидельцев не попытался вмешаться.

- Силён махаться, Чалдон, - усмехнулся сидящий за столом урка. - Бурсака срубить, это ж суметь надо. Присаживайся к столу, поговорим.

Стас тяжело плюхнулся на лавку.

- Ты, я смотрю, на расправу скор, обид не спускаешь. Это правильно. Себя здесь сразу ставить надо. Ты думаешь, мы тут сидим?

- А что же ещё? - удивился опер.

- Мы тут жизнь свою живём. А жизнь не тетрадка, листок не вырвешь, и заново не перепишешь. Понял?

- Понял.

- Ты, я смотрю, духовитый. Держись за меня, не пропадёшь. Зовут меня Барон, слыхал?

- Не приходилось.

- Ну, да, откуда тебе? Фраер чистой воды, как слеза, взяли от сохи на время, - ухмыльнулся Барон. - Ничего, обтешешься.

Он наклонился вперёд.

- По киче мулька прошла, что залетел мазёвый лох по мокрухе.

- Почему именно лох? - насторожился Стас, понимающий это слово в контексте "лихих девяностых".

- Ну, ты же не блатной, нашими дорожками не ходил, - пояснил Барон. - Но, как я погляжу, ты вполне на честного фраера канаешь.

- Ну, спасибо тебе на добром слове.

- Не на чем, - осклабился уркан. - Все люди - братья, а есть такие братья, что как сёстры.

"Угу, - хмыкнул про себя Стас. - Вот это уже до боли знакомо. Сейчас в душу потрахается немного, а потом свой интерес прогонять начнёт. Послушаем, конечно. Может, тут и мой интерес есть?"

Незадачливые картёжники, потихоньку приходя в себя, оценили перемену в диспозиции правильно. И "под сурдинку" расползлись по нарам, не привлекая к себе внимания.

А Барон, меж тем, разливался соловьём, толкуя оперу про то, какие суки эти легавые, про то, что верить им ни на грош нельзя. А доверять можно только честным ворам, но, и то, не всем, а с оглядкой.

"Нет, он меня, точно, за полного лоха держит. Видать, просто в "хате" серьёзных жуликов нет, вот он и дует мне в уши этот сквозняк".

- Сидишь, слушаешь, а сам думаешь - и чего мне этот фармазон фуфло в ухо пихает? - неожиданно прервав повествование, вдруг спросил Барон, цепко глядя на собеседника.

- Ну, сам-то как думаешь? - вопросом на вопрос ответил Стас. - Я, конечно, по тюрьмам не скитался. Но, ты уж прости, я этих разговоров ещё в детстве наслушался - во!

Он чиркнул себя ребром ладони по горлу.

- Я вижу, что ты ко мне серьёзный разговор имеешь, но с кондачка не лезешь, потому что осторожный.

- Жизнь обучила, - хмыкнул Барон.

- Меня тоже, - веско сказал опер. - Я послушать - всегда пожалуйста. Особенно, если там и мой интерес сбоку прилеплен. А про веру. Богу я верю, а людям, ты уж прости, не очень. А вот там, где есть взаимная выгода, можно разные дела делать.

- Складно лепишь, - прокомментировал урка. - Прям, как доктор по-латыни. Но прав ты тут, ничего не скажу. Лады, Чалдон, живи спокойно. Я пока подумаю, мозгой пораскину - есть мне резон с тобой дело иметь или дешевле подальше от тебя держаться. Всё, базар окончен, разбег по мастям, - пошутил он.

И, поднявшись из-за стола, упал на свою шконку, надвинул на глаза модное клетчатое кепи и засопел. Стас лёг на своё место, уверенный, что не заснёт ни за что. Однако, сам не заметил, как отключился - усталость и нервное напряжение взяли своё.

Дни тянулись за днями. В серой камерной жизни Стас освоился быстро. Остальные жители "хаты" быстро уяснили, что трогать его себе дороже. Тем более, что пахан к новенькому благоволил. Кормили однообразно, но сытно - 300 г черного хлеба на день, по 20 г жиров и повидла, две чашки эрзац-кофе. В обед литр мучной похлебки. Передач и свиданий не было. Как пояснил оперу Шульц, сидевший под следствием за ограбление почты, в Investigatory insulator (как понял Стас - что-то типа СИЗО) подследственным не разрешены контакты с внешним миром.

"Разумно, конечно, - подумал Стас. - Но меня лично это не очень радует".

Впервые в жизни он оказался в роли зека и сам удивился - как быстро он в этой атмосфере освоился. То и дело он ловил себя на том, что отношение к полиции у него поменялось. Не то, чтобы он её возненавидел - слишком много лет он провёл в шкуре опера. Но не было у него уже такого чувства правоты, как раньше. Стас начал видеть в законе те моменты, которые совершенно не вызвались необходимостью. Система, мало того, что была безразлична к людям, которые сидели в её стенах. Она была равнодушна и сама к себе, продолжая тупо и целеустремлённо делать то, что не приносит никакой пользы Закону.

Уже почти месяц, как он был оторван от мира. Единственной отдушиной, как ни странно, было общение с Бароном. Урка оказался личностью интересной и далеко не ординарной. Он много повидал в жизни, многое знал, перечитал кучу книг. А, поскольку ум от природы имел острый, всё прочитанное, не страдая излишним преклонением к авторитетам, сверял со своими жизненными установками, отбрасывая то, с чем был не согласен, и приводя в соответствие со своим пониманием мира то, что понравилось. В итоге в голове у него получалась такая каша из Конфуция, Ницше, Бердяева и воровского закона, что Стас порой только диву давался.

- Ты пойми, - втолковывал ему Барон. - Ведь не просто так принято - заходит лох в хату, его сразу шнырить начинают. И опустят, если, в натуре, лох. Это всё имеет глубокий смысл, неведомый для непосвящённого.

- Загнул, - покрутил головой опер. - Да одурели от долгого сидения, вот и куражатся над кем ни попадя.

- Э-э, не скажи. Ницше как сказал? Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее. Вот ему народ и даёт случай показать - тварь он дрожащая или право имеет?

- Ну, вот, и Достоевского приплёл, - хохотал Стас. - Ты ещё Конфуция под воровской закон подведи.

- Конфуция? Да, за милый мой! Его как-то спросили: Правда ли, что за зло надо платить добром? И он спросил в ответ: А чем же тогда платить за добро? За зло нужно платить по справедливости. Вот мы, воры, так и живём - око за око, зуб за зуб. А ты говоришь!

- Силён! Ничем тебя не проймёшь!

- А то! - хитро подмигнул Барон.

Загремели "кормушки", предваряя привычную процедуру обеда. По случаю воскресенья в мисках желтел отварной картофель. Барон, как обычно, пошептался с раздатчиком, взял свою порцию и уселся за стол рядом со Стасом.

- Теперь слушай сюда, Чалдон, - тихо сказал он. - Инспектор твой в больнице лежит - маслинку словил где-то, а делом твоим теперь Шульц занимается. Насквозь поганый легаш, это я тебе говорю. Значит, не сегодня-завтра тебя дёрнут. Запомни - ничему не верь. Иначе пропадёшь ни за понюх. Но и не дерзи зря, ты мне живой нужен. Вернёшься, тогда и поговорим.

- Понял, - негромко ответил Стас.

"Маслинку, значит? Вот это хреново. Такие вещи могут означать только одно - взялись за него всерьёз и не с просто так. Вот и думай, служба его тут замешана, алмазы или что-то третье? Кстати, вполне может быть, что причина не одна".

Словно отвечая на его мысли, в замке повернулся ключ, и на пороге возник надзиратель Хайош.

- Херр Демидофф, прошу вас выйти.

Стас поднялся и вышел из камеры, по дороге обменявшись с Бароном понимающими взглядами. В комнате для допросов его встретил ослепительной улыбкой высокий мужчина лет тридцати пяти.

- Здравствуйте, господин Демидов.

По-русски он говорил с лёгким акцентом. И до тошноты правильно выговаривал каждое слово.

- Здравствуйте, - отозвался Стас. - Чем порадуете?

- Ничем порадовать вас не могу. Присаживайтесь, поговорим, может быть, вы сами себя сможете порадовать.

- Вот как? - удивился он, присаживаясь на привинченный к полу табурет. - Я начинаю чувствовать себя всемогущим.

Честно говоря, он не удивился бы, если бы увидел какого-нибудь сорокалетнего гнуса, у которого на жёлтом лице прописаны язва желудка и ранняя импотенция. Но, когда такую характеристику, какой наградил его Барон, положить на красавца с гусарской внешностью, становится неуютно. Ещё и глаза, такие добрые и сочувствующие, что хочется влепить между ними пулю. Не должно быть таких глаз у полицейского инспектора. Если, тем не менее, они есть, значит, мы имеем дело с редкой гадиной.

Шульц молчал, не прерывая размышления "господина Демидова". Видно было, что он, пользуясь затянувшейся паузой, в свою очередь, изучает того, кто перед ним.

- Почему вы молчите? - вдруг спросил он. - Почему не жалуетесь на несправедливое задержание?

- А что толку? - хмыкнул Стас. - Можно подумать, что меня выпустят, как только я пожалуюсь.

- Всякое случается, - пожал плечами инспектор. - Я буду вас спрашивать, вы будете отвечать. Я буду точно записывать ваши ответы, а вы потом, в конце допроса, их должны подписать. Вам понятно?

- Понятно.

- Ваша фамилия?

- Демидов.

- А, может быть, Сизов? - инспектор смотрел на него с улыбкой.

- Я уже сказал вам - моя фамилия Демидов.

Стас не выдал себя ни одним движением. Честно говоря, он чего-то в этом роде ожидал. Предал кто-то из своих, теперь он знал точно.

"Сука! Найду, блин, и порву, как Тузик грелку!"

- Итак, вы не хотите быть со мной откровенны? - Шульц говорил с сожалением, почти с сочувствием.

- С какой стати? - усмехнулся Стас. - Я не на исповеди, а вы не поп. Делайте своё дело.

- Да, - согласился тот. - Я, конечно, буду делать своё дело. Но, поскольку я немец, я буду делать его аккуратно и по-порядку. Вот, возьмите и почитайте.

Он достал из кармана и протянул сложенную в несколько раз газету. Это были "СЪ-Петербургскія Вѣдомости" трёхдневной давности.

"…1 апреля 1912 года… выстреломъ в голову с пяти мѣтровъ… убит министръ внутренних дѣл Российской Империи статс-секретарь Столыпинъ Пѣтр Аркадьевич… убийца с крылся…"

Назад Дальше