– Ну, наговорился я с тобой, брат Аристарх, как полыни наелся. Хорошего-то у тебя хоть чего-нибудь осталось?
– Осталось брат, осталось. Донное течение пошло, в этом самая большая радость.
– Донное течение?
– Ну да. Самая что ни на есть донная, глубинная Россия начала дышать. Неподалеку от нас есть такой поселок Первомайск, слышал, наверное?
– Не только слышал, но и бывал. Глушь лесная.
– Ну вот, в этой глуши, верстах в пяти от поселка, уж года два живет парализованный офицер. И представь себе, был он на источнике Серафима Саровского, паралич его частично снялся, и потихоньку превратился этот капитан в проповедника. Говорит тебе это о чем-нибудь?
– Мы сами не местные. Покажите путь-дороженьку.
– Согласись, дело необычное, правда? А сейчас к нему люди потянулись. Почему? Потому, что он единственный источник духовного насыщения. Есть, конечно, и такие, которым детективов Марининой хватает. Но, оказывается, еще больше тех, кому нужно душу почистить. Это очень важный момент, Данила. Особенно для нас, если мы на сохранение своей земли надеемся.
– А что же может сказать людям парализованный офицер Советской Армии?
– Долго объяснять. Если коротко, то он умеет в душу заглянуть и человека оживить.
– Жаль, что отпуск мой короток. Я бы обязательно к нему наведался.
– Отчего же не сделать это вдвоем? Давай в следующий отпуск и сходим к нему.
– Сходим?
– Сходим, конечно. Ты же сам рассказывал, что твоя бабка на богомолье пешком ходила.
– Хорошая мысль, повторить пути предков. Сходим, Аристарх!
23. Филофей Бричкин
Филофей никак не мог добиться от музейных жителей правды о происходящем на этом свете. Чавкунов оказался мужиком крепким и ни в какую в подобные разговоры не втягивался.
– Мне еще в домовых служить как медному котелку, – говаривал он, – а с тобой, Филя, я только больше грехов наделаю. Здесь проговорюсь, там лишнего ляпну, а то, не дай Бог, и непотребные слова допущу. Вот и буду в твоем клоповнике век сидеть. Нет уж, уволь. Мне тоже в люди хочется. Вон, Фаньку позови, она тебе про советскую власть все и объяснит. Личным примером.
Про встречи с товарищем Кац Бричкин больше не помышлял, потому что с ней все было ясно. Избави Бог с привидением амуры крутить.
Поэтому выбрал Филофей объектом своих призывов Волчакова Евгения Ивановича, который служил в Окоянове сначала комсомольским вожаком, потом партийным секретарем, а в тридцать девятом сгинул на финской войне командиром роты. Отзывы о нем сохранялись неплохие. Он был из местных, самородок, не самодур какой. К людям относился по-человечески, хотя всю трудную пору коллективизации был начальством, а значит, причастен. Филофей даже предполагал, что если Волчаков избежал участия в разгроме Церкви, то может, ему грехи и простились. Бричкин стал ежедневно класть поклоны киоту, который соорудил в своем углу, и просить о явлении Волчакова. Это продолжалось долго, но в числе немногих недостатков Филофея Никитича следует упомянуть его настырность. Он принадлежал к той самой породе мужичков, о которых поэт сказал: "Втемяшится ему в башку какая блажь – колом ее оттудова не вышибешь". Допросился все-таки Филофей. Однажды вечером после молитвы в углу помещения образовалось светлое пятно, в котором можно было различить контуры Волчакова.
Волчаков недавно вернулся из мест отбытия наказания и выглядел человеком робким и осмотрительным. Если, конечно, видение можно назвать человеком.
– Я только потому прощение заслужил, что людям добра желал. Без притворства. Поэтому так и вышло. Получил свое за раскулачивание и теперь душа моя свободна. Слава Богу! К тому, конечно, добавить надо, что я никогда с верой не рвал, был тайноверующим. Тогда у нас в аппарате такие встречались. И дочку свою тайно окрестил, а потом, когда тридцать седьмой год настал и погрузились мы в каждодневный страх, тайно с супругой обвенчался. Чтобы, значит, если заберут, любовь не остывала. Вот такие дела, Филофей Никитич.
– Я у Вас главное спросить хочу, Евгений Иванович, Вы о своей судьбе не жалеете, правильное дело делали?
– Какое же правильное, если из-за него столько каяться пришлось! Тогда всенародный обман вышел. Люди хотели одного, а фактически строили другое. И я в этом участвовал.
– Я в ту пору еще мальчишкой был, не пойму, о чем Вы говорите.
– Тогда давайте вспоминать. Россия вся сплошь крестьянской была, правильно?
– Да, вокруг Окоянова множество густонаселенных пунктов числилось. Верно.
– А какую крестьянин в себе мечту нес? Чтобы у него земля была, чтобы с бедой всем миром справляться, и чтобы в Кремле справедливый правитель сидел. Вот такой крестьянин дал бы нам в достатке хлеба, родил бы новых Ломоносовых и главное – был бы опорой власти. Придет беда – сядет на голодный паек, но страну спасет. Налетит враг – возьмет оружие и врага победит. Прав я?
– Вы просто как домовой Чавкунов рассуждаете. Про двуединую Россию.
– Михаил Захарович зрит в корень, хотя идеализирует. Во все времена между властью и народом были трещины. Не зря мужички на Дон бежали, на волю. Но мы говорим о мужицкой мечте. Давайте разбираться. Землю мужику дали? Нет. Изобрели коллективную собственность. Колхозы. Мужицкой общине хоть какие-то права дали? Нет. Изобрели фиктивные сельские советы. В Кремле справедливый правитель сидел? Нет. По отношению к мужику ни один советский вождь не был справедливым. Ленин считал мужика реакционным, Сталин видел в нем материал для строек века, а послевоенные вожди, хоть и были человечнее, того, что мужик заслужил, так ему и не воздали. Он был и есть самый обделенный гражданин нашей страны. А я в этой несправедливости участвовал.
– А что Вы о будущем можете сказать?
– Будущее нам приоткрывается, это верно. Души усопших Реку Времени с высоты лучше видят. Только мы не можем об этом земным людям сообщать. В православии всегда есть несколько живущих на земле праведников, которые это будущее тоже видят. Они могут власть предержащих об этом информировать, если те, конечно, пожелают. Но на этом все. Могу лишь по-знакомству сказать, что пока вы все неправильно делаете, а могли бы делать по-другому.
– Как это понять, если будущее уже предначертано?
– Река Времени только отражает лики будущего. А Человеку дано их изменять. Начнете сегодня по другому действовать – и лик будущего изменится.
– Скажи, ради Бога, в чем главная ошибка?
– Правители ваши обезьянничают с Запада. А русский народ не обезьяна, в нем Божьей Благодати больше, чем в любом другом. Погибнете вы, если вас на обезьяний поводок посадят.
– А быть-то как же? Ведь мы всегда за нашими вождями идем. Как они скажут, так и делаем.
– Тут удивительного ничего нет. Народ сегодня безрассуден, потому что разрушена мистическая связь между ним и Господом, которая передавалась через веру. Ведь все, что общество делало до того, как его одолели демоны революции, лежало внутри самодержавно-православного созерцания. Никто не сомневался, что "царь поступает правильно", потому что его действия идут от Божьего помысла. От этого и выходила общественная стабильность. За исключением, конечно, редких народных бунтов, которые имели свою причину.
– Как же интересно Вас слушать! И что за причины имели народные войны?
– Прошу не передергивать, Филофей Никитич. То были большие разбойные бунты. А войнами их назвали советские историки. Но это натяжка.
– Так уж и так?
– Так, так. Вы же знаете, что война является продолжением политики иными средствами. Ну и какую политику вел Степан Разин до того, как поднял донских казаков на бунт? Не было такого политика. А был знаменитый ушкуйник, грабитель, которому захотелось большой власти. Кого он повел за собой? Казаков, сбежавших от господ на Дон, надышавшихся духом авантюризма. Кто к нему пристал? Крепостные, грабившее все, что под руку попадет. У разинщины вообще никаких политических целей не было. Но это было очень опасное явление для русской души. Бесовщина.
– А я думал, протест против крепостничества.
– Думать можно все, что угодно. А вот задумывались Вы над тем, почему разинщина была такой кровавой? Ведь море крови текло.
– Ну, вырвался мужик из ярма и пошел все крушить направо-налево от накопившейся ярости.
– Объяснение логичное. А теперь вообразите себя крепостным рабом помещика Засыпкина. Вот заслышали Вы о приближении разинских отрядов, схватили вилы и помчались со своим мучителем расправляться. Ворвались в дом, замахнулись вилами на помещика, а тут жена его телом закрыла. Воткнули Вы вилы в женщину, затем в подвернувшуюся их дочь и закончили тем, что умертвили малолетнего сына. Случалось такое во время бунтов?
– Случалось. Правда.
– Это не бесы мужиками владели?
– Да, безвинных тоже убивали почем зря.
– Вот о чем я и говорю. Русскому человеку огромное обязательство Господом было даровано – хранить в себе совесть перед Богом. И стоит только ему эту обязанность с себя добровольно снять, как его с особой лютостью запрягают бесы. Точно также, как при Разине или Пугачеве, они запрягли русскую душу и в семнадцатом году. И он развел зверство теперь уже в масштабе всей империи. А Вы говорите, народные войны… Так что неправильно будет представлять эти бунты как народные войны, неправильно. Крови они пролили много, это так. Но были они ограничены по времени и пространству и всерьез связь самодержавия и народа все-таки не порушили. Настоящий подрыв шел с Запада, и начался он с петровских реформ. Они сильно по народной привязанности к самодержцу ударили. Впервые за все века самодержавия среди русского люда стало ходить поверье, что царь – черт. С петровщины все началось, а уж позже дальше пошло, но Вы об этом не хуже меня знаете. В прошлом веке европейский дух не только на дворян, он и на других жителей стал распространяться. Он и революцию принес, а уж что теперь принесет, лучше не загадывать.
– Но как же без него? Ведь мы с Европой-то рядом, мы – ее часть!
– Вот именно, что часть! Только у нас и свое есть, да еще какое свое! А ваши новые вожди не хотят понимать, что русский дух с немецким не сроднится. Они ведь очень разные. Им надо отдельно существовать и при этом добрососедствовать.
24. За "джетом" пошли
У "Джета" все складывалось великолепно. Англичане окружили его заботой и работали очень конспиративно. Бояться было нечего. Личные встречи случались редко, да и то, большей частью за границей. Как член "команды Павлова", Ежик постоянно имел загранпаспорт и ему не составляло особого труда устроить себе приглашение за рубеж. Кроме того, неподалеку от дачи папика резидентура подобрала несколько тайничков, которые можно было обрабатывать в любое время года. Хочешь, под видом грибника, хочешь – лыжника, хочешь – просто гуляющего фраера. Помимо этого, в его квартире стояла специальная быстродействующая рация, работать на которой он пока только учился. В общем, все было бы хорошо, если бы не жесткая требовательность кураторов из СИС. С ними Ежик на практике осваивал непреклонную марксистскую формулу "товар-деньги-товар". Он ощущал себя втянутым в беспощадный конвейер, на котором получение платы за уже переданную информацию увязывалось с получением платы за еще не переданную информацию. Один срыв, и Вы получаете укороченный паек в следующий раз, и вам также могут сообщить об обрезании счета за прошлый раз. Кроме того, "Джет" не переставал удивляться скупердяйству англичан, заведших амбарную книгу на каждый его чих. Когда Евгений подсчитывал свои капиталы, он с разочарованием обнаруживал, что растут они очень неспешно. При таких темпах сорваться в пампасы и зажить жизнью настоящего небедного плейбоя можно будет не ранее, чем лет через пять. Эта мысль напрягала его, хотя, честно говоря, признаков опасности он не видел.
Гром грянул среди ясного неба и поверг Ежикова в натуральную панику. На беззаботном и чистеньком Успенском шоссе, где скульптуры мишек и оленей ублажают усталый взор пассажиров правительственных лимузинов, он обратил внимание на синий "жигуленок", который, кажется, мелькал позади еще на Кутузовском проспекте. "Жигули", как привязанные, следовали за ним, пристраиваясь к его скорости и маневрам. Евгений ощутил в животе неприятный холодок. Проезжая по Жуковке, он резко свернул к овощному рынку и затормозил. Его преследователь проскочил мимо и припарковался чуть дальше, у дорожного ресторана. Дрожащими руками Ежик повернул ключ зажигания, и вместо того, чтобы поехать на Николину Гору, где стояла родительская дача, на развилке свернул налево, на Перхушково и стал менять направления, уже не заботясь о том, чтобы маршрут выглядел логичным. Голубая машина позади больше не появлялась, но Евгений чувствовал наружку, потому что сзади постоянно кто-то маячил. "Тебе кажется, – уговаривал себя "Джет", – не может же этот "пазик" быть чекистским. Не машина, а хлам какой-то. И этот, который теперь на "хвосте" висит – "запорожец", от него уйти – раз плюнуть". Наконец позади никого не осталось и, проехав еще некоторое время, "Джет" начал успокаиваться. В возможность наблюдения за собой со спутника он не верил, как, впрочем, и в шапки-невидимки. Он решил, что наружка померещилась со страха и с облегчением развернул машину, чтобы ехать назад, на дачу. Однако стоило ему повернуть за крутой изгиб дороги, как он увидел, что на боковую лесную тропу неуклюже скатываются синие "Жигули", видно, не ждавшие от него такого кульбита, а "запорожец", давно пропавший из вида, снова едет ему навстречу. "Твою мать, – мелькнуло в голове Ежикова, – да это же те машины. Точно, те. Как быть?"
"Джет" добрался до дачи в полуобморочном состоянии, плохо соображая, что делает. Он бросил машину, не выключая мотора, выхватил из холодильника бутылку виски, лихорадочно выпил стакан и встал под душ, в надежде придти в себя. Страх оказался так силен, что рассудок Ежикова был не в состоянии реально оценить степень угрозы. Чекистская тень выросла до небес, заслонив собою белый свет, а неизбежность расплаты казалась делом решенным. Всю ночь "Джет" не спал, пил рюмку за рюмкой, пытаясь выдавить из души навалившийся ужас. Жизнь, еще вчера светившая полоской неба над Лондоном, сегодня превратилась в могильный мрак. Он знал, что от КГБ не уходят. "Вот и все твои приключения, Женя, – говорил он себе, – вот и все. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Быстро же ты погорел, быстро. Ничего не успел, ни всласть пожить, ни мир посмотреть, ни деньгами пошвырять… Пропал ни за грош…". По лицу его катились пьяные слезы, из горла вырывались рыдания. Ежик праздновал труса, а может быть, все было сложнее. Может быть, вместе со страхом откуда-то из пионерских глубин его отрочества выползло и угрызение совести. Выползло и посыпало соль на рану.
На следующий день "Джет" не находил себе места. Он ушел с работы, сел в машину и стал накручивать по городу виражи в попытке провериться. Точнее, Ежик превратил езду в цирковое представление, которое только чудом не закончилось несчастным случаем. Он нарушал правила движения, ехал на красный свет светофора, поворачивал в запрещенных местах и разворачивался через две сплошные полосы. Если бы за ним была наружка, то она наверняка решила бы, что водитель находится либо в алкогольном, либо в наркотическом опьянении. Но никакой слежки он за собой не увидел и немного пришел в себя. Теперь появилась возможность хоть как-то выстроить мысли. Ежиков попытался проанализировать возможные причины провала, но у него ничего не получалось. Не было ничего подозрительного в его жизни вплоть до появления этих проклятых синих "Жигулей".