– Газеты каждый день пишут: там убили, тут зарезали, здесь взорвали! Телевизор ужасы показывает. Я что, без царя в голове? Жизнь мне не дорога?!
– Хорошо, благоразумный ты наш, – Серов откинулся на спинку стула. – С кем же ты тогда дрался в бомбоубежище?
– Извините, я думал, бандит какой за мной гонится, – виновато улыбнулся мужчина. – У вас же, простите, на лбу не написано, кто вы такой. А в кутерьме, среди стрельбы, разве разберешься сразу, что к чему?
– Давай разбираться сейчас. Ты в меня стрелял! На пистолете остались отпечатки пальцев. А тебе эксперт мазал руки?
– Да.
– Так вот, разъясняю: это использовали специальный состав. Теперь экспертиза неопровержимо докажет, что у тебя на коже остались следы пороховых газов. Значит, ты стрелял! И пистолет твой! К кому пришел на склад?
– Случайно, – нагло ухмыльнулся задержанный, давя в пепельнице окурок. – И тех людей, кого ты называл, я не знаю. Можешь так и записать!
– Запишу.
Сергей открыл принесенный дежурным милиционером плотный пакет, в котором лежали вещи из карманов задержанного. Достал потрепанный паспорт, перелистал его странички, сверив фото с оригиналом. Трудно сказать, подделка или нет. Сейчас всего можно ждать, при современном уровне техники и полной продажности большинства чиновников!
Ох уж эта коррупция! К сожалению, россияне уже которое десятилетие подряд постоянно удивляют мир, не уставая чудить: то они известны как беззаветные храбрецы, готовые жертвовать жизнями, то как сумасшедшие, то как моты и жулики. Когда же мы, наконец, станем всеми уважаемыми людьми, завоевав это уважение не штыком и ракетами, а добродетелями, столь ценимыми в нормальном обществе? Однако вся беда как раз в том, что наше общество совершенно ненормально!
Разве только милиция, вернее, ее отдельные сотрудники, продажны? Теперь продается и покупается все! Дело лишь в цене. Но коррупция в правоохранительных органах – это страшная ржа, словно раковая опухоль, разъедающая устои и так больного общества. И вот странная вещь – честные, преданные делу сотрудники никогда не интересовали газетчиков и прочую журналистскую братию. Зачем, это ж рутина! А предатель тут же оказывается в центре внимания, и начинается смакование подробностей, раздувается сенсация. Почему, кому это выгодно, кто заказывает музыку, под которую совсем невесело пляшется?
Да, но все-таки крайне интересно – фальшивый паспорт или нет? Без проведения серьезной экспертизы вряд ли разберешься. Ах, Томас Алва Эдисон! Вы дали человечеству не только электрический свет, но и электрический стул, а также массу весьма полезных для преступников вещей, созданных на основе ваших изобретений. Впрочем, и обычный стул может послужить орудием убийства.
– Евлоев Бенхан Макширимович, – прочел Серов. – Чеченец, уроженец города Грозный. Это вы?
– Если вам угодно, – кивнул задержанный. – Паспорт был в кармане моего пиджака, там мое фото и подпись, значит, Евлоев это я, и никто другой.
– Где проживали в столице?
– Нигде, я сегодня приехал.
– Билетик на поезд или самолет не сохранился? Кстати, авиарейс можно и так проверить, по спискам пассажиров.
– Я поездом, – с улыбкой сообщил Евлоев. – А билет выбросил. Зачем он мне? И вообще, уважаемый начальник, если можно, то давайте закончим нашу беседу. Честно говоря, мне прилично досталось, но я зла не держу: такая уж у вас работа. Однако хотелось бы отдохнуть и высушить обувь.
– И где вы собираетесь отдыхать?
– В гостинице. Сейчас получить номер не проблема.
– Придется задержаться, – с притворным сожалением вздохнул Серов. – Пока будем содержать вас бесплатно и под надежной охраной.
– Хотите арестовать? За что? А, понимаю, за пистолет! За это сейчас половину страны посадить можно… Тогда скорее оформляйте бумаги и дайте возможность связаться с адвокатом. Без него больше говорить не стану!
Дверь кабинета приоткрылась – заглянул Мякишев. Кого-кого, но Трофимыча Сергей никак не ожидал увидеть. Начальство надумало покинуть свой насквозь прокуренный Олимп и окунулось в гущу событий? Пусть поздновато, но все лучше, чем никогда!
– Кто это? – входя в кабинет, важно осведомился Мякишев.
– Гражданин Евлоев, задержанный на складе, – Серов подал начальнику паспорт. Тот небрежно перелистал его и бросил на стол.
– Вы арестованы, гражданин Евлоев, и будете содержаться под стражей. Санкция прокурора уже есть. Уведите его!
Как оказалось, Трофимыч предусмотрительно взял с собой милиционера. Тот защелкнул на запястьях арестованного наручники и повел его в камеру.
– Там Пулов приехал, – известил начальник. – Оформляет всех. С прокуратурой полный контакт. А тебя я от души поздравляю, молодец! Порадовал, честное слово, порадовал! Жаль только, не взяли живым этого гада Самвела. Считай, ты уже подполковник: представление на подписи у руководства.
Мякишев протянул Серову руку, и Сергею пришлось встать из-за стола. Трофимыч опустил глаза вниз и удивленно воскликнул:
– Почему босиком?
– Евлоева в бомбоубежище брал, а там кругом вода. Промок.
– Ну, ничего, ничего! – начальник ободряюще похлопал Сергея по плечу. – Высохнешь. Главное, цел и сделал дело. Ты даже не представляешь, какое ты великое дело сделал! Эх, жаль, что не живьем! Ну, ничего!
"Если не представляю, то догадываюсь, – подумал Серов. – А вот жалости, что Папуа прошили очередью, в твоем голосе что-то совсем не слышно. Плевать тебе на него, даже выгодней, что он мертв, меньше хлопот".
– Евлоев серьезная фигура, – вслух сказал он. – Надо его к нам, на Петровку.
– У нас в изоляторе ни одного свободного места, – быстро ответил Мякишев. – Я уже проверял и говорил об этом. Пусть побудет пару суток в городском изоляторе, а потом переведем. Мне твердо обещали.
Серов насупился:
– Нельзя! С ним сейчас надо работать и работать!
– Ничем не могу помочь! – Трофимыч развел руками и примирительно улыбнулся, показав прокуренные до желтизны зубы. – Я и так сделал все, что мог. Обещаю: через двое суток он будет сидеть у нас. А ты готовься перешивать погоны и менять удостоверение. Подполковник милиции! Звучит.
Он развернулся на каблуках и вышел. Сергей хотел побежать за ним, но вспомнил, что босой, и лишь досадливо выругался, в сердцах пожелав начальству того, чего обычно не желал никому…
Шамрай едва дождался вечера – в последнее время он не встречался с колченогим, и Владиславу Борисовичу не терпелось узнать последние новости. Где пропадал хромой, неизвестно, да и стоило ли интересоваться этим? В конце концов он человек немолодой и вполне мог приболеть. И вот сегодня, ровно в полдень, по телефону дали условный сигнал, что встреча состоится. Правда, со стороны это выглядело вполне невинно – человек ошибся номером, не более того.
Пораньше закончив дела, Шамрай приехал домой, наскоро поужинал, переоделся, взял эрдельтерьера и вывел его на прогулку в знакомую аллею.
К глубокому разочарованию, колченогого еще не было: он явно не спешил. Пришлось ходить взад-вперед и томиться ожиданием. Но вот показалась знакомая фигура с тростью. Спустив спаниеля с поводка, калека подошел к Владиславу Борисовичу и суховато поздоровался.
– Давненько мы что-то с вами не встречались, – улыбнулся Шамрай. – А у меня, кстати, припасена для вас хорошая новость.
– Вот как? В последнее время я стал как англичанин: самой лучшей новостью считаю отсутствие каких бы то ни было новостей. Без них, знаете ли, жизнь течет размеренней и спокойней. Меньше стрессов.
– Ну, к хорошим новостям это не относится, – убежденно заявил Владислав Борисович. – У меня появился новый солидный клиент от самого Дубайса. Намечается серьезное дело. Перспективное.
– Вот как? – повторил колченогий и подумал: в этой стране никогда не будет должного порядка. Никогда!
Откуда бы ему взяться и установиться, если Россией уже Бог знает сколько времени правят разные инородцы? Какая там, к чертям собачьим, дружба народов! Все это чушь и затхлые пропагандистские трюки: когда здесь любили евреев или кавказцев, азиатов или негров? И те отвечали взаимной ненавистью! Чего хорошего ждать, коли засели наверху разные дубайсы и шамрай, всякие верховские и понизовские с двойными гражданствами, израильскими паспортами и многомиллионными валютными счетами в зарубежных банках? Неужто они станут думать о благосостоянии Державы? Плевать им на нее и на русский народ, плевать!
А сам он что? Да ничего – искра, взлетевшая к темному небу от полыхающего нестерпимым жаром костра Истории. По ее гигантским меркам жизнь индивида настолько скоротечна и мимолетна… Так стоит ли плыть наперекор течению, тратя последние силы? С возрастом уходят многие желания и задор молодости, зато приходит мудрость и прозорливость. Неизбежно задаешься вопросом: неужели ты еще не наигрался в принципиальность и политику, не перегорел в горниле гордыни и тщеславия? Не лучше ли иметь ощутимый достаток и солидный счет в Англии или Германии, чем жить окруженным эфемерной славой борца за справедливость и быстренько сыграть от этого в ящик, как уже сыграли многие другие – и диссиденты, и правоверные большевики, и верующие церковники, и принципиальные атеисты?
А вот Владику настроение придется подпортить. Ничего не поделаешь, жизнь сурова.
– Что же, займемся вашим клиентом, – переложив трость в другую руку, калека дружески взял Шамрая под локоть. – Рекомендации рыжего Дубайса пока имеют значительный вес.
– Я тоже так думаю, – усмехнулся Владислав Борисович. – Надо воспользоваться его очередным взлетом: кто знает, сколько он удержится в седле?
– Власть норовистая штука, – согласился колченогий и, помолчав, добавил: – Мне не хотелось вас расстраивать, но придется.
– Что такое?
– Ваш знакомый не добрался до места.
– Коля Рыжов? – сразу догадался Шамрай. – Что произошло?
– Трагическая случайность, – хромой отвел глаза, – он утонул.
– Утонул? Или его утопили?
– Перестаньте, – поморщился калека, выпустил локоть Шамрая и тяжело зашаркал рядом. – Разве можно предугадать подобное? И вообще смерть – всегда естественный и закономерный результат жизнедеятельности.
– Философствуете? – Владислав Борисович презрительно скривил губы. – Тогда получается, что жизнь – это счастливое стечение обстоятельств? И Николаю просто, как говорится, не выпала фишка?! А не выпала потому, что он не пожелал соблюдать мещанский принцип "делай, как все", поскольку в нашей стране постоянно приучали граждан не выделяться и равняться на большинство, которое не может ошибаться. Он не захотел тут гнить и ринулся к свободе! И естественно и закономерно поплатился жизнью и деньгами? Так?!
Колченогий бросил на него быстрый взгляд и язвительно заметил:
– Не стоит заниматься откровенной демагогией, превращая вора и мошенника в поборника свобод! Я полагаю, что между нами давно установились вполне доверительные отношения, а посему мы можем называть вещи своими именами: ваш приятель Рыжов – тривиальный преступник, укравший деньги и решивший убежать с ними подальше от российского правосудия. Разве не так?
– Здесь не меньше осталось воров, которые, кстати, украли куда больше Кольки, но их никто не судит! – запальчиво возразил Шамрай. – И кто же тогда мы с вами, уважаемый, если имеем дело с преступниками?
– Тоже преступники или их пособники. Если хотите, соучастники! – хромец приостановился и шутовски раскланялся. Но тут же принял обычный деловой вид и строго сказал: – Давайте прекратим разговор в таком тоне, иначе он ни к чему хорошему не приведет. За неожиданную смерть вашего приятеля Рыжова западные партнеры принесли нам весомые извинения в свободно конвертируемой валюте. И мы их приняли! На ваш счет тоже переведут кругленькую сумму. Надеюсь, это вас несколько утешит? А нового клиента готовьте.
– За него потом тоже принесут извинения?
– Слушайте, я, кажется, вас уже предупредил? – резко вскинул голову колченогий. – Или вы решили выйти из игры?
"Выйти из игры и уйти из жизни? – мелькнула у Шамрая паническая мысль. – С них станется! Лучше не язвить и не допытываться, что там на самом деле случилось с Колькой. Все одно его не вернуть".
– Извините, – хмуро сказал он. – Нервы. Слишком все неожиданно и крайне неприятно. Все-таки мы давно знали друг друга, и именно я предложил ему уйти.
– Понимаю ваши чувства. Но умейте держать себя в руках!
– Еще раз извините! – Владислав Борисович закурил и подумал, что лучше десять раз извиниться, чем один раз умереть. – Больше такое не повторится. Отныне я отделяю себя от клиентов.
– Вот это правильно! Как в наших родных службах быта, – скрипуче засмеялся собеседник. – Зато нервы целы. Кстати, на "Каштане" ставим крест, и туда больше никого не отправляйте. Сергей Сергеевич сам определится, где и как встретиться.
– Что-то еще неприятное случилось за это время? – с осторожностью поинтересовался Шамрай.
– Так, жизнь течет, – неопределенно отозвался колченогий. – Вечно что-то да случается, и не всегда это приятно. Но у нас есть Сергей Сергеевич, и он всегда на страже. Предоставим ему решать возникшие проблемы, а сами займемся новым клиентом.
– Вновь будем туго сворачивать веер?
– Непременно, – колченогий подозвал собаку и сказал на прощание: – Сохраняйте спокойствие и благоразумие. Все под контролем и все идет нормально.
Взяв спаниеля на поводок, он тяжело похромал прочь.
Проводив его взглядом, Владислав Борисович закурил новую сигарету и медленно пошел в глубь аллеи. Мелькнула было мысль позвонить Колькиным родным и сообщить им… Нет, надо быть полным идиотом, чтобы так бездарно подставиться.
Придется на все наплевать и забыть. Но в памяти вдруг невольно всплыл тот день, когда Рыжов пришел к нему по поводу аукциона, а потом они вместе обедали и гуляли по старым переулкам Центра. Кажется, это было в прошлой жизни и вообще не с ним, а с кем-то другим. Именно тот, другой, и виноват, что Рыжова больше нет на свете.
Зачем зря отягощать совесть бременем вины и мучить себя бесплодными раскаяниями? Кому от этого станет легче? Ну, признайся честно самому себе – тебе же совершенно не жаль Николая, а жаль, что все так несуразно получилось, ты опасаешься, как бы это теперь не ударило другим концом по тебе?!
Ладно, у каждого своя судьба. Но когда придет срок и Шамрай сам соберется уносить отсюда ноги, стоит учесть ошибки не только покойного Рыжова, но и других клиентов.
Хафиз ждал. С неистощимым терпением уверенного в себе человека. Ведь стоит ему только открыть рот, как эти придурки из ментовки подпрыгнут до потолка от изумления и потеряют дар речи со страху – вряд ли они даже в кошмарном сне видели то, что на самом деле происходит! И Хафиз лишь маленький винтик в огромной машине, приводимой в движение силой бешеных денег.
Да, пусть маленький, зато важный! Сергей Сергеевич должен вытянуть его из дерьма – иначе сам утонет. И утонет не только он один: толковым людям достаточно намека, легкой подсказки, и они ухватят кончик ниточки и начнут разматывать клубочек. Кстати, тот оперативник, который сумел-таки заломать его в бомбоубежище, далеко не глуп и по глазам видно: он в курсе многого, очень многого или по крайней мере о многом догадывается.
Естественно, Хафиз знал о законе молчания и был готов соблюдать его, но… если ему окажут помощь. А нет, так пусть каждый спасается в одиночку. Он и в колонии не пропадет. Инкриминировать ему особенно нечего, кроме сопротивления ментам и незаконного ношения оружия. Пусть стараются, пишут бумаги, проводят экспертизы и наматывают ему срок – чтобы бороться с ними, существуют опытные адвокаты. Однако самое главное, дождаться весточки от Сергея Сергеевича, знать – он помнит и не оставит в беде.
В камере Хафиза сразу приняли как авторитетного человека, безошибочно угадав в нем именно того, кем он и был на самом деле. Несмотря на крайнюю скученность – в помещении, рассчитанном на полтора десятка человек, находилось не менее восьмидесяти, – ему отвели одно из лучших мест на нарах, и староста камеры из местных блатняков, пошептавшись с ним, тут же выдал сумрачному новичку доппаек: пачку американских сигарет, плитку шоколада, бутылку минеральной воды, маленький батончик копченой колбасы и пачку печенья.
Спать ложились в три смены, к очку параши постоянно стояла очередь, но Хафиз умывался и справлял нужду вне всякой очереди, а спал, когда хотел.
Так прошел день, потом другой. Не теряя надежды, Хафиз ждал. Молча, упорно. Однако о нем словно все забыли: не вызывали на допросы, не приходил адвокат, хотя других арестантов выводили и на встречи с защитниками, и на допросы или очные ставки. Это вносило хоть какое-то разнообразие в тюремную рутину. Но гражданина Бенхана Евлоева не тревожили ни следователи, ни оперативники, ни защитники.
Никто из обитателей камеры не передал ему привета с воли, не шепнул условного слова. И все же Хафиз продолжал ждать, хотя в его душу уже начали закрадываться мрачные подозрения.
Под вечер староста сел играть со своими шестерками, и тут к нему подкатился один из прихлебаев. Воровато оглядываясь, он начал что-то жарко шептать на ухо старосте, тот кивнул, поощрительно похлопал наушника по плечу и как ни в чем не бывало продолжил игру.
Хафиз наблюдал за ними с презрительным равнодушием – какое ему дело до мышиной возни мелких уголовников, волею злосчастного случая оказавшихся вместе с ним под замком на ограниченном пространстве камеры? Никому из них не приходилось участвовать в таких крупных делах, какими занимался на воле он. Пусть не он держал там банк, пусть ему отдавали приказы, однако время шло, и Хафиз медленно и верно продвигался все выше по криминальной лестнице и, следовательно, получал все большие и большие деньги.
Как ни странно, он не испытывал никакой ненависти к менту, задержавшему его в бомбоубежище, – тот делал свою работу и в злополучный для Хафиза день сделал ее лучше, чем сам Хафиз. Сам Аллах велел уйти, а он попался, словно глупый мышонок, и зачем-то начал стрелять в подвале, вместо того чтобы тихо скрыться в бомбоубежище и потом выбраться через запасной выход, расположенный чуть ли не за квартал от склада.
Да что теперь толку корить себя или ругать ментов? Надо ждать, когда подаст весточку Сергей Сергеевич.
Утомленный полным бездельем, жуткой духотой и нервным напряжением, Хафиз незаметно задремал, тяжело втягивая широкими ноздрями густой, спертый воздух камеры.
Разбудили его непонятные звуки и громкие голоса. Он приоткрыл глаза и увидел, что в очереди к параше начался скандал. Парень в грязной синей майке наседал на коренастого крепыша, который, как заводной, повторял одно и то же, отпихивая противника:
– Уйди! Уйди!
Развлечения в этом заведении были редки, поэтому высоко ценилось любое зрелище, способное хоть как-то развеять серую скуку бытия подследственных.
Хафиз сел и загадал: подерутся они на радость сокамерникам или нет? Пока дело не зайдет слишком далеко, староста останавливать их ни за что не станет – победитель подвинется на одну ступеньку вверх в неофициальной, зато очень четко разграниченной и жестко соблюдаемой иерархии камеры, где каждому отведено свое место. А побежденный скатится вниз: как везде и всюду в жизни, слабому здесь конец!