Этот человек был явно склонен говорить лишнее, и Акитаде совсем не понравилась его манера извиняться, но он сдержал гнев Он не любил унижать людей, занимающихся каким-нибудь полезным делом, но этот лекарь позволял себе чрезмерные вольности. Да и кем он был для Акитады с его высоким государственным званием? Всего лишь мелким исполнителем. Поэтому Акитада лишь сказал:
- Ну что ж, а теперь, пожалуйста, расскажите, что вам удалось обнаружить.
Масаёси отвесил новый поклон и повернулся к телу. Отодвинув в сторону волосы, он указал на затылок женщины. Кровь в этом месте была смыта, и на бледной коже под самым ухом едва виднелась тоненькая розовая по- тоска.
- Вот, пожалуйста, – сухо сказал лекарь.
- Ну и что? – поторопился вставить Кобэ. – Ничего особенного. От такого не умирают.
Акитада наклонился к телу. Он медленно повернул голову мертвой женщины, стараясь проследить, куда ведет полоска. Обнаружив, что та скрылась под искромсанной плотью перерезанного горла, он распрямился и посмотрел на лекаря:
- По-моему, вы правы. Вы считаете, что ее задуши- ти чем-то вроде веревки или шнурка?
Масаёси закивал.
Д- ругих ран на теле нет. Как нет следов отравления или болезни. – Он наклонился, чтобы поднять веко у оставшегося неповрежденным глаза: белок весь покраснел от лопнувших сосудов. – Такое бывает, когда люди задыхаются, – заключил лекарь.
- Да это просто чушь! – не удержался Кобэ. – Зачем это ему понадобилось сначала душить ее, а потом кромсать на куски?
- А вот это, дорогой мой Кобэ, уже ваша работа, – сказал лекарь, поднимаясь на ноги. – А я, с вашего позволения, пожалуй, откланяюсь.
- Да-да, конечно, Масаёси, простите, что оторвал вас отдел, – пробормотал Кобэ.
Акитада кашлянул, и лекарь метнул взгляд в его сторону.
- Я могу еще быть вам полезен, господин? – спросил он ровным, сдержанным тоном.
- Меня интересует, не нашли ли вы каких-нибудь признаков... э-э. половых действий.
- Если вы имеете в виду половые сношения, то нет. Что-нибудь еще?
- Нет, благодарю вас. – Акитада понял, что лекарь счел себя уязвленным и таким образом попытался поставить его на место. Когда Масаёси ушел, он сказал Кобэ: – До чего же неприятный тип! И где вы его только откопали?
Кобэ нахмурился.
- Он неплохой человек. И такой же упрямец, как и вы. Только вот аристократов недолюбливает, и ваш выговор его рассердил. Теперь мне долго придется подлизываться к нему, чтобы добиться хоть какой работы. И зачем вам только понадобилось так унижать его? Особенно если учесть, что он оказался прав, а вы нет.
Акитада почувствовал, что краснеет.
- Он мне нахамил. Не забывайте, Кобэ, я ведь уже не тот, кем был восемь лет назад. Там, в далеких заснеженных землях, я получил несколько серьезных уроков и хорошо усвоил, что такое представитель власти. Этот человек без должного почтения отнесся к моему званию, а без уважения к власти и званиям не может быть порядка. Почтение к чинам продиктовано здравым смыслом, иначе в обществе воцарился бы хаос. Насмехаясь надо мной, он насмехался над порядком, уставленным нашим императором и богами, а это недопустимо.
Кобэ расхохотался.
Акитада застыл в негодовании, потом повернулся, чтобы уйти.
- Да постойте же! – крикнул Кобэ. – Не делайте глупостей! Я согласен с вами, что у этого парня дурные манеры, но мне приходится смотреть на все с практической стороны. Масаёси чертовски хороший знаток своего дела, поэтому я не обращаю внимания на его странности. Вот взять, к примеру, этот случай. Если он говорит, что ее задушили, значит, так и было. Хотя судебное дело против брата Нагаоки от этого только усложняется, черт подери!
На это Акитада сухо отрезал:
- Как раз это не важно, потому что мертвая женщина–не жена Нагаоки.
Кобэ изумленно уставился на Акитаду:
- Не его жена?! Вы с ума сошли? Да муж её опознал! Какие могут быть сомнения? Даже сам Кодзиро признал в ней свою невестку.
- И все-таки они ошиблись. – Во взгляде Акитады читалась абсолютная уверенность. – Возможно, у них есть какие-то причины говорить неправду. Тело может принадлежать любой молодой женщине У этой же хорошо развита мускулатура, на ладонях мозоли и кожа на ступнях загрубелая от частой ходьбы Возможно, она и не крестьянка, но и не изнеженная дама, каковой, несомненно, была жена Нагаоки. Я не знаю, где она взяла это платье, но думаю, вам следует выяснить, не пропала ли где служанка. Ведь ни вам, ни вашему хваленому судебному доктору, судя по всему, не пришло в голову задаться вопросом, почему ее лицо было так изуродовано.
Кобэ снова расхохотался:
- Нет, сегодня явно не ваш день! Так уж случилось, что я поинтересовался насчет мускулатуры и мозолей. Нагаока говорит, что его жена выросла в деревне и привыкла скакать верхом, лазить по горам и всякое такое. Его послушать, так она была настоящий мальчишка-сорванец. – Он стоял, раскачиваясь на каблуках, глаза самодовольно блестели.
Акитада пребывал в растерянности.
- Вы уверены? Тогда зачем было кромсать ее лицо? С какой целью?
Кобэ взял его под руку и повел к выходу.
- Да ладно, не берите в голову! Для одного дня вы уже достаточно навредили. Почему бы вам не пойти домой? Вы, помнится, говорили, у вас матушка хворает, так что вас там наверняка заждались. – Он произнес эти слова отеческим тоном, намеренно стараясь уколоть побольнее.
Высвободив руку, Акитада процедил:
- Нельзя ли мне только сначала коротко переговорить с братом Нагаоки?
- Нет! – отрезал Кобэ тоном, не терпящим возражений. Глаза его при этом были холодны. – Ни сегодня, ни завтра и вообще никогда. Выбросьте это дело из головы. Оно вас не касается.
ГЛАВА 5
ВРАТА СВЯТИЛИЩА
Возможно, четыре года назад Акитада, не так хорошо знакомый с Кобэ, мог бы еще попытаться упросить его разрешить ему свидание с обвиняемым, но сейчас, встретив этот неумолимый взгляд, он просто сухо откланялся, повернулся и вышел.
Шагая в ярости к дому, он даже не заметил, оп что погода изменилась. Город зябко ежился от холодных порывов ветра и застилавших небо свинцовых туч. Люди спешили по домам, на бегу придерживая шляпы и поднимая воротники. Сухая листва кружилась в танце и забивалась в закутки зданий и под бамбуковые ограды.
Дома ему открыл Сабуро, и его морщинистое старческое лицо тут же расплылось в добродушной улыбке. Акитада промчался мимо него в дом, где теперь укрылись от ветра матушкины монахи. Их заунывные голоса эхом гуляли по коридорам.
Заслышав шаги брата, ему навстречу выбежала Ёсико. Глаза ее сияли, когда она радостно приветствовала его.
- Как там она? – сухо поинтересовался Акитада, чье лицо и голос были мрачнее тучи.
От радости Ёсико вмиг не осталось и следа.
- Пока никаких перемен. – Она робко переминалась с ноги на ногу. – Что-то... случилось?
- Нет. То есть да. То есть не обращай внимания. К тебе это не имеет отношения. Если матушка не звала меня, то я пойду в свою комнату.
- Нет, она не звала. Но... что же все-таки случилось? Или ты не можешь говорить об этом?
Глядя на ее встревоженное лицо, Акитада вдруг почувствовал себя виноватым из-за того, что сорвал на ней свой гнев на Кобэ.
- Прости, – пробормотал он. – Тебе не о чем беспокоиться. Просто меня обидели – оскорбили мою чертову гордость и чувство собственного достоинства. Пошли. Если хочешь, я тебе расскажу.
Личико Ёсико просветлело, и она последовала за ним в его комнату.
- Шелк-то хоть доставили? – спросил Акитада, оглядывая ее скромное темно-синее кимоно.
- Да! Об этом я и хотела тебе сообщить! Только знаешь, Акитада, не надо тебе было покупать для меня такую роскошную материю. И зачем два отреза да еще ткань для отделки? Да у меня в жизни не было ничего столь дорогого и роскошного! Наверное, заплатил целую уйму денег?
Акитада улыбнулся:
- Ну, не такую уж и уйму. И потом, сестричка, я же теперь человек состоятельный, и увидеть тебя в красивом наряде для меня великая радость.
- Я тебе очень благодарна, братец, только, наверное, не придется мне их много носить. Особенно розовое.
- Почему?
- Из-за матушки.
В первый момент Акитада даже воспылал гневом к матушке, когда представил, что даже в этом она отказывает родной дочери Но потом он сообразил, в чем дело. Устыдившись своих мыслей, он сказал:
- Да, сестрица, мы действительно должны быть готовы надеть траур, когда придет время. Правда, возможно, все не так и плохо.
Но Ёсико покачала головой:
- Нет, это скорее всего произойдет до наступления весны. Боюсь, даже совсем скоро Она уже начала отхаркиваться кровью.
Акитаду одолело уныние.
- А что говорит врач?
Ёсико потупилась.
- Он говорит, конец близок.
- И она не требовала меня к себе?
Ёсико молча покачала головой. Акитада сидел, растерянно разглядывая свои руки. "Как же сильно она, должно быть, ненавидит меня", – подумал он. Он чувствовал, что мать оставит ему в наследство эти вечные горькие сомнения и отчужденность. Тяжелый вздох вырвался из его груди.
- Она очень больна, – осторожно проговорила Ёсико. – Даже на себя совсем не похожа.
Акитада не ответил.
– А у тебя усталый вид. Ты ел что-нибудь в по городе?
- Что? Нет. Был так занят, что забыл.
Ёсико ушла и вернулась с миской лапши и порцией рисовых колобков на подносе. Она тихонько наблюдала, пока он ел. Аппетита не было, но после еды он почувствовал себя лучше. Отставив в сторону недоеденную лапшу, он сказал с благодарностью:
- Все-таки хорошо, что я вернулся. – И, поморщившись, торопливо поправился: – Вернее, к тебе. Ведь в этом доме я никогда не был счастлив.
Слова его поразили Ёсико.
- Ну зачем ты так?! Это же твой дом, не матушкин и не мой. И не позволяй ей отравлять здесь твою жизнь, жизнь Тамако и малыша. Когда-нибудь и этот лом снова наполнится счастьем Наша семья жила здесь на протяжении многих поколений и будет жить благодаря тебе.
Акитада оглядел свою комнату и неухоженный сад за окном, который сейчас был так же завален опавшей листвой, как двор Нагаоки. Со стороны матушкиных покоев доносились заунывные голоса монахов, назойливо проникавшие даже в это его личное убежище. Как и жилище Нагаоки, этот дом тоже пребывал в запустении, но слова Ёсико все же задели какую-то струну в его душе. Она была права. Это в его руках – вернуть жизнь в родовое гнездо. Тамако быстро разделалась бы с сорняками, превратив эти заросли за окном в настоящий цветущий сад, где их сынишка Ёри, а потом и другие дети играли бы и резвились, и тогда только их веселые голоса и смех слышались бы в доме вместо тягостных заупокойных молитв. Акитада улыбнулся.
- Ну вот, так-то лучше, – сказала Ёсико. – А теперь расскажи-ка мне, что у тебя случилось. Что так расстроило тебя?
Решив не упоминать о неприятностях Тосикагэ, Акитада поведал ей, как ночевал в монастыре, как потом встретил в городе Кобэ и как в итоге оказался вовлеченным в историю с убийством жены Нагаоки.
- Глупо было с моей стороны сердиться на Кобэ за этот отказ, – признался он под конец. – Все дело в том, что я теперь уже привык, чтобы мне подчинялись. И никто уже давно не разговаривал со мной в таком тоне. – И он с улыбкой прибавил: – Теперь понадобится время и усердие, чтобы снова стать нормальным человеком.
Ёсико не улыбалась и молчала. Акитада с ужасом заметил, как она побледнела и ее большие глаза наполнились испугом. Проклиная себя за то, что поделился с ней своей страшной историей об убийстве и ночном кошмаре, он поспешил извиниться.
– Да нет, ничего, – сказала она, жалобно улыбаясь. – Только что же теперь будет? Кто поможет этому бедолаге? Неужели ты, Акитада, ничего не можешь поделать? А не воспользоваться ли твоим положением? Или обратиться к твоим влиятельным друзьям.
Конечно, нет, Я не настолько самонадеян. К тому же пока никоим образом не ясно, что этот человек невиновен.
Но как же так? Он не может быть виновен! Ты же сам сказал, что сомневаешься в его вине.
Акитада вздохнул.
- Да, милая сестрица, сказал. Но это разные вещи – быть неуверенным в вине и быть уверенным в невиновности. Меня смущает то, что у него имелся мотив. И то, что жену Нагаоки задушили перед тем, как искромсать на куски, говорит о том, что убийцей был не пьяный маньяк. Это выглядит попросту нелогично. Вот и все.
- Да это мог сделать кто угодно! Например, муж. Он, наверное, был зол на брата, если подозревал его в любовной связи со своей женой. Может, он-то и убил ее и выставил все так, чтобы подумали на брата. Это была бы идеальная месть, не так ли?
Она говорила с жаром, чуть подавшись вперед и глазами умоляя согласиться. Акитада не мог не прислушаться к ней. Конечно, она была права насчет мотива самого Нагаоки, и он сразу же сказал ей об этом.
- Только вот руки у меня связаны, – прибавил он. – Кобэ не разрешит мне побеседовать с заключенным, а я должен это сделать, чтобы понять, что произошло в монастыре и каковы были отношения между двумя братьями и женой Нагаоки. – Он замолчал и с тревогой посмотрел на Ёсико. – У тебя все в порядке? У тебя немного возбужденный вид. Может, нам больше не говорить об этом ? Скажи лучше, как по-твоему, не зайти ли мне к матушке?
Потупившись, сестра некоторое время разглядывала руки, потом, собравшись с силами, сказала:
- Наверное, лучше завтра. Боюсь, она может совсем возбудиться да начнет еще снова харкать кровью.
Акитада закивал. Ёсико явно считала, что его появление в покоях матушки настолько не обрадует ее, что может ускорить ее смерть.
- Тогда я, наверное, немного почитаю, – сказал он и дождался, когда сестра безмолвно поднимется и уйдет.
Остаток дня он провел в унынии, расстроенный тем, что не может справиться с неприятностями, навалившимися на него сразу по приезде. Ненависть матери к нему даже в ее нынешнем положении действовала на него угнетающе, но еще были неприятности Тосикагэ, потенциально угрожавшие не только самому Тосикагэ, но также Акико и их еще не родившемуся малышу. Несчастная доля Ёсико да и его собственное неясное будущее тоже давили на него тяжким грузом.
Он скучал по жене и сыну. Тамако и Ёри (полное имя малыша было Ёринага) до сих пор были для него всем в жизни. Он надеялся, что с ними все в порядке. Особенно он волновался за трехлетнего Ёри – ведь маленькие дети так всегда подвержены внезапным болезням и напастям А еще он боялся, как бы они не наткнулись в пути на разбойников. Тут оставалось уповать только на Тору и Гэнбу – они сильные и опытные воины и, несомненно, сумеют защитить его семью. К тому же там есть еще носильщики и наемные всадники. Сэймэй, секретарь Акитады, конечно, слишком стар, чтобы противостоять грабителям, зато на выручку всегда может прийти его мудрость. И все же...
В конце концов Акитаду сморил сон. Он провел беспокойную ночь, ворочаясь с боку на бок и беспрестанно просыпаясь от тревожных мыслей. За окном без умолку голосили монахи. "Интересно, сколько стоят их услуги? – подумал Акитада. – Надо будет поинтересоваться у Ёсико, какого пожертвования ждет теперь монастырь". Потом он слышал среди ночи, как кто-то пробежал, после чего монахи запричитали еще громче. Акитада вскочил, накинул на себя кое-что из одежды и стал ждать, что его позовут в матушкины покои.
Но этого не случилось. В доме все стихло, и Акитада вернулся в постель. Только к утру он наконец уснул.
Утром, одевшись, он поспешил разыскать сестру. Изможденная и усталая, она встретила его на пороге своей комнаты.
- Как матушка? – спросил Акитада. – Я слышал ночью какую-то беготню.
- У нее снова было кровотечение. На этот раз еще более сильное. Потом она все-таки уснула. – Ёсико устало прикрыла рукой глаза, под которыми темнели круги. – Во всяком случае, мне так показалось. Знаешь, я никогда не могу понять, спит она или просто так слаба, что не может шевелиться.
- Ты устала. Хочешь, я пойду посижу с ней сегодня?
Ёсико с благодарностью посмотрела на него.
- Если можешь. Всего несколько часов, а то я ночью совсем не спала. Только не буди ее.
В коридоре перед дверью матушки пятеро или шестеро монахов сидели с закрытыми глазами в рядок, беспрерывно шевеля губами и перебирая бусинки четок.
Перешагнув через них, Акитада открыл дверь. Они, не поднимая глаз, не переставали бубнить.
Матушкина комната была погружена в полумрак, в воздухе стоял тяжкий дух крови и мочи. Во всех углах мерцали угольки жаровен. Сидевшая у изголовья матушки служанка подняла на Акитаду удивленные глаза, но госпожа Сугавара оставалась бездвижной. Она лежала на спине, скрестив руки на животе, ее впалые глаза были закрыты, нос и подбородок обострились, отчего лицо перестало напоминать человеческое и больше походило на череп.
Акитада осторожно опустился на пол рядом со служанкой и прошептал:
- Я побуду здесь какое-то время. Как она?
- Ночью ей было хуже, – так же шепотом ответила женщина. – Но теперь она спит. Уже час или около того.
- Хорошо.
Акитада приготовился к долгому бдению, но матушка вдруг открыла глаза и устремила их на сына.
- Матушка! – осторожно позвал он и, не услышав отклика, попробовал снова: – Как вы себя чувствуете?
- Где мой внук? – Голос прозвучал на удивление громко и резко в этой тишине. – Ты привел мне внука?
Пока нет. Они еще в пути и скоро приедут. Через... – Он осекся на полуслове, увидев, как ее лицо в считанные мгновения исказила ярость.
- Убирайся вон! – крикнула она, задыхаясь. – Убирайся из моей комнаты и оставь меня одну! – Этот сдавленный крик перешел в приступ кашля. – Я даже умереть спокойно не могу... потому что ты постоянно врываешься сюда... Пропади ты пропадом... со своими... – Она вдруг приподнялась на постели, тыча в него скрюченным костлявым пальцем и сверкая полными ненависти газами. Но она не успела больше ничего вы крикнуть Черные сгустки крови хлынули у нее изо рта прямо на постель, и она, задыхаясь и захлебываясь, безвольно откинулась назад.
Акитада в ужасе вскочил на ноги и теперь стоял, беспомощно наблюдая за тем, как служанка хлопотала, вытирая кровь и придерживая захлебывающуюся в кашле матушку.
- Нужен лекарь. – сказал Акитада. – Я схожу за ним. Где он живет?
- Не надо, господин. Лекарь тут не поможет. Это скоро само пройдет, – поспешила остановить его служанка. – Только вам сейчас лучше уйти. Она расстраивается, когда видит вас.
Акитада бросился прочь из комнаты, на бегу споткнувшись об одного из монахов за дверью. Тот что-то проворчал, и Акитада на ходу торопливо извинился.
В комнате его ждал завтрак. Только взглянув на него, он тут же помчался на веранду, и его вырвало в кусты.
Почувствовав себя немного лучше, он вернулся к себе в комнату, оделся и ушел из дому.
На улице было все так же пасмурно и промозгло. Колючие порывы ветра то и дело поднимали в воздух су- хуюлиству. Деревья по большей части совсем оголились. Самое время для смерти, мрачно подумал Акитада, ежась от холода.