- Большой Иохан всегда терпеливо выслушает чужое горе, - заметил его друг.
- Терпеливый слушатель - большая редкость, - заметил Ромео, рассеянно наполняя стакан тощего. - У меня тоже бывали трудные времена. - Он понизил голос до заговорщического тона. - Ухищрения людей, чьи имена потрясли бы вас, привели к тому, что я потерял свою должность, доброе имя и мое скромное состояние. Три года я провел в изгнании, в нищете. Но, как вы можете видеть, колесо фортуны повернулось. Те, кто плел против меня интриги, потерпели фиаско. Я вернул себе положение и доброе имя. - Он снова наполнил стакан тощего.
- Я - переплетчик, - сказал тот. - Меня зовут Мартин.
- Отличное занятие, - сказал Ромео. - Неужели в Жироне нет больше книг, если вы не можете поднять бокал за святого?
- Да книг-то полно. Совсем недавно я выполнял все переплетные работы в соборе, в духовных судах, а также всю случайную работу для господ в городе. Это был отличный заработок. Я не старше вас, господин, и на меня работали подмастерье и двое учеников. А затем какой-то злобный каноник, и я даже знаю, кто именно, - сказал Мартин, на сей раз сам наполняя свой стакан, - пожаловался на плохо сделанную работу. Но это была работа ученика. Сейчас невозможно найти учеников, ведь очень многие умерли во время мора. Теперь каждый небрежный, ленивый бездельник думает, что стоит целого кошелька золота и что он может целый день спать на скамье в мастерской. - Он тряхнул головой. - Все верно, я был занят, а викарий - очень суровый человек - передал часть его работы другому, еврею, а затем мне сказали, что он сделал ее лучше, и за меньшие деньги.
- И они забрали твою работу…
- Совершенно верно, господин. Они передали ему всю мою работу. Еврею. Работу на епископа. - Он понизил голос. - Говорят, что этот еврей держит рабов. Он запирает их в переплетной мастерской, кормит объедками, и это позволяет ему брать за работу меньшие деньги. Это несправедливо. Работу для епископа должны делать христиане, а не евреи с их рабами-маврами.
- Слышали, Хосеп? - спросил Ромео. - Что же будет, когда все бумажные работы захватят евреи?
- Ну, этому не бывать, дружище, - сказал мужчина, который выглядел таким состоятельным. - Я знаю, как защитить свои интересы.
- Пришло время что-нибудь сделать, - произнес голос с противоположного конца стола.
- Мы здесь, Марк, - сказал третий. - Присоединяйся к нам.
- Тише вы, дураки, - пробормотал кто-то. - Кто знает, кто нас здесь может подслушать?
- Меч мести архангела Михаила сразит правителей-кровопийц, грязных священников и еврейских колдунов, - произнес голос из темноты. - Так же, как во времена наших дедов, в день его памяти он спас нас от французских захватчиков.
Но когда все повернулись, чтобы посмотреть, кто это говорит, там уже никого не было.
Глаза Ромео блеснули, он улыбнулся, держа в руке стакан с вином, который он даже не допил. Он поставил стакан на стол, перекинулся несколькими словами с владельцем таверны, заплатил за вино и выскользнул в теплую ночь. Его работа только начиналась.
Уже наступила полночь. Луна низко скользила над холмами, а дневной жар все еще окутывал бархатную темноту Жироны, как одеяло. От реки сочились миазмы грязи и мертвой рыбы, соединяясь с ароматами самого города - запахами кухонных остатков, гниющего мусора, уборных и умирающего дыма кухонных печей.
Город затихал. Только несколько самых отпетых гуляк еще не нашли себе ночлег - ароматный луг, пару мягких рук, или даже их собственные убогие лежанки. Стоя в северных городских воротах, лекарь Исаак попрощался со своим эскортом, перебросился со стражником парой слов и, сунув тому монету, целеустремленно направился в сторону еврейского квартала. Его башмаки из мягкой кожи привычно ступали по булыжной мостовой, и эхо его шагов разносилось в неподвижном июньском воздухе. Неожиданно он остановился. Эхо слышалось еще несколько мгновений, а затем исчезло: кто-то крался за ним в ночи. Исаак почувствовал в неподвижном воздухе дуновение страха и вожделения, а затем ощутил сильный запах зла. Он покрепче перехватил посох и ускорил шаги.
Теперь шаги слышались на значительно большем расстоянии, и лекарь мысленно вернулся к больному ребенку, от постели которого он только что ушел. За последнюю неделю его состояние определенно улучшилось: тот стал лучше есть и снова стремился пойти поиграть около конюшен или у реки. Больной больше не нуждался в лекарствах; хорошая еда и свежий воздух, и к концу лета он снова станет таким же сильным и живым, как любой мальчишка его возраста. Большая радость для его отца.
Ворота Еврейского квартала давно были заперты и заложены засовом. Исаак постучал посохом по толстым доскам. Никакого ответа. Он заколотил сильнее.
- Яков, - позвал он глубоким, пронзительным голосом, - ты, ленивый бездельник, проснись. Ты что, хочешь, чтобы я простоял здесь всю ночь?
- Вы пришли, мастер Исаак, - заворчал Яков. - Заходите. Неужели я должен был всю ночь держать ворота открытыми, ожидая, когда вы наконец появитесь? - Его голос становился все тише, и к концу был уже почти не слышен.
Исаак поставил корзину на землю, оперся на посох и стал ждать. Легкий ветерок принес густой аромат роз из сада епископа, сдунул прядку волос с лица Исаака и затих. Где-то залаяла собака. Ночной воздух квартала прорезал тонкий плач ребенка. Судя по болезненному тону крика, скорее всего, это был первенец раввина Самуила, которому не было и трех месяцев. Исаак тряхнул головой. Он сочувствовал раввину и его жене. В любой момент их служанка могла появиться в дверях его дома, чтобы позвать к ребенку.
Наконец тяжелый брус был снят, в замке заскрипел ключ и послышался визг открывающейся калитки.
- Уже слишком поздно пускать кого-либо внутрь, господин, - сказал Яков. - Даже такого уважаемого человека, как вы. Сегодня тревожная ночь, полно пьяных мужланов, не поймешь, что у них на уме. Вы уже второй раз вытащили меня из постели, - добавил он многозначительно. - И еще я впустил чужих людей, которые пришли за вами.
- Ах, Яков, если бы остальная часть мира проводила ночи в покое, и ты, и я могли бы провести ночные часы, предаваясь мирному сну, так ведь? - Он вложил монету в руку привратника. - Но как бы мы тогда заработали себе на хлеб? - добавил он немного раздраженно, направляясь к дому.
Когда он уже стоял в дверях, его окликнул незнакомый ему голос. Похоже, это был голос подростка. Он говорил с акцентом каталонских горцев.
- Мастер Исаак, - сказал незнакомец, - меня прислали из женского монастыря Святого Даниила. Одна из наших послушниц серьезно заболела. Она кричит от боли. - Он говорил так, как будто с трудом запомнил слова и теперь мучительно вспоминал обрывки фраз. - Мне велели привести вас и сказать, чтобы вы принесли лекарства.
- В женский монастырь? Сегодня ночью? Я только что пришел.
- Мне сказали, что я должен привести вас, - сказал незнакомец, и в его голосе послышалась паника.
- Успокойся, парень, - мягко сказал Исаак. - Я приду, но сначала мне нужно собрать все необходимое. Давай не будем будить все семейство. - Он отпер дверь и вошел внутрь дома. - Подожди здесь, во внутреннем дворе, - сказал он, показывая вперед. - У меня еще дела в доме.
Помощник садовника из женского монастыря наблюдал за Исааком с любопытством, граничащим со страхом. Верно о нем говорили в городе. Мастер Исаак мог пройти пролет каменной лестницы, не издав ни звука. Перешептывались также, что Исаак мог пролететь рядом, а вы бы почувствовали только легкий ветерок. Мальчик напряг зрение, чтобы увидеть, поднялся ли лекарь сам, или прислуживающие ему демоны вознесли его на верхний этаж дома.
Что-то мягкое, бесформенное и угрожающее, прижавшееся к ноге, отвлекло его от наблюдения. Он подпрыгнул, героически подавляя вопль ужаса. Ответом на его придушенный крик было вопросительное мяуканье. Кот. Устыдившись, он наклонился, чтобы почесать его за ухом, и снова стал ждать.
Исаак достиг верхней площадки лестницы, немного постоял, прислушиваясь, около двери в комнату жены, пересек холл и подошел к другой двери. Он тихо постучал.
- Ракель, - прошептал он. - Ты не спишь? Ты мне нужна.
Услышав тихий голос своей шестнадцатилетней дочери, он прислонился к стене, поджидая ее.
- Исаак! - В ночной тишине это слово прозвучало как труба Иерихона, и он даже напрягся, чтобы не дать стенам обрушиться. Внимание и забота Юдифи настигали его всегда в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, и окутывали, как плотная ткань, отнимая силы и энергию. - Что случилось?
Он услышал, как она встала с постели и быстро прошла по комнате. Заскрипела, открываясь, дверь, позволяя прохладному ветру ворваться в душный холл.
- Ничего, любовь моя, - сказал Исаак. - Все хорошо. Просто за мной послали из женского монастыря, и нужно, чтобы Ракель помогла мне.
- Где ты был? - спросила Юдифь. - Тебя всю ночь не было, ты где-то ходил один, даже без сопровождающего. Это небезопасно.
Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица и остановить поток ее недовольства.
- Сын раввина скоро умрет, дорогая моя. Его жена в отчаянии. После того, как они три года ждали сына, это будет для них большим ударом. Если они пошлют за мной, скажи, что мы придем сразу же, как только я вернусь из монастыря.
Юдифь стихла, пойманная в ловушку своими же жесткими правилами поведения. Вслух ни он, ни она ничего не говорили по поводу помощи раввину. Но Юдифь сама потеряла двух сыновей в младенчестве, прежде чем родились близнецы, и в душе считала, что в горе все равны. Душевные терзания и сомнения относительно того, что ей теперь следует делать, отвлекли ее настолько, что она даже не заметила, что Исаак не ответил на ее вопрос.
- Я не могу понять, почему вся семья не должна спать только потому, что какая-то монахиня заболела, - сказала она. - Разве монахини когда-нибудь хоть что-то сделали для тебя, муж мой?
- Ш-ш, - сказал Исаак. - Епископ был нам добрым другом.
К счастью, Ракель выскользнула из своей комнаты прежде, чем ее мать успела высказаться по поводу епископа. Она быстро обняла мать и, несмотря на то что воздух был довольно теплым, плотно завернулась в плащ.
- Подождите минутку, - сказала Юдифь.
- Что такое? - сказал Исаак с ноткой нетерпения. - Мы должны поторапливаться.
- Я пойду с вами до дома раввина, - сказала она. - Идите. Я встречу вас во дворе.
Ракель последовала за отцом вниз по лестнице. Он открыл дверь в широкую комнату с низким потолком, служившую ему сушильней для трав, кладовой, операционной и, когда он ожидал ночного вызова, спальней.
Исаак снял со стены новую корзину и начал заполнять ее пузырьками, завернутыми в ткань корешками и травами.
- Эй, парень, - тихо позвал он через открытую дверь. - Что ты знаешь о болезни госпожи?
- Ничего, мастер, - сказал тот. - Я передаю сообщения и приношу все необходимое из города. А в остальное время я работаю в саду. Мне ничего не рассказывают. - Он остановился, задумавшись. - Я слышал, как она кричала, когда аббатиса давала мне поручение. Она сама велела мне привести вас.
- Как она кричала? Громко?
Он задумался на мгновение.
- Громко, мастер. Как свинья, которую режут, или… или как рожающая женщина. Она так рыдала. Затем затихла.
- Отлично. Ну, Ракель. Я слышу, идет твоя мать.
Надо же, возле тяжелой двери стояла, ожидая, сама аббатиса Эликсенда, вместе с казначеем, сестрой Агнетой и привратником, поддерживающим сестру Марту.
- О, мастер Исаак, - сказала она. - Спасибо. - Поспешно пробормотав сдавленным от беспокойства голосом имена двух монахинь, она пресекла попытку завести легкую вступительную беседу. - Я буду краткой. Донья Исабель находится под опекой нашего монастыря. Болезнь наступила внезапно. Она приходит в себя очень ненадолго; остальное время она бредит, ее беспокоят тревожные видения. Боюсь, что она может не пережить эту ночь. Если вы не сможете сделать ничего больше, я прошу вас хотя бы немного уменьшить ее страдания. Я уже послала за епископом. Сестра Марта отведет вас к ней.
Сестра Марта не дала Исааку времени задуматься над вопросом, почему именно его друг-епископ, а не обычный монастырский исповедник, вытащил его из постели, чтобы он помог этой умирающей в монастыре девушке. Она быстро провела его вверх по винтовой лестнице, а потом направилась вниз по длинным коридорам, ее мягкие кожаные башмаки быстро ступали по каменным плитам. Затем шаги замедлились. Исаак услышал громкий крик, рыдание и захлебывающиеся звуки сухой рвоты. Сестра Марта постучала в тяжелую дверь и вошла, пробормотав, что вскоре сюда придет сестра Бенвенгуда, работающая в лечебнице.
Дверь снова открылась и закрылась. Прошелестела одежда, явственно почувствовалось присутствие больничной сестры.
- Мастер Исаак, мы благодарны вам за помощь, - произнес ее язык, хотя в голосе отразились гнев и негодование. - Сам епископ порекомендовал нам обратиться к вам. Вы, вероятно, захотите узнать, что с ней случилось?
Дверь открылась, чтобы выпустить кого-то из комнаты больной в коридор. С ним частично ушел запах лихорадки, обезвоживания и слабое зловоние гниющей плоти.
- Я сам могу сказать вам, что ее беспокоит, - резко сказал Исаак. - Она страдает от гнойника, вызвавшего сильную боль и жар.
Одна из сестер, стоявших в коридоре, резко вздохнула от изумления.
- Прежде чем я могу сказать больше, - добавил он, - я должен обследовать ее, чтобы определить причину и оценить, смогут ли мои скромные знания помочь ей.
Сестра Бенвенгуда была не поражена. Нет, она была оскорблена.
- Это невозможно. Ее стыдливость…
- …Не будет оскорблена пристальным взглядом слепого человека.
Больничная сестра сбилась, не находя слов.
- Я не знала, мастер Исаак, - наконец произнесла она. - Я недавно в этом монастыре и еще плохо знакома с его правилами. Раньше я жила в монастыре в Таррагоне, - затем она глубоко вдохнула и возобновила сопротивление. - Однако не годится даже слепому мужчине раскрывать…
- До нее будет дотрагиваться только моя дочь. Она расскажет мне обо всем, что обнаружит.
- Мы не можем допустить такого. Это не могут делать даже сестры нашего монастыря.
- Это совсем другое дело, - решительно сказал Исаак. - Ваши сестры обязаны следить за тем, чтобы не оскорбить их собственное целомудрие. Моя дочь осторожна и добродетельна, но она не давала никаких клятв, которые не дали бы ей возможности прийти на помощь этой несчастной госпоже.
- Это невозможно.
Послышались шаги еще двух человек, прошедших по коридору и остановившихся около двери.
- Что невозможно, сестра?
- Я не могу позволить этому человеку и его дочери обследовать донью Исабель, матушка.
- Донья Исабель - племянница нашего епископа, - резко сказала аббатиса. - Он поручил ее нашей заботе; мы в ответе за ее здоровье и благополучие. Я прошу вас помнить о том, что его святейшество счел возможным сообщить нам, сестра, - добавила она. - Он желает, чтобы мастер Исаак обследовал его племянницу и сделал все возможное, чтобы излечить ее. Я думаю, что мы не можем игнорировать его пожелания. - Ее голос прорезал тяжелый воздух комнаты, как острая сталь.
- Да, госпожа, - пробормотала сестра Бенвенгуда.
- Принесите лампы и все, что им может понадобиться.
- Лампы? Но ведь он слепой…
- Совершенно верно, сестра. Но она-то зрячая. - В коридоре зазвучали удаляющиеся шаги. - Как тебя зовут, дочь моя?
- Ракель, госпожа. - Исаак услышал, как ее легкое бумазейное платье прошуршало по полу, когда она присела в поклоне.
- Мы будем благодарны вам и будем молиться за успех, независимо от результата усилий, ваших и вашего отца. Если это может помочь, знайте, что донье Исабель семнадцать лет, пять из которых она провела в нашем монастыре. Все это время она отличалась превосходным здоровьем. Если вам что-то понадобится, пошлите за мной. Сестра Агнета останется здесь, чтобы незамедлительно передать мне ваше сообщение.
Ракель вошла в лечебницу и подвела отца к узкой постели, стоявшей посередине комнаты, где лежала больная. С правой стороны комнаты, в стене, находился большой камин со свисающим крюком для чайника. Несмотря на то что ночь была жаркой, в очаге горел огонь, а неподалеку от него пылала жаровня с древесным углем. Древняя монахиня сидела на табурете между очагом и жаровней, размешивая в медной кастрюле нечто похожее на овсянку. Время от времени она протягивала руку к стоявшей около нее на полу корзине, брала из нее немного трав и бросала на жаровню. Ее сладкий аромат, плывущий по комнате, слегка скрывал запах заражения. В простенке между двумя узкими окнами стояла послушница с сильными руками, осматриваясь с таким сварливым выражением лица, будто за нею послали, чтобы обмыть тело, а она пришла и увидела, что еще слишком рано. Просторная комната тускло освещалась светом одной свечи и мерцанием огня в камине. Две молоденькие монахини, вспотевшие и бледные от усталости, стояли около камина рядом с лазаретной сестрой, а сестра Агнета свирепо смотрела на происходящее, не отходя от двери.
- Вот кровать, отец, - сказала Ракель, - стол слева от тебя. В ногах кровати есть еще один стол, достаточно большой для корзины. Я поставлю ее туда? - Не дожидаясь ответа, она поставила принесенную корзину в ногах кровати.
- Расскажи мне что-нибудь о пациентке, дитя мое. - Исаак обратился к ней настолько тихо, что ожидающие монахини едва поняли, что он сказал.
Ракель взяла свечу и поднесла ее поближе к девушке. Когда свет упал на тонкие нежные черты ее лица, она с удивлением втянула в себя воздух.
- Она выглядит… - тачала Ракель, заметила, что монахини наблюдают за ней, и повторила: - Она выглядит больной, отец. Глаза запали, губы сухие и потрескавшиеся, у нее бледная кожа и… - Дверь отворилась, впустив немного прохладного воздуха и двух монахинь с большим количеством свечей. Они установили их на столах около кровати и зажгли. - Они принесли больше свечей. Теперь я могу видеть, что кожа у нее серая, но без желтизны. На щеках лихорадочные пятна. Она мотает головой из стороны в сторону, как будто страдает от сильной боли, но лежит на спине, и спина твердая и прямая.
- Спроси ее, мягко и осторожно, где она чувствует боль.
Ракель встала на колени около кровати, приблизив лицо к больной.
- Госпожа, - прошептала она, - вы слышите меня? - Голова, больше похожая на череп, слегка шевельнулась. - Скажите мне, где болит?
- Попроси ее, чтобы она указала, если сможет, место, где чувствует боль. И встань между нею и этими надоедливыми монахинями.
Донья Исабель услышала и протянула руку. Она притянула Ракель поближе к себе и хрипло зашептала ей на ухо.
Ракель встала на цыпочки и зашептала отцу на ухо:
- Она говорит, что опухоль находится на бедре, отец.
Исаак повернулся, двигая головой взад-вперед, чтобы определить, где находится больничная сестра.
- В этой комнате слишком много народа, сестра, - властно сказал он. - Они загрязняют воздух и нарушают покой больной. Отошлите их.
Сестра Бенвенгуда посмотрела на сестру Агнету; та мрачно кивнула.