Он приступил к осмотру личных вещей убитой. Сложенные в обычный пакет для вещественных доказательств, они, конечно, не могли передать ни того тепла, ни той живости, которые, по словам Джозефины, были присущи Элспет в жизни. Носовой платок, пудра, расческа, два пакетика с фруктовыми конфетами и ирисками, кошелек и горсть мелочи: две полкроны, две монеты по шесть пенсов, шиллинг, четыре пенса и один полупенс - вещи, которые любая девушка берет с собой в путешествие. Был еще журнал, объединивший Джозефину и Элспет в день ее смерти. Однако Пенроуза больше заинтересовали записка и цветок - намек на любовь. Он вгляделся в ирис с его триадой темно-фиолетовых лепестков: что этот цветок для нее значил и что он значил для того, кто его преподнес? Что Элспет почувствовала, когда его получила? И что она чувствовала, уходя из жизни, если в эту самую минуту оказалась лицом к лицу со своим возлюбленным? Пенроуз надеялся узнать его имя, когда через час-другой поговорит с Фрэнком Симмонсом и его женой.
В дорожной сумке убитой девушки не было ничего необычного, кроме странно большого размера. Возможно, все дело в куклах. Скорее всего они принадлежали Элспет, а не убийце, для которого исключительно важны были и неприметность его внешнего вида, и скорость передвижения; по анализу отпечатков пальцев Пенроуз по крайней мере узнает, держала Элспет куклы в руках или нет. Он посмотрел на кукольных короля и королеву и невольно содрогнулся. Было что-то пугающее в том, что убийца вырвал и отшвырнул прочь руку королевы, хотя, вполне возможно, этот поступок вовсе не являлся зловещим предупреждением Джозефине, а выражал лишь презрение к жертве и ее увлечению искусственными страстями подмостков. Пенроузу больше всего хотелось, чтобы это убийство являлось следствием ссоры возлюбленных, в которой куклы играли третьестепенную роль.
Его мысли прервал резкий стук в дверь, и, не ожидая ответа, в комнату вошел сэр Бернард Спилсбери. Могло показаться странным, что знаменитый патологоанатом Скотланд-Ярда работает по субботам, но, ко всему прочему, Спилсбери был еще и сотрудником отдела криминальных расследований и работал, как и все в его команде, не покладая рук. В свои пятьдесят семь он нередко поговаривал об уходе на пенсию, хотя фактически работал больше, чем когда-либо, без конца привлекаемый полицией к расследованиям. За все годы работы со Спилсбери Пенроуз не помнил, чтобы тот хоть когда-нибудь отказался помочь. Отчеты патологоанатом писал теперь не так быстро, как бывало, и с годами стал, пожалуй, чересчур педантичен, но Пенроуз не возражал подождать подольше, чтобы узнать мнение безмерно уважаемого им специалиста. И хотя суждения Спилсбери, разумеется, не всегда были безошибочны, он не раз доказывал, что медицина имеет ценность не только для борьбы с болезнями, но и с преступностью. Патологоанатом верил: если стремиться к справедливости неотступно, она восторжествует.
Извини за опоздание, Арчи, но пробки на Гоуэр-стрит были просто дьявольские. Конечно, если бы наша городская полиция осознала, что неплохо бы идти в ногу с мировой цивилизацией и построить собственную лабораторию, у тебя в руках уже был бы нужный доклад и ты бы находился на полпути к поимке очередного убийцы. Но кто я такой, чтобы критиковать нашу родную полицию?
Пенроуз улыбнулся - всякий раз, когда Спилсбери приходил в Скотланд-Ярд, из уст его первым делом вырывалась критика. Всем было известно его мнение, что в своем отношении к судебной медицине британское общество было настроено излишне скептически, и мнение это, как считал Пенроуз, являлось совершенно справедливым. Многие из его коллег все еще с опаской относились к использованию научных фактов для доказательства вины подозреваемого, несмотря на то что большинство сыщиков в расследовании именно на эти факты и полагались. Спроси любого из них об анализах пыли в кармане или грязи на его ботинках, и он, безусловно, подтвердит их необходимость, но для обоснования вины все равно предпочтет прямые доказательства. Тем более что подобную позицию занимают английские судьи и присяжные заседатели. Если кто и мог изменить сложившуюся полицейскую и судебную практику, так это как раз Спилсбери, раскрывший исключительно научными методами множество жестоких и таинственных преступлений. И все же Пенроуз не всегда доверял мнению патологоанатома, хотя тот и отстаивал его, как правило, с непререкаемой твердостью.
Спилсбери уселся на стул и, не теряя времени на обмен любезностями, достал из огромной сумки, которую таскал с собой повсюду, отчет.
- Причина смерти довольно очевидна - внутреннее кровотечение, вызванное травмой сердца в результате проникающей раны прямо под грудиной. Судя по углу входного отверстия, в момент удара девушка стояла. Удар был нанесен снизу вверх, что не так часто случается, правшой, на несколько дюймов ее выше.
- Мужчиной или женщиной?
- Непонятно. Жертва была всего лишь пяти футов и двух дюймов роста, так что рост преступника тут небольшое подспорье для определения его пола. Если б на ней было надето что-нибудь поплотнее, я бы почти с уверенностью сказал, что убийца - мужчина, но пальто ее оказалось расстегнуто, а через платье острый предмет проходит без особых усилий. Ткани тела, как вы знаете, сравнительно мягки, и женщина в хорошей форме, да к тому же рассерженная, могла нанести такой удар без всякого груда, особенно если в руках у нее было достаточно острое орудие - а оно было очень острое.
- Вам когда-нибудь встречались случаи, когда орудием убийства являлась шляпная булавка?
- Нет, Арчи, ни раньше, ни теперь. В том-то и вся штука! Орудие, что вы нашли в ее теле, вовсе не то, которым ее убили, в чем я абсолютно уверен.
Вот это новость! Такое Пенроузу даже на ум не приходило. Один из немногих фактов, который он считал очевидным, и то не подтвердился.
- А как вы это установили? - спросил Пенроуз, не скрывая своего удивления.
- По кровотечению. Никакая шляпная булавка не может вызвать такого сильного внутреннего кровотечения. Поначалу это не было очевидно, так как в месте прокола не оказалось ни синяка, ни заметного наружного кровотечения. А вот внутри - огромное количество крови в плевральной полости и в районе сердца, и часть крови протекла в брюшную полость. Вообще-то не исключено, что шляпной булавкой можно нанести смертельную рану, но в таком случае смерть наступила бы намного позже. Да и вариант этот маловероятен.
- Чем же убийца зарезал девушку?
- Чем-то очень узким - как я уже сказал, из входного отверстия раны вытекло очень мало крови - и довольно длинным: чтобы добраться до сердца через печень и диафрагму, орудие должно было быть по крайней мере шести дюймов в длину. К примеру, подошел бы нож для разрезания бумаги, только очень острый, конечно. Отмечу, что края раны не порваны, - орудие вонзили в тело и аккуратно вынули.
- Она долго страдала? - Пенроуз подумал о предстоящей встрече с родными Элспет.
- Похоже, все произошло очень быстро, и я сомневаюсь, что девушка успела хоть что-то понять. Судя по ране на сердечной стенке, убийца нанес удар, а потом повернул нож внутри тела и тем самым ускорил смерть. Кровь, попавшая в полость перикардиума, ослабила сердечные сокращения, и кровяное давление должно было почти мгновенно упасть, скорее всего опередив боль от нанесенной раны, то есть жертва даже не успела эту боль ощутить. Я думаю, она потеряла сознание не более чем через минуту после нападения. Так что с определенной точки зрения это оружие отлично сделало свое дело. Меня поражает, почему в наше время убийцы не отдают предпочтение ножу. Он куда эффективнее, чем кочерга или свинцовая дубинка, и работа с ним куда более эстетичная.
Пенроуза объяснения патологоанатома более-менее удовлетворили; он принялся пролистывать отчет о результатах вскрытия и обнаружил то, что уже знал: у девушки оказались сбриты волосы на шее. Этот выглядевший абсолютно бессмысленным акт надругательства над телом убитой отчего-то встревожил его особенно сильно. Спилсбери здесь указывал: ранка, нанесенная при бритье волос, почти не кровоточила, а значит, порез был нанесен почти сразу после смерти. Но Пенроуз и сам об этом догадывался, а спрашивать патологоанатома о значении этого акта совершенно бессмысленно, потому инспектор перешел к вопросам, на которые надеялся получить конкретный ответ.
- Вы могли бы рассказать мне про убийцу что-нибудь еще? Хорошо бы, конечно, знать, как его зовут, но меня бы вполне устроил цвет его волос или в чем он был одет.
Спилсбери улыбнулся:
- Вас, несомненно, это разочарует, но преступник - для простоты будем говорить об убийце в мужском роде, - уходя из поезда, не был перепачкан кровью своей жертвы. Возможно, у него на руке и остались, какие-то следы, но настолько незначительные, что никто вокруг их не заметил, поскольку под ногтями у девушки тоже не было следов ни крови, ни кожи. Из-за шока она, наверное, оказалась неспособна сопротивляться, даже если ей и представилась такая возможность. И на булавке только ее следы. Однако есть и приятная новость, - поспешил добавить Спилсбери, заметив, что взгляд Пенроуза становится все более озабоченным. - У жертвы под ногтями и во рту нашли какие-то нитяные волокна, но они не от ее одежды, так что, как только мы сделаем еще несколько тестов, я смогу вам сказать, из чего было сшито пальто или связан свитер убийцы. Я предполагаю, что он левой рукой притянул девушку к себе и, прижав ее лицом к груди, чтобы она не смогла и пикнуть, пырнул ножом. Вся нижняя часть платья жертвы испачкана в пыли, но эта пыль от пола купе, что означает лишь одно: высокая стоимость первого класса отнюдь не гарантирует чистоты помещения. Скорее всего, потеряв сознание, она упала на колени, а потом ее подняли и посадили туда, где вы ее нашли, - мужчине это, конечно, сделать было легче, но и женщине такое тоже под силу. На ее чулках в нескольких местах поползли петли, рукав платья слегка разорван, так что вряд ли с ней обращались с достаточной бережливостью, что само по себе неудивительно, ведь делалось это в спешке. Данное убийство - одно из самых рискованных преступлений, какие я когда-либо расследовал, тут надо было все провернуть в считанные минуты. Итак, я сообщу вам о результатах анализа волокон, как только его закончат. Сведений не бог весть сколько, но это пока все, чем я располагаю.
Пенроуз заговорил не сразу, обдумывая то, что ему рассказал Спилсбери.
- Мне кажется, есть только две возможные причины, почему преступник подменил орудие убийства. Или использованный им нож был очень уж приметный и, оставив его, он бы выдал себя с головой; или что-то важное кроется в том, чем он решил это орудие подменить. Какую из двух причин выбрали бы вы?
Вопрос был задан инспектором Спилсбери неспроста: он умел подмечать нюансы в преступлении, которые не всегда оказывались замеченными сыщиками.
- Это убийство, вне всякого сомнения, носит личный характер и сработано быстро и эффективно, так что наверняка оно преднамеренное и продуманное. А значит, и орудие убийства было приготовлено заранее, и булавка оставлена умышленно. То есть обстоятельства преступления имеют прямое отношение к жертве; узнайте о ней все, что возможно, и ниточка потянется к убийце.
Пенроуз поблагодарил патологоанатома с несвойственной ему холодностью - вопросов после отчета Спилсбери стало больше, чем ответов.
- Будут новости, я вам сразу сообщу, - сказал на прощание медик. - Желаю вам удачи: похоже, она вам очень понадобится.
ГЛАВА 6
Джозефина уже ждала инспектора, когда автомобиль Пенроуза свернул на Сент-Мартинс-лейн. Заметив напряженное выражение лица, он на мгновение пожалел, что разрешил ей пойти на встречу с близкими Элспет, несомненно, болезненную для всех. Нои дома ей оставаться не резон: она будет убиваться из-за несчастья, в котором, как считает Джозефина, есть доля и ее вины, и вдобавок продолжит волноваться из-за предстоящих столкновений с амбициозным и эгоистичным руководством театра. А если руководствоваться только интересами следствия, то Джозефина в предстоящей беседе с Симмонсами может оказаться очень даже кстати. В разговоре наверняка всплывет немало важной информации, и женщина с приятной внешностью, доверительным голосом и природной любознательностью скорее доберется до сути дела, чем Фоллоуфилд или сам инспектор, тем более что по крайней мере один из опрашиваемых считает ее знаменитостью. Пенроуз уже позвонил Симмонсам и убедился, что они не возражают против присутствия Джозефины, а Фрэнк Симмонс даже заявил, что ее участие намного облегчит для него предстоящий разговор.
За все годы совместной работы с Фоллоуфилдом Пенроуз так для себя и не решил, хорошо ли сержант водит машину. На широких улицах и загородных магистралях такая манера вождения вопросов не вызывала. Но Лондон не изобиловал шикарными автострадами, а сержант, казалось, этого не замечал и мчался по узким улочкам, как по гоночной трассе. Машина с леденящим душу визгом тормозов подлетела к Джозефине, и та едва успела отскочить в сторону.
Арчи поцеловал Джозефину в щеку и отошел в сторону, давая ей сесть в машину. Авто рывком сорвалось с места, и вскоре они с бешеной скоростью помчались по Монмаунт-стрит. С трудом поборов желание закрыть глаза, Джозефина улыбнулась Арчи - своему компаньону на пути к неминуемой гибели - и протянула ему солидный, завернутый в пергаментную бумагу, пакет:
- Снайп велела передать это тебе. Здесь бутерброды с сыром, помидором и соленым огурцом. Она считает, что тебя надо подкормить, - ты ведь так и не съел то, что она тебе принесла сегодня утром. И еще Снайп сказала, что это твой последний шанс, не съешь бутерброд - она от тебя увольняется.
- Имейте в виду, если она от вас откажется, я ее пущу к себе хоть завтра. Скажите ей об этом, мисс Тэй, когда ее увидите, - заявил с шоферского сиденья Фоллоуфилд, не обращая при этом ни малейшего внимания на светофор, на котором горел красный свет. - Снайп - дамочка что надо, но не всем это дано понять.
- И она о вас, Билл, очень хорошо отзывается, - сказала Джозефина. Снайп вам тоже просила передать бутерброд.
В сержанте Пенроуза восхищало многое, но особенно то, что он никогда, даже в самых трудных обстоятельствах, не унывал. Фоллоуфилд принадлежал к немногочисленному разряду полицейских, которые непоколебимо верили, что правда рано или поздно выйдет наружу. Его оптимизм, несомненно, питаемый любимым и им сыщиками из детективных романов, изобретательность и удачливость которых не знала границ, не раз вселял уверенность в конечном успехе даже склонного к скептицизму Пенроуза. Вот и сегодня, когда он кратко изложил сержанту суть отчета Спилсбери, уверенный, что Фоллоуфилд, как и сам инспектор, будет разочарован отсутствием улик, а особенно ошибкой с орудием убийства, его помощник отнюдь не выглядел расстроенным. Сержант лишь глубокомысленно заметил, что в этой истории есть над чем подумать.
- С самого начала, мисс, это дело напомнило мне одну из ваших книг. - Фоллоуфилд, обращаясь к Джозефине, имел в виду ее детектив, в котором закололи человека, стоявшего в очереди в театральную кассу. - Убийство в оживленном месте, и к тому же очень рискованное. А когда инспектор сказал мне, что убили девушку вовсе не шляпной булавкой, а тонким ножом, я сразу подумал: будем искать даго из вашего романа - со шрамом на левой руке, а правой рукой размахивающего стилетом.
Несмотря на то что его замечание было шутливым, Джозефина и сама уже заметила это сходство, и ей показалось довольно-таки странной ситуация, когда именно она, хотя и косвенно, но все же причастная к реальному убийству, едет беседовать с семьей убитой девушки в одной машине с полицейским, прототипом придуманного ею инспектора Алана Гранта. Внешнего сходства, правда, между двумя сыщиками не имелось: обаятельный и атлетичный Арчи ничем не напоминал щуплого и неказистого Гранта - разве что оба обладали приятным голосом и элегантно одевались, но что касается их профессионализма и человеческих качеств, тут они оказались на равных. Джозефина хотела, чтобы ее герой был в первую очередь порядочным, неравнодушным к людям полицейским в отличие от сыщиков во многих других детективных романах, которые выглядели автоматами по раскрытию преступлений, и в Пенроузе она нашла то, что искала. Поэтому Грант, как и Арчи, был умен, терпелив и внимателен, он сочувствовал пострадавшим и всегда старался заботиться о них и по долгу службы, и по доброте душевной. Джозефина, правда, приписала Гранту кое-какие собственные увлечения - она, например, отлично ловила внахлест, тогда как Арчи в жизни не держал в руках удочки. Но суть жизненной позиции Гранта - его гуманистическое видение мира, его справедливое отношение к людям вне зависимости от их положения - основывалась на качествах характера, которые привлекали ее в Пенроузе. И тут Джозефина, внимательнее вглядевшись в инспектора, поглощенного сейчас своими мыслями, явно далекими от той шутливой беседы, что велась в салоне машины, вдруг осознала, что за прошедшие пять лет, с тех пор как вышла книга, Арчи сильно изменился. Он даже стал выглядеть как полицейский, а ведь одной из привлекательных черт Гранта было именно то, что он совсем не походил на полицейского.
- Сейчас что-нибудь пишете? - спросил Фоллоуфилд, сворачивая на Хаммерсмит-роуд. Полевой стороне улицы располагалась огромная фабрика "Лайонс", и их окутало запахом шоколада. - Может, эта история вас подстегнет на новый детектив? - добавил сержант с надеждой.
- Вот уж не знаю, Билл. Я ведь тот детективный роман написала на спор. Моя подруга уверяла меня, что человека невозможно убить в толпе, а я настаивала, что запросто. Я взялась написать его за две недели, работала день и ночь, и это меня чуть не убило. Я поклялась, что никогда больше такого не сделаю, но должна признаться: Грант мне самой понравился. Может быть, я о нем еще и напишу, если "Брисена" будет не против.
- Кто такая Брисена? - с удивлением спросил Фоллоуфилд.
- Моя пишущая машинка. Я ей посвятила свой роман - за ее безотказную работу. Вся эта затея была в какой-то мере шуткой. Но когда сочиняешь историю с придуманной смертью, отвлекаешься от реальной, так что, пожалуй, вы правы - сейчас самое время приступить к новому детективу.