Аньес заметила веселую искорку в его глазах. Вдруг улыбка слетела с губ графа. Он машинально поднял руку, как бы призывая к молчанию. Слегка наклонив голову в сторону низкой двери, он прислушался.
Аньес чуть не поперхнулась. Клеман.
Артюс д’Отон встал и неслышно, словно кошка, направился к двери. Что ей оставалось делать? Закричать, сделать вид, что на нее напал кашель? Громко и отчетливо крикнуть: "Что происходит, мсье?", - чтобы предупредить ребенка? Нет. Граф сразу же догадается о ее хитрости, и она испортит все то хорошее, что было до сих пор.
Граф резко распахнул дверь. Клеман ввалился в комнату, как мешок с отрубями. Безжалостная рука поставила его на ноги, схватив за ухо:
- Что ты здесь делаешь? Ты шпионишь?
- Нет, мессир, нет.
Клеман, объятый паникой, посмотрел на Аньес. Артюс мог избить его до полусмерти, если бы захотел. Увиливать было невозможно. Дама де Суарси лихорадочно размышляла.
- Клеман… Подойди ко мне, мой сладкий.
- Это один из ваших людей?
- Лучший из них. Мой страж. Он следил за вами, дабы убедиться, что его даме не грозит никакая опасность.
- Он слишком мал, чтобы быть грозным стражем.
- Разумеется, но он полон отваги.
- А чтобы ты сделал, мальчик мой, если бы я проявил дурные намерения в отношении твоей дамы?
Клеман вынул разделочный нож, который он всегда носил с собой, и ответил серьезным тоном:
- Я бы вас убил, мсье.
Граф захохотал. Между двумя приступами громкого смеха он все же сумел сказать:
- Знаешь ли ты, молодой человек, что я считаю тебя способным на это? Ложись спать. Ничего с твоей дамой не случится, слово чести.
Клеман посмотрел на Аньес. Та слегка кивнула головой, и мальчик исчез, словно по мановению волшебной палочки.
- Вы рождаете прекрасные порывы, мадам.
- Он еще ребенок.
- Который проткнул бы меня ножом, если бы в этом возникла необходимость, я в этом уверен.
В этот момент в комнату вошла Мабиль. Ее глаза блестели от любопытства.
- Тысяча извинений… Мне показалось, что вам нужна помощь, мадам.
- В самом деле… Мы ждем третьей перемены, - сухо ответила ей Аньес.
Мабиль опустила глаза, но все же недостаточно быстро, чтобы дама де Суарси не заметила в них ядовитую ненависть.
Вскоре на столе появилось блюдо с закуской, состоящей из слоеных пирожков с фруктами и орехами. Мабиль придала своему лицу более любезное выражение. Однако Аньес была просто обязана избавиться от этой девицы и покончить с тем маскарадом, который та разыгрывала в течение нескольких месяцев. И подобная перспектива вызывала у нее сильное беспокойство. До сих пор Аньес удавалось манипулировать Эдом, притворяясь, будто она обожает сводного брата и доверяет ему. Инцидент с голубем больше не позволял прибегать к этой тактике, которая, несмотря на всю свою неискренность, была тем не менее эффективной на протяжении многих лет. Скрытая война, которую она вела со сводным братом, неминуемо должна была стать открытой, а у Аньес не было оружия, чтобы противостоять врагу. Она наверняка потерпит поражение, поскольку поспешила, необдуманно приказав, чтобы именно ей отдали мертвого голубя, несшего послание. Если бы она поступила иначе, она могла бы еще некоторое время притворяться, будто не знает о подлинных планах Эда. Чудесный приезд графа д’Отона, получившего удовольствие от этого вечера, только усиливал досаду дамы де Суарси. Если бы у нее было больше времени, он мог бы стать ее надежным союзником. Но она все испортила, неожиданно рассердившись на Мабиль. Аньес постаралась избавиться от тревожных мыслей. Под конец ужина подали густой крем из пьяных вишен на вафлях.
- Вы устроили для меня настоящий пир, мадам.
- Очень скромный для сеньора вашего положения.
Артюса удивила эта куртуазная учтивость, впрочем, прозвучавшая вполне естественно, но, взглянув на молоденькую девушку, которая им подавала, он сразу же понял ее истинную причину. Теперь это была не служанка с неприятным постным лицом, которую он видел прежде, а немного угловатая и неуклюжая девушка-подросток.
- Аделина, приготовь для монсеньора д’Отона комнату хозяина, ту, что находится в южном крыле.
Девчушка что-то пролепетала и стремительно выбежала из зала, неумело сделав реверанс.
- Она не слишком умная, зато верная, - извиняющимся тоном сказала Аньес.
- В отличие от этой Мабиль, не правда ли?
В ответ Аньес печально улыбнулась.
- Я корю себя, мадам, за то, что причинил вам столько беспокойства. Боюсь, мой визит затянулся. Я уеду завтра на рассвете. Прошу вас, окажите мне милость, не провожайте меня. Лошадь оседлает один из ваших слуг.
- А я, мсье, признательна вам за то редкое и слишком короткое удовольствие, которое вы мне доставили. Вечера в Суарси тянутся так долго, а ваше присутствие прогнало угнетающую скуку.
Артюс пристально посмотрел на Аньес, желая, чтобы учтивые слова были большим, чем формулой безукоризненной вежливости.
Менее чем через час Артюс устраивался в своих покоях, бывшей комнате Гуго де Суарси, которую Аделина приготовила для него с маниакальной тщательностью. Служанка даже разожгла в камине огонь, несмотря на теплую ночь. Он подошел к металлическим башенкам, защищавшим свечи, чтобы задуть их. Количество свечей доказывало, что они были зажжены в его честь. Слишком большая роскошь для столь скромного хозяйства. Разумеется, медовые мухи поставляли воск, но, скорее всего, Аньес продавала его, а не использовала для собственных нужд. Сняв сюрко, граф вытянулся всем телом на кровати. Он не дал себе труда раздеться и даже не стал снимать сапоги. Он лежал с широко открытыми глазами, глядя в темноту.
Артюс признался себе, что немного растерялся. То, что было любопытством с его стороны, странным образом превратилось в нечто иное. Он вдруг забыл об этих ужасных убийствах. Конечно, дама ему нравилась. За всю свою жизнь он так редко испытывал это чувство, что оно вызвало у него беспокойство и даже восхищение. Неужели жизнь графа стала такой пустой, что дама де Суарси без всякого труда завоевала его сердце? Конечно, его жизнь превратилась в пустыню… если только она всегда не была пустыней. Пустыня, наполненная различными обязательствами, интересами, которые позволяли ему забыть об отчаянно медленном беге времени. Но эти восемь часов после его приезда пролетели так стремительно, что он даже не заметил их. В один вечер время вновь приобрело значимость. Эта дама расправилась со скукой Артюса, более того, она расправилась с его привычкой к скуке. Стремительная победа, о которой она даже не догадывалась.
Артюс ошибался. Аньес прекрасно осознавала, какой путь преодолела за ужин. Конечно, она поздравляла себя с одержанной победой, однако слишком трезво мыслила, чтобы не понимать: она выиграла лишь одно сражение и война будет продолжаться.
Аньес поднялась к себе, отдав распоряжения относительно завтрашнего отъезда графа. Она сделала вид, что не заметила отсутствия Мабиль на кухне. Неужели негодница убежала, чтобы найти пристанище у своего прежнего хозяина? Что за вздор! Только не глухой ночью и не пешком!
Увидев свет масляного светильника, Аньес остановилась наверху каменной лестницы.
Раздался шепот:
- Мадам…
- Клеман, ты не спишь?
- Я жду вас, мадам.
Клеман первым вошел в спальню, тускло освещенную несколькими сальными свечами. Смолистые факелы висели только в длинных каменных коридорах и просторных залах, поскольку очень сильно коптили и пачкали стены.
- Произошло что-то серьезное? - забеспокоилась Аньес, закрыв тяжелую створку двери.
- Можно и так сказать. Вечером голубь и послание исчезли из вашей спальни.
- Но ведь ты унес его к себе на чердак, - возразила дама.
- Только чтобы переписать послание. Потом я аккуратно обвязал лапку голубя этой полоской бумаги и принес его обратно. Я положил его на ваш туалетный столик.
- Ты ведь знал, что она его стащит, не правда ли? Теперь понятно, почему ее нет на кухне.
- Я мог бы спокойно заключить об этом пари, - сказал мальчик. - Мы еще не готовы сорвать забрало с барона, мадам. Мабиль не уверена, что вы заметили послание или, в худшем случае, подозреваете, что оно исходит от нее. Однако она предпочтет в это не верить, поскольку ей выгоднее заблуждаться. Иначе ей придется признаться своему хозяину, что их план провалился, а за это он ее не похвалит. Мы должны выиграть еще немного времени, чтобы приготовиться к стычке… особенно после неожиданного визита графа.
Аньес с облегчением закрыла глаза и наклонилась, чтобы прижать ребенка к себе.
- Что бы я без тебя делала?
- Без вас я умер бы, я умру без вас.
- Тогда мы оба должны постараться выжить, мой Клеман.
Аньес поцеловала мальчика в лоб и со слезами на глазах проводила его взглядом, когда он бесшумно покидал комнату.
Несколько минут она пребывала в этом тревожном настроении, пытаясь прогнать воспоминания о годах печалей, лишений, одиночества и даже страха. Она отчаянно боролась с настойчивым отчаянием, пробуждавшим в ней желание смириться, возненавидеть себя. Вдруг нежданный голос, голос, который она знала так же хорошо, как и свой собственный, прозвучал в ее памяти. Она так любила слова, которые произносил этот нежный, спокойный и вместе с тем твердый голос. Голос ее прекрасного ангела, голос баронессы Клеманс де Ларне. Почему так случилось, что она едва помнила свою мать, в то время как каждый жест, каждая улыбка, каждое нравоучение, каждая ласка мадам Клеманс навсегда отпечатались в ее плоти и памяти? Божество, воплотившееся в этой женщине, которую она любила так горячо, что порой думала: баронесса была ее единственной матерью, поскольку одна заменила другую. Божество, смерть которого сделала ее сиротой.
Из глаз Аньес полились слезы, прекрасные слезы. Она услышала свой голос:
- Как мне вас не хватает, мадам.
Вдруг ее охватило волнующее чувство, что она больше не одна.
Аньес позволила себе погрузиться в воспоминания обо всех этих годах учебы, смеха, откровений и нежности, прожитых вместе. Мадам Клеманс настояла, чтобы девочка выбрала созвездие, которое должно стать их общим. Аньес долго колебалась между Девой, Орионом, созвездием Гончих Псов и многими другими, но в конце концов остановила свой выбор на созвездии Лебедя, так ярко сиявшего по ночам в начале сентября. Мадам Клеманс читала и перечитывала ей лэ Марии Французской. Как им нравилось лэ "Ланваль", повествующее о мужественном рыцаре, которому фея подарила свою любовь при условии, что он сохранит ее в тайне! Баронесса научила ее играть в шахматы, заранее предупредив девочку о своих проказах: "Должна тебе признаться, я жульничаю. Но ради любви к тебе я постараюсь быть честной в первых партиях". Была ли мадам Клеманс счастлива? Возможно, в первые годы замужества, хотя Аньес не могла бы в этом поклясться. Так или иначе, но их сблизили два одиночества. Одиночество стареющей прекрасной дамы, на которую ее муж и сын обращали не больше внимания, чем на привычную мебель, и с которой они вели себя с равнодушной учтивостью. Одиночество маленькой девочки, объятой ужасом при мысли, что от нее избавятся после смерти матери, девочки, которую изводил Эд, повторяя на все лады, что она должна быть послушной, если не хочет закончить свои дни на улице. Аньес признавалась себе, что ей всегда было страшно. И лишь присутствие мадам Клеманс придавало ей храбрости. Тогда она держалась с достоинством и умела постоять за себя.
В ее память врезалась одна сцена, которую она никак не могла забыть. Что в действительности произошло? Несомненно, это было одно из галантных похождений барона Робера, после которых он приезжал в Ларне опухший от вина и пропахший девками. Без всякого предупреждения он ввалился в комнату жены, желая утолить свои плотские потребности. Аньес сидела на полу возле ног мадам Клеманс, читавшей ей сказку. Едва увидев пьяного мужа, баронесса встала. Он пробормотал нечто такое, что заставило мадам Клеманс побледнеть. Однако маленькая девочка не поняла смысла произнесенных слов.
Спустя много лет в мозгу Аньес до сих пор звучал ледяной властный голос:
- Уходите, мсье! Уходите немедленно!
Барон поднял руку и, шатаясь, направился к жене, намереваясь дать ей пощечину. Баронесса не отступила, не закричала. Напротив, она подошла к мужу, схватила его за воротник и грозно бросила ему в лицо:
- Вы нисколько меня не испугали! Никогда не забывайте, откуда я и кто я есть. За кого вы себя принимаете, свинья вы эдакая! Волочитесь за другими девками, сколько вам угодно, но нас оставьте в покое! Не попадайтесь мне на глаза, пока не протрезвеете и не раскаетесь. Уходите, гнусный солдафон, немедленно! Это приказ!
Аньес отчетливо видела, что барон сразу же утратил свою спесь. Он опустил голову на грудь, а его пьяная физиономия из малиновой превратилась в серо-зеленоватую. Он открыл рот, но не произнес ни звука. Баронесса не отводила глаз, не отступала ни на шаг. Он послушался, вернее, повиновался, смущенно пробурчав: "Тоже мне светская дама!", - что было не свойственно человеку в его состоянии.
Как только дверь покоев мадам Клеманс закрылась, баронесса вся задрожала. Заметив, что ничего не понимавшая Аньес заволновалась, она произнесла голосом, вновь ставшим нежным:
- Единственный способ усмирить собаку - это рычать громче, чем она, поднять хвост и уши и показать зубы.
- И тогда она не вцепится вам в глотку?
Мадам улыбнулась и погладила Аньес по волосам:
- Чаще всего собака убегает… Но иногда она нападает, и тогда надо сражаться.
- Даже если боишься, что она укусит?
- Страх не спасает от укусов, дорогая. Наоборот.
Сражаться.
До сих пор Аньес всегда старалась избежать битвы, обогнуть противника, схитрить. На протяжении нескольких лет эта тактика давала определенные результаты. Впрочем, весьма посредственные, поскольку сейчас она оказалась в более опасном положении, чем до замужества или сразу после кончины Гуго.
Хитрить? Это служило объяснением, с которым она соглашалась. Но надо было признать: она не хитрила, она боялась хитрить. Она, успокаивая себя, думала, что оборонительная позиция более соответствовала даме, была более достойной. Но стервятники вроде Эда не делали дамам снисхождения, напротив. Дамы разжигали их хищнические инстинкты, поскольку стервятники думали, что слабость и страх, присущие дамам, помогут им одержать быструю и безопасную победу. Сражаться. Это означало конец уверткам, притворствам. Она тоже пойдет в наступление и будет такой же безжалостной, как ее противник.
Железный рудник. Железный рудник Эда, который, если верить слухам, почти истощился. Рудник принес ее сводному брату, его предкам из рода Ларне огромное богатство, но, главное, он помог им завоевать заинтересованную благожелательность монархов, которым они служили. А что, если король Филипп узнает, что месторождение истощилось? Тогда можно не сомневаться, что очень скоро иссякнут и знаки милости, оказываемые его владельцу. Эд окажется в одиночестве, без покровительства. В таком случае ее всемогущим сюзереном станет Артюс д’Отон, а ему она нравилась. Аньес была в этом уверена. Если люди честны и если к тому же они сразу же попадают под власть чувств, их можно читать, словно книги. Никакой хитрости, ведь так утверждала она? Но женская хитрость совсем не похожа на подлый обман. Это оружие борьбы, одно из немногих, имевшихся в ее распоряжении.
Рычать громче, поднять хвост и уши, показать зубы. И главное, быть готовой вцепиться в глотку противника. Чтобы победить.
Как добраться до короля? Ответ был простым: анонимно. Единственным посредником, к которому дама де Суарси могла обратиться, был не кто иной, как мсье де Ногаре. Как говорили, он правил не только королевством, но и личной жизнью короля.
Почувствовав неожиданное облегчение, Аньес мягко опустилась на пол. Долгий вздох принес ей полное спокойствие:
- Спасибо, мой ангел, спасибо, моя Клеманс.
Когда на следующий день граф Артюс садился в седло, рассвет только брезжил. Ничто не заставляло графа уезжать в столь ранний час, если только не какой-то суеверный страх вновь так скоро встретиться с женщиной, которая заполнила собой все часы, отведенные для сна. Да, этой короткой ночью он не сомкнул глаз, ведь ребяческая веселость, пробуждавшая у него желание смеяться, и нелепое наваждение, державшее его в напряжении, поминутно сменяли друг друга.
Каким же женским угодником он был! Это сравнение заставило его фыркнуть. Как, ему уже за сорок, а он ведет себя словно простак, впервые воспылавший страстью? Какое чудо. Какая чудесная радость.
Граф выпрямился. Ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы придать своему лицу хмурое выражение и поддержать свою репутацию унылого человека. Через несколько минут он уже скакал по полям, опьяненный мощным ровным аллюром Ожье, который за ночь набрался свежих сил. Внезапная тревога отрезвила Артюса: а вдруг он ошибался, вдруг эта женщина была приманкой, вдруг она не была мечтой, в чем он никогда не захотел бы признаться?
Потрясенный такой перспективой, он пустил коня шагом. Проехав сотню туазов, он улыбнулся, вспомнив ее рассказ о первом сборе меда, закончившемся пикантным поражением.
Беспорядочная смена чувств привела Артюса в смятение. Ей-богу… неужели он влюбился? Как… так быстро? Если говорить о чувстве влюбленности, то он, конечно, испытывал его. Впрочем, по общепринятому мнению, это чувство было достаточно распространенным и переменчивым и поэтому не слишком беспокоило его.
Что касается любви и ее ран… По правде говоря, он не помнил, чтобы когда-либо любил.
Захохотав во все горло, он повалился на переднюю луку седла, припав к шее Ожье, который тряхнул гривой в знак согласия.