Аполлина отдала распоряжения. Граф устроился на одной из скамей, стоявших около большого стола. Она села напротив, на довольно большом расстоянии, так ей мешал выпирающий живот. Последовало гнетущее молчание. Наконец граф прервал его:
- Знаете, я недавно встречался с вашей сестрой по мужу, мадам де Суарси.
Серое лицо женщины просветлело при упоминании этого имени:
- Аньес… Как она поживает?
- Мне показалось, что очень хорошо.
- А Матильда? Я не видела ее лет пять.
- Теперь это очаровательная и очень хорошенькая барышня.
- Вся в мать. Мадам Аньес всегда была прелестной. Я так жалела, что она не приняла предложение моего супруга и не поселилась вместе с дочерью в замке. Жизнь в Суарси такая ненадежная, такая трудная для вдовы, не созданной для сельских работ. Мы стали бы сестрами, и у меня появилась бы подруга, самая лучшая подруга. Она такая жизнерадостная, такая добрая.
- Это было бы решение, которое устроило бы всех. Но почему она отказалась?
Легкое облачко омрачило взгляд Аполлины де Ларне. Аполлина солгала так неумело, что он почувствовал всю ту печаль, которую она пыталась скрыть:
- О, я не знаю… Возможно, из-за привязанности к своим землям.
Граф убедился, что предчувствия его не обманули: Эду де Ларне, покровительствовавшему своей сводной сестре, пришла в голову мысль, граничившая со святотатством. До сих пор барон раздражал Артюса своим самодовольством, малодушием и грубым обращением с женщинами. Но сейчас раздражение сменилось омерзением, которое внушал ему этот тип извращенцев.
Легкость прекрасной бабочки, с которой прежде порхала кроткая Аполлина, превратилась в прах, такой же серый, как и она сама. И это тоже было делом рук Эда. Когда граф осознал это, у него стало тяжело на душе. Он корил себя за то, что почти вырвал признание у этой женщины, которую когда-то нашел очень глупой.
Он распрощался с Аполлиной, впервые почувствовав к ней дружеское расположение. На прощание он ей посоветовал:
- Берегите себя, мадам. Вы и ребенок, которого вы носите, просто бесценны.
В ответ она смущенно прошептала:
- Вы так думаете, мсье?
Вернувшись в Отон, граф по-прежнему не находил себе места. Уже наступал вечер, когда он вышел к Монжу де Брине, своему бальи, ждавшему его в библиотеке.
Артюс любил эту небольшую комнату в виде ротонды. Здесь он собрал прекрасную коллекцию книг, привезенных из своих многочисленных скитаний по свету. Здесь он вольготно чувствовал себя, окруженный воспоминаниями, многие подробности которых он забыл. Столько встреченных людей, столько произнесенных имен, столько посещенных мест, но, в конечном счете, так мало тихих гаваней…
Монж смаковал плодовое вино и лакомился медовым пирогом с айвой. Едва граф вошел, как Монж встал и заявил:
- Ах, мсье, вы спасли меня от тошноты.
- А зачем вы горстями поглощали эти лакомства?
- Их нежность успокаивает меня.
- Значит, меня ждет плохая новость.
Прозорливость графа не вызвала удивления у Монжа де Брине. Однако его мрачный вид насторожил бальи.
- Что вас беспокоит, мессир?
- Многое, но я пока не могу ничего понять. Ладно, Брине, выкладывайте.
- Сегодня в полдень один из моих сержантов примчался во весь опор. На опушке леса Клэре была найдена еще одна обезображенная жертва. Но на этот раз похоже, что жертва погибла совсем недавно.
- Монах?
- По всей очевидности.
- Вы сказали, на опушке?
- Да, мессир. Убийца поступил крайне неосторожно.
- Или очень расчетливо, - возразил Артюс. - Он мог быть уверен, что мы очень быстро найдем жертву. Обнаружили ли поблизости букву А?
- Ее прочертили на земле, почти рядом с ногой.
- Что еще?
- Пока мне больше ничего не известно. Я приказал, чтобы осмотрели окрестности, - объяснил бальи.
Монж де Брине не решался вернуться к предыдущему разговору. Восхищение вкупе с дружескими чувствами, которые питал Брине к графу, не делали его ни одним из близких к Артюсу людей, ни даже приятелем. Впрочем, мало кто мог похвастаться своими тесными отношениями с Артюсом. Сеньор бальи не обращался со своими людьми грубо, но всегда соблюдал дистанцию, что не располагало к откровениям. Однако Монж знал, что граф был человеком справедливым и добрым. И он решился спросить:
- Ваш визит к мадам де Суарси убедил вас в правильности моих слов?
- Разумеется. Я не представляю ее себе кровожадной преступницей. Это образованная женщина, великолепная собеседница и, несомненно, сострадательная.
- А вы не находите, что эта молодая вдова очень красива?
Едва произнеся эту неуклюжую фразу, Монж начал проклинать себя. Граф мгновенно поймет, куда он клонит. Последующий разговор подтвердил, что он оказался прав. Артюс устремил взгляд своих темных глаз на бальи, и Монж уловил в них маленькую ироничную искорку:
- Разумеется. Брине, вы изображаете сваху?
Краска залила лицо бальи под пробивавшейся щетиной, и он сразу же присмирел.
- Полно, Брине, не берите в голову. Ваша забота согревает мое сердце. У вас счастливый брак, друг мой, и вам всюду мерещатся свадьбы. Перестаньте беспокоиться. Рано или поздно я сделаю наследника, как мой отец.
В готовности Монжа устраивать свадьбы всем тем, кому он желал счастья, следовало прежде всего винить его жену Жюльену. Граф уже давно овдовел, не имел прямых наследников - такие доводы она ему приводила. "До чего же грустно видеть, как стареет такой достойный человек без женской ласки", - настаивала она.
Монж остудил опасный энтузиазм своей жены-свахи, сказав: "Все зависит от дамы".
- Я не хотел… - пробормотал немного сконфуженный Брине.
- Неужели вы думаете, что мадам Аньес принадлежит к числу тех благородных дам, которым задирают юбки в укромных уголках? Правда, мы пользовались услугами некоторых из них.
- Я думаю, что будет лучше, если я откланяюсь, мессир. Я совсем запутался и выставил себя на посмешище.
- Я подтруниваю над вами, друг мой. Останьтесь. Мне необходима ваша помощь, чтобы попытаться разобраться. В этом деле мне все кажется бессмысленным.
Монж устроился напротив Артюса, который погрузился в глубокие раздумья. Бальи это понял по застывшему взгляду своего сеньора - взгляду, ничего не видящему в комнате, - по крепко сжатым челюстям, по одеревеневшей спине. Он терпеливо ждал. Такие уходы Артюса вглубь самого себя были ему привычны.
Несколько минут прошло в полнейшем молчании. Потом граф сбросил оцепенение и произнес:
- Все это не имеет никакого смысла… под каким углом зрения не рассматривать.
- Что вы хотите этим сказать?
- Брине, мы согласны в одном: Аньес де Суарси никоим образом не причастна к этим убийствам.
- Как она непринужденно бросила мне в лицо, я не представляю ее, бегущей по лесу с "кошками" в руках, готовой изуродовать несчастных монахов… Если только речь не идет о мимолетном помрачении ума или внезапном приступе одержимости. Добавьте к этому, что мужчины, особенно последний, были в два раза тяжелее дамы.
- Четыре последних жертвы, если считать нового убитого, перед смертью якобы вывели букву А, а недалеко от одной из них был найден батистовый платок, принадлежавший даме. Таким образом, ее пытаются втянуть в это дело.
- Я пришел к тому же выводу.
- Прежде чем задать главные вопросы, то есть "кто?" и "почему?", надо понять, насколько умен убийца.
- Он болван, - уверенно сказал Брине.
- Полный болван, поскольку есть более убедительные способы опорочить Аньес де Суарси… Или же, и я этого очень боюсь, мы с самого начала вашего расследования идем по ложному пути.
- Я не понимаю вас.
- Я сам теряюсь в догадках, Брине. А если у преступника не было ни малейшего намерения указать нам на Суарси? Если эта буква означает что-то другое?
- Но батистовый платок, вы о нем не забыли?
- Вы правы, остается платок, - согласился граф.
После короткого молчания Артюс д’Отон продолжил:
- Вопрос, который я хочу задать вам… очень деликатный, вернее, очень неделикатный.
- Я к вашим услугам, мсье.
- Мне хотелось бы, чтобы вы ответили на него как друг.
- Почту за честь.
- Дошли ли до вас слухи… сплетни… касающиеся отношений Эда де Ларне со своей сводной сестрой?
Бальи поджал губы, и Артюс понял, что до того действительно дошли пересуды.
- Ларне - неприятный сеньор.
- Это не новость, - согласился граф.
- Причем до такой степени, что уши вянут. Он плохо обращается со своей женой, и это всем известно. Он ей изменяет направо и налево. Мне рассказывали, что он даже не стыдится приводить потаскушек в замок. После этих похождений многие уличные девки были найдены жестоко избитыми. Но ни одна из них не захотела рассказывать моим людям о своих злоключениях из боязни навлечь на себя его гнев.
- А его сестра?
- Говорят, что у Эда де Ларне весьма смутное понятие о родстве и общей крови. Он задаривает даму дорогими подарками…
- …которые она принимает?
- Отказаться от подарков было бы слишком опрометчиво с ее стороны. Я узнал, что он даже преподнес ей палочку сахара.
- Черт возьми, он действительно обращается с ней как с принцессой! - заметил граф.
- Или как с дорогостоящей гетерой.
- Вы думаете, что они… ну, что она…
- Честно говоря, такая мысль приходила мне в голову до встречи с ней. В конце концов, Ларне, возможно, прогнил изнутри, но внешне он выглядит вполне прилично. Нет, я не представляю, что она трется своим животом о живот этого жалкого проходимца. Да и другие детали совпадают.
- Какие?
В это мгновение Артюс д’Отон осознал, что ему просто необходимо, жизненно необходимо убедиться, что Аньес равнодушна к своему брату и, если возможно, что она ненавидит его.
- Аньес де Суарси всегда отвергала "гостеприимство" своего сводного брата, хотя я думаю, что она действительно питает нежность, смешанную с жалостью, к своей невестке, мадам Аполлине. Она старается, насколько это в ее силах, как можно реже встречаться с братом. Если добавить к этому откровения одной дамы, входившей в близкое окружение покойной баронессы де Ларне, матери Эда, которые мне не раз повторяли… Аньес без колебаний согласилась на первую предложенную ей партию, только чтобы спастись от хищнических инстинктов своего сводного брата. Судьбе-злодейке было так угодно, что Гуго преждевременно умер от удара рогов раненого оленя, вновь оставив ее на попечение Эда.
- Действительно, Гуго де Суарси составил счастливую партию!
- Разумеется, по мнению дамы, это было лучше, чем лечь в постель презираемого ею брата.
- Но откуда вам все это известно?
- Я ваш бальи, мессир. Я считаю своей обязанностью, своим долгом и своей честью развешивать "свои длинные уши", как выражается Жюльена, чтобы служить вам.
- И я вам очень за это признателен.
Мануарий Суарси-ан-Перш,
июль 1304 года
Все последние дни Клеман пытался разгадать шифр переписанного послания, пробуя различные комбинации, меняя ракурсы чтения, начиная с первых строк псалмов, затем сдвигая начало на несколько букв, на несколько строк. Напрасно. Его охватили сомнения: вдруг он пошел по неправильному пути? Вдруг Мабиль использовала другую книгу? В таком случае, какую? В Суарси хранилось немного книг, к тому же большинство из них было написано на латыни. А Клеман был совершенно уверен, что Мабиль ничего не понимала в этом языке, предназначенном для эрудированных людей. Впрочем, набожность не была главным достоинством служанки. Значит, она могла выбрать более подходящее для себя произведение, на французском языке, и более доступное. Но где она его прятала? Плутовка находилась рядом с Аньес, как они и договорились с дамой ранним утром. Аделина выгребала золу из большого камина, когда в кухню вошел Клеман:
- Я ищу Мабиль, - солгал он.
- Она у нашей дамы.
- А… Хорошо, ожидая ее, я составлю тебе компанию. В разговорах работа быстрее спорится.
- И то правда.
- Ты много работаешь, наша дама довольна.
Аделина подняла голову. Краска залила ее лицо.
- Она добрая.
- Да, она добрая. Не то что… У меня такое впечатление, что Мабиль не слишком-то вежлива с тобой.
Девушка-подросток поджала обычно чуть приоткрытые губы.
- Она настоящая злюка.
- Верно.
Аделина осмелела и разошлась.
- Она настоящий чирей на заднице, вот кто она! Но хочу тебе сказать, что от чирья болит только вначале, а потом, когда он созрел, ты его выдавливаешь и - хоп! - с ним покончено. Она ведь не считает себя содержимым ночной вазы! Эти рожи, которые она строит… Если она…
Аделина замолчала на полуслове и бросила испуганный взгляд на Клемана. Она слишком много болтала и теперь боялась, что получит от Мабиль хороший нагоняй.
- Если она кувыркается со своим бывшим хозяином, это еще не значит, что она должна стараться прыгнуть выше своей головы, - закончил фразу Клеман, чтобы успокоить Аделину. - Это останется между нами.
Радостная улыбка осветила грубое лицо молоденькой девушки, кивнувшей головой в знак согласия.
- И потом она умеет читать, вот поэтому-то и важничает, - продолжал Клеман.
- Так это… А вот мне не надо читать, чтобы приготовить обед… Но она… Никогда не отрывается от своей мясной книги, хочет произвести на меня впечатление. Послушай, она действительно хорошо готовит, тут я ничего не могу сказать, но…
- А, так значит, у нее есть мясная книга! - воскликнул Клеман. - А я-то думал, что она все это знает…
- Ха, она хитрит, - подтвердила Аделина, - вот я держу в голове все, что умею делать, в голове, а не в книге!
- Послушай, мне хотелось бы узнать, не в этой ли книге она выискала рецепт соуса, которым был полит кабаний оковалок. Он так понравился графу д’Отону. Но, если она заимствовала этот рецепт у кого-нибудь, я уверен, что ее за это не похвалят.
- Истинная правда, - довольным тоном согласилась Аделина. - Если узнают о ее проделках, ей придется расстаться со своей мясной книгой! Она прячет ее в своей комнате.
- Не может быть!
- Может, - упорствовала возгордившаяся Аделина, вдруг почувствовав себя важной особой. В ее глазах сверкнул огонек. - И я знаю, где именно.
- Не думал, что ты такая хитрюга!
- Не сомневайся. Книга спрятана под соломенным тюфяком.
Клеман поговорил еще несколько минут с девушкой, потом встал.
Не успела кухонная дверь закрыться за ним, как он уже стремительно поднимался на этаж, отведенный для слуг. В его распоряжении оставались считанные минуты. Аньес будет вынуждена отпустить Мабиль, которую, безусловно, удивил интерес, проявленный к ней госпожой.
В тайнике, указанном ему Аделиной, Клеман тут же нашел сборник кулинарных рецептов. На первой странице он прочитал: "Переписано с книги сьера Дебре, повара его всемилостивейшего и всемогущего сира Людовика VIII Льва".
Мальчик колебался: должен ли он положить книгу обратно под тюфяк и дождаться, когда Мабиль вновь отлучится, чтобы сравнить ее с текстом послания, или стащить? Время поджимало, и он склонился в пользу второго решения. Если Мабиль заметит отсутствие книги до того, как он успеет ее вернуть, она, несомненно, во всем обвинит Аделину. Тогда Аньес придется защищать бедную девушку от гнева своей служанки.
Он, словно тень, проскользнул в свою берлогу и немедленно принялся за работу. Нужно было действовать быстро. Война приобретала четкие очертания. К тому же Клеману следовало как можно скорее вернуться в тайную библиотеку Клэре, чтобы попытаться разгадать еще одну загадку: загадку дневника рыцаря Эсташа де Риу.
Ватиканский дворец, Рим,
июль 1304 года
Камерленго Гонорий Бенедетти был бледен как полотно. Он, кому так докучала невыносимая жара, чувствовал, как ледяной холод пробирается до самых костей. Никола Бокказини, Бенедикт XI, задыхался, сжимая пальцы прелата в своей мокрой от пота руке.
Перед белой рясы был весь покрыт кроваво-красной рвотной массой. Всю ночь Папа мучился от жутких болей в животе. Под утро силы совсем оставили его. Арно де Вильнев, один из выдающихся врачей того времени, придерживавшийся слишком смелых, по мнению инквизиции, идей, не отходил от его изголовья. Вильнев без малейших колебаний поставил диагноз: Папа умирал от отравления, и никакое противоядие, а там более молитва, не могло его спасти. Никто не питал особых надежд, но все же были зажжены лампады, курился ладан. Ни на минуту не стихали молитвы. Арно де Вильнев не разрешил пускать умирающему кровь, поскольку уже во времена Галена было известно, что при отравлении кровопускания не помогают.
Слабым, но нетерпеливым жестом Бенедикт потребовал, чтобы его оставили наедине с камерленго. Прежде чем покинуть покои агонизировавшего Папы, Вильнев повернулся к прелату и прошептал голосом, прерывавшимся от охватившего врача горя:
- Полагаю, монсеньор понял причину своей вчерашней непонятной сонливости?
Гонорий в недоумении посмотрел на него. Врач продолжил:
- Вас одурманили. По вашему спутанному состоянию после полудня и неспособности четко выражать свои мысли я понял, что вам подсыпали порошок опиума. Вас надо было устранить, чтобы добраться до его святейшества.
Гонорий закрыл глаза и перекрестился.
- Вам не в чем себя винить, ваше преосвященство. Эти проклятые отравители всегда добиваются своего. Мне очень жаль, жаль всей душой.
Затем Арно де Вильнев оставил мужчин одних, чтобы они могли в последний раз поговорить.
Бенедикт XI не расслышал ни единого слова из того, что сказал врач. Смерть уже вошла в его спальню, и она заслуживала того, чтобы он встретил ее в обществе своего единственного друга, которого он приобрел в этом слишком большом, слишком помпезном дворце.
Комнату заполнил странный запах, сладковатый и тошнотворный, запах дыхания умиравшего Папы. Конец был близок. И он принесет с собой чудо облегчения.
- Брат мой…
Голос был таким слабым, что Гонорию, боровшемуся со слезами, которые он с трудом сдерживал вот уже несколько часов, пришлось нагнуться к святому отцу:
- Ваше святейшество…
Бенедикт XI недовольно покачал головой:
- Нет… Брат мой…
- Брат мой?
Иссушенные губы умирающего озарила легкая улыбка:
- Да, ваш брат. Я хотел быть лишь им… Не надо так страдать. Это неизбежно. Я не боюсь. Благословите меня, брат мой, друг мой. Фиги… Какое сегодня число?
- Седьмое июля.
После соборования, проведенного над ним другом и наперсником, Папа впал в коматозное состояние, прерываемое бредом: