Артюс проспал всю ночь и добрую половину наступившего дня. Когда он проснулся, его уже ждала горячая ванна. Ронан, который служил еще отцу графа, уже ждал его, вооружившись щеткой, мылом и простынями.
- Вас покусали сенные блохи, монсеньор, - заметил старик.
- И от этого умерли, - пошутил Артюс. - А… Осторожнее, старый палач, у меня чистые глаза, бесполезно переводить на них мыло.
- Прошу прощения, монсеньор. Но эта грязная корка, покрывающая вас… Да, очень стойкая корка…
- Самая настоящая. Земляная корка. Я голоден, Ронан, очень голоден. И долго ты меня будешь мучить этой щеткой?
- Остались волосы, монсеньор. Лучшее я приберег на конец. Ночью приехал маленький мальчик. Он выглядел изнуренным.
- Кто?
- Некий Клеман. Он утверждает, что уже имел честь встречаться с вами у своей хозяйки.
Артюс д’Отон поднялся на ноги, настолько резко, что серая волна мыльной воды выплеснулась на пол. Он почти кричал:
- Что ты с ним сделал? Он по-прежнему у нас в замке?
- Волосы, монсеньор, волосы! Я расскажу вам все, если вы спокойно сядете в ванну и позволите мне вымыть и привести в порядок… то, что растет на вашей голове.
Ронан видел и не такое, сначала при жизни покойного графа д’Отона, потом при Артюсе, родившемся у него на глазах.
- Прекрати говорить со мной как нянька, - недовольно проворчал Артюс.
- Почему? Я и есть ваша нянька.
- Вот этого я как раз и боялся.
Артюс любил Ронана. Ронан олицетворял его воспоминания, самые лучшие и самые худшие. Ронан был единственным, кто не боялся убийственной ярости своего хозяина после смерти малыша Гозлена. Он приносил еду в покои графа, не говоря ни слова, без тени страха, в то время как Артюс грозил ему всеми карами, если тот вновь появится. Но Ронан приходил вновь и вновь. Единственным, кроме Господа, у кого Артюс однажды попросил прощения, был Ронан. Эта ужасная пощечина, которую он с такой силой дал своему самому верному слуге, что тот упал на пол! Ронан поднялся на ноги. На его щеке виднелся красный след от ладони Артюса. Ронан печально посмотрел на графа, а потом сказал:
- До завтра, монсеньор. Пусть ночь принесет вам облегчение.
На следующее утро Артюс, еще более удрученный, попросил прощения, смиренно склонив голову. Ронан со слезами на глазах подошел к графу и обнял впервые с того времени, как тот распрощался с детством.
- Мой бедный малыш, мой бедный малыш. Это так несправедливо… Заклинаю тебя, не забывай в этом тяжелом испытании о доброте и величии, иначе смерть восторжествует.
Несомненно, благодаря этой пощечине ярость Артюса стихла. Он вновь вернулся к жизни.
- Быстрее, расскажи мне, что ты с ним сделал, - повторил Артюс, закрыв глаза, поскольку Ронан так нещадно орудовал щеткой, будто был готов сорвать кожу с его головы.
- Я отвел его в служебное помещение, дал ему еду, одеяло и циновку в ожидании ваших распоряжений. Один из батраков занялся его лошадью. У мальчика есть письмо. Он показал свиток, но отказался доверить его мне. Письмо предназначено вам и только вам. История, которую он рассказал мне, похожа на правду. Надеюсь, что я не поступил слишком опрометчиво.
- Нет, конечно, нет. Ты правильно поступил. Осторожней, осторожней… Ведь это волосы, а не грива рабочей скотины.
- В чем я сильно сомневаюсь, монсеньор.
- Ну, и что Клеман? Какая история?
- Его дама приказала ему добраться до ваших земель.
Ронан тяжело вздохнул и продолжил:
- Он очень испуган. Я так понял, что он не хотел ее покидать, но она ему приказала. Он ждет вас.
- Ну, ты уже закончил со щеткой? Конечно, я сияю, как новый золотой су!
- Кстати, о новых су…
Ронан замолчал. Когда он заговорил вновь, его голос звучал довольно напряженно:
- Он спросил меня, сколько будет стоить ужин, которым я накормил его ночью. Он мне объяснил, что у него только семь золотых су, все состояние его дамы, которое она отдала ему на прощание. Он не хочет тратить деньги понапрасну, поскольку они трудно достаются его даме. Поэтому он предпочел бы обойтись ломтем хлеба и похлебкой. Мне с трудом удалось втолковать ему, что я не держу таверну, что речь идет о вашем гостеприимстве.
Артюс закрыл глаза, притворившись, что в них попало мыло. Его сердце, которое он считал замолчавшим навеки, вновь забилось. В груди разливалась острая, но столь желанная боль. Любовь так давно ушла из его жизни, и он думал, что сейчас он открывает ее вновь. Огромная любовь Клемана к своей даме, любовь дамы к этому храброму мальчику, его любовь к Аньес. Семь золотых су. Все ее мизерное состояние. Его едва хватило бы на манто, подбитое беличьим мехом.
- Да, да… Я закончил, - сказал Ронан. - Повторяю, мальчик отдохнул, поел и ждет вас, монсеньор.
Артюс вылез из ванны и позволил себя вытереть, сгорая от нетерпения.
Артюс ходил взад и вперед, скрестив руки за спиной, слегка нагнувшись вперед. Сине-зеленые глаза следили за ним, замечали малейшее движение. Клеман в нескольких словах все ему объяснил. Инквизиция, клеветнические измышления Мабиль, приезд доминиканца, время благодати, которое течет, как песок сквозь пальцы. Едва сдерживая рыдания, Клеман рассказал графу, что мадам Аньес боялась, что его арестуют. Он поведал, что она заставила его поклясться душой: он должен был уйти и не возвращаться. Бежать, оставив ее наедине с инквизицией. А потом ребенок замолчал, поскольку его слова утонули в слезах, так он боялся за нее.
Граф д’Отон подошел к столу, чтобы еще раз прочитать письмо Аньес.
Мсье!
Поверьте, мне очень жаль, что я вынуждена Вас беспокоить. Поверьте также, что я остаюсь Вашим покорным и верным вавассалом и что Ваше решение будет моим.
Сейчас я оказалась в опасной и очень деликатной ситуации. Я должна ей противостоять. И я к этому готова, по крайней мере я так надеюсь. Бог мне поможет. Но не в этом состоит моя покорнейшая просьба, ибо речь идет именно о покорнейшей просьбе. Вы знаете Клемана. Он верно служил мне, и он очень дорог моему сердцу. Это чистая и надежная душа, и поэтому он заслуживает, чтобы его кто-то защитил.
Когда я поняла, что мне надо удалить Клемана от себя, чтобы обеспечить его безопасность, я вспомнила о Вас. Ну разве это не странно?
Если Вы, выслушав Клемана, сочтете, что не можете приютить его в своем доме, умоляю Вас, при всем моем послушании и уважении, позвольте ему уйти, не ставя никого об этом в известность. Я дала ему семь золотых су, все, что у меня было. Какое-то время он сможет прожить на эти деньги. Я буду Вам весьма признательна за это.
Я не виновна ни в одном из чудовищных преступлений, в которых меня обвиняют, а Клеман тем более. Я знаю причину этих козней, которые призваны меня погубить, но смутно подозреваю, что она ускользнула от понимания человека, затеявшего их. Как бы то ни было, примите, мсье, мои заверения в том, что Ваш визит в Суарси оставил лучшие воспоминания за все время моего вдовства. Чтобы быть до конца честной и если Вы мне это позволите, признаюсь Вам, что у меня не было столь приятных моментов с тех пор, как смерть забрала с собой мадам Клеманс де Ларне. Пусть она покоится с миром.
Да хранит Вас Господь, да хранит Он Клемана.
Ваш искренний и послушный вассал,
Аньес де Суарси
Шквал противоречивых эмоций захлестнул графа, помешав ему обратиться к этому хрупкому, не по годам развитому мальчику, стоявшему напротив, с гордо поднятой головой, смелым взглядом, несмотря на страх. Но почему она не приехала просить помощи? Он мог бы вмешаться, заставить инквизитора отказаться от своих обвинений. Разумеется, инквизиция была очень могущественной, но не до такой степени, чтобы позволить себе вызвать недовольство короля Франции, а Артюс унизился бы и до того, чтобы уговорить короля вмешаться. Ради нее. Филипп понял бы его. Филипп был великим королем и человеком чести и слова, когда дело не касалось государственных интересов. Кроме того, король не питал особой любви к Церкви и инквизиции, хотя при необходимости прибегал к их помощи.
Эта женщина потрясла его, привела в отчаяние, сделала покорным, растрогала его так, как это прежде никому не удавалось. Равной ее смелости была только ее безумная слепота. Что? Она рассчитывала в одиночку вступить в бой с великим инквизитором? Разве у нее было оружие?
Нет, она не была слепой. Она была рысью, как ее и описывал Монж. Сейчас она делала обманные движения. Она прятала малышей, подставляя свою грудь противнику, чтобы отвлечь его.
Действительно ли она верила в возможность броситься на врага, вонзить свои клыки в его презренную плоть? Она не была им ровней. Они обладали властью, почти полной неприкосновенностью, поскольку оправдывали друг друга за допущенные прегрешения, какими бы те ни были.
А если она это знала? Если речь действительно шла о намеренном самоубийстве? Самки рыси способны на такое. Граф был охотником и знал об этом. Он всегда прекращал борьбу, давая хищнице возможность убежать. Однажды одна из рысей, преодолев несколько туазов, обернулась и внимательно посмотрела на него своими желтыми глазами, прежде чем исчезнуть, как привидение, в зарослях. У Артюса появилась сбивающая с толку уверенность: рысь послала ему прощальный привет, возможно, благодарность. Но этот хищник-паразит, как его описал Клеман, не разожмет когтей и не отпустит свою добычу. У Аньес не было ни единого шанса.
Артюс стукнул кулаком по столу и выкрикнул:
- Нет!
Клеман не шевельнулся.
- Надо найти выход, - бормотал Артюс. - Но какой? Мы остались без Папы. Ходатайство, даже от имени короля, затеряется в коридорах Ватикана. Там все будут ссылаться на отсутствие Папы, чтобы оправдать свое бездействие.
Клеман, стоя неподвижно, ждал, сам толком не понимая, чего именно он ждет от этого человека. Возможно, чуда. Он сказал:
- Разве в прошлом году мсье Карл де Валуа, брат короля, не получил Алансонское графство в качестве апанажа?
- Получил.
- Дом инквизиции, к которому приписан Никола Флорен, находится в Алансоне, - продолжал настаивать ребенок.
- Если вмешательство королевского дома могло бы нам помочь, я остановил бы свой выбор на Филиппе, а не на нашем добром Карле. Дипломатичность не входит в число основных достоинств Карла. Мой мальчик… Карл ничего не сможет сделать, хотя он и граф Алансонский. Инквизиция не подчиняется никаким приказам, если только они не исходят от Папы.
- Но у нас нет Папы, - повторил Клеман.
Голос Клемана сорвался. Он сжал зубы, заставил себя замолчать, но Артюс все прочитал в его глазах, поскольку вспылил:
- Нет же, выбрось это из головы! Она не погибнет! Я еще не все обдумал. Оставь меня. Мне нужна тишина, а твое молчание настолько красноречивое, что оно мешает мне думать.
Клеман неслышно вышел из комнаты.
Думать.
Вывод, который Артюс сделал, разговаривая с маленьким мальчиком, разглядывавшим его, ошеломил графа своей искренностью, своей жестокостью. Он был способен на все, чтобы ее спасти. Если к этому добавить здравый смысл, если не сказать цинизм, который у него выработался по отношению к почти всему религиозному институту… Вера быстро исчезала, когда в ход шли деньги и власть. Артюс знал: многих инквизиторов можно было купить, и этот не будет исключением из правил, поскольку Эд, несомненно, оплатил его услуги. Было достаточно просто предложить большую сумму.
Завтра он отправится в Алансон.
Дом инквизиции, Алансон, Перш,
август 1304 года
Совершенная красота молодого человека удивила Артюса. Описывая его Клеману, Аньес не преувеличивала. Подобострастие инквизитора было столь ожидаемым, что при других обстоятельствах оно вызвало бы у графа улыбку.
- Какую честь вы, мсье граф, оказали своим визитом столь жалкому монаху, как я!
- Жалкому монаху? Вы слишком сурово к себе относитесь, мсье.
Никола Флорен вздрогнул, услышав это обращение, которое выводило его на гражданский уровень и лишало религиозной ауры, тем более что формула вежливости, в том виде, в котором произнес ее граф, избавляла Артюса от необходимости воздавать должное Флорену. Никола не сомневался, что это был сознательный выбор.
Всю дорогу Артюс размышлял, как следует вести разговор с инквизитором. Следует ли продвигаться, обдумывая каждый шаг, или лучше сразу взять быка за рога? Но поскольку его снедала тревога и, главное, он не хотел дать понять инквизитору, что хитрит, он выбрал вторую стратегию.
- Не так давно вы сообщили одной из моих знакомых дам о ее времени благодати, не так ли?
- Мадам де Суарси?
В подтверждение этих слов Артюс кивнул головой. Он почувствовал, что инквизитор колеблется. Никола проклинал этого чурбана де Ларне, утверждавшего, что граф Артюс не вступится за женщину. Но в памяти инквизитора всплыл образ человека в грубом капюшоне, его слова и обещания, и он успокоился. Что мог сделать граф, пусть даже друг короля, против такой могущественной силы? Никола ответил елейным голосом:
- Я даже не знал, что дама де Суарси входит в число ваших друзей, мсье.
Артюс подумал, что если бы Аньес - через посредничество Клемана - не развеяла бы его заблуждений относительно Никола Флорена, он, вероятно, поклялся бы в невиновности инквизитора. В конце концов, если бы зло не было столь соблазнительным, оно не имело бы столько приверженцев.
- Но это так.
Артюс сделал вид, что колеблется:
- Я не сомневаюсь, мсье, что вы человек веры…
В ответ Никола моргнул.
- …и к тому же человек проницательный. Причины, по которым мсье де Ларне разгневался на свою сводную сестру, далеки от тех, которые мог бы одобрить человек веры и чести. Они носят личный характер и… как бы это сказать… достойны порицания.
- Да что вы мне такое говорите!
Флорен прикинулся оскорбленным. Заблуждения графа его забавляли.
- Он умолчал вам об этом аспекте и о подлинных причинах своей злобы.
- Разумеется! - согласился Никола, который прекрасно понимал, что Эдом двигали вовсе не рвение и желание защитить чистоту Церкви.
- Одним словом, он только заставит вас терять драгоценное время, - продолжал Артюс. - Но я считаю своим долгом избавить вас от этого. Еще никому не известно о расследовании, начатом против мадам де Суарси. Вы можете прекратить его.
Никола радовался как безумец. Власть… наконец власть! Возможность щелкнуть графа по носу, послать его куда подальше. Возможность быть выше графа. Он изобразил негодование, причем так неумело, что Артюс нисколько не усомнился, что инквизитор просто смеется над ним.
- Мсье… Я не осмеливаюсь даже предположить, что вы предлагаете мне деньги, чтобы… Неужели вы думаете, что я приблизился бы к мадам де Суарси, если бы не был убежден в законности подозрений, которые питает на счет дамы ее сводный брат? Я человек Бога. Я Ему посвящаю свою службу и свою жизнь.
- Сколько?
- Довольно, мсье, я прошу вас уйти и больше никогда не возвращаться. Вы оскорбляете не только меня, вы оскорбляете Церковь. Из уважения к вашему имени я прошу вас: давайте остановимся на этом.
Угроза была слишком очевидной. Артюс не заблуждался. Однако эта угроза не вызывала у него особой тревоги. Его гораздо сильнее беспокоило другое: какая тайная власть покровительствовала Никола Флорену, отчего он чувствовал себя таким неуязвимым, что даже осмелился поставить на место сеньора? Разумеется, не эта марионетка Эд де Ларне.
Артюс вспомнил об интуиции Аньес: ее обвинению содействовало нечто более темное, нечто более грозное.
Когда Артюс пустился в обратный путь в Отон, он уже принял решение.
Если до этого дойдет дело, Никола Флорен умрет. Тайная смерть, похожая на несчастный случай. Говоря по совести, он не считал, что совершит преступление, если раздавит зловредную гадину. В уголках его губ образовалась горькая складка: а затем он повернет свое оружие против врагов Аньес. Он во всеуслышание заявит, что свершился суд Божий. Бог покарал Никола за его безжалостность и несправедливость. В своей бесконечной мудрости и своей восхитительной доброте Господь спас невинность: Аньес. И хотя большинство людей теперь немного сомневались в этих божественных вмешательствах - которые никто никогда не видел во время многочисленных индивидуальных ордалий, - никто не отважится ему возразить.
Артюс расслабился. Ожье тряхнул гривой, одобрив смену настроения своего хозяина.
Если до этого дойдет дело, он был готов. Тем не менее он надеялся, что ситуация изменится и ему не придется обагрять свои руки кровью в незаконной борьбе.
Лувр, Париж,
август 1304 года
Свеча отбрасывала тени, бегавшие по мрачным стенам кабинета, заваленного учетными книгами. Об уюте мсье де Ногаре имел весьма суровое представление. От холода и сырости посетителей кабинета защищали ковры. Точнее, только один, который лежал на широких каменных плитах за рабочим столом. Франческо де Леоне корил себя за то, что не подумал об этом раньше. Он беспрерывно вел поиски, пользуясь отсутствием советника короля, но не находил того, что его интересовало. Однако вчера вечером, когда он ложился спать после весьма скудного ужина, который принес ему Джотто Капелла, в его памяти всплыла свора собак с взмыленными от бега боками, с широко открытыми пастями - собак, вытканных красными шерстяными нитями на синем фоне.