- Нет, - сказал я коротко. - И в данный момент эта проблема не возглавляет список моих вопросов.
Ксантос вздохнул:
- Жаль-жаль. Книга поэтому будет беднее. Это же суть натуры Джона Стоуна.
- Я думаю, она хочет чего-то более фактографичного.
- Возможно, - сказал он. - Ну, так к делу. Задавайте мне ваши вопросы.
Я пришел не очень подготовившись, что было глупо. Обычно перед интервью я заранее составлял списочек вопросов, чтобы интервью было целенаправленным. На этот раз у меня ничего такого не было, а потому я принялся задавать наугад вопросы, едва они хаотично всплывали в моем уме.
- Меня поразили, - начал я, хотя поражен был только теперь, - люди, с которыми я встречался до сих пор. Мистер Бартоли, итальянец. Вы, как мне сказали, грек. Леди Рейвенсклифф венгерка.
- Более того, - ответил он, - финансы, например, возглавляет человек по имени Гаспар Нойбергер.
- Немец?
- О, он бы очень оскорбился, что его назвали просто немцем, - сказал он с легкой улыбкой. - "Я чевиш, дорогой мой! Чевиш!" Попробуйте назвать его пруссаком - он родился в Пруссии, - и поглядите, как он среагирует. Джон имел обыкновение упоминать о милитаристском характере Гаспара, просто чтобы посмотреть, как долго ему удастся держать себя в руках.
- Ах вот как! Но вы понимаете, что я подразумеваю?
- Корпорация дворняг и полукровок. Да, я понимаю. Мы не компания голубых кровей. Это наше великое качество и причина, почему все наши конкуренты повергнуты в прах. Джон Стоун обладал двумя великими, поразительными качествами, и вам следует держать это в уме. Во-первых, его дар организатора. Во-вторых, его умение оценить характер человека. Он находил людей, выполнявших свою работу при минимуме надзора. Ему было все равно, кто они такие и откуда явились. Поскольку семьи у него, по сути, не было, правление не перегружено никчемными родственниками. В том, что касается деловых операций, Бартоли истинный гений в оценке их развития в целом. Уильямс, управляющий, блестящий администратор, хотя и сын, если не ошибаюсь, обанкротившегося торговца углем. Гаспар уникален в финансах, а я… рано или поздно кто-нибудь скажет вам, так почему бы и не сам я? Происхождение мое таинственное, но крайне неблаговидное. Однако все это работало. Джон порой жаловался, говорил, что дело уж слишком хорошо организовано и ему нечем заняться. Что компания в нем больше не нуждается.
- А чем конкретно занимаетесь вы?
- Я? О, я всего-навсего коммивояжер. Переговорщик. И ничего больше. Люди хотят купить, я обеспечиваю наилучшую цену. Я, пожалуй, самый заменимый из нас всех. Но то, что я делаю, я делаю хорошо. Моя репутация, увы, совсем иная. Хотите узнать, какова она?
- Более чем.
- Я - Ангел Смерти, - сказал он негромко и поглядел на меня так, что я было почти ему поверил. Затем он посветлел и продолжал весело: - Вы так не подумали бы, посмотрев на меня, но что есть, то есть. Я - зловещий персонаж, подвизающийся во тьме, человек, чья невидимая рука повсюду. Альтер-эго Джона Стоуна, выполнявший грязную работу, которую сам он делать не мог. На планете не происходит насилий или беспорядков, за которые в ответе так или иначе не был бы я. - Он ласково улыбнулся мне.
- Неужели?
- Вовсе нет. Я, как уже сказал, всего лишь переговорщик. Но это, должны вы признать, чудесная репутация. И я не слишком противодействую ей. Благодаря ей моя жизнь выглядит куда интереснее, чем есть на самом деле, и, быть может, даже обеспечивает мне некоторое преимущество в переговорах. Собственно говоря, я же просто разъезжаю по Европе, торгуясь о частностях контрактов.
- Вы не часто бываете в Англии?
- Да. Поставки Королевскому флоту и армии оформляются по-иному. Я к ним никакого отношения не имею, да и в любом случае не был бы слишком эффективен. Флот предпочитает вести дела с джентльменами, а я, как вы, несомненно, заметили, не джентльмен.
- В некрологах кое-где упоминается организованность компаний. Что в этом такого особенного? Разве бывают неорганизованные компании?
Ксантос засмеялся.
- О нет. Вы не поверите, как орудуют некоторые. Джон Стоун был уникален в создании подобной организации, а сохранение контроля над ней было ошеломительным достижением. По всему миру разбросаны другие заводы. Шахты, нефтяные скважины, суда. И все работает в совершенной гармонии. А венчают все это деньги. Банки, кредиторные авизо, переводные векселя, акции, займы во многих валютах и во многих странах. И все должно находиться в нужном месте в нужный момент ради конструирования этих сложнейших машин, на сборку которых нередко уходит почти два года. Если бы люди имели хоть малейшее представление о том, насколько это поразительно, тогда бы, вытеснив священника, и поэта, и ученого, величайшей фигурой эпохи стал бы бизнесмен. Но мы скромные люди, - добавил он с улыбкой, - и не ищем славы.
- Но ведь кто-то же заказывает судно, вы его строите, получаете плату за него. Все прямо и открыто.
Он вздохнул.
- Вы не представляете, как действуют правительства, верно? Или деньги. Нет, все не прямо и не просто. Скажем, некое правительство заказывает броненосец. И платит за него? Нет, разумеется, нет. Выплачивают небольшой аванс. Остальное после доставки. Почти все необходимые деньги вы находите сами. Это само по себе пугающий риск. Потребность "Бесуик" в капиталах столь же велика, как многих целых стран. Правительство делает заказ, и мы вкладываем необходимый капитал. Затем… они передумывают. Нет, мистер Брэддок, это не просто. Отнюдь не просто.
- Насколько я выяснил, ситуация сейчас несколько сложная? Это так?
Он смерил меня суровым взглядом.
- Несколько? Последние годы мы переживаем страшные времена. С тех пор как к власти пришли либералы, заказы Королевского флота практически иссякли, а Королевский флот - наш главный клиент. Мы - и "Армстронг", и "Виккерс", и "Кэммел Лэрд" - лишь с трудом избежали краха. К счастью, лорд Рейвенсклифф более чем сумел удержать нас на плаву в это тяжкое время; и наше положение много лучше, чем у наших конкурентов.
Ровно столько о Стоуне как бизнесмене. Ну почему все упирают на это? Конечно же, это не могло его исчерпывать.
- У лорда Рейвенсклиффа были близкие друзья?
- Понятия не имею.
- Но конечно же…
- Он был моим нанимателем. Мне он нравился, я доверял ему, и полагаю, что он относился ко мне точно так же. Но это не дружба, если вы меня понимаете. Это был совсем иной мир, в который мне - никому из связанных с ним через бизнес - доступа не было. Об этой стороне его жизни мне неизвестно абсолютно ничего. Общался он с принцами или с нищими, что ему нравилось делать, когда он не работал. Водились ли за ним какие-нибудь грешки…
- Вы тоже не знаете.
- Да, не знаю. И меня это никогда не интересовало. А теперь, если вы меня извините, мне надо написать несколько писем. Тем не менее было приятно познакомиться с вами. Не сомневаюсь, мы еще поговорим.
- Да, безусловно. В ближайшие месяцы у меня, конечно, накопится много вопросов.
- Я с радостью отвечу на них все, если смогу. Как вы, вероятно, поняли, я был горячим поклонником Джона Стоуна.
- У него не было никаких недостатков?
- Джон Стоун никогда ничего не делал без веской причины. Если исключить, что он влюбился и что он умер. И может быть, эти два исключения всего лишь кажутся исключениями, поскольку мы не знаем, в чем заключались их причины, а не потому, что этих причин не было. Вы считаете это недостатком или нет?
Глава 12
Интересно. Я вышел из "Ритца" и задумчиво пошел по Бонд-стрит, стараясь распутать то, что мне было наговорено, и то, что я узнал. Очевидное истолкование, разумеется, сводилось к тому, что мистер Ксантос искренне верит, будто я пишу биографию, в которой подавляющее место займет бизнес. Он хотел проинструктировать меня, каким представить Рейвенсклиффа. Но меня преследовал намек на грешки. Зачем он вообще упомянул про них?
И еще привкус сообщничества. Он пытался обратать меня, сделать соглядатаем, внушить лояльность, ощущение причастности, подбросив лакомую крошку информации. А леди Рейвенсклифф? Прямое предостережение, подумал я. Не дай себя провести, вот что подразумевалось.
Но больше ничего мне из этого разговора выжать не удалось. Бизнес переживал тяжелые дни, но все было под контролем. Не в этом ли суть? Вбить мне в голову, что из-за бизнеса Рейвенсклифф упасть в окно не мог? Что мне следует поискать где-нибудь еще, если у меня это на уме? Но в таком случае он, разумеется, знает, что я не просто пишу биографию.
Я вскочил в омнибус и расслабился. Нечто в цоканье лошадиных копыт, в том, как кучер беседует со своей упряжкой, в легком покачивании кареты на ходу всегда навевает на меня покой - если, конечно, омнибус не набит битком шумными поплевывающими пассажирами. Я сидел наверху, хотя было холодновато, и смотрел сквозь клубы трубочного дыма, как мимо проплывают величественные здания Портен-плейс, а затем еще более роскошные особняки Риджент-парка. Я прежде как-то по-настоящему не осознавал, что в этих домах и правда живут люди; они были столь же чуждыми мне, как дворцы или тюрьмы - и даже более чуждыми, чем тюрьмы.
Теперь я получил доступ в подобные дома и с большим любопытством высматривал картинки домашней жизни, открывавшиеся моим глазам. Слуга сидит на подоконнике, полируя стекла снаружи. Другой выбивает пыль из одеяла. Нарядно одетые дети спускаются по ступеням парадного крыльца в сопровождении няни. Повозки торговцев стоят в проулках позади, чтобы мясо, и рыба, и овощи могли быть доставлены невидимо через черный ход. Мне было дозволено войти в парадную дверь на Сент-Джеймс-сквер, подумал я. Впервые в жизни я почувствовал себя выше тех людей, среди которых рос. Затем у меня мелькнула мысль, что, по всей вероятности, в глазах леди Рейвенсклифф я примерно равен гувернантке.
Великолепие Риджент-парка не имеет протяженности, оно толщиной лишь в несколько кирпичей, эфемерная театральная декорация. А позади и далее находятся более убогие жилища Кэмдена. Впрочем, севернее расположен район комфортабельных вилл, построенных для человека с достаточным, но не чрезмерным состоянием. Мой прежний редактор жил как раз на такой обсаженной деревьями улице с домами, отделенными от широкой авеню, укрытыми от посторонних в уединении, недоступном роскошным особнякам. Именно такое грезилось мне в моих мечтах; мое воображение не уносило меня выше, но даже на триста пятьдесят фунтов годовых (в течение семи лет) подобное оставалось мне не по средствам. Или нет? Я никогда даже не рассматривал такую возможность, но теперь меня осенило, что, пожалуй, я могу жить в таком доме - перемена в моих обстоятельствах обрушилась на меня волной гордости. Я вообразил, как взмахом чековой книжки покупаю модную мебель в "Хилсе". Нанимаю прислугу. Женюсь на желанной женщине вроде… И тут я застопорился, потому что в проплывающей перед моими глазами фантазии я увидел женщину моей мечты сидящей на кушетке, отрывающейся от своего шитья и улыбающейся мне, когда я вошел в комнату, и лицо у нее было лицом леди Рейвенсклифф. Эта нелепость вернула меня на землю резко и крайне неприятно, однако я сохранил хотя бы достаточно здравого смысла, чтобы грустно улыбнуться шуткам, которые может сыграть необузданное воображение.
Галантный кавалер, в воображении способный покорить самую богатую женщину в стране, тем временем нерешительно топтался перед домом своего бывшего редактора, прикидывая, осмелиться ли постучать в дверь без приглашения. Однако было бы глупо проделать весь этот путь, только чтобы тут же убраться восвояси, а потому после недолгого колебания я набрался достаточно храбрости, чтобы пройти по дорожке и постучать. Затем назвать свое имя служанке, открывшей дверь.
Меня проводили в кабинет Макюэна и попросили подождать. Кабинет этот был куда больше в моем вкусе, чем неприглядная комната, из которой Стоун контролировал свою империю. Большие стеклянные двери открывались в сад, свежие букеты дарили аромат, не подпорченный застарелым сигарным дымом. Старинное кресло с чуть потрескавшейся кожей стояло на слегка потертом ковре, и тут же лежала кучка дров для камина. Комната выглядела любимой ее хозяином и отвечала ему теплом и уютом. Это была комната человека, на которого можно положиться.
Он вошел в дверь минуту спустя, улыбаясь и как будто нисколько не рассерженный моим появлением. Дружеское приветствие Макюэна - уже более, подумал я, не приветствие редактора подчиненному, начальника служащему - полностью меня успокоило и расположило к большей откровенности, чем я предполагал.
- Я так и думал, что вы заглянете на какой-то стадии, - сказал он весело, - но, правда, не так скоро. Совершили какое-нибудь великое открытие, которым хотите со мной поделиться? Надеюсь, это нечто такое, что мы сможем напечатать, а не излишне забористое. Вы установили, что будет с нами?
- Боюсь, у меня мало что есть, кроме вопросов, - ответил я, - хотя могу сообщить вам, что "Кроникл" будет находиться в руках душеприказчика, пока завещание не вступит в силу, а это может потребовать некоторого времени.
- Я так и полагал. А затем, думается, она перейдет леди Рейвенсклифф?
- Возможно. Сейчас все выглядит очень сложным.
Макюэн не привык, чтобы подчиненные - даже бывшие подчиненные - что-то от него утаивали. Он недовольно нахмурился, а потому я не стал тянуть.
- Я подумал, что вы за несколько секунд можете рассказать мне то, на что самому мне пришлось бы потратить несколько дней. Я практически не продвинулся с тех пор, когда видел вас в последний раз. Наоборот, только еще больше запутался.
- В каких областях?
- Да, по сути, в каждой. Я кое-что узнал о его смерти, как вы рекомендовали. Я установил, что с компаниями все было благополучно. К несчастью, не вижу, чем это может мне помочь.
- Да я этого и не предполагал, - сказал он. - И просто хотел удовлетворить собственное любопытство в этом деле.
- Почему?
- Ну, назовите это инстинктом старого газетчика, если хотите. Так что вы обнаружили?
- Только что не так уж мало людей сильно разволновалось, едва он упал. Например, человек по фамилии Корт…
Глаза Макюэна сощурились, и он начал слушать внимательнее.
- Корт?
- А! - сказал я. - Возможно, вы его помните. Леди Рейвенсклифф сказала, что одно время он работал журналистом в "Таймс". Вы его знали?
Он встал и отошел к окну, постукивая ногой, как всегда, когда задумывался. Затем повернулся ко мне.
- Крайне сожалею, Брэддок, - сказал он. - Я был чрезвычайно глуп и неосторожен в отношении вас.
- Но почему? В чем дело? Кто он такой?
- Действительно, какое отношение он имеет к рутинной биографии, заказанной горюющей вдовой?
Он сверлил меня взглядом, и я понял, что не получу от него ничего, не дав что-нибудь в обмен авансом. Он был искренне обеспокоен, и меня тронуло его участие. Но он был насквозь газетчик. Информация была для него едой и питьем.
- Это не биография, - сказал я после паузы. - Она хочет от меня не этого. Она хочет, чтобы я установил личность ребенка Рейвенсклиффа.
Он поднял бровь.
- Так-так. А Корт?
- Был одним из первых на месте его смерти и, думаю, сумел на три дня воспрепятствовать сообщению о ней.
- А! - сказал он негромко.
- Что "а"? - Я испугался. Собственно, из-за того лишь, как он это сказал: настороженно, почти встревоженно и, вне сомнения, удивленно, даже потрясенно. - В чем дело? Что все это значит?
- Правительство дало указание, чтобы мы не сообщали эту новость незамедлительно, как и все другие газеты. Мы согласились, поскольку надежность предприятий Рейвенсклиффа составляет национальный интерес. К тому же нас заверили, что это всего лишь ради предотвращения ненужной биржевой паники. Я подумал, что тут может крыться нечто большее, а потому и рекомендовал вас, чтобы у меня, так сказать, был человек внутри, но я представления не имел, что это может быть так серьезно. - Он сунул руки в карманы и уставился на ковер, как всегда, если что-то быстро взвешивал. - Напишите ей, что вы сожалеете, но эта работа вам не подходит.
- Что-о? Но ведь идея же ваша!
- Знаю. Однако это не оппортунистические репортажи, не околачивание возле судов и полицейских участков. И вам не следует впутываться в подобное.
- Вы мелодраматичны. Что вас так встревожило, скажите на милость?
- Что вы знаете о Генри Корте?
- Очень мало, - сказал я твердо. - И словно бы знать особенно нечего. Он был журналистом, теперь как будто ведет жизнь досужего джентльмена со скромным состоянием. Он был знаком с леди Рейвенсклифф много лет назад и появился на сцене в неясной роли вскоре после смерти Рейвенсклиффа. Какое-то упоминание ФО, но я не знаю, что это такое. Но только не Форин оффис, то есть министерство иностранных дел, поскольку он там не числится. Я справлялся, - докончил я неуклюже.
- Ну, как вы и сказали, знаете вы очень немного.
- Ну, так скажите мне побольше. Ясно, что вам что-то известно.
- Только если вы обещаете отнестись серьезно к моим рекомендациям.
- Непременно, - сказал я непоколебимо. Но не помню, собирался ли я сдержать обещание.
- Отлично. Генри Корт, возможно, самый влиятельный человек в Империи… - Он поднял ладонь, заметив на моем лице недоверие. - Пожалуйста, если вы хотите, чтобы я вам рассказал, не перебивайте меня. Я кратко соприкоснулся с ним, как вы верно догадались, в "Таймс" лет двадцать назад. Предположительно он был журналистом, но писал он мало. Тем не менее его отправили корреспондентом в Париж, хотя у "Таймс" там уже кто-то был. Никто не знал, откуда он взялся, почему его назначили, хотя поговаривали, что одно время он работал в "Барингсе" и что его парижское назначение было устроено сэром Генри Уилкинсоном, чье имя, я уверен, вам ничего не говорит.
- Вы правы. Но "Барингс" уже не раз всплывал за прошлую неделю.
Он нетерпеливо отмахнулся от моей доскональности.
- До своей смерти сэр Генри Уилкинсон был - во всяком случае, так говорили - главой Имперской секретной службы. Говорили - хотя опять-таки никто не знал ничего наверное, - что Генри Корт его куда более компетентный преемник. Говорили - так же без намека на факты или детали, - что однажды он в одиночку предотвратил катастрофу, которая повлекла бы гибель Империи. Что он убивал людей, а других распоряжался убить.
Я было открыл рот, чтобы как-то отозваться, затем передумал и снова его закрыл.
- Предприятие в масштабе Британской империи окружено врагами и опасностями. Несколько десятилетий мы противостояли войне и неплохо в этом преуспели. Но исчерпание нашей удачи - только вопрос времени. С кем мы будем сражаться? Как мы обеспечим себе преимущества? Кто наши друзья? Как мы оберегаем наши дипломатические, индустриальные, военные секреты? Этим, как говорят, занимается Генри Корт.
- Вы говорите несерьезно?
- Совершенно серьезно.