Франклин не отозвался.
- Ты знаешь, что такое "фонд доверия"? Иначе говоря, "траст"?
Я было хотел ответить, что чем бы это ни было, в мире финансов название прямо противоречило бы сути. Но удовольствовался покачиванием головы.
- Их изобрели шотландцы лет двадцать назад. Это компания, зарегистрированная так на Фондовой бирже, но занимается она только тем, что владеет акциями других компаний. Ну, так Рейвенсклифф поместил все акции, принадлежавшие ему в "Глиссон", "Госпорт", "Бесуик" и так далее в "Инвестиционный траст Риальто" и продал его акции, сохранив только контрольный пакет. Понимаешь, что из этого следовало?
- Нет.
- Я искренне рад, что в своей каждодневной жизни ты никак не соприкасаешься с деньгами, - сказал он яростно. - Совершенно очевидно, что никакого чутья у тебя на них нет.
- Полностью согласен, - сказал я.
- Тут гордиться нечем. Очень хорошо. Подумай вот о чем. Четверть доли в "Трасте" означала, что Рейвенсклифф его контролирует, верно?
- Раз ты так говоришь.
- Да, я так говорю. А четвертая доля, принадлежащая "Трасту" в "Бесуик", означает контроль, верно?
Я кивнул.
- Следовательно, Рейвенсклифф контролирует "Бесуик" благодаря четверти доли от четверти доли. Это шесть с четвертью процентов. То же самое с еще десятком компаний, составляющих главные холдинги "Траста". Иначе говоря, он контролирует компании с общим капиталом почти в семьдесят миллионов фунтов благодаря вкладу немногим более четырех с четвертью миллионов.
Наконец я понял, хотя величина цифр меня ошеломила. Четыре с половиной миллиона были такой колоссальной суммой, что у меня голова пошла кругом. А семьдесят миллионов были вообще уму непостижимы. Дом моей домохозяйки, как я знал, обошелся ей в двести фунтов.
- Поэтому, - продолжал Франклин, - твое определение Рейвенсклиффа как "своего рода денежного человека" нуждается в поправке. Фактически он был самым влиятельным производителем оружия в мире. А также, возможно, и самым хитроумным финансистом в том же мире.
- И, - добавил Франклин, - в основе его жизни прячется тайна, которая может развлечь твоих читателей, если ты сумеешь ее разгадать.
Я встрепенулся.
- Откуда взялась компания "Госпорт Торпедо"?
- То есть как?
- Торпеды - сложные штуковины. Рейвенсклифф был финансистом, а не инженером. И вдруг он выпрыгивает из ниоткуда с торпедой, полностью готовой к использованию. Откуда она взялась?
- Ты мне скажешь?
- Я понятия не имею, как, видимо, и твой человек в "Сейде". Это очень хитрый документ. Длиннейшие подробные изложения известного, а его почти нет, и искусное затушевывание того, что неизвестно, а этого очень много. И только когда это до тебя доходит, понимаешь, что документ этот - признание в полной неосведомленности.
Такова суть моей долгой беседы с мистером Франклином, который, спасибо ему, изложил свои сведения почти удобопонятно. И лучше того: он несомненно извлекал из нее большое удовольствие, а в заключение сказал, что если у меня возникнут еще вопросы, чтобы я не стеснялся их задать.
Да уж не постесняюсь. Теперь я получил некоторое представление о том, как мало я знаю. Единственным я не был, но ни перед кем, кроме меня, не стояла задача разведать что-то. Образ жизни Рейвенсклиффа был запутанным и затушеванным, почти нарочно. Он успешно укрыл от мира колоссальность своего богатства в такой мере, что практически не фигурировал в общественном сознании.
Кроме того, мне пришла в голову мысль, что, раз он сумел осуществить это, как легко ему было спрятать ребенка, чтобы никто не мог его отыскать.
Глава 9
Я, собственно, не был уверен, с какой стати, учитывая порученное мне, я занялся тем, чтобы разобраться в бизнесе Рейвенсклиффа. Я прикидывал, что следовало узнать, с какого рода человеком я имею дело, но пока узнал очень мало. Про его характер упоминала лишь его жена, а я пришел к выводу, что полагаться на ее слова нельзя. Но должен же он был иметь каких-нибудь друзей? Кого-то, кто бы знал и понимал его. Пусть деятельность "Инвестиционного траста Риальто" никак не способствовала раскрытию его страстей и чувств, но она могла навести на кого-то, кто его знал. Так, во всяком случае, я надеялся.
На следующий день я перекусил с приятелем, маклером на бирже, не слишком видной фигурой в свете, однако не выходившим с Биржи, а хлеб с сыром маклера зависит от перехватывания малейших слушков. Состояния приобретаются, компании богатеют или разоряются, если успеть самым первым подслушать бормотание в пабе, или в клубе, или в забегаловке. Фирма, нанимавшая Лейтона, насколько мне было известно, умеренно преуспевала и, следовательно, в подслушиваниях тоже не отставала.
Нельзя сказать, что Лейтон выглядел человеком, который проводит свое время в полутемных помещениях, слушая разговоры. Если был кто-нибудь еще, настолько внешне не соответствующий жизни, которую он вел, мне он ни разу не повстречался. Лейтон выглядел рожденным управлять империей или по меньшей мере исследовать ее. Было бы более естественно повстречать его в паре миль от истока Нила, чем на Бирже.
Массивное телосложение - в прошлом высокоценимый игрок в команде регбистов. Он обладал гулким басом и был неспособен его понижать. В результате все, что он говорил, неизбежно разносилось далеко окрест. Он обладал колоссальной энергией и однажды заключил пари, что уйдет с Биржи в шесть вечера, прошагает всю дорогу до Брайтона и назад и будет на своем посту (иностранные железные дороги) на следующее утро в девять часов. Девяносто миль за пятнадцать часов. Естественно, желающих принять вызов нашлось много; сумма достигла нескольких тысяч фунтов - роль букмекера взяла на себя фирма Лейтона "Андерсон". Чуть ли не все Сити собралось посмотреть, как он отправится в путь, и многочисленные добровольцы катили на велосипедах рядом с ним, дабы пресечь какое-либо жульничество. Даже многие из этих сопровождающих сдались из-за переутомления или голода, а Лейтон шел и шел - широкоплечий, раскрасневшийся, обливавшийся потом, пока наступивший вечер не охладил его, - ни на секунду не останавливаясь, и даже поужинал на ходу: две бутылки бургундского, три фазана и четыре дюжины устриц. Служащий его фирмы ехал рядом на автомобиле со съестными припасами и подавал ему требуемое.
Его возвращение на следующее утро уподобилось римскому триумфу. Всякая деятельность замерла из-за всеобщего возбуждения; финансы Империи пребывали в небрежении, пока торжество не завершилось. Даже служащие Ротшильда вышли из своего великолепного дворца в Нью-Корте, чтобы посозерцать финал, - вольность, неслыханная ни до, ни после.
Он поднялся по ступеням Биржи, имея в запасе пятнадцать минут, и был отнесен на плечах коллег на свое место, а вокруг рвались петарды, стреляли бутылки шампанского и летали булочки. Он стал легендой, обеспеченной пожизненной работой, ведь кто бы посмел отказаться от услуг такого редкостного молодца?
Вот как делаются карьеры и создаются репутации в Лондонском Сити.
Таков был Лейтон, и я мог не сомневаться, что все, мной ему сказанное, разнесется по Бирже за пять минут после завершения нашего разговора. Мне следовало быть сугубо осмотрительным в том, что и как я буду говорить. Поэтому я сказал без обиняков, что мне поручено написать биографию и я в полной растерянности.
- Горюющая жена хочет увековечить память супруга, э? - прогремел он весело. - Почему бы и нет? Деньгами она располагает или скоро будет располагать в достатке. Однако не могу сказать, что куплю такую книгу.
- Почему же?
- Ни разу не слышал про него ничего интересного. Он появился, он нажил деньги, он умер. Вот я и написал ее за тебя.
- По-моему, леди Рейвенсклифф хочет чего-то поподробнее. Ты когда-нибудь встречался с ним?
- Один раз, но не разговаривал. Не слишком общительный человек, ты понимаешь. Однако даже ему приходилось посещать рауты и балы. Очень красивая жена, должен сказать. Очаровательная женщина.
- Ты что-нибудь о ней знаешь?
- Венгерская графиня, по-моему. А кто что-либо знает о венгерских графинях? Полагаю, за душой ничего, кроме имени, но имя весомое. Замок где-то в Трансильванских горах?
- А они разве в Венгрии?
- Кто знает? И кого это заботит? Однако картина складывается.
- Ну, а Рейвенсклифф?
Он пожевал губами.
- Безупречно учтив, но притом несколько пугающ. Всегда такое выражение, будто он предпочел бы не быть тут. Редко где-либо показывался и чаще уходил при первой возможности. Его жена не очень жаловала общество Сити, насколько я понимаю.
- Значит, не слишком видная фигура?
- О Господи, как раз да. Он был крайне влиятелен. Вот почему, когда он умер, вспыхнула такая паника.
- А была паника? Я ничего не заметил.
- Естественно. Ты же на подобное внимания не обращаешь. Но она была. Это же очевидно.
- Почему очевидно?
- Да ведь первое, что приходит в голову, когда такой человек падает из окна, а не прыгнул ли он? Тебя охватывает тревога, что все его инвестиции прогорели. Ну, и люди кидаются сбывать свои акции. На всякий случай.
- "Инвестиционный траст Риальто", - сказал я с гордостью.
Лейтон кивнул.
- И его инвестиции. Что, если он покончил с собой из-за того, что "Риальто" весь в долгах? Такое случалось и будет случаться. А потому, едва слухи поползли…
- Люди начали продавать.
- Снова в точку. Но вот что странно. Акции не слишком упали в цене. Покупатели появились даже прежде слухов, забирали каждую предложенную акцию и поддерживали их цену. Мы здорово потрудились для "Консолидированного банка" в Манчестере. Хотя не знаю, для кого они покупали.
- И?
- Если ты выставляешь что-нибудь на продажу, но никто этого не берет, ты начинаешь снижать цену, пока не найдешь покупателя, верно? Никто не станет покупать акции компании, которая, возможно, разорена, так что котировочная цена пойдет прахом. Если же, с другой стороны, имеется покупатель, цена стабилизируется. Никакой паники. Владельцы акций успокаиваются и перестают выбрасывать их на рынок. Понимаешь?
Я кивнул.
- Что до "Риальто", цена, конечно, была очень низкой.
- Почему "конечно"?
- Как и у всех компаний, производящих вооружение, - сказал он задумчиво. - Правительство не покупает. Переживает трудные времена. Как бы то ни было, суть в том, что внезапно Биржу заполнили толпы покупателей. Акции взлетели, только вообрази. Вопрос в том, кто покупал. Кто-то знающий что-то - но вот что? Провалиться мне, не понимаю. А позднее на рынок вышел "Кейзеноув", представляя "Барингса". И странность в том, что "Барингс" покупает на собственный счет.
- Что это значит?
- Покупает для себя, не для клиента. Так мне сказали. Суть в том, что они не пытались делать деньги. Они покупали по полной цене. А кто когда-нибудь слышал про банк, не пытающийся делать деньги? Разве что они оказывали услугу кому-то.
- А когда точно это происходило?
- Когда умер Рейвенсклифф.
- Нет, я имею в виду точную дату. День, когда он умер, или день, когда известие об этом появилось в газетах?
- В газетах ничего не было. Только два дня спустя.
- Что произошло бы, если бы известие появилось сразу же? Через несколько часов после его смерти?
- Усиленная продажа, предположительно без вмешательства подготовленных покупателей. Обрушение цены акций. "Траст", возможно, был бы вынужден продавать имеющиеся у него акции других компаний, что привело бы к общему обрушению рынка.
- А это плохо?
Лейтон вздохнул:
- Да уж.
Я обдумал услышанное. В какой-то мере объяснение задержки оповещения о смерти Рейвенсклиффа. Во всяком случае, одно из возможных объяснений. Сокрытие произошедшего означало, что у друзей Рейвенсклиффа было время подготовиться. Очень хорошо.
- Ты когда-нибудь слышал про человека по имени Генри Корт?
Лейтон секунду хмурился в недоумении, потом покачал головой.
- Кто-то в Сити?
- Не знаю. Просто слышал эту фамилию. Не важно.
Я расстался с ним, когда он заказывал еще пива и пирог со свининой, и отправился поразмыслить. Я накапливал информацию, но пока она мало что давала. Рейвенсклифф умирает, некие люди, обладающие достаточной властью, задерживают разглашение известия об этом: маклеры принимают меры, чтобы оборвать натиск на компанию Рейвенсклиффа; к чему, возможно, причастно министерство иностранных дел, Форин оффис. Последнее в накопленной информации было наиболее любопытным. Во всяком случае, только так я сумел расшифровать Ф. О. Все прочее было именно тем (полагал я), чего следует ожидать от Сити.
Спал я в эту ночь не так крепко, как всегда; я осознавал, что продвигаюсь любительски, наугад, толком не понимая, что я, собственно, делаю. Я злился на себя: хоть занимался я этим лишь несколько дней, мне следовало быть организованнее, чувствовал я. Более деловым в честь предмета моих розысков. Перед тем как наконец уснуть, я принял решение начать все с начала и более подробно расспросить леди Рейвенсклифф. Она ведь должна была знать его лучше, чем кто-либо еще.
Я сознавал, что пытаюсь заниматься совсем разными вещами одновременно. Официально я писал биографию финансиста; неофициально мне было поручено разыскивать неведомого ребенка, а кроме того, еще более неофициально - расследовать смерть Рейвенсклиффа, чтобы выяснить, как она повлияет на судьбу "Кроникл". А это требовало постоянно держать в уме, чем я конкретно занимаюсь в каждый данный момент.
Утром я послал записку леди Рейвенсклифф с просьбой о встрече, а другую - мистеру Ксантосу с такой же просьбой, после чего отправился посетить семейного поверенного.
Мне следовало бы догадаться, что Рейвенсклифф не стал бы пользоваться услугами солиситера диккенсовского толка, а они в те дни были не такой уж редкостью. Старый клерк, письменные столы коричневого дерева, стаканчики хереса или портвейна и успокоительная беседа в окружении множества тщательно рассортированных папок и архивных картонок. Нет, Рейвенсклифф ценил динамизм, продуктивность, и его солиситер соответствовал его вкусам. Мистер Гендерсон был молод для своих обязанностей - лет тридцати пяти, и, на мой взгляд, излишне самоуверен и самодоволен. Из тех, кто отлично учился в школе, никогда не нарушал никаких правил и был любимчиком учителей. Из тех, кто намеревался преуспеть в жизни и кто в результате никогда не спрашивал себя, а стоит ли оно того. Мне он не очень понравился, а он держался со мной без особого уважения. Графина с хересом мое присутствие не потревожило.
Тем не менее я был представителем самой ценной его клиентки и занимался тем, чего сам он сделать не мог. Он оформлял трасты и служил посредником. Розыски незаконнорожденных детей были абсолютно вне сферы его деятельности. В процессе нашего разговора я улавливал намеки на неподобающее любопытство, словно внезапно чуть-чуть зашевелился какой-то давно погруженный в спячку бесенок, погребенный глубоко в недрах его упорядоченной жизни. Быть может, на самом-то деле он хотел обстреливать учителей чернильными пульками, но так никогда и не осмелился.
- Вы знаете, что из соображений секретности я якобы пишу его биографию?
Он кивнул.
- И вы, конечно, понимаете истинную причину, почему я здесь.
Он снова кивнул.
- В таком случае я могу обойтись без экивоков. Что вам известно об этом деле?
Он вздохнул, как человек, предпочитающий вопросы, которые позволяют ответить "да" или "нет".
- Сверх завещания практически ничего. Что существовал ребенок, что ему оставлены деньги и что данные об этом ребенке он хранил у себя дома.
- Но там их найти не удалось.
- Видимо, так. Что очень затрудняет жизнь душеприказчиков.
- Почему?
- Потому что завещанным имуществом нельзя распорядиться, пока не будут учтены все права на доли в нем. А это невозможно, пока не разрешится вопрос с этим ребенком. Наследство будет находиться в подвешенном состоянии, пока этот вопрос не разрешится так или иначе.
- Вам известна суть этих данных? Не разумнее было бы оставить эти документы на хранение вам?
- Как оказалось, это было бы несравненно разумнее, - сказал он ровным голосом. - Могу лишь предположить, что у лорда Рейвенсклиффа была веская причина для такого решения.
- Какого рода веская причина?
- Наиболее очевидным представляется, что в момент составления завещания он еще не закончил собирать эти данные и предполагал пополнить их.
- Скажите, как писалось завещание? Он приехал сюда?
- Он приехал сюда и сказал, что, по его мнению, завещание лучше составить теперь же. Он осознал, что не будет жить вечно, хотя, сказать правду, поверить этому было трудно. Он отличался завидным здоровьем, во всяком случае, так он выглядел. Его отец дожил до девяноста лет.
- Раньше он завещаний не составлял? Обычно ли это для очень богатых людей?
- Крайне необычно, да. Но люди вроде лорда Рейвенсклиффа не любят напоминаний о своей смертности. Он обеспечил нас самым простым изъявлением своей воли в предвосхищении несчастного случая. Все имущество переходило его жене. А это было более полным и сложным вариантом.
- Детали?
- Значительнейшая часть его состояния отходила его жене. Предусматривались также суммы другим членам его семьи, слугам, его колледжу. Щедрые суммы, могу я добавить. Сумма некой миссис Винкотти, проживающей в Венеции. Несколько месяцев спустя он вернулся добавить дополнительное распоряжение о ребенке.
- А когда он заговорил об этом, вы не спросили о подробностях?
- Это в мою роль не входит.
- Он что-нибудь объяснил?
- Нет. Просто продиктовал свою волю.
- И у вас не возникло любопытства?
Вопрос этот Гендерсона как будто слегка задел.
- В большинстве мои клиенты весьма состоятельные люди, и в жизни многих найдутся компрометирующие секреты. Моя обязанность - заботиться об их юридических правах, а не опекать их духовно.
- Так что осведомлены вы не больше, чем все?
Он наклонил голову, подтверждая, что это так, каким невероятным ни казалось бы.
- И он ничего не сказал о сведениях, обеспечивающих опознание ребенка?
- Нет.
- Каково ваше мнение, если вам дозволено его иметь?
Это его даже не рассердило.
- Да, разумеется, свое мнение я иметь могу, - ответил он. - Полагаю, найти это, чем бы оно ни было, должны были в его письменном столе. И что некто забрал это вскоре после его неожиданной и непредвиденной смерти. Но более я ничего не скажу.
Этого, разумеется, и не требовалось.
- А другие статьи завещания?
- О них мне тоже ничего не известно. Хотя, естественно, после смерти лорда Рейвенсклиффа я списался с Майклом Кардано, его душеприказчиком.
- Кто он?
- Прежде работал у Ротшильда, если не ошибаюсь. Больше я о нем ничего не знаю.
- И он способен управлять компанией?
- Не знаю. Но он и не должен. Обязанности душеприказчика совсем иные. Он сын давнего знакомого лорда Рейвенсклиффа. Отец разорился в тысяча восемьсот девяносто четвертом году и умер в тюрьме.
- Так-так. Расскажите про итальянку.
- Мы послали миссис Винкотти телеграмму. Она приедет в Лондон в среду. Во всяком случае, надеюсь, что приедет.
- Почему? Это так важно?