Я попробовал открыть его, но рама поддавалась туго, и поднять ее стоило немалых усилий и порядочного шума. Окно находилось высоко над землей, и, выглянув наружу, я увидел прямо внизу чугунную решетку из толстых заостренных прутьев.
- Какого роста был ваш муж?
- На пару дюймов ниже вас, - ответила она.
- И не атлетического сложения, насколько я понял.
- Нет. Отнюдь. Толстым он не был, хотя избегал физического напряжения. Незадолго до смерти он подумывал пристроить к дому сзади один из этих эскалаторов, чтобы избегать необходимости подниматься и спускаться по лестнице.
Я улыбнулся:
- Отличная мысль. Но я просто недоумевал, как он мог выпасть из этого окна. Если он споткнулся о ковер тут и наклонился, пытаясь удержаться на ногах (я изобразил это движение для наглядности), то должен был удариться головой о низ рамы. Бесспорно, самый неуклюжий человек успел бы ухватиться за край оконного проема.
Она теперь сидела в маленьком плюшевом кресле у камина, сжав руки на коленях.
- Не знаю, - ответила она печально. - Последнее время я редко поднималась сюда. А в тот вечер меня вообще не было дома, и вернулась я очень поздно. Меня встретили полицейские. Они сообщили мне о случившемся, и я сразу отправилась в больницу. Он уже умер. И сюда я поднялась только на следующий день.
- Окно было открыто?
- Нет. Кто-то из слуг объяснил, что закрыл его. Шел дождь, струи захлестывали внутрь. И он прибрал комнату, как делал каждое утро.
- В ней был необычный беспорядок?
- В зависимости от того, что вы подразумеваете под "необычным". Когда Джон дочитывал книгу, газету или вообще что-то, он просто бросал их на пол. Очень сомневаюсь, что он заметил бы, если бы комнату вообще не убирали. В этом доме он жил в угоду мне и так как считал, что человеку его положения следует жить именно в таком доме. Хотя, разумеется, это не так; придавай мы этому значение, то купили бы что-нибудь куда больше. Но он действительно не любил показной роскоши. У нас есть еще дом в Париже, купленный исключительно ради меня. Его абсолютно не привлекал дорогостоящий образ жизни, хотя он любил хорошую еду и вино. И еще море. Он всегда хотел жить возле моря, но это так и не сбылось. Мы планировали купить дом где-нибудь на побережье. Беда была в том, что мы спорили, где именно. Я хотела Биарриц, он - Дорсетшир. Как ни странно, он был очень простым человеком. Он бы вам понравился, дай вы ему такую возможность.
Последние слова были произнесены так тихо, что я еле их уловил.
- Вы полагаете, я ее не дал бы?
- Я полагаю, что, по вашему мнению, все бизнесмены жестоки и алчны по самой своей природе. Без сомнения, есть и такие, но, как подсказывает мне опыт, в целом они не лучше и не хуже, чем люди всех остальных сословий.
- Сколько человек было в доме в тот момент?
- Не больше двенадцати. Мой муж и слуги.
- И все, кроме вашего мужа, спали?
- Полагаю, что так. Хотя не сомневаюсь, что некоторые слуги позволяют себе вольности, когда за ними не следят. Но пока они хорошо выполняют свою работу, я подобным не интересуюсь.
Еще одно высказывание, заставшее меня врасплох.
- Почему вы об этом спрашиваете?
- Потому что, будучи непотребным репортеришкой, вынюхивающим сенсации, я все еще не могу избавиться от мысли, что ваш муж не падал. Я слышал, что у него был жуткий страх высоты. Это правда?
Она улыбнулась.
- Да. Потому-то я его и полюбила.
- Простите?
- Мы шли по мосту в Париже, и он внезапно побелел и ухватился за меня. Я подумала было, что он воспользовался удобным случаем, но на самом деле у него закружилась голова. Я только тогда поняла, что у него есть свои слабости. Но ему требовалось скрыть это, и он-таки поцеловал меня для того лишь, чтобы замаскировать минуту дурноты. Я немилосердно его поддразнивала, пока он не признался, пристыженный, как школьник.
Она припомнила этот случай с такой прелестной улыбкой, что было почти жаль перебить ее, но я находил подобные ее воспоминания неуместными. И потому беспощадно продолжил:
- Так стал ли бы он расхаживать взад-вперед у открытого окна?
- Обычно нет. Но он любил свои сигары и знал, что я терпеть не могу запах сигарного дыма. И он умел серьезно рисковать в случае необходимости.
- Так разрешите мне спросить вас прямо: кто-нибудь хотел убить вашего мужа?
- Полнейший абсурд, - ответила она тотчас же. - В личной жизни он был добрейшим из людей, в бизнесе отличался честностью. Несомненно, у него были конкуренты. Но не враги. Он не был придирчив к слугам и в любом случае, естественно, сразу отсылал их ко мне. Кроме того, даже самые склонные к насилию, самые мерзкие люди обычно умирают в собственной постели.
- Но вы ничего не знаете о его деловых операциях?
- Это не совсем верно. Мы много разговаривали. Хотя редко касались подробностей. Мне было не слишком интересно, а для него я была чем-то вроде противоядия от работы. Он не был одержим работой. "Методичен" более ему подходит.
Я покачал головой.
- Я был бы рад сказать, что этот наш разговор помог мне, - заметил я, - но он только еще больше сбил меня с толку. Не думаю, что пока я оправдываю ваши деньги.
- Вам предстоит долгий путь, - сказала она. - Я все еще не считаю вас безнадежным. Что еще вас смущает?
- Тот же вопрос, который с самого начала не дает мне покоя. Почему вы себя затрудняете? Почему вы хотите, чтобы я искал этого ребенка?
- Я вам объяснила. Из уважения к воле моего мужа.
- Это меня не убеждает. В конце-то концов, сам он уважал свою волю не настолько, чтобы сделать задачу более легкой.
- Это все, что я могу предложить вам. Есть у вас еще какие-либо неприятные интерпретации?
- Э…
- Так говорите же. Вы уже обвиняли меня, что я убийца, и, думается, в целом я стерпела это неплохо.
- Гендерсон сказал мне, что завещание останется в подвешенном состоянии, пока этот вопрос не будет разрешен. И до этого момента вы зависите от щедрости душеприказчика.
- А! Понимаю, - сказала она. - Я вовсе не забочусь о желаниях Джона, а эгоистично оберегаю собственные интересы. Вы это хотите сказать?
- Ну…
- В таком случае я вряд ли стала бы прятать эти документы. Кроме того, я не вступила в брак нищей. Денег у меня более чем достаточно, даже если я вообще ничего не получу из имущества Джона. Тут вы не отыщете ни мотива, ни причины. Понимаете?
- Я вас обидел. Приношу свои извинения.
- Я предпочитаю, чтобы вы произносили подобные упреки вслух, а не держали при себе. И полагаю, они логичны. Мы, богатые люди, жестоки и бессердечны, разве нет? Не как простые люди. Не как вы.
- Я уже сказал, что приношу свои извинения.
- Я сообщу вам, когда приму ваши извинения.
Она встала. Мне было указано на дверь. А может быть, и нет. Я не знал.
- Что-нибудь еще?
- Нет. Хотя… кто та другая женщина, названная в его завещании? Эта итальянская дама?
- Синьора Винкотти? Не знаю. Никогда прежде не слышала этой фамилии. Предполагаю, как, наверное, предположили и вы, что она была его любовницей.
- Вас это расстроило?
Она сердито посмотрела на меня.
- Конечно, мне тяжело, что он настолько не доверял мне.
- Простите?
- У него был секрет от меня. Это меня ранит. Он должен был знать, что я не устрою сцены из-за такой тривиальности.
- Похоже, секретов было больше, - указал я.
Она смерила меня ледяным взглядом.
- Еще вопросы?
- Да. Подобная сумма намекает, что тривиальностью эта женщина не была.
- Справедливо.
- Разве вы не испытываете… по крайней мере любопытства?
- Пожалуй. И что, по-вашему, я должна сделать?
- Если хотите, я мог бы посетить эту даму от вашего имени. Насколько я знаю, она приезжает завтра и остановится в отеле "Рассел" в Блумсбери.
Она задумалась.
- У меня есть идея получше. Я сама нанесу ей визит. Вы можете меня сопровождать.
Передо мной проплыло видение двух ревнивых женщин, катающихся по полу в стремлении выцарапать глаза друг другу.
- Я бы этого не рекомендовал.
- Ваши рекомендации не требуются. Я сегодня же пошлю записку предупредить о моем визите.
Меня поставили на место. Я мог либо сопровождать ее, либо нет, на ее намерение это никак не влияло. Я решил поехать с ней.
- И в то же самое время, - сказала она небрежно, - мы можем узнать что-то, что лишит вас работы.
У нее на глаза при этих словах навернулись слезы, и меня ужаснула мысль, что я мог стать свидетелем ее унижения. Она была обманутой женщиной и узнала про это при самых тяжких обстоятельствах.
- Мне очень жаль, - сказал я. Не слишком уместная фраза, и она не обратила на нее никакого внимания.
- У меня не было детей, - сказала она минуту спустя. - Джон говорил, что это не важно - ему достаточно меня. Что я принесла ему все счастье, какое только возможно в мире, и ничего больше ему не нужно. Глупо так переживать. Разумеется, у него было право поступать, как он хотел; это ничего не меняло в нашей с ним жизни, так что меняется, если я и узнала?
- Да?
Она кивнула.
- Сделать это для него должна была бы я. Не какая-то другая женщина, настолько незначительная, что он даже ни разу не упомянул о ее существовании. Теперь, если вы меня извините, я должна кое-чем заняться. Бумаги моего мужа в тех шкафах. Можете просмотреть все, что сочтете нужным. Я предупредила слуг, что у вас есть доступ в дом в любое время, тут ли я или нет. Как видите, мне нечего скрывать.
И она ушла. Я прикинул, не приняться ли за устрашающую армию картотечных шкафов - именно они, на мой взгляд, могли содержать что-либо полезное, - но у меня недостало духа. Разговор с ней меня дезориентировал, почти сокрушил.
Глава 11
Я все больше чувствовал, что задача мне не по зубам. Рассуждать про сенсационное убийство - это было одно, и совсем другое - разгадывать кого-то вроде леди Рейвенсклифф. А потому я отправился в "Ритц" повидать моего маленького эльфа. Именно там, насколько я понял, Ксантос обычно останавливался в Лондоне; как я узнал - зарезервировав там номер за колоссальные деньги.
- Так, значит, он важная птица? - спросил я на репортерский манер.
Я был в "Ягненке", прямо за углом в Мейсонс-Ярде, в заведении, облюбованном "Ритцем". Я подкрепил свой вопрос, поставив выпивку. Преимущество отелей. Слуг того рода, которые работают у Рейвенсклиффов, отличает своеобразная лояльность, и выковыривать из них информацию крайне трудно. Но люди, служащие в отелях, за выпивку сообщат вам все, что угодно. Тактичная сдержанность не для них.
- Вроде бы, - последовал коллективный ответ.
Но конкретно никто ничего не знал. Он приезжал, он уезжал. В общем, он никогда не жил там дольше двух недель, но хотел, чтобы его номер всегда ждал его. Ни разу не была замечена хотя бы одна женщина, но посетители и гости - в изобилии. Счета, впрочем, оплачивались. Это они знали. Но дальше в действие вступали ограничения их профессии. Ксантос был богат. Он был иностранцем - греком, они полагали. И им было совершенно все равно, каким образом странный маленький грек мог позволить себе зарезервировать номер в "Ритце". Я знал коммивояжеров, из них получались хорошие убийцы. Одинокие люди, перебирающиеся из одних меблирашек в другие, стирающие перед сном свои рубашки. Ни семьи, ни друзей; никогда не задерживающиеся достаточно долго на одном месте, чтобы обзавестись ими. Кочевники индустриальной эпохи, скитальцы, в вечном передвижении. Несомненно, существовало товарищество, братство таких людей, но подобная жизнь казалась мне далеко не завидной. И они совершали убийства - чаще грязные маленькие убийства на задворках, гораздо чаще, чем от них можно было ждать. Или же они были слишком несчастны и потому не принимали мер, чтобы не быть пойманными.
Мистер Ксантос явно принадлежал к совершенно иной разновидности коммивояжеров, но служащие отеля в обмен на мои деньги сообщили мне крайне мало - только что он был в Лондоне в ту неделю, когда умер Рейвенсклифф, и уехал вскоре после того. Что он приезжает и уезжает все время, а когда отсутствует дольше месяца, указывает, куда ему пересылать его почту.
- Или если в письме сказано "прошу переслать" - вставил кто-то. - Как прошлой осенью, когда он поехал в Баден-Баден. "Принимать воды", - сказал он с пародийно аристократическим прононсом.
- Или когда он уехал в Рим в прошлом апреле, а ему прислали этот сундучище. Помните, сколько хлопот было, чтобы отослать его туда? И никакого "спасибо", когда он вернулся. Будто мы открытку переслали! Плевать он хотел.
Интересный типчик, подумал я, когда он открыл дверь своего номера, и на удивление привлекательный: низенький, щеголеватый, не скованный условностями, со сверкающей улыбкой и быстрыми точными движениями. Приветливый, дружелюбный, совершенно не похожий на Бартоли.
- Вы так добры, что приняли меня, - сказал я.
Мы были в его легендарном люксе, великолепных апартаментах, достаточно роскошных, чтобы устрашить человека вроде меня, прежде никогда не бывавшего на таких эмпиреях, не говоря уж об одних из самых дорогих апартаментов "Ритца". Большой салон, пышно украшенный сочно-алыми обоями и галлонами золотой краски; спальня и ванная, как я предположил, за следующей дверью и отдельная столовая. Пока я находился там, непрерывно входили и выходили люди, принося еду, письма, уголь и поленья для камина, и даже кофе ему наливали.
- Напротив, вы меня очень интересуете, - ответил он. Глаза его лукаво поблескивали, пока он говорил голосом, хорошо модулированным, но с наложением такого количества акцентов, что было невозможно определить, какой мог быть первоначальным. Он уютно угнездился, почти свернулся калачиком, будто укрываясь от урагана; я почти ожидал, что он, говоря, укутается в одеяло или подожмет под себя свои маленькие ноги.
- Если так, то этот интерес взаимный. Могу ли я…
- Нет, - сказал он. - Первым спрошу я. Я пригласил вас, я и угощаю.
Он умолк на несколько минут, наклонился вперед и налил чай в две чашки. Себе с лимоном, с молоком и сахаром мне. Я традиционалист.
- Ну, хорошо. Что вы хотите узнать?
- Всего лишь, почему милая леди Рейвенсклифф выбрала вас для этого проекта? Уверен, вы не хуже меня понимаете, почему это может возбудить некоторый интерес среди тех, кто знал ее мужа. И кто, добавлю, оберегает память о нем.
- Тут, боюсь, я ничем не могу помочь. Я прежде не встречал ни ее, ни его. Мне предложили этот проект. И, как вы, несомненно, поняли из моего разговора с мистером Бартоли, в финансах я полный профан.
- А она знает столько экспертов… Вы полагаете, она искала кого-то, кто никогда не служил у ее мужа? Независимого аутсайдера? Может это быть объяснением?
- Зачем бы ей это? Льщу себя мыслью, что она искала кого-то, кто мог бы выстроить увлекательную историю, сделать жизнь ее мужа интересной. Мало найдется имевших успех романов с банкиром или промышленником в качестве героя. И еще меньше - написанных банкирами или промышленниками.
- Это правда, - отозвался он. - И печально нелестная для читающей публики. Быть может, вы правы. Быть может, ничего больше за этим не прячется.
- Вы как будто сомневаетесь. Хотя благодарю вас за то, что вы менее оскорбительны, чем мистер Бартоли.
Эльф помахал рукой.
- Да не обращайте на него внимания. Он точно так же груб со мной. И с кем угодно, собственно говоря. Такая уж у него манера. Он весьма компетентен, идеальный привратник для человека вроде Джона Стоуна. Хотя, думается, он озабочен тем, что будет с ним дальше. Леди Рейвенсклифф, я уверен, не будет нуждаться в его услугах. Полагаю, она бенефициар по его завещанию?
"Ага, - подумал я. - Вот оно!" И улыбнулся.
- Право, не могу сказать, - сказал я. - Я же не посвящен…
- Да, пожалуй, что нет. Все же вы, конечно, заметили мое любопытство. И когда вы узнаете побольше о его бизнесе, то поймете почему. Как вы находите леди Рейвенсклифф?
Вопрос, который мог задать только иностранец. Ни один англичанин не был бы столь прямолинеен.
- Прошу прощения?
- Вы подпали под ее чары?
- Не уверен, что я…
- Обворожительная женщина, на мой взгляд. Красивая, умная, одаренная, сердечная, остроумная.
- Да, бесспорно.
- Вы знаете, что одно время она принадлежала к самым знаменитым женщинам во Франции?
- Неужели?
Он нахмурился.
- У ваших ближайших соседей есть странное увлечение салонами. Женщины собирают вокруг себя поклонников - лучшие привлекают ведущих писателей, политиков, дипломатов, поэтов, ну и так далее. В салонах создается французская элита. Леди Рейвенсклифф, говорят, была величайшей звездой. Говорят, в ее коллекции был король… ваш король. Затем она вышла за Джона Стоуна, уехала в Англию и с тех пор вела одомашненную жизнь. Странно, как вы считаете?
- Любовь?
- Возможно.
- Вы как будто сомневаетесь. У вас есть объяснение?
- Нет, - сказал он. - Я надеялся, что в ходе своего расследования вы его найдете. Ответ, полагаю, должен быть поразительным. Может быть, и любовь, я полагаю, - сказал он со вздохом, словно такой вариант его разочаровал бы.
- Я не могу дать объяснения тому, о чем ничего не знаю. А что до ее чар, так она действительно обворожительна и сердечна, хотя это пригашено ее горем, подчеркивает ее хрупкость.
Он улыбнулся.
- Она сокрушающе умна, а если вы находите ее хрупкой, то ваше умение судить о людях оставляет желать лучшего. Она вышла замуж за одного из самых богатых людей в мире и была равной ему во всех отношениях. В хрупкости и обаянии ее сила. В ней все - сила или может быть превращено в силу.
Я уставился на него с любопытством.
- Так что такое вы, мистер Брэддок? Еще одно оружие из ее арсенала?
- По-моему, я оплачиваемый служащий, нанятый ради описания жизни ее мужа.
- И не больше?
- Нет.
У меня возникло ощущение, что он мне не верит, но он решил не настаивать.
- Кажется, она вам не слишком нравится? - заметил я.
- Нравится? - сказал он, удивленно раскрыв глаза. - Я обожаю ее. Все мужчины ее обожают. Примерно так же, как женщины по большей части ее ненавидят. Вы видели ее в обществе другой женщины? Я ее знаю… как долго? Годы и годы. И знаю ее не лучше, чем в первый день, когда познакомился с ней. Она обворожительна, блистательна, прелестна. Но вы когда-нибудь видели, как она пользуется своей магией, как она гипнотизирует, порабощает? Тогда, поверьте мне, она устрашает. Редкий мужчина способен воспротивиться ей.
- Включая ее мужа?
- Джона? - Он помолчал, глядя на меня. - Вы мало продвинулись, если задали мне такой вопрос. Разумеется, он был способен противостоять ей. Я уже сказал, что они были равными. Они ссорились, как кошка с собакой, знаете ли. Его гнев был ледяным, ее - вулканическим. "Моя дорогая, - цедил он сквозь стиснутые зубы, - ваше поведение совершенно неприемлемо". А она швыряла в него тарелку. И так продолжалось часами. Думаю, они просто этим упивались. Сердцевина их брака. У них не было власти друг над другом, а они привыкли контролировать других. Можете вообразить привлекательность единственного когда-либо встреченного вами человека, который не желает делать того, что хотите вы?