- Направляется в личные апартаменты, - сказал толстый бледный человек в серой рясе францисканского монаха.
- Позвольте усомниться в этом, отец Норберт, - отозвался стоявший рядом с ним священник в черном.
- Я слышал, что апартаменты набиты сокровищами, - сказал брат Норберт. - Золото, рубины, шелка.
- Какой прок от шелка на северном ветру? - возразил священник. - Я хоть сейчас готов все это обменять на подбитый мехом плащ молодого лорда "Денежного Мешка". - Он замолчал и потер озябшие руки. - Но что привело вас сюда, отец мой? - спросил он, словно осознав, что его собственный тон несколько груб и недружелюбен.
Монах покраснел и вздрогнул, как будто его ударили.
- Да ничего особенного, отец. - Он запнулся и его лоб покрылся испариной. - Так, мелочь.
Неподалеку от них, за колонной - сомнительным укрытием от ветра - стояли Родриг де Лансия и довольно пожилой, плотный господин, который, не отрывая взгляда, смотрел на монаха, заставляя этого несчастного заливаться румянцем и пристально разглядывать великолепную каменную кладку пола.
Родриг вопросительно посмотрел на своего компаньона.
- Священники и сороки, - сказал тот. - Вечно трещат без умолку, но ни за что не скажут вам того, что вам нужно. - Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу. - Интересно, как долго нам придется ждать, - добавил он. - Погода не располагает.
- Надеюсь, недолго, дон Гонсалво, - ответил Родриг.
- Этот ваш юный щеголь уверил меня, что наше дело будет решено сегодня утром, - сказал Гонсалво. - Я премного благодарен вам. Без вашей помощи я не знал бы, куда сунуться.
- Не стоит об этом, - вежливо заметил Родриг.
- Вовсе нет, - сердечно произнес Гонсалво. - Вы очень добры, дон Родриг, и мне невероятно повезло, что я, будучи так далеко от дома, случайно встретил столь любезного соотечественника, который к тому же гораздо опытнее меня в том, что касается папского суда.
- Умоляю вас, дон Гонсалво, забудьте. Это такая мелочь, - раздраженно произнес Родриг. - Я назвал ваше имя мальчику, который сейчас сдерет с нас обоих втридорога за свое пустяковое содействие. Я бы сделал то же самое для любого другого человека.
Вдруг, словно слова Родрига послужили тому сигналом, двери распахнулись, и из них вышел паж в окружении приблизительно дюжины мужчин, громко разговаривающих между собой. Он кивнул Гонсалво и начал пробираться к краю толпы. Когда эта толпа прошла через ворота, паж оказался рядом с Родригом.
- Итак? - спросил Родриг. - Что ты можешь нам рассказать?
Паж прикрыл шапкой свои черные локоны и заговорщически улыбнулся.
- Посудомойщик из кухни для обслуги рассказывал мне, что личные апартаменты его святейшества были недавно расписаны изображениями красивых нагих женщин и порочными сценами. Но не знаю, можно ли ему верить. Сам он никогда там не был, но говорит, что слышал это от…
- О чем они говорили? - зашипел Родриг. - Говори, пока я не выдернул тебе язык.
Паж кивнул головой, указывая на улицу. В молчании они покорно последовали за ним, прямо в толпу шумных покупателей и продавцов, которые торговались, толкая друг друга, крича и тыча товары в лицо. Он втянул их через дверной проем в глубь темной таверны, подальше от коптящего очага и посетителей. Здесь было тихо, казалось, что после шумной битвы они попали в необитаемый лес.
- Закажите что-нибудь, - сказал он.
Гонсалво заказал кувшин вина. Паж молча протянул руку. Пожилой господин взял монету из кошелька и положил ее на стол. Родриг добавил еще одну. - Остальные после, когда расскажешь, - заметил Гонсалво. - Хочу убедиться, что тебе есть что сказать.
- Я знаю очень немного, но время от времени до меня доходят слухи, - сказал паж с ложным смирением.
Они замолчали, поскольку жена владельца таверны принесла им кувшин, три стакана и теперь ждала денег.
- Но вам я все расскажу, - сказал паж, как только она отошла. - Мой благородный хозяин, посол, синьор Томас, имел личную аудиенцию у его святейшества. Он попросил, чтобы тот походатайствовал перед доном Педро Арагонским от имени честных христиан и верноподданных Анконы, чтобы осужденный и его сподвижники…
- Мы знаем, чего он хочет, - сказал Родриго. - Что ответил его святейшество?
- Он уверил их, что напишет послание - очень суровое послание - с требованием возврата украденных судов господина Никола Поллути вместе со всеми товарами. Мой хозяин спросил секретаря его сятейшества, на каких условиях будет составлено это послание. Секретарь уверил, что его святейшество потребует предельно возможного законного наказания для пиратов и дону Педро Арагонскому будет грозить отлучение от Церкви, если он не исполнит решения суда.
- Кто тебе это сказал? Ты что, сам был на аудиенции?
- Никто, - сказал паж, - и я там не был.
- Тогда, откуда нам знать, что ты…
- Я сидел рядом с дверью, ожидая, когда мой хозяин закончит говорить с его святейшеством. По некоей счастливой случайности, - скромно заметил он, - дверь была немного приоткрыта и мне удалось отчетливо все расслышать.
- Когда это письмо должно быть написано? - спросил Родриг.
Паж пожал своими худенькими плечами.
- Полагаю, когда Богу будет угодно. Его святейшество не сказал.
- Отлично. Уверен, письмо не будет отправлено сегодня вечером, его пошлют завтра, - глубокомысленно заметил Родриг.
- Я слышал, как один из секретарей сказал, что, прежде чем точно определить формулировку письма, следует разрешить множество других вопросов, - сказал паж.
- Что он имел в виду? - спросил Гонсалво.
Родриг пожал плечами.
- Я предположил бы, что его святейшество сначала должен решить, стоит ли ему беспокоить Его Величество, чтобы удовлетворить требования города Анконы.
- Королевство Арагон больше Анконы, - сказал его спутник. - В конце концов ведь решить дело в пользу Анконы умоляла папу не его праведная мать, а лишь посол, выступающий против шайки пиратов.
- Поосторожнее, синьор. Вы говорите о моем благородном кузене, верноподданном капитане флота дона Педро.
- И пирате. Признайтесь, ведь это правда.
- Он может потерять все, что у него есть. И, возможно, будет обречен на позорную смерть через повешение, если дон Педро покорится папскому декрету.
- Хватит об этом. Что с моим делом? - спросил пожилой господин, хватая пажа за тонкую руку прежде, чем тот успел сбежать. - Когда слушание?
- Ваше дело? А, то, - протянул паж. - Судьи заслушали одного из свидетелей, сказавшего, что у него есть несколько письменных показаний, а затем объявили, что у них нет ни времени, ни необходимости слушать дальше. Решение должным образом будет отослано в епархию Барселоны. И, полагаю, архиепископу Таррагоны.
- Нет времени? - страдальчески произнес дон Гонсалво. - Вы говорите, что у них не было времени, чтобы выслушать мое дело? Там были мои свидетели. Я потратил кучу золота, чтобы доставить их сюда. Кто давал показания?
- Святой монах, синьоры, - сказал паж. - Некий Норберт. У него тоже не все гладко. Но, без сомнения, он расскажет вам, что случилось. Покорнейше прошу прощения, господа, но в любом случае ваши дела были заслушаны. Я был там и все вам передал. А теперь мой хозяин, наверно, уже ищет меня. Я свое обещание выполнил, а вы свое - нет.
Пожилой размахнулся и ударил пажа по уху.
- Нет, так не пойдет, дон Гонсалво, - сказал его спутник. - Заплатите ему. Он сделал то, что вы просили.
Еще четыре монеты, звякнув, упали в протянутую ладонь.
- И если ты услышишь еще какую-нибудь сплетню, - сказал Родриг, - от твоего хозяина, от служащих, от писцов, особенно касающуюся времени и точного содержания тех писем, ты получишь больше, чем сейчас.
- Вдвое? - спросил паж.
- Вдвое, - подтвердил Родриг.
Глава третья
Жирона
Четверг, 10 апреля
Ниже по течению реки Тер, на верфях Жироны, столяр по имени Румеу взял наждачный камень и провел им по деревянной доске, с которой работал. Доска имела закругленную форму, наподобие полумесяца, и была гладкой на ощупь. Румеу установил ее на положенное место на носу широкого галиота и закрепил.
Он был доволен жизнью. Они работали от восхода до заката, а плата, даже по нынешним временам, у старших плотников и их помощников была отличная. Еще два дня работы с корпусом, и тот будет закончен, можно будет заняться его обшивкой. Но ему уже обещали добавить еще несколько недель для подгонки.
Королевство готовилось к войне против сардинцев, и в городе проходила переоснастка части флота Его Величества. Дон Педро намеревался погрузить на суда свои войска, чтобы решить все вопросы с мятежным островом, но многие из его судов получили повреждения из-за непогоды и действий противника во время прошлогоднего морского сражения с генуэзцами, поэтому требовалось некоторое время, чтобы закончить необходимый ремонт.
Тем утром небрежные и ленивые работники были распущены по домам, хотя судостроителей не хватало. Из тех, кто остался, главный управляющий верфи отобрал самых опытных и трудолюбивых мастеров, чтобы продолжать работы до тех пор, пока суда не будут готовы отправиться вниз по реке на соединение с остальной частью флота, стоящей в Росасе. "Конечно, для кого-то война - это ужас, - размышлял Румеу, - но это и прекрасная возможность подзаработать для тех, кто строит и восстанавливает суда".
Только он выбрал еще одну доску, как заметил, что уже довольно быстро темнеет. Он пометил доску и спрятал ее подальше, после чего спрятал свои инструменты и пожелал товарищам доброй ночи.
- Румеу, пошли, выпьем по стаканчику, - предложил один из них.
- Меня жена ждет дома, - ответил он. - И есть я хочу не меньше, чем пить.
- Один стаканчик, чтобы отпраздновать нашу удачу, а затем и мы пойдем по домам ужинать.
Ближайшая к верфи таверна была маленькой и скромной. Когда Румеу и его приятели вошли внутрь, в ней уже было полно народа. Получившие расчет рабочие уже сидели в таверне, переваривая горькую новость о том, что для них работы больше нет. Когда вновь прибывшие вошли, в зале воцарилась тишина; они кивнули бывшим товарищам и сели на скамью в самом дальнем углу.
- Взгляни на это с другой стороны, - говоривший обратился к жилистому, маленькому человечку. - Сейчас же Страстная неделя? У тебя будет время подготовить свою душу к Пасхе. Что-то я не заметил, чтобы ты особенно голодал в Великий пост.
- Ты обвиняешь меня в том, что я не пощусь? Здесь? Я несколько недель жил на разбавленном вине и жидком супе матушки Бенедикты.
- Да, это похоже на покаяние, - проворчал другой.
- Благодаря этой малости я избавлен по крайней мере от пятисот лет чистилища, - заметил жилистый человечек, осушая свой стакан.
- Теперь, когда работы больше нет, у нас будет много поводов для воздержания, - сказал низенький, почти квадратный человек, лысый и краснолицый. - Все стонут, что некому работать, но теперь, когда мы без работы, нас нанимают? Нет. Нас выбросили на улицу, наши дети голодные, жены постоянно жалуются, что нет денег. С этим надо что-то делать.
- Да вы испортили хорошего леса больше, чем поместится в брюхе этого галиота, - заметил опрятный, худощавый парень, - вот вас и рассчитали.
- Да? А ты? - спросил приземистый.
- Я умею не слишком много, это все знают, но то, что я делаю, я делаю хорошо, - ответил худощавый с ленивой усмешкой. - Мне нравится, когда деньги идут в руки, но если увольняют, то я всегда знаю, за что.
Приземистый мужчина поднялся на ноги и, покачиваясь, встал у стола, уперевшись животом в край столешницы, чтобы удерживать вертикальное положение.
- Так ты говоришь, что я не знаю своего дела?
- Точно, - сказал худощавый, зевая. - Ты не знаешь своего дела.
Приземистый мужчина выпрямился, потянулся через стол и, ухватив бывшего товарища за куртку, поднял его на ноги. Узкий стол наклонился, по нему потекла струйка вина. Худощавый пнул скамью, стоявшую позади него, откинул голову назад и боднул бывшего приятеля в живот. Приземистый согнулся и упал, опрокинув еще троих, сидевших с его стороны стола.
- И драться ты тоже не умеешь, - добавил худощавый.
В глубине зала матушка Бенедикта завизжала и в отчаянии всплеснула руками, но на нее никто не обращая внимания. Тогда она направилась туда, где стояли бочки с вином, и извлекла из-за них большую деревянную дубинку.
- Вон отсюда, - завопила она. - Я не потерплю драк в моей таверне. Катитесь отсюда, пока я не разбила вам головы. - Она размахивала тяжелой палицей с такой легкостью, словно это была деревянная ложка.
- Вы расстраиваете матушку Бенедикту, - произнес чей-то голос. Его подвыпивший владелец поднялся на ноги. - Пошли отсюда, друзья. Хотите сделать доброе дело? Пошли в еврейский квартал и окрестим несколько евреев.
И они с веселым смехом вывалились на улицу.
Румеу посмотрел на своих приятелей и покачал головой.
- Мне пора, - сказал он, отодвигая недопитый стакан вина.
- Пойдешь с ними?
- Пожалуй, нет, - рассудительно сказал он. - Это всегда плохо кончается.
Он вышел в прохладный весенний вечер, но, вместо того чтобы идти прямо к своему опрятному домику в Сан-Фелиу, направился в город и зашагал по крутому холму к дворцу епископа.
В тот вечер у молодого Саломо де Местре не было особых причин выходить за пределы еврейского квартала. Любые христианские праздники могли кончиться погромом, но Страстная и Пасхальная недели были самыми тяжелыми. Все двери и окна нужно было держать зарешеченными или закрытыми ставнями, включая задние ворота с их неизменным привратником.
Но Саломо был влюблен. В то утро он решил купить подарок своей возлюбленной, поскольку занятия с Юсуфом, учеником лекаря, закончились еще днем. Он знал, что у городского коробейника появились новые и очень красивые ленты. Некоторые из них были широкими, красивого, чистого, темно-красного цвета, который будет чудесно смотреться в ее волосах. Он пообещал себе, что вернется задолго до того, как город проснется от послеполуденной дремы.
Но он не обратил внимания на беспокойство коробейника. Когда он пришел, то увидел, что ленты сложены в короба, а палатка закрыта. Саломо потребовалось довольно много времени, чтобы убедить продавца, что его усилия по выкладыванию товара окупятся, а затем прийти к соглашению о цене.
Он с триумфом покинул палатку торговца, неся пакет с лентами, предусмотрительно спрятанный под куртку. На обратном пути, завернув за первый же угол, ему пришлось остановиться. На его пути стояла группа из шести или семи рабочих с верфи, смеявшихся и поддерживающих друг друга, поскольку все они были пьяны, хотя и в различной степени.
- Еврей! - завопил один из них.
- Хватайте его!
- Тащите его к реке и крестите, - скомандовал другой.
- К реке!
Саломо не был ни слабаком, ни трусом, но семеро против одного - это было явно слишком много для невооруженного человека. Он развернулся и бросился бежать.
Саломо был быстр, молод и совершенно трезв. Его преследователи двигались намного медленнее из-за большого количества выпитого и некоторой неопределенности цели. Он оставил их далеко позади, свернул за угол, но споткнулся о груду сломанных корзин, брошенных на улице.
Румеу тоже двигался очень быстро. Он добрался до казарм стражи епископа в то же самое время, когда рабочие с верфи вышли за ворота и, пошатываясь, отправились через город. К тому времени, когда патруль встретился с пьяной компанией, те уже тащили Саломо де Местре на мост через реку Онъяр. При виде стражников самые трезвые бросили свою жертву и убежали; трое оставшихся были слишком ошеломлены и плохо стояли на ногах, чтобы думать о побеге; их арестовали. Саломо был помят, смущен, но цел, он даже не потерял кошелек и ленты. Его проводили к задним воротам еврейского квартала.
- Где были стражники? - спросил Беренгер, епископ Жироны, когда ему сообщили о происшествии.
- Городские стражники играли в кости перед воротами еврейского квартала, они как раз приканчивали бурдюк вина, - сказал капитан. - Наш патруль был в другой части города. Ясно, что необходимо больше патрулей. Я удвою их число.
Жирона, пятница, 18 апреля
- Дорогой друг! - кричал торговец зерном, по виду вполне преуспевающий, своему приятелю, который занимался продажей овечьей шерсти. - Я только что вернулся. Какие новости?
- Есть множество новостей из Барселоны, - сказал торговец шерстью. - На верфях работа идет полным ходом, настроение в городе отличное. Уверен, что ваша торговля на подъеме.
- Все вполне хорошо. С этими недостачами, остатками и правительственным контролем за ценами трудно прилично заработать на торговле зерном, - сказал он. - Епископ по-прежнему собирается ехать в Таррагону? - добавил он. - Когда я уезжал, еще высказывались сомнения, поедет ли он.
- К сожалению, поедет.
- И когда он отправляется?
- Во вторник, на рассвете, как я слышал, - сказал торговец шерстью. - И берет с собой господина Исаака, своего врача. Мне это не нравится.
- А в чем дело?
- Господин Исаак - и мой врач тоже. Дорога в Таррагону длинная, проходит по горам. Такой путь за один день не осилишь. Их не будет целый месяц или даже больше. Много чего может произойти за это время.
- Возможно, он оставит заботиться о нас свою красавицу дочь. - Торговец заговорщически подмигнул другу.
Торговец шерстью не поддался на похотливый намек.
- Он берет с собой жену и дочь, - натянуто произнес он, - и ученика. Будем надеяться, что никто не заболеет до его возвращения.
- А кто остается вместо епископа, чтобы заниматься делами епархии? Монтерранес?
- Нет. Дон Арно де Корнильяно.
- Это невозможно, - сказал торговец зерном. В его голосе прозвучала смесь гнева и недоверия. - Не могу поверить.
- Почему вы так говорите? Это странно, но не невозможно.
- Да он терпеть не может его преосвященство. И он такой хилый! Удивляюсь, что кто-то может всерьез рассчитывать на него.
- Я говорил об этом отцу Бернату, - сказал торговец шерстью. - И этот добрый монах заметил, что ему предстоит подписывать документы, а не достраивать собор, а для этого его сил достаточно.
- Но почему на этот пост назначили худшего из врагов епископа?
- А почему бы и нет? Это означает, что он будет очень занят и ему некогда будет устраивать епископу различные пакости. К тому же его преосвященство сейчас в большей опасности, чем до вашего отъезда, друг мой. По крайней мере таковы слухи.
- Печально слышать это, друг мой. Помимо своей непредсказуемости дон Арно, прежде чем решить пойти позавтракать, может привести сотню различных доводов против. У меня дело в епископском суде - это может привести к большим затратам.
- Нам всем нелегко, друг мой. Я теряю врача, у вас затягивается решение дела.
И эти двое преуспевающих торговцев, жалуясь друг другу, принялись прогуливаться по городской площади под теплым весенним солнцем, нагуливая аппетит перед предстоящим сытным обедом.