…- Пашенька, зайчик мой милый, - взмолилась Надин, - пойми, прошлого больше нет. Есть настоящее, где я люблю тебя и не представляю без тебя жизни. И не желаю больше страдать. Не смей мне не верить, не смей гнать прочь. Ты мой, я тебя не отпущу. Против силы, но буду держать.
- А Оля?
- Оля для меня кусочек Ларисы, кусочек детства и безмятежной юности. Как я могу предать детство и юность, как могу отдать на заклание Ларису? Вы моя семья, мое счастье, моя цель и смысл. Мне смешно слушать твои обвинения. И противно.
- Ты говорила дикие вещи. Ужасные. Неужели Лариса изменяла? Неужели Оля - не моя дочь? - Павел потер ладонью висок. После длительных возлияний голова раскалывалась.
- Лариса тебя любила и была верна. У Ольки твои глаза и губы. Я все выдумала. Не мучай себя, мой хороший.
- Но Глафира Георгиевна, действительно, благоволит Ольге. И они, действительно, похожи.
Надин обняла мужа.
- Пашенька, ты - племянник Грушининой. Сын ее родного брата. Была какая-то история с актрисой, нежелательная беременность, воспитательный дом. Глафира вмешалась, отдала тебя в семью, взялась опекать. Она твоя родная тетка.
Матвеев ахнул. Он знал, что Матвеевы не родные, а приемные его родители; что он сирота и взят из воспитательного дома. Тем не менее, новость потрясла его.
- Ну и дела. А я всегда гадал, с какой стати московская миллионщица печется обо мне? Зачем поддерживает тесное знакомство, почему напросилась в крестные моей дочери?
Знакомство с Грушиниными Павел свел на первом курсе в университетской библиотеке. Хорошо одетая дама спросила, не знает ли он студента, годного в репетиторы в приличный дом. Оплата хорошая, полный пансион. Матвеев ухватился за выгодное предложение и вскоре стал своим в доме богатого заводчика. Репетиторство отошло на задний план. И было, оказывается, лишь поводом.
- Да, - протянул Матвеев задумчиво. - Брат Глафиры … - сказать "отец" Павел не смог, - …вроде бы умер недавно?
- Года три назад.
Они были на похоронах. Глафира прислала телеграмму. Попросила сопровождать в Варшаву. Сейчас Павел пытался вспомнить лицо человека, лежащего в гробу. Лицо своего родного отца. Увы. Незначительное событие не сохранилось в памяти. Помнился богатый, вышитый золотом мундир, седые обвисшие усы, серые щеки в росчерках морщин. Больше ничего. И не надо, обижено думал Матвеев. Зачем помнить человека, который бросил меня.
- А…мать…где. же…
- Родила и упорхнула… - жалея мужа, сказала Надин.
- Сучка… - Матвеев болезненно поморщился.
- Только смотри, Паша, Глафире ни гугу. Я обещала молчать, страшную клятву дала.
- К чему эти тайны? - удивился Матвеев. - Взрослые ведь люди.
- Ей стыдно за брата, неловко перед тобой. Пусть будет, как она хочет, ладно?
- Ладно, - отмахнулся Павел. - С Олей выяснили. Что у нас дальше по программе? Наследство?
- Старуха завещала все Ольге. Она ненавидит родню мужа и после смерти Леонида делает все возможное, что бы Грушининым ни досталось ни копейки.
- Но имеет ли Ольга право на эти деньги? - засомневался Матвеев.
- Имеет, - отрезала Надин. - А вот ты не имеешь права вмешиваться в чужие дела. Как Глафира решила, так и будет. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Не лишай человека удовольствия.
- Кстати об удовольствиях… - Павел притянул к себе Надин, чмокнул в нос, подмигнул, - давай мировую, а…
После мировой лежали, тесно прижавшись друг к другу, вбирая тепло, отдавая нежность. Сыто и сладко ныло естество, от новых желаний кружилась голова.
- Когда я думаю о тебе, - признался Матвеев, - у меня в душе, словно маленький серебряный колокольчик звучит: На- дддзынь - ка, На- дддзынь - ка…
- А у меня бронзовый колокол гремит: Паш- шшш - ша.
- Я тебя так люблю
- А я еще больше. Поедем домой.
Ольга услышала знакомые голоса и выскочила в коридор.
- Вернулись! Наконец-то!
Мгновенно поставила диагноз:
- Помирись? Слава Богу!
- Мы и не ссорились, - Надин надменно вскинула брови. И получила:
- Вруша, - прошептала племянница.
- Как ты, негодная, с теткой разговариваешь?! Что себе позволяешь?! Паша, она меня последними словами обзывает! Ни уважения к старшим! Ни благодарности! Нахалка!
- Ой- ой- ой… - передразнивая походку Надин, запрыгала Оля. - Папа, пока ты дулся, Надин рыдала горькими слезами. Маша до сих пор не может высушить подушку.
- Ах, вы, вредные ябеды… - Павел обхватил своих женщин за талии и закружил. - Господи, как же хорошо.
Он рухнул на диван, увлекая Олю и Надин за собою. Чмокнул обеих в макушки. Сжал покрепче.
- Лапочки мои. Куколки.
Женщины переглянулись. Нежностями Матвеев, обычно, предварял неожиданные сообщения.
- Девочки, я должен признаться, - оправдывая ожидания, выдал Павел. - Я не только купил собственность в Швейцарии. Я запросил право на жительство. И получил согласие. Осенью будем оформлять документы.
- Господи! - изумилась Надин. - Зачем? Чем тебе Родина не угодила?
- Мне надоела безответная любовь. Я хочу жить в стране с конституцией, хорошим климатом и трезвыми рабочими. Быстрее и проще самому выучить немецкий и французский, чем ждать пока в Российской империи воцарится порядок. Вам, мои милые, швейцарское гражданство не помешает. Красавицам Швейцария к лицу. Что скажешь, Оля?
Дочка теребила косу и улыбалась.
- Хорошо. Я согласна.
Надин всплеснула руками:
- А я - нет.
Матвеев с сожалением покачал головой.
- Ничем, милая, ни могу помочь. Нас большинство. Так что, да здравствует Конфедерация кантонов, президент, двухпалатный Федер и вечный нейтралитет.
- Но Швейцарии - осиное гнездо русских социалистов. В Женеве полно эсдеков и эсеров! - возмутилась Надин. - Я не желаю видеть их гнусные рожи! Не желаю слушать пустые речи! Я хочу нормально жить, а не натыкаться все время на свое прошлое. Я его ненавижу и боюсь.
- Наденька, - Павел был на удивление строг. - Прошлого нельзя бояться. Прошлое надо отпустить.
- Ты не понимаешь, что говоришь, - поморщилась Надин. - Они не отстанут от меня. Они разлучат нас. Обманут. Заставят меня вернуться в партию.
Павел нахмурился:
– Мы не будем бояться и не позволим себя запугать. Мы не дадим тебя в обиду. Правда, дочка?
Вместо ответа, Ольга всхлипнула и бросилась вон из комнаты. В дверях она обернулась, мокрыми от слез глазами посмотрела на отца и тетку и убежала.
- Паша, что ты выдумал, - покачала удрученно головой Надин. - Ну, зачем нам Швейцария?
- Жить, - угрюмо буркнул тот. - И не спорь. Мы едем.
- Клин клином вышибают, да? Ты не боишься, что от подобной операции я расколюсь на части?
- Надюнечка, я видел в Женеве твоих хваленых эсеров и эсдеков. Они живут припеваючи, гуляют по горам, пьют вино, играют в рулетку, крутят романы. Между делом решают, как делать революцию в России. Не бойся их. Ты уже не прежняя - глупая и беззащитная. Ты - умная и сильная. Ты сможешь противостоять любому влиянию.
- Паша…
- Не смей мне не верить, - к Надин вернулась ее фраза. Она улыбнулась жалко, дрожащими губами. - Поняла?
- Поняла.
На ночь глядя, Павел зашел к Ольге пожелать спокойной ночи. Дочка безучастно подставила щеку, вежливо кивнула. Из несчастных глаз лилось страдание. Невзирая на категорический запрет жены, Павел не вытерпел:
- Деточка, у тебя случилось что-то? Ты на себя не похожа.
- У меня все в порядке, - быстро ответила Оля.
- Давай поговорим, - предложил Матвеев.
- О чем? - в родном голосе было отчуждение и враждебность.
- О тебе! - рассердился отец. - Надин считает: ты связалась с социалистами, хочешь убежать из дому, собираешься стать террористкой. Ответь, это правда?
Ольга растерялась. Залепетала какую-то невнятицу.
- Нет, - оборвал ее Матвеев. - Не надо уверток. Скажи честно. Как взрослый ответственный человек.
Ольга, закусив губу, молчала.
- Ты читала статьи в "Ведомостях"?
- Читала.
- Каково твое мнение?
- Полицейская провокация. Передергивание фактов.
- Надин считает иначе.
- Это ее личное дело.
- Ты не ответила относительно террора. Итак?
Ольга вскинула голову:
- Да. Я хочу принять участие в акции. И была бы очень признательна, если бы ты с уважением отнесся к моему решению.
Павел похолодел. Боже, зачем он не послушался Надин. Зачем спровоцировал дочку к демаршам и заявлениям. Пока она сомневалась, шансы на спасение были. Неужели теперь их нет?
- Я не собирался и не собираюсь переубеждать тебя. Мой долг, только предупредить.
- Не надо, - перебила Ольга. - Я знаю, на что иду.
- Отлично! Но ради чего ты идешь на смерть?
- Ради свободы и счастья людей! - запальчиво воскликнула Оля.
- Людям не нужна твоя смерть. Им нужна твоя жизнь. Твоя сила. Ум. Знания. Самое простое в жизни - умереть. Смерть - это капитуляция, предательство, трусость. Самый большой подвиг в жизни - сама жизнь. Остальное против этого - ничтожно и мелко.
- У нас с тобой разные взгляды.
- Твои взгляды сформировал подонок, который насиловал нашу Надин.
- Нет! - заорала Ольга. - Надин врет. Он не мог такое сделать. Она сама кого угодно изнасилует.
У двери раздался тяжелый вздох. Из темноты появилась Надин.
- К сожалению, женщинам трудно насиловать мужчин, - сказала мрачно. - Однако я нашла выход. Я наняла бродяг, заплатила, и они отлично позабавились с твоим милым.
- Нет! Нет! Нет!
- Очень жаль, девочка моя, но ты связалась с подлецом. Редким подлецом.
- Ты сама подлая и жестокая. - Ольга уткнулась в подушку и разрыдалась.
- Иди, Пашенька, - услала Надин мужа. - Тебе завтра на работу.
- Я в гостиной подожду, - прошептал тот, сраженный услышанным.
Ночь выдалась трудная, с криками, успокоительными каплями, беготней по дому, слезами. Две вазы оказались разбиты, Олина подушка разодрана в клочья. На рассвете подводили итоги. Павел обнимал обессиленную от истерики дочь, с тревогой присматривался к жене. Она была бледна, глаза полыхали злым отчаянием.
- Представь себе, - цедила она. - Ты бросила бомбу и, разорванная в клочья, в луже крови, валяешься на мостовой. Вокруг стоит народ, глазеет. Чужая смерть - занятное зрелище. Бегают жандармы, матерятся. Вместо того, чтобы ловить воров и убийц они вынуждены лазить по кустам, собирать части твоего тела. Какая-нибудь Марфа или Иван Иванович, вернувшись домой, за чашкой чая или миской щей, почесывая бок, скажут: опять бомбисты шалят, сволочи, креста на них нет. И все. Народ, ради которого, ты собралась на смерть, не нуждается в твоем подвиге. Народу безразлично кто сидит в губернаторском кресле, и кто командует жандармами в городе. Народу не нужны кровавые зрелища, народу нужны деньги и знания. Для того, чтобы лучше жить. Твоя никчемная смерть ни изменит ничьей жизни, ни принесет никому пользы и лишь развлечет обывателя.
- Моя смерть может и не принесет пользы, но другие непременно изменят ход истории.
- Хоть сто, хоть тысячу раз убей, от того никто не станет счастливей.
- Я не верю тебе, - твердила Оля. Белоснежная мечта - революция не желала примерять кровавые обноски.
- Зато ты безоговорочно, рабски веришь другому. Я учила тебя думать, а ты покорно подчиняешься первому встречному. Ты рабыня, Оля. И жаждешь рабства.
- Нет, я - революционерка!
- Самый большой революционер - твой отец. Он не преобразовывает весь мир, а обустраивает пространство вокруг себя. Когда-то он заставил моего отца вести дело по-новому, выдержал нападки и угрозы, выстоял, состоялся и помог найти себя тысячам людей. Глядя на него, я поняла, что занималась глупостями и теперь учу мальчишек и девчонок грамоте и арифметике. Теперь мой труд направлен на реальную живую пользу, а не выдуманное всеобщее благо.
- Но нельзя же подчиняться и прощать. Надо мстить.
- Христос сказал, - завершая бурное воскресенье, вмешался Павел: - "Я пришел не судить, а спасти" Ты не выше Христа.
- Но ведь Господь отдал свою жизнь за людей, - возразила Оля.
- Перед тем, накормив пять тысяч человек.
Дебаты закончились. Сон примирил противные стороны. Надин, закинув руку за голову, дремала на диване в гостиной. Павел отключился в кресле. Ольга, единственная, провела остаток ночи в кровати.
Утром, едва по мостовым зацокали копыта лошадей и послышались звонки конки, она тихо на цыпочках пробралась в коридор, замирая, повернула головку замка, переступила порог, оглянулась на прощание.
В двух шагах от нее Надин, страшная, лохматая, с черными кругами под глазами, с перекошенным от ужаса лицом, крестным знамением осеняла бегство.
С лестницы донеслось:
- Я сама видела в Москве…в луже крови…без головы…брюхо навыворотку….молоденький такой, - на верхний этаж поднимались соседские кухарка и горничная. - Здравствуйте, барышня. - Это к Оле. И снова между собой: - Я бегу домой, трясусь от страха: среди бела дня убивают, совсем стыд потеряли.
- Да уж страхота. Пирог-то не сгорел?
- Чуть присох только. Я его мокрой тряпкой накрыла.
- Слава Богу. А с чем пирог-то был?
Оля обессилено разжала пальцы. Саквояж с вещами упал на пол. За ним на паркет осела и Ольга. Подняла на тетку, красные, заплаканные глаза; прошептала сухими губами:
- Надечка, - и зашлась в истошном рыдании. - Ты права. Я остаюсь.
Из комнаты выскочил Павел. Увидел раскрытую дверь, саквояж, сидящую на полу дочь и закричал вдруг сорванным голосом:
- Встань немедленно! Немедленно встань! Простудишься! Там же сквозняк!
Вечером следующего дня Матвеев повез Ольгу к Прохору Львовичу Люборецкому. По дороге больше молчали, но по-доброму, дружески, примиряясь.
- Папенька, он, в правду, необыкновенный человек? - спросила только Ольга.
- Он спас нашу Надю и многих других глупых девчонок.
Ольга закусила губу. Ее причислили к последней категории.
Люборецкий встретил Матвеевых радушно. Получив телеграмму Надин с просьбой приютить и вразумить племянницу, он тот час ответил согласием. Теперь, приставив пенсне к глазам, внимательно изучал подробное письмо.
"Прохор Львович, я все выяснила. За этой историей стоит Ярмолюк. Он подослал Арсения к Ольге, чтобы вернуть меня в партию. Честно говоря, я в растерянности и не знаю, что еще можно ожидать от этого ужасного человека…"
- Дочитаю позднее, - Люборецкий положил послание в карман халата и с любопытством уставился на новую подопечную:
- Ольга Павловна, извините за прямоту, в моем возрасте извинительно многое, но вы - красавица. Я в восторге. Обычно в революцию идут серые и невзрачные особы. Каковы ваши взгляды? Социал-революция? Прелестно. Моя любимая доктрина. Последнее увлечение, можно сказать, - подхватив Олю под руку, спец по террору и врачеванию душ, направился в комнаты.
Дочь испуганно оглянулась на отца. Бесцеремонный старик смутил ее.
Матвеев пожал плечами. Он и сам чувствовал себя неловко.
- Вы, батенька, кажется, домой торопились, - Люборецкий вспомнил, что милая гостья прибыла не одна. - Вот и отправляйтесь, без промедления. Поезд обратный через три часа. Чаю можно и в ресторане попить. Надежде Антоновне привет и наилучшие пожелания. Прощайте, Павел Павлович. Прощайте, любезнейший. Впрочем, нет, погодите немного, я черкану Наденьке пару строк.
ЖИЗНЬ
- Извините, но кроме вас мне не с кем посоветоваться. - Валентина Рощина подняла умоляющий взгляд на незнакомую женщину.
Танина соседка ободряюще улыбнулась:
- Не волнуйтесь, я с удовольствием помогу вам. Только расскажите все по порядку.
Они сидели в кафе, пили кофе, говорили шепотом. Громко о таких материях говорить было неловко.
- Увы, порядком здесь не пахнет. Началось с того, что литературный агент Андрея потребовал подготовить к печати старые рукописи. Брат долго сомневался, потом согласился. Мы дали объявление в Интернете, отобрали из полутора десятка претенденток двух барышень, которые на поверку оказались полными дурами. Делали элементарные ошибки, медленно печатали, вели себя, как шлюхи. Принимая Таню на работу, я вынуждена была взывать к морали и угрожать увольнением. Представляете, как я выглядела?
- В общих чертах! - кивнула Валерия Ивановна.
- Как старая грымза, - расставила точки над "і" Валерия Ивановна. - Но это только начало истории. Увидев Таню, мой драгоценный братец, до того требовавший оградить его время и постель от дешевых потаскух, потерял голову и влюбился. Чтобы помочь ему, я была вынуждена делать Тане довольно дурацкие намеки. Представляете, что она обо мне подумала?
- Что?
Валентина Петровна обреченно махнула рукой:
- Явно ничего хорошего. Но я должна была вмешаться. Андрей просто помешался на вашей Тане.
- Бывает. Танюша - симпатичная женщина.
- Причем тут ее внешность? Впрочем, дело, именно во внешности. Таня невероятно похожа на женщину, портрет, которой, висит у Андрея в кабинете. Картина называется "Модница", это семейная реликвия, ее еще до революции привез из Швейцарии наш прадед.
- Господи.
- Не спешите удивляться, то ли еще будет. Из полного чемодана рукописей Андрей выбрал роман о Надин Матвеевой, праобразом которой стала дама с портрета.
- Но…
- Я в курсе. На серебряном медальоне и журнале написано то же самое имя - Надин Матвеева! Я видела фото. Сходство с Таней и модницей на портрете разительное. Они похожи как три капли воды.
- Что же получается?
- Кошмар и ужас! Но и это еще не все! Недавно выяснилось, что Никита - вылитый Андрей в детстве.
Из недр сумки появились улики. После тщательного изучения Валерия Ивановна подтвердила: одно лицо.
- Поехали дальше! Мой братец - достаточно сдержанный человек. Он редко проявляет эмоции, а уж в бурной форме не делает этого никогда. Тем ни менее, когда Таня согласилась пожить на даче, Андрей танцевал от восторга. Не в переносном смысле. Он по-настоящему сплясал передо мной лезгинку! Однако, когда на даче появились Маша и Никита, Андрей совсем обезумел. Он забросил работу, чего не делал никогда, ни при каких обстоятельствах. Он говорит только о детях, думает только о детях. Из-за детей он расстался со своей любовницей. Она, конечно, та еще зараза, но это не повод так обращаться с женщиной. Она мне звонила, жаловалась. Знаете, что Андрей ей сказал?
- Что?
- Он устал кобелировать и решил вернуться к жене и детям.
- Разве он женат? - удивилась Валерия Ивановна.
- Нет, - Валентина многозначительно приподняла брови, - Андрей имел в виду Таню и малышей.
- А-а-а.
- Это опять-таки не все. На днях я узнала очередную новость. Андрей убедил Никиту, что тот его родной сын; а Машенька, соответственно, родная дочка. Когда я спросила, зачем он это сделал, брат ответил: чтобы отрезать себе пути к отступлению.
- А как Таня это восприняла? Она в курсе?
- Это отдельная история. Когда Таня попробовала призвать Андрея к порядку, он предложил ей выйти за него замуж и разрешить усыновить детей. Причем сделал это в ультимативной форме.
Валерия Ивановна нервно повела плечами.
- А что Таня?