– Извините, нет, – покачал головой собеседник. – Но имя нетрудно будет выяснить. Кажется, Габриель упомянула, что таверна зовется то ли "Голова дьявола", то ли "Башня дьявола", что-то в этом роде. Чрезвычайно подозрительный по виду субъект: высокий, темный, загорелый, и одежда вся черная, кроме рубашки. Мне тогда показалось, что он похож на кого-то из моих знакомых, но я не смог определить, на кого именно.
– А почему вы считаете, что этот человек угрожал вашей кузине?
– Потому что расслышал его слова, прежде чем спорщики заметили, что я подошел. Он сказал, – и д’Эйнкорт прорычал, неумело изображая простонародный выговор неизвестного: – "Только суньте сюда свой нос, и вы пожалеете. Досадно будет, если с такой хорошенькой молодой леди что-то случится".
ГЛАВА 13
Себастьян какое-то мгновение молчал, пытаясь увязать описанный инцидент со всем, о чем узнал раньше.
– Конечно, кузина пыталась все отрицать, – добавил д’Эйнкорт. – Утверждала, будто тот тип ничего подобного не говорил. Но я-то знаю, что слышал. К тому же было очевидно, что Габриель более чем раздосадовалась, будучи застигнутой за беседой с этим субъектом.
Девлин вгляделся в тонкие, женоподобные черты собеседника. Но тот сызмальства наловчился перевирать события и разговоры для собственных целей, и его лицо выглядело ничего не выражающей маской.
– Как по-вашему, что это может означать? – спросил Себастьян.
Закрыв газету, д’Эйнкорт поднялся.
– Понятия не имею. Это же вы балуетесь расследованиями убийств, а не я. Меня заботят гораздо более важные дела. А теперь прошу извинить, – парламентарий сунул "Курьер" под мышку, – у меня назначена встреча в Карлтон-хаусе.
Затем изобразил поклон с искусно рассчитанным оттенком насмешки и пренебрежения и неторопливо удалился, оставив Девлина смотреть ему вслед.
– Ваше бренди, милорд.
Остановившийся рядом официант вынужден был повторить дважды, прежде чем виконт повернулся к нему.
– Спасибо, – поблагодарил Себастьян, взял бокал с серебряного подноса и осушил его одним длинным, обжигающим глотком.
Выходя из "Уайтса", он натолкнулся на хорошо знакомого без малого семидесятилетнего мужчину с бочкообразной грудью и седой шевелюрой. При виде Девлина граф Гендон остановился с вытянувшимся лицом.
В течение двадцати девяти лет Себастьян звал этого человека отцом и отчаянно пытался понять его странно противоречивое отношение: любовь и злость, гордость и недовольство. И хотя весь мир до сих пор считал, что Девлин – сын графа, Себастьян, по крайней мере, теперь знал правду.
– Милорд, – церемонно поклонился он.
– Девлин, – хриплым от волнения голосом отозвался Гендон. - У тебя… У тебя все хорошо?
– Да, – Себастьян помедлил и добавил с убийственной вежливостью: – Благодарю. А у вас?
Граф сжал челюсти:
– Да, спасибо, как обычно.
Алистер Сен-Сир всегда был крупным мужчиной. Все отроческие годы и долгое время после своего двадцатилетия Девлин сознавал, что граф превосходит его и ростом, и шириной плеч. Но в этот затянувшийся и сделавшийся почти мучительным момент Себастьян вдруг заметил, что с возрастом Гендон будто съеживается. Сейчас он был не выше Девлина, а может, даже ниже. "Когда это произошло?" – удивился виконт и внезапно вопреки собственному желанию испытал боль от мысли, что человек, игравший в его жизни столь важную роль, стареет, дряхлеет и утрачивает былое величие.
На одно долгое, напряженное мгновение ярко-голубые сен-сировские глаза графа встретились с тяжелым янтарным взглядом Себастьяна. Затем мужчины разошлись.
И ни один не оглянулся.
– Ты его знаешь? – удивленно посмотрел на грума Девлин.
Том мотнул головой:
– Самолично его никогда не видел, зато много чего слышал. Темный тип. Очень темный. Говорят, и одёжа у него вся черная, как у самого черта.
– Какое-то мелодраматическое позерство, – хмыкнул виконт. Для джентльмена не являлось чем-то необыкновенным облачиться на вечерний прием в черный фрак и черные панталоны. Однако строгость такого наряда всегда смягчалась белым жилетом, белыми шелковыми чулками и, конечно же, белоснежным галстуком.
– Не возьму в толк, чего это вы сказали, – признался Том, – а вот люди болтают, будто хозяин таверны как пить дать продал душу дьяволу, потому что ему чертовски везет. Я слыхал, у парня повадки, словно у кота. И слух, и зрение, как …
– Что? – подтолкнул запнувшегося подростка Себастьян.
Том сглотнул.
– Поговаривают, у него и глаза кошачьи. Желтые глаза.