- Совершенно верно. Если снять дом целиком, это стоит четыре фунта в месяц, кажется, так, гинея за неделю и четыре шиллинга per diem, с полным обслуживанием. Вы подумываете о том, чтобы открыть практику в Лондоне, доктор?
Конан Дойл не отреагировал на шутку Оскара.
- С полным обслуживанием? - нахмурившись, переспросил он.
- Да, - сказал Оскар. - В доме, как правило, всегда есть добрая душа, вроде миссис О’Киф, которая следит за удобствами постояльцев.
- Я не понимаю, Оскар. У вас большой дом с кучей комнат на Тайт-стрит. Зачем вам еще один в Вестминстере, особенно за четыре шиллинга в день?
- Помещения на Каули-стрит можно снимать на половину дня, Артур. О’Доннован и Браун изо всех сил стараются идти навстречу своим клиентам. Если я не ошибаюсь, один доктор за полкроны арендует дом утром по понедельникам. Я его ни разу не видел, но мне говорили, что, как правило, его посещают молодые женщины. И, насколько я понимаю, репутация у него не так чтоб очень блестящая.
- Оскар, вы не ответили на мой вопрос, - не унимался Конан Дойл.
- Тут нет никаких тайн, Артур, - проговорил Оскар без обиды. - Время от времени, когда у меня появляются ученики, которым я даю уроки, или мне нужно место, чтобы писать мои произведения, на пару дней я снимаю комнату на Каули-стрит. Все очень просто. На Тайт-стрит у меня жена, дети и слуги - а еще докучливые знакомые и наглые торговцы, которые приходят в любое удобное для них время, вне зависимости от того, приглашали их или нет. Только в полном одиночестве, когда никто и ничто не мешает, можно спокойно работать. Я знаю, что докторам необходимо, чтобы в их приемных толпился народ; поэты же нуждаются в тишине. Поэзия, как учил нас предок Роберта, есть чувство, осознанное в безмятежном спокойствии. На Тайт-стрит безмятежное спокойствие невозможно.
Кэб остановился около вокзала, но Конан Дойл еще не покончил со своими вопросами.
- Комнаты на Каули-стрит обычно снимают писатели? - спросил он.
- Писатели и музыканты. И еще художники. На самом деле все, кто угодно. Однажды я встретил там священника, викария. Он писал серию проповедей на тему семи смертных грехов и скорби, если не ошибаюсь. Иногда в доме снимают комнаты члены Парламента. Они приходят туда поиграть в карты с художниками и их натурщиками.
- Вы познакомились с Билли Вудом на Каули-стрит?
- Да, - просто ответил Оскар.
- Он работал натурщиком у кого-то из художников?
- Да, - удивленно подтвердил Оскар. - Как вы догадались?
- Вы говорили, что он был красивым юношей.
- Билли обладал привлекательностью юности. А я искренний поклонник красоты. Каким был Вордсворт. Да и наш друг Роберт от нас ничем не отличается. Я не сомневаюсь, что вы, доктор, тоже ее цените. Поэзия - это спонтанный поток сильных чувств. Страстное почитание красоты есть всего лишь обостренное желание жить. Я знал Билли Вуда и любил его. Он обладал молодостью и красотой - и чудесным характером. Рядом с ним я радовался, что появился на этот свет.
- Вы говорили нам, что он был уличным мальчишкой.
- Совершенно верно, - подтвердил Оскар и посмотрел Дойлу в глаза. - Уличным мальчишкой, практически необразованным. Он едва умел читать и мог написать свое имя, но не более того. Однако Билли обладал врожденным умом, любознательностью и поразительной памятью. А также способностью концентрироваться, какой я до сих пор не встречал у подобных молодых людей. Он страстно хотел учиться, и я с радостью давал ему уроки.
- Вы его учили? - уточнил Конан Дойл.
- Я рассказывал ему о поэзии, водил в театры и всячески развивал его талант. Природа наделила Билли поразительным актерским даром. Попади он на сцену, он сумел бы многого добиться.
- И вы говорите, что вчера видели вашего юного друга Билли Вуда в гостиной на втором этаже дома по Каули-стрит, обнаженным и залитым кровью, с перерезанным от уха до уха горлом.
- Да, Артур. Но вы мне не верите.
- Оскар, я вам верю, - проговорил Конан Дойл. - Каждому вашему слову.
Глава 4
Ресторан Симпсона на Стрэнд
На вокзале Ватерлоо в это душное сентябрьское утро было жарко и многолюдно. Вокзальные часы остановились, и на платформах царил настоящий хаос.
Когда Артур Конан Дойл вышел из кэба, я протянул ему его чемоданчик, дорожную сумку, шляпную коробку и букет летних цветов, которые он купил для жены. Он стоял на тротуаре в окружении багажа, улыбался, прощаясь с нами, и олицетворял собой такую надежность и порядочность, что не поддаться его обаянию было просто невозможно. В своей жизни я знал много выдающихся людей - поэтов, первооткрывателей, военных и государственных деятелей, - но мало кто из них мог сравниться с Артуром Конан Дойлом, обладавшим исключительной прямотой и благородством.
Оскар, который остался сидеть в кэбе, рылся в карманах в поисках денег, чтобы заплатить кэбмену.
- Позвольте мне внести свою долю, Оскар, и не отпускайте кэб! - крикнул ему Артур. - Я хочу, чтобы вы прямо отсюда отправились в Скотланд-Ярд. Сесть в поезд я и сам прекрасно сумею.
- В Скотланд-Ярд? - спросил Оскар.
- Да, - ответил Дойл твердо, подошел к открытой двери кэба и снова превратился в заботливого доктора. - В этом деле должна разбираться полиция. Я не сомневаюсь, что мальчика убили. Если, как вы говорите, он лежал головой к окну, а ногами к двери, тогда я подозреваю, что горло ему перерезали справа налево, одним сильным движением. Сонные артерии, которые доставляют кровь в мозг, были мгновенно разорваны. Он умер через несколько секунд. Учитывая его молодость, он практически сразу потерял значительное количество крови.
Оскар молчал.
- Как вы это узнали, Артур? - спросил я. - Мы ведь не видели в комнате даже намека на кровь.
- Да, ни на полу, ни на плинтусах ее нет, - сказал Дойл. - Но на правой стене, примерно на высоте пяти футов, если стоять лицом к окну, я заметил крошечные следы - не пятна, а мелкие брызги. Я подозреваю, что, когда яремная вена разорвалась, на короткое мгновение кровь мальчика фонтаном выплеснулась в воздух и попала на стену.
Неожиданно Оскар порывисто протянул к Конан Дойлу обе руки.
- Останьтесь, Артур, - взмолился он, - останьтесь и помогите мне найти того, кто совершил это ужасное преступление!
- Нет, Оскар, я должен ехать домой. Туи меня ждет. Вы не забыли, что сегодня у нее день рождения?
- Вы вернетесь завтра? - умолял его Оскар.
Конан Дойл покачал головой и улыбнулся. Его умные голубые глаза стали еще более печальными, но он быстро и радостно улыбнулся.
- Оскар, я не детектив-консультант, - смеясь, добавил он. - Я всего лишь сельский врач. Шерлок Холмс - это плод моего воображения. Я не в силах вам помочь, и он тоже. С таким же успехом вы могли бы попросить о содействии Счастливого Принца или еще кого-нибудь из героев ваших сказок. Обратитесь в полицию. Поезжайте в Скотланд-Ярд, и не теряйте времени.
- Я не могу, - сказал Оскар.
- Вы должны, - настаивал Дойл. - У меня в Скотланд-Ярде есть приятель, инспектор Эйдан Фрейзер. Скажите, что вы от меня, и он сделает все, чтобы вам помочь. Вы можете ему доверять. Он из Эдинбурга.
Оскар собрался запротестовать и даже молитвенно сложил руки, что выглядело довольно абсурдно, но Конан Дойл категорически стоял на своем. Мягко покачав головой, он начал пятиться от нас и вскоре исчез в толпе, крикнув напоследок:
- Он вам понравится, Оскар. Расскажите всё Фрейзеру. И следуйте его советам. Роберт, проследите, чтобы он это сделал! Поезжайте туда немедленно! Прямо сейчас!
Мы смотрели вслед и махали нашему новому другу, который, держа в руках сумки и букет, повернулся к нам спиной и скрылся среди водоворота пассажиров, мечущихся на платформах.
- Он настоящее золото, - пробормотал Оскар. - Но он уехал.
Я снова забрался в кэб и крикнул вознице:
- В Скотланд-Ярд, кэбби.
Однако Оскар тут же вмешался.
- Нет, - сдержанно возразил он. - Нет. Уже первый час, Роберт, и я хочу устриц и шампанского.
- Но…
- Никаких "но", Роберт. Ресторан Симпсона на Стрэнд, кэбби, пожалуйста. - Оскар откинулся на спинку сиденья и посмотрел на меня внимательным взглядом. - Мне нужно подумать. А для этого требуются устрицы и шампанское.
Разумеется, переубедить его мне не удалось. Как всегда. И мы поехали на Стрэнд в "Гранд диван тэверн" Джона Симпсона. Но когда мы прибыли на место и уселись (за самый "лучший столик" на первом этаже, в дальнем левом углу, откуда виден весь зал), к моему удивлению, Оскар отмахнулся от предложенного меню и объявил:
- Мы начнем с креветок в горшочке и бутылки вашего лучшего рислинга, - сказал он официанту. - Потом подайте нам на передвижном столике вот что: мне - седло барашка, мистер Шерард, как обычно, будет есть ростбиф с кровью, надрезанный наискосок до косточки, с вашим свежайшим соусом из хрена, большим куском йоркширского пудинга и слегка отваренной капустой, которая должна быть, окажите нам такую любезность, немыслимо горячей. С жареным мясом мы будем пить красное бургундское по выбору вашего сомелье. Сегодня я настроен подвергнуть свою жизнь опасности.
Когда молодой официант, улыбаясь, ушел с нашим заказом, я спросил Оскара:
- И что же случилось с вашим страстным желанием поесть устриц и выпить шампанского?
- Это было четверть часа назад, когда мы находились к югу от реки, - ответил он. - С тех пор я передумал. Как вам известно, постоянство является последним прибежищем тех, кто лишен фантазии. Кроме того, я уже все обдумал и решил, что мы последуем совету Артура. После ленча съездим в Скотланд-Ярд и познакомимся с инспектором Фрейзером.
- Почему вы не обратились в полицию сразу - вчера, как только обнаружили тело?
Оскар нахмурился и, развернув салфетку, засунул один ее угол за воротник.
- У меня имелись причины…
Я выжидательно посмотрел на него, но он старательно пристраивал салфетку на свой солидный живот и молча глядел на меня. Я ждал. Он ничего не говорил. Я попытался его подтолкнуть.
- И?.. - проговорил я.
- Что? - поинтересовался он.
- Какие причины у вас были? - спросил я.
Оскар наклонился ко мне через стол и улыбнулся.
- Вы когда-нибудь встречались с полисменами, Роберт?
Я на мгновение задумался.
- Не думаю, - ответил я наконец.
- В таком случае вам повезло. Полисмены совсем на нас не похожи. Мы поэты. Мы любуемся лилиями и носим шелковые домашние туфли. Язык, на котором мы разговариваем, мир, в котором живем, наши друзья - все это чуждо заурядному столичному полицейскому офицеру. Он ведет приземленное существование и ходит в подбитых гвоздями башмаках. А посему все, что не прозаично и хотя бы отдаленно пахнет поэзией, все непредсказуемое, оригинальное и нетрадиционное пугает его и вызывает подозрения… Дело, приведшее меня в дом номер двадцать три по Каули-стрит, было абсолютно достойным, но мне известно, что по данному адресу происходят кое-какие не слишком законные вещи. И я сомневался, что наш обычный английский полисмен все правильно поймет. Возможно, друг Артура инспектор Фрейзер окажется другим.
- Вы считаете, что, вовлекая полицию в это дело, вы подвергаете себя риску?
- Риску оказаться неправильно понятым, не более того. Но, как я уже сказал нашему симпатичному официанту, я сегодня в настроении подвергать свою жизнь опасности. Кроме того, не думаю, что у нас есть другая возможность добиться справедливости ради Билли Вуда.
- А почему для вас это так важно, Оскар?
Мой друг посмотрел сердито на меня.
- Что вы имеете в виду, Роберт?
- Вы же сами сказали, что он был всего лишь уличным мальчишкой…
Неожиданно Оскар с испугавшей меня яростью стукнул кулаком по столу, я побледнел. Люди за соседними столиками начали поворачиваться в нашу сторону.
- А что, только "джентльмены" имеют право на справедливость? - вскричал он. - Разве жалкий уличный мальчишка не заслуживает того же правосудия, что и герцог благороднейших кровей? Вы меня поражаете, Роберт.
- Вы меня неправильно поняли, Оскар… - запротестовал я.
- Надеюсь, что так, Роберт, - проговорил он уже спокойнее, когда к нам подошел официант, принесший креветки. - Надеюсь, что так, потому что нам с вами - кому дано так много - надлежит делать все, что в наших силах для тех, кому - как Билли Вуду - дано так мало. Мы должны стать друзьями для тех, кто лишен друзей, Роберт. Если мы, поэты, люди, ни в чем не нуждающиеся, не позаботимся обо всех Билли Вудах этого мира, кто это сделает?
Официант протянул Оскару корзинку с хрустящими тостами, тот поднял голову и улыбнулся.
- Спасибо, Тито, - сказал Оскар, посмотрел на меня и мимолетно коснулся моей руки. Как же часто у него менялось настроение. - У вас болезненный вид, Роберт. - Он улыбнулся. - Бледность подходит двадцатилетнему студенту и совсем не идет женатому мужчине тридцати лет. Я рад, что привез вас сюда. Мы должны поработать над цветом вашего лица. Не вызывает сомнений, что вас необходимо накормить; вы, очевидно, дурно питаетесь.
- Я не могу себе позволить хорошо питаться, - ответил я, радуясь возможности сменить тему. - Сегодня утром я получил очередное наглое письмо от Фокстона.
- От Фокстона? - Оскар приподнял одну бровь.
- Это адвокат моей бывшей жены. Если я хочу получить развод, мне придется отдать за него всё до последнего пенни.
- Забудьте о разводе, Роберт.
- Хотелось бы, но не получается, - жалобно проговорил я. - Марта упрямо на нем настаивает. Пути назад нет. Кроме того, пока я не разведусь, я не смогу жениться на Кейтлин.
- А зачем вам на ней жениться? - спросил Оскар, подцепив пропитанную маслом креветку. - В конце концов, она разделит судьбу Шарлотты, Лауры и Анны, и той симпатичной крошки польки, с которой вы меня познакомили, - она танцовщица. Как ее зовут, я забыл?
- Анелия, - грустно ответил я. - Я ее любил.
- Разумеется, любили, Роберт… тогда. - Оскар засунул креветку в рот. - Мужчина всегда должен кого-то любить. И поэтому ему не следует жениться.
- Вы надо мной смеетесь, Оскар, - сказал я.
- Нет, Роберт, - ответил он неожиданно серьезным тоном. - Я вам завидую. Ваша жизнь наполнена романтикой, которая не умирает только благодаря повторению. Каждый раз, когда человек влюбляется - это единственный раз, когда он любит. В жизни нам выпадает в лучшем случае одно потрясающее, великолепное, незабываемое любовное переживание, и секрет состоит в том, чтобы воспроизводить его как можно чаще. Вы владеете этим секретом, Роберт, и я вам завидую, - повторил он.
- А у вас, Оскар, есть Констанция, и я завидую вам.
- Да, - не стал спорить он, взглянув на сомелье, который стоял неподалеку с бутылкой вина в руке. - У меня есть Констанция, и она мое благословение. Жизнь представляет собой штормовое море. Моя жена для меня тихая гавань и спасение. А восемьдесят шестой год - это единственный год, когда сделали настоящий рислинг.
Вино действительно оказалось выдающимся. И, должен сказать, что для Оскара Уайльда его жена Констанция Ллойд на самом деле была настоящим благословением, его самым преданным другом и верным союзником. Мир должен узнать, что даже в самые черные дни его жизни, во время суда и последовавшего за ним заключения, и после него, до самой своей смерти - за двадцать месяцев до последнего часа Оскара, - жена оставалась с ним рядом. Констанция Ллойд любила Оскара Уайльда в беде и в радости, в болезни и здравии. И всю жизнь хранила верность клятвам, принесенным у алтаря.
Оскар тоже любил Констанцию: я знаю, что это так. Когда они объявили о своей помолвке в ноябре 1883 года, еще до того, как я с ней познакомился и, по большей части, жил в Париже, он написал мне письмо (я сохранил его), в котором назвал ее "красавицей, каких больше нет". Он говорил о ней как о своей "маленькой Артемиде с фиалковыми глазами", восхищался "стройной, грациозной фигурой" и "великолепными, тяжелыми каштановыми локонами, заставлявшими клониться похожую на цветок голову". Оскара приводили в восторг "чудесные руки, словно выточенные из слоновой кости, умевшие извлекать из пианино такую сладостную музыку, что птицы замолкают, чтобы ее послушать".
Оскар любил Констанцию, и это не грех повторить. Они поженились двадцать девятого мая 1884 года в Лондоне в соборе Святого Иакова в Пэддингтоне. В тот же день они отправились на корабле и затем на поезде в Париж. На следующее утро после их бракосочетания я навестил их в отеле "Ваграм" на улице Риволи, чтобы поздравить с радостным событием. Они поселились на одном из верхних этажей в крошечных апартаментах, выходивших окнами на сад Тюильри. Констанция уже не была ребенком - ей исполнилось двадцать шесть, - но ее окутывал ореол молодости, а в то утро еще и сияние пробудившейся любви.
- Разве она не прелестна? - спросил Оскар.
- Она само совершенство, - ответил я.
Я помню, что мы оставили Констанцию отдыхать, а сами отправились прогуляться по улице Риволи до рынка Сент-Оноре, где Оскар остановился, скупил на цветочном лотке все самые красивые цветы и послал со своей визиткой, где начертал слова любви, жене, с которой расстался всего несколько минут назад. Еще я помню, как ему не терпелось поведать мне о сладостных удовольствиях их любовных утех, но я его остановил, сказав:
- Нет, Оскар, ca, c’est sacre - это святое, и вы не должны обсуждать это со мной.
В тот день мы втроем отправились на ленч, и я мгновенно и безоговорочно понял, почему Оскар так сильно полюбил свою маленькую Артемиду. Она была красива, но еще и прекрасно образованна, много читала и отличалась острым умом. А кроме того, Констанция познала страдание. Ее отец, которого она обожала, умер, когда ей исполнилось шестнадцать, а ее отношения с матерью были довольно напряженными. Наделенная прелестной внешностью девочки, Констанция обладала мудростью женщины. Она свободно говорила на французском и итальянском и учила немецкий, чтобы доставить удовольствие Оскару. Она польстила моему самолюбию, спросив о моей работе, но пробудила во мне зависть, когда сказала, что вся ее жизнь теперь посвящена тому, чтобы радовать мужа.
- Я накрепко свяжу его узами любви и преданности, и он никогда меня не покинет и не полюбит никого другого, - сказала она.
После обеда мы ехали в открытом фиакре, был чудесный летний день, и, когда мы поворачивали на площадь Согласия, я неожиданно проговорил:
- Оскар, вы не возражаете, если я выброшу свою трость?
- Не дурите, Роберт, - ответил он. - Это вызовет скандал. И, вообще, с чего вдруг вы решили ее выбросить?
- Внутри у нее шпага, - объяснил я. - Не знаю, откуда взялись такие мысли, но последние несколько минут мне отчаянно хочется достать ее и проткнуть вас насквозь. Возможно, дело в том, что у вас немыслимо счастливый вид.
Констанция рассмеялась и забрала у меня трость.
- Я возьму ее у вас, - сказала она. - И буду хранить всю жизнь.