Случайно узнав, что прислуживающий в рефектарии монах простудился, он пользуется этим и вызывается его заменить. Согласитесь, большое смирение со стороны камерария, он ведь не рядовой монах. Подавая на стол, он незаметно подливает в тарелку брата Юбера средство от запора, которым так гордится санитарный брат.
Когда я осматривал лазарет, брат Жиль на мой вопрос, запирается ли комната, в которой хранятся уже готовые настои, ответил, что нет. Если вы там бывали, то могли заметить, что на каждой склянке есть надпись, от какого именно недуга помогает тот или иной настой. Как видите, святые отцы, нет ничего проще: вы приходите к брату Жилю под каким-нибудь пустяковым предлогом, он ведёт вас в свою лекарскую лабораторию и вы, пользуясь подходящим моментом, потихоньку прячете в складках рясы нужную вам микстуру.
Викарий повернулся в сторону, где сидел санитарный брат, и спросил:
- Вспомните, брат Жиль, приходил ли камерарий к вам накануне рокового дня? И подтверждаете ли вы пропажу склянки с микстурой?
Брат Жиль поднялся со своего места, расправил могучие плечи и очень важно заявил:
- Истинно так и было, как говорит господин викарий. Камерарий пришёл перед самым обедом и попросил у меня чего-нибудь от болей в желудке. Но я не мог и подумать, что он в это же время стянул моё средство от запора. Я, честно говоря, на брата Юбера потом погрешил, решил, что он прихватил его по ошибке.
- Как это по ошибке? - не понял епископ.
Викарий подал ему предостерегающий знак, но было уже поздно - санитарного брата понесло.
- Видите ли, Ваше Преосвященство, брат Юбер прибежал той ночью, ну когда пономарь наш с колокольни свалился, то есть он свалился утром, а брат Юбер прибежал ко мне до этого, и попросил настой от поноса. Я дал ему сколько положено, однако ему показалось мало, тогда он выхватил склянку у меня из рук и почти опустошил её до дна. Ясное дело, что на следующий день его так закрепило, что брат Юбер прибежал теперь за слабительным.
В зале капитулов послышался приглушённый смех.
- Ну, мне кажется, не стоит продолжать, всё и так ясно, - сказал епископ, поняв свою ошибку.
Но он не знал санитарного брата!
- Ну я тебя проучу, подумал я тогда, - взахлёб продолжал брат Жиль, не обращая внимание на замечание Его Преосвященства. - Хотел я дать ему слабительного вдвойне, чтоб опять из отхожего места не вылезал, но нужной склянки-то и не обнаружилось. Вот я и решил, что может это брат Юбер прошлой ночью взял их обе, а теперь обелиться хочет. Сейчас-то я вижу, что ошибался.
- Да-а-а, - протянул епископ, выразительно посмотрев на викария.
- А средство моё верное, Ваше Преосвященство, - продолжал санитарный брат. - Вот спросите хоть у господина викария я и его скляночкой снабдил.
Епископ повернулся в сторону Матье де Неля и вопросительно поднял брови.
- Это так, монсеньор, - ответил викарий, с трудом сохраняя серьёзность. - Правда, за лечебный эффект не поручусь - не было случая проверить.
Стены зала капитулов вздрогнули от дружного хохота монахов. Его Преосвященство бросил укоризненный взгляд на викария и вернул собрание в нужное русло.
- Полагаю, - стукнул он посохом об пол, призывая братию к тишине, - факт намеренного расстройства пищеварения у брата Юбера можно считать доказанным. Продолжайте по сути, господин викарий.
Матье де Нель откашлялся.
- Ну что ж, камерарий улучает момент, когда брат Юбер покидает хранилище по уже известной причине, проникает туда и выбирает наиболее острую бритву. Ночью под шум дождя он пробирается на колокольню, где осторожно подрезает верёвку. Теперь ему остаётся только спрятаться и ждать.
Всё шло, как было задумано. Но на беду преступника его ночную прогулку заметил брат Гийом, сам поджидавший пономаря в надежде выяснить, откуда тот регулярно достаёт мясо. Скорее всего, брат Гийом не придал в тот момент большого значения увиденному. Да и не до того ему было, ибо он наконец узнал тайну мясных пиршеств пономаря!
На следующее утро брат Гийом вынужден был сменить обувь, ибо та, что положена по уставу, промокла накануне. Это не укрылось от меня, как не укрылось и выражение его лица. Было очевидно, что смерть пономаря разочаровала, заметьте, не огорчила, не потрясла, как всех прочих монахов, а именно разочаровала брата Гийома. Разумеется, теперь невозможно было шантажировать покойника и получать за своё молчание часть недозволенных уставом съестных припасов.
Но брат Гийом недолго предавался печали. Он нашёл выход из создавшегося положения. Какой? Примем во внимание, что его ум не отличался оригинальностью, поэтому и выход был всё тем же: шантаж. Вестиарий признался, что они с братом Гийомом решили воспользоваться плодами деятельности пономаря, и уговорить Пьера приносить теперь мясо им. Мысль соблазнительная, но где взять деньги?
И вот тут-то брат Гийом вспоминает о странной прогулке камерария в ночь убийства к храму. В свете быстро распространившегося по аббатству слуха о моём расследовании, в порочном мозгу брата Гийома родилась смелая мысль о шантаже камерария. Он приводит её в исполнение и получает тридцать золотых, которые прячет в амбаре, ничего не говоря о них своему сообщнику брату Тома.
Лёгкость, с которой такая сумма попала к нему в руки, вскружила голову брату Гийому, и я уверен, что он стал снова вымогать деньги у камерария. Это было его ошибкой, ибо будучи умным человеком, камерарий понял, что только смерть шантажиста освободит его из сети, в которую он попал.
Вероятно, пообещав заплатить снова, камерарий назначает встречу в амбаре, оглушает брата Гийома, затем делает петлю, но не учитывает разницу в росте, и вешает бесчувственное тело. Осталось написать покаянное письмо, приложив к нему тридцать экю, которые якобы были украдены из сокровищницы всё тем же братом Гийомом. Кстати, если бы брат Гийом действительно решил оставить предсмертное письмо, то воспользовался бы для этого восковой табличкой, а не бумагой, к которой у него не было свободного доступа.
Камерарий очевидно рассчитывал, что "признание" брата Гийома удовлетворит викария, и он наконец-то отправится восвояси. Должен сказать, я разочарован, брат Жильбер, тем, что вы были столь невысокого мнения о моём уме.
- Почему был? - с вызовом спросил камерарий. Он уже пришёл в себя и смотрел на викария с презрением. - Я и сейчас придерживаюсь того же мнения. Если мне не изменяет память, вы сами утверждали, что у преступника должна быть порезана рука. Так вот, поглядите на мои, - камерарий высоко поднял обе руки, рукава рясы спустились, обнажая их до локтей, - как видите, нет и следа от шрама.
- Ах да, порез на руке! - спохватился викарий. - С вашей стороны, брат Жильбер, было очень любезно напомнить мне об этом. На колокольне действительно были следы крови, но я совершил ошибку, придя к заключению, что преступник, должно быть, поранил руку. Это было самым простым и очевидным объяснением, поэтому я не рассмотрел другие возможности.
Но санитарный брат, описывая с какими жалобами чаще всего приходят к нему монахи, упомянул, между прочим, ваши частые носовые кровотечения, брат Жильбер. Это замечание помогло мне посмотреть на преступление совершенно под другим углом.
А после того, как в амбаре было обнаружено вместо тридцати шестьдесят экю, мои заключения получили новое подтверждение. Я стал тщательно анализировать все ваши предыдущие поступки и вот, что обнаружил.
С самого первого нашего разговора вы пытались увести меня в сторону, намекая на аббата, как на возможного преступника. Вы специально не стали ждать, а подстроили убийство пономаря во время визитации, не без оснований полагая, что это послужит поводом для выборов нового аббата. А во время визитации я заметил, что многие из братии хотели бы видеть именно вас следующим настоятелем.
Но вернёмся к преступлению. Итак, после моей болезни вы поспешили выведать, не намерен ли я прекратить дознание, и чтобы оправдать ваш приход, сообщили о пропаже тридцати экю. Помнится, брат Жакоб тогда случайно разбил вам дверью нос. Он ещё недоумевал по этому поводу, уверяя, что удар не был уж таким сильным. Но для человека, страдающего частыми носовыми кровотечениями, и слабого удара достаточно.
Далее, вы сами вызвались установить подлинность почерка брата Гийома по его предсмертной записке, и, разумеется, подтвердили таковую. Но вот с пропавшими из сокровищницы деньгами вы совершили ошибку. Не зная, где спрятаны тридцать золотых, уплаченных вами шантажисту, вы подбрасываете новые, и тем самым себя выдаёте. Ибо никто кроме вас не имел возможности столь свободно залезть в казну аббатства дважды, и никто кроме нас с вами не знал об их пропаже, даже отец-настоятель. Но, дабы рассеять последние сомнения у капитула, - викарий повернулся к монахам, - приведу последний довод. В Туре младший брат Донжа дал подробное описание внешности Кристофа, совпадающее с внешностью камерария. Он также подтвердил тот факт, что его брат страдал от частых носовых кровотечений, а главное, назвал имя, под которым тот принял постриг. Вот так-то, - викарий с сожалением посмотрел на бледного камерария. - Мне искренне вас жаль.
- Не стоит, господин викарий, меня жалеть, я вовсе не раскаиваюсь, - высокомерно бросил камерарий, поднимаясь с места. - Напротив, я был рад очистить мир от такого навозного жука, каковым был пономарь. Если бы не он и не Элоиз Богарре, я уже стал бы купеческим прево Тура. У них не было права на жизнь!
- Вы так считаете? - тихо спросил викарий.
Камерарий дерзко вскинул голову.
- Да, я так считаю. И не понимаю, с какой стати вы здесь расписывали мои страдания. Ничего подобного не было. Девица Богарре должна была стать моей женой по двум причинам: во-первых, её отец был самым богатым купцом в городе и, во-вторых, она была здорова и достаточно хороша собой, чтобы родить мне крепких сыновей. Возможно, в будущем мне удалось бы даже получить для них дворянство, - камерарий скривил рот, - впрочем, благородный виконт де Нель, вам этого не понять.
Епископ покачал головой, бросив презрительный взгляд на камерария. Его всегда возмущало стремление разбогатевших купцов пролезть в благородное сословие, к которому он сам принадлежал.
- У меня последний вопрос, - сказал викарий, - что вы делали в келье брата Гийома, после того как его убили? Ведь именно ваше лицо, я уверен, видел Жакоб в окне?
- Гийом сказал, что нашёл некую вещь, потерянную мной на колокольне, оказалось, врал - там ничего не было, - объяснил камерарий с поразительным спокойствием.
Матье де Нель почувствовал раздражение. До сего дня он был уверен, что в точности восстановил события и верно оценил мотивы преступника, а теперь получается - нет. Самолюбие его было задето.
- Что ж, полагаю, всё ясно, - подвёл итог епископ Орлеанский. Время близилось к завтраку, пора было заканчивать капитул. - Господин викарий очень подробно изложил нам свои выводы по поводу трагических событий, свидетелем которых ему довелось стать. Мы признаём их исчерпывающими, но участь преступника будет решаться не здесь. Пока же по нашему распоряжению камерарий будет содержаться в карцере. Возможно, скудная пища и размышления в одиночестве послужат благой цели: смирению и раскаянию в содеянном.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мелкий снег больше похожий на крупу сыпался с неба и таял, едва достигая ещё не остывшей земли.
Сторож Дидье повертел непокрытой головой. Куда это запропастился бестолковый Пьер? Уже светает, а он всё где-то бродит. В то, что Пьер исполняет свой прямой долг и обходит аббатство с северной стороны, пока он, Дидье, делает тоже самое с южной, старый сторож не верил.
- Верно, где-то нашёл укромное местечко и задрых, - проворчал старик. - Ну, я тебе задам на этот раз, сукин сын, вот только дай тебя найти.
Поиски нерадивого напарника привели Дидье в монастырский сад. Зимой он выглядел заброшенным и неуютным. На сучковатых ветвях старых яблонь, которые, по мнению Дидье, давно пора было спилить, кое-где висели тронутые морозцем, сморщенные яблоки. Сторож брёл между деревьями, то и дело останавливаясь, и вертя нечесаной головой, пока не достиг монастырской стены, в которую упирался сад.
- Это ж сколько она здесь валяется! - проворчал Дидье, заметив у стены брошенную неизвестно кем лестницу. - Гниёт себе добро под дождём и снегом, а никому до этого и дела нету. Надо будет прийти вместе с Пьером, забрать её, да отнести на хозяйственный двор. И куда только подевался этот негодник?
Выйдя из сада, Дидье оказался на кладбище. Впереди в робком свете холодного утра он различил темное пятно карцера. Низкое строение с покосившейся крышей не имело окон, лишь дверь, в которой было прорезано окошечко для подачи пищи. Тот, кто придумал построить этот объект смирения монашеской гордыни рядом с погостом, вероятно, рассчитывал, что созерцание покосившихся надгробий, послужит напоминанием о конечном пристанище каждого, и таким образом будет содействовать раскаянию согрешившего монаха.
Сторож бросил мимолётный взгляд на карцер и застыл на месте с разинутым ртом - дверь была не заперта. Сорванный замок, лежал здесь же на земле.
Епископ барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Никто не решался прервать раздумья Его Преосвященства.
- Значит, вы полагаете, что камерарию помог бежать этот, как там его…
- Пьер, - подсказал Матье де Нель. - Да, я нахожу это единственным разумным объяснением происшедшего. Этот молодой сторож готов на что угодно ради нескольких монет.
- Но откуда камерарий мог достать деньги, сидя в карцере? Или он заинтересовал его чем-то другим?
- Ответ на этот вопрос мы можем получить только от беглецов, прикажите начать поиски, монсеньор.
- Вы считаете это необходимым? - засомневался епископ.
Матье де Нель с удивлением посмотрел на дядю.
- А что вы скажете, если мы оставим всё, как есть, - предложил епископ. - Согласитесь, преступления камерария уничтожат репутацию нашего диоцеза. Для Генерального капитула довольно будет и махинаций аббата Симона. И всё это накануне собора!
Теперь викарию стала понятна истинная причина беспокойства Его Преосвященства - приближавшийся церковный собор в Париже.
- Боюсь, монсеньор, что дело замять не удастся.
- Хорошо, - безнадёжно махнул рукой епископ, - начинайте поиски.
Монахи Святого Аполлинария, оставив свою обычную работу и забыв о дневном отдыхе, рыскали по окрестностям в надежде напасть на след беглецов.
К исходу второго дня, по поднявшемуся в обители переполоху, епископ понял, что поиски дали результат. Несколько минут спустя в его покои вошёл викарий.
- Ну что, их нашли? - спросил епископ, отодвигая в сторону серебряное блюдо с ароматными грушами.
- Не знаю, как и ответить монсеньор. Пьера - нет, не нашли, в своей деревне он не появлялся. А вот камерария, - Матье де Нель запнулся, - нашли, вернее то, что от него осталось.
Он подал знак Жакобу, и тот поставил на пол кожаный мешок в подозрительных бурых пятнах.
- Что это? - поморщился епископ.
- Брат-госпиталий предложил этим утром отправиться на болото, оно здесь недалеко, за ближайшим лесом, - объяснил викарий. - Вот там-то на лесной опушке камерария, очевидно, и настигли волки - их в этих местах довольно много. Мы собрали всё, что могли и несколько монахов опознали останки. Сомнений нет, это он, - кивнул Матье де Нель, на стоявший у его ног мешок.
- Заслуженная смерть, - констатировал Его Преосвященство, брезгливо покосившись на кожаный мешок. - Унесите же это отсюда!
Архидьякон бросился исполнять приказание, метнув на викария осуждающий взгляд.
- Простите, монсеньор, - пробормотал Мать де Нель, - я не подумал…
- Пустое, - милостиво кивнул епископ, справившись с приступом гадливости. - В общем, это даже к лучшему. Историю камерария можно теперь похоронить вместе с ним. Надеюсь, на соборе о ней никто не вспомнит.
Викарий усмехнулся - Его Преосвященство был верен себе. Репутация будущего кардинала, а епископ ничуть не сомневался в получении им красной мантии, должна быть безупречной. Матье де Нель был в курсе честолюбивых дядиных планов, удивляясь лишь тому, что епископ Орлеана не вознамерился стать Папой.
Что ж, коль Его Преосвященству хочется поскорее предать забвению преступления камерария, пусть так и будет. В конце концов, преступник понёс достойное наказание.
ЭПИЛОГ
Нормандец не спеша вышел за городские ворота и радостно фыркнул открывшемуся перед ним простору. Рядом трусил Буцефал, не желая уступать длинноногому скакуну. Снег тонким слоем покрывал землю, заглушая цокот копыт. Желающих въехать этим ранним утром в Тур, было гораздо больше, чем тех, кто его покидал. Крестьяне понукали навьюченных ослов, а то и просто толкали перед собой нагруженные тележки, спеша побыстрее оказаться на городском рынке.
Сильный порыв ветра заставил викария и Жакоба плотнее закутаться в шерстяные плащи, которые, впрочем, плохо защищали от холода. Жакоб, поправляя капюшон, заметил:
- Я вот так и не понял, святой отец, как это вы догадались, что Пьера следует искать в Туре?
- Это была не догадка, Жакоб, а результат логических размышлений, - ответил Матье де Нель. - Подумай сам, камерарий сидит в карцере, до казны аббатства ему теперь не добраться. Чем он мог прельстить Пьера? Скорее всего, дело было так: ночью, когда сторож проходил недалеко от карцера, камерарий его окликнул и, пользуясь ненасытной жадностью Пьера, уговорил вместе удрать, посулив ему такую сумму, которая заставила сторожа, недолго думая, оставить тёплое место в обители и согласиться на предложение камерария. Таким образом, Пьер под покровом ночи принес лестницу, сбил замок с двери карцера и освободил преступника. Вместе они перелазят через стену аббатства и разделяются, условившись встретиться в Туре в доме родственников Кристофа Донжа. Там-то Пьер и должен был получить расчёт за свои услуги.
- Почему вы думаете, что они не бежали вместе?
- Мне кажется это очевидным. Если бы они отправились в лес вдвоём, то мы бы нашли останки и Пьера, но то, что он объявился в доме Донжей, говорит в пользу моего предположения.
- И всё-таки, не понимаю я доверчивости Пьера, - покачал головой Жакоб. - Ведь камерарий мог его надуть.
- Трудно сказать, какими мыслями руководствуются подобные ограниченные натуры, - пожал плечами викарий. - К тому же, сребролюбие зачастую и умного человека делает слепым. Взять хотя бы Его Святейшество Папу.
- Ох, не нравятся мне ваши речи, святой отец, - неодобрительно прищёлкнул языком Жакоб. - От них попахивает костром инквизиции.
- Ерунда. Ничего особенного я не сказал, - усмехнулся викарий, но тему сменил. - Возможно, визитация аббатства Сен-Себастьян…
- А что, у господина епископа снова разыгралась подагра? - непочтительно перебил викария Жакоб.
- Нет, Его Преосвященство, к счастью, здоров, но визитатором всё-таки буду я, - отрезал викарий, а потом добавил совсем другим тоном: - Знаешь, Жакоб, я тут подумал, почему бы нам, в меру своих сил…
Но Жакоб потерял всякий интерес к разговору. Он с беспокойством оглядывался по сторонам.