- Через три дня в нашу обитель приедет визитатор.
- Пф! И это вас так разволновало? - брат Арман не мог скрыть удивления. - Организуем прием Его Преосвященству по всем правилам и…
Настоятель не дал ему закончить:
- Видите ли, на этот раз приедет не монсеньор епископ, а его викарий .
Фаворит, потянувшись было за кувшином вина, замер и выпрямился:
- Вот как? И кто же это?
- Матье де Нель, племянник Его Преосвященства.
- Ну, значит, организуем прием ему, - брат Арман расслабился, налил себе вина и поудобней устроился в кресле. - Думаю, вкусы племянника и дяди не слишком отличаются. Не понимаю, почему вы так растревожились. В прошлую визитацию, если не ошибаюсь, мы…
- Что вы помните о процессе герцога Алансонского? - внезапно перебил аббат. - Он состоялся восемь лет назад.
Брат Арман растерянно моргнул.
Отец-настоятель, удовлетворенный его смущением, запил пирожное вином. Вот так-то лучше! Не следует позволять монаху говорить со своим аббатом снисходительно, даже если этот монах пользуется особым расположением.
- Если не ошибаюсь, речь шла о планах герцога бежать в Бретань, - ответил наконец фаворит, - но, помилуйте, какое это имеет отношение…
- Вы нетерпеливы, - укорил его настоятель. - Дело в том, что Матье де Нель вместе с герцогом Алансонским был обвинен в предательстве, а вам известно, что это означает.
- Угу, - кивнул фаворит, - плаху.
- Да, плаху и конфискацию всего, - подтвердил настоятель, беря из вазы очередную миндальную трубочку. - Покойный король Людовик жестоко карал всех, кто был уличен в сношениях с его врагами, а особенно тех, кому он прежде доверял, м аббат вытер салфеткой крем с губ, налил в кубок вина и не спеша продолжил. - К де Нелю король питал особое расположение: говорят, тот был остер на язык, умен и смел. Однако королевская благосклонность не уберегла сего остряка от смертного приговора. Впрочем, ему удалось каким-то образом выкрутиться. Ходят слухи, и я им верю, будто наш епископ основательно облегчил свою казну ради спасения племянника.
- Стало быть, Его Преосвященству не чуждо христианское сострадание, - брат Арман криво усмехнулся. - А может этот де Нель действительно был невиновен?
- Это не имеет значения, - аббат вытер пальцы, бросил измятую салфетку на стол и откинул голову на спинку кресла. - В любом случае король его не простил, он лишь заменил казнь насильственным пострижением.
- Представляю, каково ему пришлось, - вздохнул брат Арман.
- Не слишком предавайтесь жалости, - недовольно засопел отец-настоятель. - Наш епископ не оставил племянника без покровительства: определил его в одно из Орлеанских аббатств, а после смерти короля устроил при своем дворе, разрешив пользоваться своим мирским именем. И вот теперь этот бывший придворный щеголь и умник стал викарием Его Преосвященства!
- Да-а, мечтательно протянул брат Арман, - вот, что значит быть племянником монсеньора епископа.
Аббат Симон нахмурился - беспечность фаворита вызывала досаду, и все же он, обуздав раздражение, продолжил.
- Так вот, сей племянник к концу нынешней недели будет здесь, поэтому нам необходимо предпринять некоторые шаги, - настоятель хрустнул суставами пальцев. - Впрочем, вы и сами понимаете, что я имею ввиду.
Наступило недолгое молчание.
- Все-таки, мне кажется, что тревоги ваши напрасны, - фаворит поднялся и прошелся по комнате, энергично растирая кисти рук - вечера уже были довольно прохладными. - Если то, что вы рассказали о де Неле, правда, то беспокоиться не о чем. Разве бывший придворный щеголь может быть опасен?
- Хорошо бы так, и, тем не менее, я прошу вас объяснить пономарю ситуацию, брат Жан бывает слишком самонадеян.
- Кстати! - Арман прекратил расхаживать и снова опустился в кресло напротив отца-настоятеля. В мерцающем свете канделябра лицо его было красиво той поразительной, почти совершенной красотой, которой талантливые скульпторы наделяют лица ангелов.
Аббат насупился. Хорош собой Арман, ничего не скажешь, и не просто хорош, а вызывающе красив, будто… падший ангел. По спине настоятеля пробежал холодок, он взял со стола кубок с вином и сделал несколько глотков: вино, как обычно, подействовало быстро, согревая и успокаивая.
- Я давно хотел вам заметить, - говорил между тем фаворит, перегнувшись к аббату через стол и уперев ладони о столешницу, - что пономарь стал непозволительно заносчив. Представьте, он смеет лично принимать решения! Вы слишком ему потакаете, а теперь, когда дело наше хорошо отлажено, его помощь становится обузой.
- Да-да, вы мне говорили, - нетерпеливо отмахнулся отец-настоятель, м бещаю, что мы все это обсудим, но после визитации. До визитации нельзя портить отношения с братом Жаном, поэтому, прошу вас, говорите с ним как можно деликатней, - попросил аббат, делая ударение на последнем слове.
Арман открыл рот, чтобы возразить, но передумал, состроил кислую мину и поднял вверх ладони в знак подчинения воле настоятеля.
К концу следующего дня слух о приезде визитатора распространился по аббатству Святого Аполлинария, породив двоякие толки. С одной стороны, родство визитатора с епископом настораживало и популярности ему не добавляло, а с другой, история с насильственным пострижением вызвала живой интерес и обросла целым роем домыслов.
***
Солнце стояло высоко - самое время приступить к трапезе. Жакоб выложил на чистое полотенце белый хлеб, жареного каплуна, сыр и деревянную флягу, обтянутую дорогой красной кожей. На его аккуратно выстриженной тонзуре плясал солнечный зайчик, пробивавшийся через пожелтевшую, но все еще густую листву раскидистого дуба.
Поблескивая в косых солнечных лучах, в воздухе летала паутина, где-то совсем рядом трещала сорока, пахло увядающей листвой и созревшим терном.
- Вот, святой отец, все готово, - Жакоб довольно оглядел импровизированный стол.
Матье де Нель, викарий епископа Орлеанского, возблагодарил Господа в краткой молитве, и они принялись за еду.
- Эй, Буцефал! - позвал Жакоб осла, роясь в дорожном мешке. - Иди-ка, друг, я дам тебе твою любимую ржаную корочку.
Осел, щипавший травку на лесной опушке, не заставил просить себя дважды. Он подошел, вытянул влажные губы и взял с ладони хозяина протянутый кусочек хлеба. Матье де Нель едва заметно улыбнулся.
- Я давно хотел тебя спросить, Жакоб, почему ты дал своему ослу столь необычное имя?
- Ну как же, святой отец! Вы мне сами подали мысль, - последовал простодушный ответ.
- Неужели? - поперхнулся Матье де Нель и закашлялся.
Жакоб постучал его по спине, заодно сунул ослу вторую корочку и совершенно серьезно стал объяснять.
- Конечно, вы мне не прямо так подсказали, но все же ваши рассказы об Александре Великом и его верном Буцефале, накрепко засели в моей памяти. К тому же, мой осел так же, как и Буцефал древнего грека, поначалу боялся своей собственной тени.
- Да, но у Александра был конь, - заметил пораженный викарий, - поэтому, не кажется ли тебе, дорогой Жакоб, что дать это имя ослу, с твоей стороны было несколько претенциозно?
На лице Жакоба появилось плутовское выражение.
- Так и я ведь не царь эллинов.
Матье де Нель хмыкнул и отпил из фляги.
- Кстати, почему ты отказался от щедрого предложения Его Преосвященства и не выбрал себе мула из его конюшни?
- Ну, нет уж, я своего Буцефала не променяю даже на арабского скакуна, - Жакоб любовно почесал осла за ухом. Буцефал перестал жевать и с благодарностью посмотрел на хозяина карими влажными глазами.
- Отчего же?
- У нас с ним одна душа на двоих и мы понимаем друг друга с полувзгляда, - ответил Жакоб, скаля зубы. - А помните, святой отец, как он однажды хотел меня сбросить в реку?
- Отлично помню, и жаль, что это ему не удалось, - засмеялся викарий, допивая вино. - Ты прав, Жакоб, у вас с ослом и впрямь есть нечто общее. Должен признать, ты остался таким же прохвостом, каким был в то время, когда я подобрал тебя на парижской улице. Монашеский устав и тот не смог изменить тебя за эти годы.
- Не понимаю, святой отец, к чему это вы, - обиделся Жакоб. Он не любил - и викарию это было прекрасно известно - даже самых невинных упоминаний о Париже. Никакие сокровища на свете не смогут соблазнить его снова оказаться внутри городских стен, да что там стен, он не согласится приблизиться к Парижу даже на три лье.
- Ну, ладно-ладно, давай собираться в путь. До аббатства Святого Аполлинария осталось несколько часов неторопливой езды, - викарий поднялся. - Мы должны приехать туда засветло, в противном случае нам придется заночевать в лесу, а в этих краях полно волков.
- Не нравятся мне эти визитации, - проворчал Жакоб, укладывая остатки провизии в мешок.
- Вот как? Позволь узнать, почему?
- А то вы не знаете, святой отец, как монахи этого не любят. Живут себе тихо-мирно. Вдруг, нате вам, приезжаем мы - и конец спокойной жизни.
Матье де Нель, скрестив руки на груди, рислонился спиной к дереву, наблюдая за суетливыми сборами Жакоба.
- То есть, тебя беспокоит нелюбовь монахов к визитатору?
- А то! В Шампани, как я слышал, одного епископа забросали камнями монахи его же диоцеза . Едва ноги унес бедняга.
- Паршивые овцы есть в любом стаде. Но, Жакоб, согласись, все-таки визитации служат благим целям.
- Благим целям? Ха! Это, каким же? - удивился Жакоб, отвязывая лошадь викария.
- Они помогают вовремя исправлять нарушения и очищать Церковь от скверны, м назидательно ответил Матье де Нель, прилагая немалые усилия, чтобы в голосе не было и тени иронии. Во-первых, викарий епископа не может себе позволить отзываться о Церкви в таком духе, тем более в разговоре с простым монахом; а во-вторых, природная язвительность однажды чуть не стоила ему головы - об этом он помнил очень хорошо.
- Всей жизни не хватит, чтоб ее очистить, - пробурчал себе под нос Жакоб, но так чтобы викарий слышал.
- Упомянутый же тобой случай, действительно имел место, однако он скорее прискорбное исключение, чем правило, м не удержавшись, весело закончил Матье де Нель, пропуская мимо ушей последнюю реплику Жакоба.
- Но Его Преосвященство вот уж третью визитацию поручает вам, - не унимался тот. - С чего бы это? Пусть сам бы и ездил.
Матье де Нель легко вскочил на коня.
- Мой дядя, как тебе известно, уже немолод и я готов оказать ему столь пустячную услугу. Но главное, каждое аббатство располагает немалой библиотекой, а книги - единственное утешение, оставшееся мне в жизни. Так что давай лучше поскорее тронемся в путь.
- Ха! - подпрыгнул Жакоб, ударяя себя по бокам. - Вот так бы сразу и сказали, мол, охота мне покопаться в пыльных манускриптах, оттого и ездим, а то придумали тоже: "очищать Церковь от скверны".
- Довольно, Жакоб, - строго прервал его викарий. - Тебе не мешало бы поразмышлять над такой христианской добродетелью как смирение.
- Как вам будет угодно, святой отец, - проворчал Жакоб, влезая на осла.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Слабый свет, от горевшего в изголовье светильника, просачивался сквозь опущенный шёлковый полог кровати.
Привилегия аббата ложиться спать при свете распространилась и на визитатора, а вот в братских кельях ночное освещение было строжайше запрещено. Но, как известно, всякий запрет лишь усиливает желание его нарушить, поэтому огрызки сальных свечей или плошки с плавающим в масле фитилем можно было обнаружить в любой келье.
Накануне Матье де Нель с Жакобом подъехали к аббатству Святого Аполлинария, когда солнце уже клонилось к западу. Опираясь на потемневшие от времени и грязи палки, с котомкой на тощем плече и флягой, в которой булькала вода, набранная этим утром в ближайшей реке, к монастырю стекались нищие. Они занимали места согласно только им известной иерархии, обустраивались на ночлег, чтобы завтра утром не пропустить час раздачи милостыни.
Час, когда сладостно скрипнут ржавые петли монастырских ворот и покажется суровый брат-елемозинарий, заправляющий раздачей подаяния. Его молчаливые помощники выставят за ворота корзины серых лепешек и чан с луковицами, и нищие с воплем "милости, святые отцы!" бросятся, отталкивая друг друга, к воротам аббатства.
Покрикивая, а в иных случаях, и раздавая затрещины, брат-елемозинарий принудит убогую братию выстроиться в некое подобие очереди и только после этого позволит приступить к раздаче милостыни.
- Иди с Богом! - равнодушно обронит заученную фразу монах, всучив в дрожащие от нетерпения руки скудное подаяние.
Время от времени монахи пытались соблазнить нищих более сытным прокормом в обмен хоть на какую-нибудь работу, но все их усилия оказывались тщетными. Те, потрясая гноящимися язвами, а для пущей наглядности, демонстрируя реальные и мнимые уродства, отказывались работать, напоминали святым отцам о христианском милосердии, и продолжали довольствоваться объедками монашеской трапезы, нещадно вырывая друг у друга куски посытнее.
В воротах аббатства Святого Аполлинария, осел Жакоба, вдруг заупрямился, отказываясь войти. Как пошутил потом викарий, Буцефал, очевидно, забыл о своем благородном имени, роднившем его с лошадью великого грека. Конь же визитатора, гнедой красавец из конюшни Его Преосвященства, презрительно фыркнул, и гордо прошествовал мимо продолжавшего упираться осла.
Глупая сцена затягивалась. Жакоб израсходовал весь запас приличествующих месту увещеваний, на которые Буцефал не обратил абсолютно никакого внимания.
Нищие бросили ловить блох в своих заскорузлых от грязи и пота отрепьях. Оскалив гнилые зубы, они с интересом следили за безуспешными попытками Жакоба заставить осла войти в монастырские ворота. Он, то грозился задать Буцефалу трепку, то ласково ему обещал целый мешок ржаных корочек - все впустую. Ситуацию спас привратник аббатства, предложив заняться упрямцем.
В этот самый момент на дороге, ведущей от церкви к воротам, показался отец-настоятель в сопровождении нескольких монахов.
Аббат Симон был само внимание и предупредительность. После легкого ужина и вечерней службы он лично провел визитатора по обители. И, конечно, не упустил возможности сразу же дать понять - своим нынешним процветанием аббатство обязано исключительно ему.
Матье де Нель безучастно выслушал отца-настоятеля, что несколько охладило воодушевление последнего. Тем не менее аббат не пал духом, приписав сдержанность викария утомительному путешествию.
Первое впечатление, а отец-настоятель, как и все не очень умные люди, всецело доверял первому впечатлению, было обнадеживающим. Высокий, с длинным носом и насмешливым ртом, викарий был немногословен и казался погруженным в свои мысли. Аббат уловил едва заметный запах фиалки, исходящий от поклажи визитатора, оценил богатую сбрую его коня и прочие мелкие, но говорящие сами за себя детали. Вывод напрашивался один - привычки щеголя Матье де Нель сохранил, а это очень хорошо! Словом, предположение Армана оказалось верным - такой не может быть опасным.
Комнаты для важных гостей располагались в том же крыле, что и апартаменты отца-настоятеля.
Жакоб наскоро устроился в передней - она предназначалась для лиц, сопровождавших знатную персону, - и отправился бродить по аббатству. Он называл это "окинуть глазом".
Матье де Нель остался один. Последние лучи заходящего солнца преломлялись в цветных оконных стеклах, оставляя на плиточном полу желто-синие размытые пятна.
Викарий не спеша обошел две комнаты, в которых ему предстояло провести несколько ближайших дней. Вернее, комната была одна, очень большая, с высоким потолком, расписанным, как и стены, цветочными мотивами. Ее разделял фламандский гобелен отнюдь не с благочестивым мотивом: из замка на прогулку выезжала веселая кавалькада дам и кавалеров.
По губам викария скользнула ироничная улыбка. Обстановка комнаты рассказала ему об отце-настоятеле больше, чем личная беседа. Все здесь призвано было произвести впечатление: и толстый ковер на полу, и кресла с высокими резными спинками, и большие сундуки, и даже шахматный столик!
Он отогнул край гобелена. На возвышении стояла широкая кровать, закрытая синим шелковым пологом, рядом с ней скамья, на которой для удобства были разложены мягкие подушечки, у окна два ларя для одежды с начищенными до блеска медными замками и налой с книгой.
Викарий полюбопытствовал - оказалось "Утешение философией" Боэция - вот даже как! Он перелистал страницы, переписчик без сомнения был мастером и превосходно справился с делом. Дорогой пергамент исписан ровными острыми буквами, ни одного исправления или подтирки, заглавные выведены красными чернилами, без лишних завитушек и украшательств, которые Матье де Нель не любил, - они отвлекали от чтения и ничего не добавляли к сути текста.
Он подавил в себе желание хоть немного почитать, с сожалением захлопнул манускрипт, еще раз огляделся по сторонам и усмехнулся: "Прав был дядя, расписывая комфорт, который меня здесь ожидает. И аббата он описал верно, а вот его высокопреподобие, кажется, принял меня за простака. Впрочем, все это ерунда, главное - библиотека. Надеюсь, она меня не разочарует".
Капитул следующего дня мог служить образцом для подражания, особенно его дисциплинарная часть, очевидно, продуманная заранее вплоть до мельчайших подробностей.
Первым в небрежении своими обязанностями был обвинен привратник аббатства, оставивший ворота в среду на некоторое время приоткрытыми, из-за чего двое кур смогли без труда выйти за монастырские стены. Беглянки были водворены на место с большим трудом усилиями пятерых монахов, вынужденных бросить на время свою обычную работу.
Привратник, явившись на капитул смиренно без сандалий, признал за собой случившийся недосмотр и облегченно вздохнул, выслушав наложенное на него наказание: все ближайшее воскресенье провести в посте и молитве.
Следующим покаялся брат Тьерри. Он непристойными словами обругал келаря, за что неделю должен был питаться водой и хлебом, вкушая скудную пищу отдельно от остальной братии.
После капитула, и последовавшей за ним утренней мессы, викарий в сопровождении монастырского совета приступил к исполнению своих обязанностей.
Аббатство без винного погреба все равно, что дом без крыши, поэтому первым делом он, как визитатор, должен был осмотреть винный погреб: достаточно ли в нем запасов до следующего урожая. Но Матье де Нель изменил этому правилу, пожелав сразу заглянуть в армариум .
- Он ведь совсем рядом, - объяснил он, заметив изумление на лицах, сопровождавших его монахов. - Так почему бы не начать осмотр прямо с него, а в винный погреб мы обязательно спустимся, но позже.
Библиотекарь - тощий монах, с хмурым выражением на желтоватом морщинистом лице, - если и удивился внезапному приходу визитатора, то виду не подал. За все время, что Матье де Нель провел в библиотеке, он не проронил ни слова.