Однако в их власти было сообщить обо всем Фрицу Габриель, и это означало бы катастрофу. Она должна предложить им сделку - их молчание в ответ на ее согласие сообщить все, что они хотят знать.
- Да, насчет остальных я признаюсь, - она глубоко вздохнула. - Я действительно не понимаю, господа, что вы ищите. Скажите мне, и я, вероятно, смогу вам помочь. Мне очень тяжело…
- Ваш муж ревнивый человек? - прервал ее генерал Венцель.
- Нет, я думаю нет. - Ее сердце вновь забилось сильнее. - Нет, конечно же нет. Почему вы спрашиваете?
Генерал пропустил мимо ушей ее вопрос.
- Уж не хотите ли вы этим сказать, что он не имел ничего против ваших… делишек? - процедил Венцель. - С людьми, которые были его однокашниками или с которыми он служил в одном полку? Тогда он должен быть либо слабоумным, либо не иметь ни малейшего понятия о чести.
Анна почувствовала нарастающий гнев.
- Пожалуйста, оставьте моего мужа в покое, - закричала она. - Он замечательный человек с высокими моральными принципами!
В разговор вмешался полицай-президент Бржезовски.
- Человек с высокими моральными принципами, который терпит похождения своей жены! - До сих пор он сидел молча, сложив руки на животе и внимательно следя за говорившими. При этом он быстро и нервно вращал большими пальцами, что напоминало Анне игру кошки со своим хвостом.
- Нет, конечно, это не так! - Анна готова была разрыдаться. - Я думаю, что, конечно, он бы этого не потерпел, если бы знал.
Ее голос прервался, она не могла говорить дальше, онемев от страха перед этими пятью грозными мужчинами и от того, что они могут сделать с ее семьей. Она не сводила взгляда с Венцеля. Он был здесь единственным, кого она знала: она была знакома и с его женой, и с его репутацией старого донжуана. Она помнила его еще со времен своего детства. Он и его богатая, элегантная жена Лили бывали иногда на приемах, которые устраивала ее мать. Однажды он даже подарил ей коробку конфет.
- Я знаю, что это трудно понять, - сказала она тихо генералу Венцелю, пытаясь при этом забыть, что в помещении находились и другие. - Я люблю своего мужа больше всего на свете. Но я не могу, просто не могу оставаться ему верной. Это странно, я знаю, и я часто думала, что я должна, должна, наверное, обратиться к врачу, но к какому?
- Понимаете ли вы вообще, какую жертву принес вам ваш муж? Когда он сообщил своему командиру о намерении жениться, перед ним был поставлен выбор: или вы, или его военная карьера. Он выбрал вас. Это вам известно? - чеканя каждое слово, призывал к ответу генерал Венцель.
- Да, я всегда это…
- Но это не помешало вам изменять ему? - генерал укоризненно поднял указательный палец.
Она не могла найти слов, чтобы объяснить этому трибуналу праведников, что ее любовь к мужу и ее похождения на стороне не имеют между собой ничего общего. Ей было известно, что по моральным нормам общества она со своим "распутством" должна испытывать чувство вины. Но ей казалось, что она состоит как бы из двух личностей - образцовой супруги Фридриха Габриель и публичной девки, убежденной поборницы сексуальной свободы. При этом ни одна из них не должна привлекаться к ответственности за поступки другой. Теперь же пред судом должна была предстать образцовая супруга и ответить за проступки девки.
- Вы не ответили на мой вопрос, фрау Габриель, - сурово напомнил генерал Венцель.
- Я не знаю, что сказать, - пожала она плечами.
Было бессмысленно с ним что-либо обсуждать. Она нарушила супружеский долг и подлежала, по его мнению, самому суровому наказанию. И никакой Иисус Христос не смог бы ее спасти. Возможно, единственным выходом для нее было изобразить полное раскаяние - и не для собственного спасения, а исключительно ради мужа.
- Я признаю, что совершила ужасную ошибку.
- Ошибку? Тут не об одной ошибке речь идет, фрау Габриель, - полицай-президент чуть не задохнулся от смеха. Генерал Венцель реагировал на шутку с ухмылкой, выражение лиц остальных оставалось серьезным.
- Ну хорошо, я совершила ужасные ошибки, - согласилась она, и в ее голосе послышались резкие ноты. - Но здесь уже ничего не изменишь. Я могу только одно - исправиться и молить Бога, чтобы мой муж ничего об этом не узнал. - Она снова обратилась к Венцелю: - Господин генерал, я прошу вас только об одном - спасите мою семью. Вы не знаете моего мужа. Это самый добрый и внимательный человек на земле, но если он узнает, что я ему изменяла, то он…
- Убьет вас? - вставил быстро генерал.
Жесткость его тона заставила ее вздрогнуть.
- Нет, конечно нет, но…
Венцель встал и подошел к ней вплотную.
- Или убьет ваших любовников? Это вы хотите сказать?
Она отпрянула.
- Нет, нет! Я совсем этого не хотела сказать. Вы пытаетесь навязать мне это! Я бы никогда до такой вздорной идеи не додумалась!
- А разве не могло так случиться, что он узнал о ваших изменах и в порыве безумия или отчаяния решил отомстить тем мужчинам, с которыми вы ему изменяли?
Теперь наконец ей стало ясно, чего добивался трибунал, и эта догадка повергла ее в ужас. Кто-то убил Мадера и пытался убить также Молля и Принца. По роковой случайности все трое были ее любовниками, и поэтому ее Фриц становился главным подозреваемым. Господи милосердный! Если бы ее муж хоть капельку догадывался о Мадере или других, она бы это сразу заметила. Анна лихорадочно попыталась вспомнить подробности сегодняшнего утра, то, как муж, потрясенный, зашел в спальню, чтобы прочитать ей сообщение в газете. Если бы он хотел проверить ее реакцию или попытался поймать ее на чем-то, он бы вел себя совершенно иначе. Может, стал бы наблюдать, не выдаст ли она себя чем-то. О нет, он совершенно не обращал внимания на то, что она сказала, был страшно ошеломлен известием о внезапной смерти своего товарища. С другой стороны, тогда, двумя днями раньше, когда она вернулась с Хайнбургерштрассе, разве не спрашивал он настойчиво, что она делала во второй половине дня. Муж всегда интересовался, как она провела день, но семнадцатого он был особенно настойчив.
Генерал наклонился над спинкой ее стула. Она чувствовала его горячее дыхание, пропитанное сигаретным дымом.
- Что вы на это скажете, фрау Габриель? - шепотом проговорил он.
- Нет! Вы ошибаетесь! Фриц не убивал Мадера или кого-то другого. Он вообще на это не способен. Мы женаты уже четыре года, и я ни разу не видела его рассерженным. Он самый уравновешенный человек, какого я только встречала. У него нет ни одного врага. Он абсолютно ничего не знал ни о капитане Мадере, ни о других. Но даже если бы и узнал, конечно, он страдал бы, ужасно страдал, но никогда бы никому не сделал ничего плохого.
Генерал Венцель снова сел и стал листать материалы дела.
- Будем надеяться, что вы правы, фрау Габриель, - пробормотал он. - Я искренне на это надеюсь. Ради вас и ради вашего мужа.
- Я тоже, - присоединился полковник Кучера, а полицай-президент согласно кивнул головой.
После обеда в отеле "Бристоль", по пути в Президиум Кунце на несколько минут остался вдвоем с Бржезовски и попытался его убедить в том, что было бы целесообразно каким-то образом отстранить генерала Венцеля от роли судьи-следователя и ангела мщения. Кунце был совсем не в восторге от предстоящего допроса мужа Анны. То, что Габриель отказался от многообещающей военной карьеры ради любви к нимфоманке, по мнению Кунце, говорило о том, что он либо болен, либо невероятно наивен. И в том и в другом случае он заслуживал скорее сочувствия, а не осуждения. Вероятность, что он окажется Чарльзом Френсисом, весьма мала. Если бы это было так, то его попытка массового убийства поднимала его личность от простого рогоносца до трагической фигуры. Такой человек может просто сломаться под напором безжалостного допроса генерала Венцеля, и участвовать в таком спектакле Кунце не хотелось бы. Тактика генерала состояла в том, чтобы подавить человеческое достоинство подозреваемого еще до того, как будет доказана его вина. Работая аудитором, Кунце был свидетелем полной деградации человека в результате такой обработки, и каждый раз ему было не по себе, как если бы при этом пострадало его собственное достоинство.
Фридрих Габриель не имел ни малейшего понятия, для чего он был вызван и почему в повестке стояло "явиться немедленно".
Комиссия отправилась уже обедать в "Бристоль", когда в начале второго Габриель явился в Президиум, где его попросили подождать. На его предложение тоже сходить домой и прийти после обеда, один из полицейских грубо его осадил.
Пару недель до этого неизвестный попытался ночью проникнуть в почтамт. Полиция провела расследование, но безрезультатно. Когда Фридрих Габриель вошел в кабинет полицай-президента Бржезовски и увидел там генерала Венцеля и полковника Кучеру, он решил, что его вызвали по поводу неизвестного почтового грабителя, который пытался похитить какие-то военные документы.
Комиссару доктору Вайнбергу понадобилось не более получаса, чтобы уничтожить Фридриха Габриеля: как мужчину, как супруга, гражданина и служащего. Его первые вопросы касались отставки Габриеля из военной службы на основании известных мотивов. Затем он перешел к финансовым вопросам: сколько зарабатывает Габриель, каковы месячные расходы, имеет ли он значительные долги или нет. Постепенно Габриель начал терять терпение. Он все еще полагал, что речь идет о краже в почтамте, но не мог понять, почему с ним обращаются не как со свидетелем, а скорее как с подозреваемым.
- Вы не могли бы перейти к делу, господин комиссар, - предложил он в конце концов. - Что вам от меня нужно? О чем, собственно, речь? Задавайте откровенные вопросы и вы получите от меня такие же откровенные ответы.
Комиссар глубоко вздохнул:
- Хорошо, господин Габриель. Я спрошу вас совершенно откровенно. Посылали ли вы господину капитану Мадеру циркуляр от имени Чарльза Френсиса, в котором находились две капсулы с цианистым калием?
Несколько мгновений Габриель, буквально онемев, смотрел на комиссара. Затем он моргнул, как будто ему помешал внезапно упавший на него луч света.
- Что я посылал? - спросил он тихо, словно боясь понять услышанное.
- Посылали ли вы капитану Мадеру в военное министерство письмо с цианистым калием или нет?
Наконец до Габриеля дошел ужасный смысл вопроса.
- Черт побери, конечно нет! - ответил он. Его голос был спокоен, и в нем не было ни малейшего намека на оскорбленную невинность. - Как вам могла прийти в голову такая нелепость? Почему я? Что, милосердный боже, я должен был иметь против бедного Рихарда?
- Разве он не был любовником вашей жены?
Допрос развивался совсем не так, как ожидал доктор Вайнберг. Габриель был или один из лучших актеров монархии, или ничего не подозревавшей, невинной жертвой обстоятельств. Комиссар был слишком опытным полицейским, чтобы не понять, что последнее замечание Габриеля было с большой вероятностью искренним. Ему неодолимо захотелось прекратить допрос и отпустить этого человека, пока они не зашли слишком далеко, когда последствия уже невозможно будет исправить. К несчастью, армия требовала головы этого человека. Жертвами этого необычного покушения на убийство должны были стать четыре прекрасных офицера Генерального штаба. Один из них был убит, трем удалось избежать смерти. В данный момент мотив преступления все еще оставался загадкой. Но основанием могло послужить многое: от политических комбинаций до личной мести. Нельзя было также исключить шантаж, предательство, гомосексуальный аспект или деньги - все это могло иметь место, и все могло самым серьезным образом скомпрометировать армию и нанести на ее репутацию пятно неизгладимого позора. Окажись, однако, убийца ревнивым супругом, сияющий образ армии останется, как и прежде, без единого пятнышка.
От молодых, здоровых офицеров никто не ждет, что они будут вести монашеский образ жизни. Если капитаны Мадер, Молль и Хохенштайн наставили рога почтовому служащему - браво капитанам и к черту почтового служащего!
- Нет, он не был любовником моей жены! - Габриель, побледнев, повернулся к членам комиссии. - И если вы, господа, думаете, что ваш чин и ваше положение дают вам право обливать грязью мою жену, то вы глубоко заблуждаетесь. Мы живем не при военной диктатуре, а в государстве с конституционной монархией. И я приложу все силы, чтобы защитить наше доброе имя и воздать должное тому, кто пытается его запачкать, и вы все, господа, не являетесь исключением!
Генерал Венцель смотрел на него не двигаясь, и его лицо напоминало мраморную доску, на которой начертаны десять заповедей. Полковник Кучера, молчавший на протяжении всего допроса, сидел с закрытыми глазами, погруженный либо в глубокие раздумья, либо в сон. Бржезовски производил впечатление скучающего - много лет проработав в венской полиции, он привык к таким тирадам. Капитан Кунце, страдавший от всего происходящего, не мог сидеть спокойно на своем стуле.
Кунце ожидал, что Габриель или слабовольный человек, или просто дурак; но создавалось впечатление, что он ни то ни другое. Скорее всего, это был доверчивый, заслуживающий уважения человек, чье зрение сыграло с ним злую шутку - он смотрел на потаскуху, а видел в ней святую. Теперь этот дефект зрения предстояло исправить путем мучительной и необычайно болезненной операции.
Доктор Вайнберг, огорченно вздохнув, встал и протянул Габриелю один из рукописных листков протокола, лежавших на столе.
- Прочтите это, молодой человек, - приказал он.
Кунце не мог за этим наблюдать. Со своего места он видел в окно Ринг и расположенный за ним парк. Осеннее небо было затянуто серыми облаками, моросил дождь, и голые ветки деревьев блестели, как будто они были натерты воском. Какой-то дворняга-пес бежал вдоль стены парка, поджав хвост. Кунце проследил за собакой, пока она не исчезла. Он пытался таким образом уйти от необходимости смотреть на человека, который читал в этот момент протокол о похождениях своей жены.
- Что вы на это скажете, господин Габриель? - прервал молчание пронзительный голос генерала Венцеля.
Ни у кого из присутствовавших не было ни малейшего сомнения в том, что этот написанный на ужасном бюрократическом немецком протокол содержит сведения о похождениях жены Габриеля, о которых он никогда не знал и даже не догадывался.
У Габриеля был вид человека, получившего сильнейший удар или напившегося до бесчувствия. Он не ответил на вопрос генерала, видимо, он его вообще не понял.
Комиссар подождал несколько мгновений.
- Так что вы можете на это сказать?
Хотя его голос звучал мягко, Габриель реагировал так, как если бы в этот миг в окно попала пуля - голова его дернулась вверх, он бросил на доктора Вайнберга совершенно растерянный взгляд. Его лицо было красным от возмущения.
- Почему она это сделала? Кто докажет, что это все правда? Только потому, что это здесь написано? Но это ничего не доказывает! Вы просто пытаетесь на меня все это повесить! Поэтому вы пытаетесь меня убедить, что она… Что вам нужно? Скажите мне, и я сделаю все возможное, чтобы вам помочь! Я могу сказать лишь одно: я не посылал Мадеру эту гадость. Не тратьте зря время - так вы упустите настоящего преступника!
- Принц Хохенштайн и капитаны Молль и фон Герстен тоже получили циркуляры с ядом. Из этих троих Принц и Молль также были любовниками вашей жены. Герстен, насколько нам известно, нет. - Комиссар Вайнберг протянул Габриелю еще один лист протокола:
- Вот, прочтите это.
Габриель лист не взял.
- Нет. - Он отрицательно покачал головой. - Вы можете повесить на меня любые обвинения, но заставить меня читать эту грязь вы не сможете.
Пожав плечами, доктор Вайнберг положил листок на стол.
- Пригласите сюда фрау Габриель, - приказал он сидевшему в углу полицейскому, ведущему протокол. Тот встал и вышел из кабинета.
- Сядьте, господин Габриель, - комиссар указал на стул. Он сам тоже сел за стол.
Капитан Кунце почувствал подступающую тошноту, как всегда, когда ему приходилось присутствовать при казни.
Анну Габриель ввели в кабинет. Кунце с удивлением обнаружил, что она выглядела моложе и нежнее, чем до обеда, - обычно допросы, длившиеся часами, старили людей.
Ее зеленый шерстяной костюм был помят, элегантная прежде прическа выглядела неряшливо. Увидев мужа, она как бы споткнулась и попыталась поправить растрепавшиеся волосы. На ее лице блуждала слабая улыбка.
- Они тебе все рассказали? - спросила она и посмотрела ему в глаза.
- Что рассказали?
Он стоял выпрямившись и не двигаясь. В своем хорошо выглаженном сером костюме - он всегда уделял большое внимание одежде, - безупречной белой рубашке с накрахмаленными воротом и манжетами, он напоминал манекен в витрине.
- О Мадере и обо мне. - Она замолчала и глубоко вздохнула. - И о других, - добавила она.
Он смотрел на нее совершенно безучастно.
- Значит, это правда. - Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.
Она только кивнула.
- Все?
- Да.
Капитан Кунце наблюдал за этой сценой вовсе не как должностное лицо, а как забывший обо всем на свете зритель.
- Что теперь? - обратился Габриель к доктору Вайнбергу.
- Мы должны вас временно задержать, господин Габриель, - сказал комиссар. - Но вам нечего опасаться, если вы действительно не посылали яд. Можете быть уверены, что мы найдем убийцу. Наши люди опытны и толковы. Они редко ошибаются, а мой долг проследить, чтобы и в данном случае этого не произошло.
- Благодарю, - тихо и безучастно ответил Габриель.
- Могу я поговорить со своим мужем наедине? - обратилась Анна к Вайнбергу. - Только несколько минут.
Комиссар не успел ответить, как вмешался Габриель.
- Я не хочу этого, - сухо проговорил он.
Впервые, казалось, Анна потеряла самообладание.
Она положила дрожашую руку на плечо мужу. Он бросил взгляд на эту руку и отвернулся к противоположному углу комнаты, как если бы там было нечто, более заслуживающее внимания.
- Я понимаю, что все это ужасно, - она разрыдалась. - Но позволь мне только объяснить… Только выслушай меня!.. - Она повернулась к комиссии: - Пожалуйста, дайте мне только две минуты!
- В этом нет необходимости, - Габриель отрицательно покачал головой. - С вашего разрешения, господин комиссар, если у вас нет больше вопросов ко мне, я бы попросил отвести меня в камеру, - с военной четкостью офицера, которым он был до знакомства с Анной Кампанини, произнес он, обращаясь исключительно к доктору Вайнбергу, как если бы в кабинете никого больше не было.
- Как вы хотите, - согласно кивнул комиссар.
Поскольку у других членов комиссии возражений не было, комиссар дал указание отвести Габриеля в одну из приличных камер, где во время следствия содержались так называемые "важные" персоны.
- Ему разрешается принести постельное белье и ужин из дома, - сказал он полицейскому. - Вы не будете испытывать никаких неудобств, - сообщил он, обращаясь к Габриелю. - Однако свет должен гореть всю ночь. Так полагается, понимаете ли.
Габриель чопорно поклонился, остальным же членам комиссии он только кивнул головой. Полицейский сделал ему знак следовать за ним, и он двинулся к двери, но едва успел дойти до нее, как дорогу ему преградила жена.
- Я люблю тебя, - шепнула она ему. - Я никогда никого не любила, кроме тебя. Помни об этом. Помни об этом всегда.