Для счастья у него было все, что надо: стол, кресло, лампа с зеленым абажуром и даже самоварчик для чая. Но счастьем в кабинете не пахло. Леонид Самойлович сидел мрачный, уставившись в окно, а не в бумаги, что лежали неразобранной стопкой.
Дверь отворилась без стука. Он нахмурился, чтобы строго указать нарушителю приличий, но грозные слова остались на языке. Он растерянно пробормотал:
- Что ты здесь делаешь?
Дама затворила дверь и села на стул, предназначенный для просителей.
- Ты не рад мне, Леонид? - спросила она.
- Нет, конечно, рад… Так неожиданно… Ты никогда… Что-то случилось?
- Разве может еще что-то случиться? Я опять чего-то не знаю?
- Что ты… Конечно… Прости…
- Не стоит, ты прав. У нас случилась большая неприятность. Сегодня к нам приходил сыщик.
- Какой сыщик? - не понял Леонид Самойлович и тут же закусил губу.
- Чиновник сыскной полиции, если так тебе яснее. Некий Ванзаров. Случайно не твой приятель?
Миниатюрная дама рядом с лысеющим господином плотного сложения казалась особенно хрупкой. Но хрупкость эта обладала редкой силой. Елена Михайловна смотрела на мужа, как хозяин на провинившегося пса. И каждый знал отведенную роль.
- Зачем он приходил? - Чиновник внезапно охрип.
- А ты как думаешь? Напряги воображение…
- О господи… Опять…
- Нет, Леонид, в этот раз "не опять". Теперь все только начинается. Я хорошо поняла этого господина: юнец на вид простоват, но иметь с ним дело я бы не рискнула. Съест и не подавится. Тебе с ним не тягаться.
Самообладание Пигварского растаяло, как мороженое в жару.
- Что же делать? - придушенным шепотом вскрикнул он.
- Трезво взглянем на вещи, - предложила Елена Михайловна так, что отказа быть не могло. - Я тебе верю. Я обязана это делать, потому что я твоя жена. Но как посмотрит следствие?
- Но ведь дело закрыто!
- Если новый следователь задает вопросы, значит, его открыли вновь. Это хуже всего. Стали проверять и искать виноватых. Ты чиновник и лучше меня знаешь, что бывает, когда начинают проверку закрытых дел.
- О боже!
- Причитаниями делу не поможешь, Леонид. Пришла пора действовать.
Леонид Самойлович превратился в одну большую лужу.
- Что же делать? - повторил он.
- Ты должен думать о семье. Ради семьи ты должен сделать все.
- Конечно, Леночка, я готов… Приказывай.
- Ты должен уехать, скрыться. Пусть следствие идет без тебя. Авось найдут кого-нибудь. Твой отъезд всегда можно объяснить болезнью родственников или чем-то еще, не важно. Главное исчезнуть…
- Когда мне…
- Немедленно. Беги в банк, сними немного денег - и сразу на вокзал. Садись на первый поезд до Вологды, там отсидишься у тетки. Вещи тебе пришлю.
- Но как же так…
- Напиши прошение о срочном отпуске без содержания, я передам твоему начальнику. Надо действовать прямо сейчас… Помни о семье. И все образуется.
- Хорошо… Конечно… Я все сделаю… Раз я виноват… - Пигварский схватил перо, лихорадочно набросал прошение и отдал жене.
- Я останусь здесь, подожду… - сказала она, суша чернила легкими взмахами. - Нас не должны видеть вместе. Торопись…
Леонид Самойлович сорвался с места, подхватил пальто, хотел обнять жену, но строгий взгляд не позволил, и выскочил из кабинета. Он удачно проскользнул мимо присутствия, никто его не окликнул, и сбежал по лестнице. В воображении вставали страшные картины, как его везут в кандалах и цепях. Дверь манила свободой. Пигварский был в шаге от нее, когда его окликнули.
Чиновник замер на бегу.
- Куда-то спешите? - спросили его.
Незнакомый молодой человек смотрел с особым интересом, в котором мерещились и цепи, и кандалы. Пигварский понял все и сразу, похолодел до самых пяток и не нашелся что ответить.
- Так куда вы торопились?
"Все, теперь все кончено. Скрутят и повезут в тюрьму. Всему конец". Пигварский тонул среди страха, но не мог слова промолвить.
- Быть может, собираетесь удрать? Так это зря. Россия - страна маленькая. Везде сыщут. Забыл представиться, чиновник для особых поручений от сыскной полиции Ванзаров…
- Очень… очень… приятно… - кое-как выдавил он.
- У меня к вам несколько вопросов. Первый: почему решили скрыться? В чем причина?
- Я не… Я не скрыться, с чего взяли… Я так, подышать…
- Во время службы? И вам позволяют? Ну, раз такие свободные порядки, не будем тратить ваше время. Вы же торопились по важному делу, не так ли? Позвольте угадать ваше важное дело…
Пигварский издал неопределенный звук.
- Бежать вы решили оттого, что не находите себе места. Так вас потрясло событие, случившееся 1 февраля. Как обычно, утром заглянули в гостиницу "Эрмитаж". Постучали в номер, но дверь была открыта. И вы вошли. Что же увидели?
Леонид Самойлович закрыл глаза ладонью, словно зажгли яркую лампочку.
- Барышня Ольга Кербель висела вместо подсвечника. Даже не стали проверять, жива ли она. Так испугались, что бросились наутек. Думали только об одном: как бы вас не заметили. В суете большой гостиницы затеряться нетрудно. Неужели заранее место выбрали?
- Я не убивал ее… - проговорил Пигварский.
- Почему решили, что ее убили? Разве она не могла совершить самоубийство?
- Это невозможно… У Ольги… у нее… В тот день у нее была назначена премьера номера. Она готовилась…
- Почему убежали? Почему не вызвали полицию?
- Как бы я объяснил, что делаю рано утром в номере актрисы? У меня семья, положение… И потом эти расспросы… Подозрения… Нельзя, невозможно… Наша связь должна была остаться в тайне.
- Но друзьям рассказали.
- Это другое… Надо было кому-то излить душу. Что я еще мог сделать?
- Кому рассказывали о вашей любовнице?
Пигварский скривился, как от укуса пчелы:
- Как вы прямолинейны… В своему кругу я не делал из этого тайны.
- Свой круг - это кто? - спросил Родион.
- Приятели… друзья…
- Мне нужны их фамилии.
- Они тут ни при чем.
- Именно поэтому необходимо их знать…
С некоторым трудом прозвучали фамилии Милягина и Основина. Других он не мог вспомнить.
- Все эти дни, что провели в печали о погибшей Ольге Кербель, наверняка думали, кто же мог ее убить, - сказал Ванзаров. - К каким выводам пришли?
- Это чудовищно и бессмысленно… Ольга никому и никогда не делала зла… Она была простодушна, как птичка.
- Успели заметить в ней что-то необычное?
- Кажется, нет, платье накануне купила, волосы распущены, как утром ходила… Нет, не могу вспоминать. Такой ужас!
- Отчего же все-таки сейчас решили бежать?
Леонид Самойлович собирался с ответом, как вдруг наверху лестницы появилась миниатюрная дама. Она слишком поздно заметила двух мужчин и сделала попытку исчезнуть. Родион весело замахал ей, призывая не делать глупостей. Елена Михайловна спустилась и без страха посмотрела ему в лицо.
- Как трогательно, - сказал Ванзаров. - Приносите мужу обед на службу? Супчик и котлетки?
Ответом его не удостоили. Зато супруга одарили таким взглядом, что и Родиона обдало холодом.
- Молчание на троих довольно утомительно, - сказал он. - У меня нет более вопросов.
- Что же мне делать? - растерянно спросил Пигварский, попав меж двух огней: любящей жены и сыскной полиции.
- Возвращайтесь на службу и служите обществу честно, насколько сможете. - Родион обратился к даме: - А вы, госпожа Пигварская, более не выходите из дома. Считайте себя под домашним арестом. За вами будет установлено филерское наблюдение. Не пытайтесь его обмануть.
Ванзаров одарил счастливых супругов самой приятной из улыбок и оставил их ворковать о насущном.
* * *
Госпожа Основина не могла совладать с дрожью. Получив безобидную записку, она занервничала и не находила себе места. Пока наконец не пробил час. Екатерина Семеновна так боялась опоздать, что прибежала на пятнадцать минут раньше. Она заняла самый дальний столик в заведении, заказала шоколад и стала осматривать зал. В вечерний час посетителей было не так много, несколько пар в разных концах зала. Внимание Екатерины Семеновны невольно привлекла фигура у окна. В желтом свете было трудно разобрать, показалось что-то знакомое.
Основина вглядывалась в обширные формы силуэта и вдруг поняла, что это не кто иная, как госпожа Милягина. Причем Серафима Павловна удивлена не меньше и вовсе не рада случайной встрече с подругой.
Екатерина Семеновна отвела глаза и стала рассматривать пленку на горячем шоколаде. В записке было точно указано: "Только мы вдвоем, важно, чтобы никто не узнал". Получается, что секретная встреча раскрыта и нет смысла ждать. Надо встать и уйти, сделав вид, что никого не заметила. И встречу отложить.
Она глотком выпила крохотную чашку, совсем не ощутив вкуса, а только ошпарив рот, бросила на тарелочку мелочь и, пряча глаза, выбежала из кафе.
Серафима Павловна проводила подругу недобрым взглядом. Только собственная неповторимость не позволила ей броситься в погоню, поймать за шкирку и выведать, чего тут понадобилось подруге. Госпожа полковничиха устала ждать. Прошло больше часа, как ей назначили встречу. Она потратила столько сил, чтобы выбраться, чтобы доехать на извозчике и занять удобное место. Уходить было тяжко. Она все еще надеялась, что тот, кто назначил встречу, придет, ну задержали срочные дела. Милягина смотрела то в окно, то на дверь. И дверь открылась. На пороге стоял совсем не тот, кого ждала. Даже совсем не тот! Встречаться с этим господином Серафима Павловна категорически не желала. И отвернулась к окну.
Не заметить даму в полупустом кафе невозможно. Неприятный господин прямиком направился к ней.
- Какая неожиданная, но приятная встреча! - весело проговорил он. - Позвольте присесть.
Милягина не желала не только видеть его, но и близко находиться.
- Чего надо? Идите отсюда… Вас не звали. Шпионить вздумали?
- Честное слово - случайность! - Мерзкий юнец даже посмел руку к сердцу приложить. - Не ожидал, но очень рад, что исполнились мои предположения.
Все-таки границу приличий он не переступал, стоял перед ней как миленький, чуть не по стойке "смирно". Даму разобрало любопытство, что за предположения может делать этот прыщ.
- Опять со своими глупостями? - пробурчала она. - Это какие же?
- Во-первых, что самый лучший шоколад в столице подают у Сокольской. Я ничего не забыл и не перепутал.
- Велико умение!
- Куда больше радует, что исполнилось другое предположение. Хотите знать, какое?
- Шел бы ты, милый, своей дорогой… И что за глупости нафантазировал?
- Не фантазировал, а сделал логический вывод. Шаткий, но, как видите, правильный, - сказал Родион, светясь, как начищенный рубль. - А вот ваши ожидания напрасны: Пигварская не придет.
Серафима Павловна не ожидала, что мальчишка угадает, зачем она потеряла столько времени, и сболтнула:
- Это почему еще?
- Елена Михайловна отныне под домашним арестом. Пока домашним.
- А в цепи не заковал?
- В цепи не заковал. Но филеров приставил, - сказал Родион, даже не покраснев. А ведь она ему в матери годится. Ну почти годится.
- Какой шустрый… От меня чего надо?
- Можете спасти свою подругу.
- Филеров твоих палкой угостить?
- Расскажите, что затеяли, а я обещаю обойтись без протокола.
Госпожа полковничиха взглянула в наглую усатую физиономию. И не таких голубчиков она обламывала. И не такие перед ней навытяжку стояли. Может одной левой придушить его. Но было в этом негодном мальчишке что-то такое искреннее и беззлобное, что Серафима Павловна обессилела. Как мать перед шалостями дитяти. Не могла его шугануть как следует, и все тут.
- Нечего мне вам рассказывать. Все это наши бабьи делишки. Не суйтесь в них, нет там ничего путного.
Родион не стал спорить, а вынул известные снимки и положил на столик.
- Этих барышень сначала отравили, а затем повесили. Им не было и двадцати пяти. Разве они заслужили такую смерть?
Серафима Павловна насмотрелась разного. Картинки с мертвыми барышнями вовсе не тронули.
- Значит, заслужили свое…
- Вам их не жалко? Вы же сестра милосердия…
- Что за глупость, сударь мой! В жизни к лазаретам не подходила. Не люблю всех этих запахов. И не положено офицерской жене. Плохо ищете. Перепутали меня с Катей…
- С госпожой Основиной?
- Именно… Госпожой. Та еще госпожа… Только истерики закатывать. Катя в юности курсы медицинских сестер окончила. Но до госпиталя не добралась. Замуж вышла.
- Это разумно, - сказал Родион, словно отвечая не даме, а своим мыслям. - Сами расскажете, что с барышнями решили сделать, или помочь?
- А иди-ка ты… - И Серафима Павловна употребила крепкое солдатское словечко. В ее устах оно звучало как полковая музыка. Родион не обиделся. Собрал снимки и сказал:
- Потерпите, скоро все закончится.
Милягина посмотрела на него долгим и тяжелым взглядом:
- Все вы, мужики, одинаковы. Что старый, что малый. Животные вы гнусные. Привыкли, что вам можно все, весь мир ради вас вертится. А нам оставили только ждать вашей милости, как манны небесной. Любишь человека, все ему отдаешь, живешь ради него, детей ему чудесных родила, а он заводит себе молоденькую дрянь, которая вытягивает из него деньги моих детей. И ты уже ничего не можешь поделать, кроме как молчать и плакать. Потому что старая и толстая… Уходите, я ничего вам больше не скажу… Это мое последнее слово.
Родион тщательно поклонился:
- Вы сказали все. Больше мне ничего не надо.
Коренастый силуэт растворился в вечерней мгле за окном. Серафима Павловна поднесла к губам чашечку, но шоколад застыл окончательно. И сильная женщина расплакалась. Тело сотрясалось, а слезинки, молодые и звонкие, капали в черное озеро чашки. Только слезы остались у нее прежними.
* * *
Вечер пришел как спасение. Весь день Коля ходил по номеру раненым тигром, прижимая комок ваты к уху. Он думал только об одном: как справится сегодня. Тысячи мыслей проносились перед ним. То казалось ему, что коварная обольстительница будет обвивать чарами и ему придется быть холодным и сдержанным. То он представлял, как бокал за бокалом будет пить и не запьянеет, как бы тяжело ни пришлось. Коля даже представил, как будет танцевать, если Искра захочет. Танцы никогда ему не давались. Но сегодня он покажет, на что способен. Разгоняясь в мечтах, он дошел до того, что уже выносил Искре приговор в суде и срывал аплодисменты публики. Но тут часы пробили восемь, и Коля понял, что пора.
Лебедев сотворил обыкновенное чудо: от красноты не осталось и следа, ушная раковина обрела естественный вид. Тщательно, как на последний бой, Гривцов оделся, трижды проверил себя со всех сторон перед зеркалом и пошел за извозчиком.
"Неметти" празднично кипел. Оркестр веселил публику. Публика предавалась утехам. Юному богачу предоставили выгодное место. Уже два официанта почли за честь прислуживать. Объявилось традиционное ведерко с дымящимся горлышком, фрукты и даже конфеты. Для особого гостя меню расширили чрезвычайно. Коля не пожалел разноцветных бумажек.
Сегодня он был собран и оценил обстановку не мутным, а четким взглядом. С прошлого вечера мало что изменилось, вроде бы те же гости на тех же местах. Взгляд его обострился необычайно, он примечал всякие мелочи. Вот барышня, обнимая свежий букет, насильно смеялась над шуткой приятного господина с дорогим перстнем. Ее лицо показалось смутно знакомым, кажется, актриса или певичка. Здесь таких много. Еще отточенный взгляд заметил, что за этой парочкой следит кто-то третий. Вернее, Коля решил, что за ними наблюдают. Он видел лишь повернутый затылок. Среди всеобщего движения был он вызывающе неподвижен, как восклицательный знак, чем обращал на себя внимание. Наверное, обманутый соперник или несчастный любовник. Трудно быть несчастным среди такого угара.
Найдя хоть кого-то, кому было невесело, Коля приободрился. У него задача куда проще: не страдать от неверной любви, а завлечь в сети преступницу. Только не пропустить миг, когда она появится. Внимательно следить за залом, насколько позволяет стул. Коля старался незаметно оглядываться, но натыкался на заинтересованные лица. Он еще был чужим. Его рассматривали как диковинку. Николя пропускал манящие глазки и даже откровенные подмигивания. Барышни были не прочь познакомиться с богатым и хорошеньким юношей. Он был занят другим.
И все-таки тщательный обзор подвел. Коля так старательно вглядывался в даль, что не заметил происходящего под носом. Повеяло сладким ароматом, чьи-то пальчики легли на шею, и в самое сердце ему прошептали:
- Ты ждал меня?
Теплые губки нежно схватили за мочку, ее носик прижался к узкой впадинке, что идет от уха в шею. Колю обдало кипятком изнутри. Он нашел в себе силы дернуться, оставив на болевшем ухе след зубок.
- Ты опоздала, - сказал он как мог равнодушно.
Искра переливалась зеленым цветом, словно змея, ползущая сквозь листву. Вырез ее лифа вызывающе глубок, а руки все время жили в магическом водовороте. Коля с трудом понял, что она оправляет сумочку, съезжавшую с локтя. Так была хороша.
Вторая битва будет труднее.
Только теперь он это понял. А ведь прав был Лебедев. Не по зубам ему сражение с обжигающей красотой. Как бы в самом деле не сгореть. Коля понукал и пинал себя, но спокойствие давалось трудно. Куда труднее бесконечных дней в участке.
- Я обещала сюрприз, разве ты не счастлив? - говорила она, пока рука ее ползла к его бокалу. Коля успел убрать пальцы.
- Не вижу никакого сюрприза, - сказал он.
- Будет, дорогой, обязательно будет… Не надо торопиться. У нас все впереди. Или ты уже дуешься? Может быть, мне уйти?
- Нет, останьтесь, - торопливо сказал Коля и тут же понял, что делать этого не следовало. Нельзя проявить свой интерес. Его должны завоевать, а не наоборот. Теперь все сорвется. Она встанет и уйдет. И все закончится.
Искра не заметила крохотной ошибки. Она улыбнулась:
- Шампанское совсем согреется.
Николя вынул бутылку, обмотанную белой салфеткой, налил даме и себе. Потом долил. И еще немножко добавил. И только тогда понял, что миллионеры так себя не ведут. Они не жалеют шампанское, а льют через край. Не учили его этому в гимназии. Вот и срезался. Пряча досаду в улыбке, Коля поднял бокал:
- За что пьем сегодня?
- Как всегда: за любовь! - Искра пригубила, неотрывно глядя ему в глаза.
Коля постарался выдержать взгляд. И в самом деле кобра.
* * *
Куафер удивленно поднял ровные бровки. Уж не заблудился ли юноша? На вывеске ясно написано: салон женских причесок. Что же ему тут надо? Посторонним мужчинам делать здесь нечего. В женском салоне, как в гареме, только один господин - прекрасный и неподражаемый господин Давос. Посетительниц сегодня он не ожидал, но выставить залетного гостя намеревался без церемоний. Мало кто по улицам шляется. Может, у него в голове глупости, потом позора не оберешься. И хоть мастер оценил вороненые усы и молодчик не выглядел любителем неприятностей, Илья Ильич нахмурился, указывая на дверь:
- Прошу покинуть салон, молодой человек. Здесь вам не место. Надо такт иметь.
Гость не придал значения пальцу, указывающему на дверь, и сказал: