Мужчины переглядывались в некотором смущении. Огюст заволновался. Ему показалось, что кто-то из почитателей решил просто так, от чистого сердца, порадовать мастера. Как бы это было сейчас кстати! Чтобы показать этому наглецу, как ценят и обожают Монфлери. Гордость куафера не позволяла принять безымянный подарок.
- Господин Казаров… - громко сказал Родион.
Иван вздрогнул и оглянулся. Лицо его просвечивало землистым оттенком, словно не спал которые сутки. Глаза ввалились. В них мерцал нездоровый блеск.
- Ах, это вы… - сказал он растерянно и переложил букет, словно щит. - Что вам угодно?
- Взгляните на этих господ. - Ванзаров предложил на выбор всех, кто был в салоне. - Кого знаете лично? Кто ваш приятель или знакомый?
Света было достаточно. Казаров осмотрел каждого, от Монфлери до Милягина, и легонько пожал плечами.
- Никого не знаю, - сказал он.
- Внимательно посмотрели? Не стесняйтесь, здесь все свои…
- Нечего мне стесняться, не знаю их…
- Признателен, - сказал Родион и отступил от двери, которую ненароком прикрывал.
- А что с букетом делать? - спросил Иван, мучаясь с неудобной посылкой.
- Приказчик ошибся адресом. Вернитесь в салон, вам укажут правильный… - И Родион вежливо распахнул дверь.
Казаров помедлил, но спорить не стал. Вернуться в салон труда не составит. Сегодня случилось настоящее чудо. Терлецкий предоставил ему пролетку. Иван даже поверить не мог. После стольких страданий, после того, как возненавидел себя, прошел через такие мучения, и вдруг - такое приятное событие. Как награда за то, что, наделав ошибок, удержался. Пусть у него в душе все выгорело, ни сил, ни слез не осталось, но этот маленький сюрприз дарил надежду. Даже мелкое недоразумение с адресом не испортило настроения.
Иван с приятным чувством забрался на диванчик. Молчаливый извозчик с широкой спиной тронул вожжи. Как будто знал, куда ехать. Пролетка плелась медленно, колеса еле-еле крутились в снежной каше, но Ивану было все равно. Впервые Терлецкий ошибся, и теперь виноват он. Это так приятно.
Проследив, что Казаров уселся в пролетку, Родион обратился к публике.
- На этом нашу приятную встречу можно считать оконченной.
- Как это? - испугался Милягин.
- Позвольте… - сказал Основин.
- Что такое? - не понял банкир Дудников.
Монфлери промолчал, иронически улыбаясь. Его черед придет позже. Только Анри равнодушно переглянулся с отражением и оправил сбившийся волосок.
- В чем дело? - спросил Родион, невинно поводя усами.
- Но кто же… - начал Милягин.
Основин только крякнул, а Дудников четко сказал:
- Кто убийца, в самом деле?
- Ах, это, - словно от скучнейшей истории, отмахнулся Ванзаров. - Это так просто, что и говорить нечего. Аполлон Григорьевич, выходите из засады.
Лебедев, красный от духоты и обиды, выбрался с чемоданчиком и без лишних слов отправился на улицу, где первым делом раскурил сигарку и вдохнул отравленный воздух полной грудью. Так было хорошо после тесной кладовки.
Родион попрощался со всеми разом и плотно затворил дверь.
- Нашли? - спросил он.
- Вы не только жулик, но и мучитель стариков-криминалистов, - ответил Лебедев, жадно попыхивая сигаркой. - На месте ваша склянка, почти полная. Если хлороформ из нее брали, то не больше пипетки. У меня для вас маленький сюрприз.
- Узнали, что случилось в семействе Монфлери двадцать один год назад?
Аполлон Григорьевич затянулся от души.
- Уж не знаю как…
- Полезно иногда заглянуть в Публичную библиотеку, полистать "Всеподданнейший отчет градоначальства", - сказал Родион. - Занимательное чтение. Не хуже криминального романа. Нам пора. Надо заканчивать историю.
* * *
- Кто из них?
- Вы опять угадали, - ответил Коля, словно смущаясь.
- Угадывание тут ни при чем, - поправил Ванзаров. - Все видели?
- Вот как вас вижу. - Николя для чего-то выставил руку. - Только чуть подальше.
- Не тяните, Гривцов. Времени в обрез…
- Все как сказали. Посыльный подходит, букет вручает. Тот говорит: "Это что такое? Зачем принес?" Посыльный ему: "Тебе приказано доставить". Этот стал букет вертеть, записку искать. Говорит посыльному: "Иди отсюда, чтобы больше тебя здесь не видел". Но букет оставил.
- Что посыльный?
- Сел в пролетку, такой довольный, поехал сами знаете куда…
- Узнали его?
- Тот самый. Когда к "Неметти" ходил, толкнул меня. Хотел ему ответить как полагается, но на службе нельзя. - Коля решительно вытер нос.
- Гривцов, вы справились отлично, - сказал Родион и обратился к Лебедеву, за которым держались городовые: - Ждите здесь. Если что… Сами знаете.
Он быстро поднялся по лестнице.
Коля направился следом, но его дернули за шкирку.
- Сказано здесь, значит, здесь, - пояснил Лебедев, встряхивая юного чиновника, как котенка. - Терпение, коллега - добродетель сыщика.
Николя не ответил, только надулся ужасно. И пальто одернул.
- Нам приказано ждать развязки этой драмы. Вот и ждите.
* * *
Чиновник занят важными бумагами. Не сразу замечает посетителя.
Посетитель садится перед ним.
Ванзаров. Ничего, что без приглашения?
Чиновник. Какие могут быть приглашения! Всегда вам рады…
Ванзаров. Какой роскошный букет у вас. От Ремпена! Кто же так балует?
Чиновник. Да так, друзья.
Ванзаров. Не догадываетесь, кто прислал?
Чиновник. Есть несколько предположений.
Ванзаров. Позвольте, угадаю.
Чиновник. Неужели? Очень интересно.
Ванзаров. Букет от четырех барышень - Ольги Кербель, Марии Саблиной, Зинаиды Лукиной и Юлии Прокофьевой. Сами они не смогли, так я от их имени прислал. Вам понравилось?
Чиновник. Не понимаю, о чем вы.
Ванзаров. Могли бы поиграть в "кошки-мышки", но я предлагаю пари. Если скажу, что лежит у вас в левом кармане сюртука, не станете запираться. Ваша пьеса и так подошла к финалу.
Чиновник молчит. Молчит Ванзаров. Пауза затягивается.
* * *
У Сокольской было привольно. Столики тосковали по гостям. Обслуживал один официант. Перед Колей громоздилась вазочка пирожных и чашка шоколада. Родион взял и себе обжигающий напиток, который веселит душу слякотным февралем. За неимением водки Лебедев согласился на ликер.
- Все равно не понимаю, как вы его раскусили, - сказал он, поигрывая опасной сигаркой.
- Начнем с простого, - ответил Родион. - Как их заставляли нюхать хлороформ.
- Ничего себе, простенький вопросик!
- Да уж, - согласился Коля, расправляясь с пирожным.
- Восстановим ход событий, - продолжил Ванзаров. - Рано утром раздается звонок, барышня получает роскошный букет. Не спрашивает от кого - и так ясно. Она, безусловно, счастлива. Какая женщина откажется от букета от Ремпена.
- От любого они не откажутся, - вставил Аполлон Григорьевич. - Я их натуру знаю. Пардон…
- Она в прекрасном настроении. Не проходит и десяти минут, как новый звонок. На пороге приятный господин, который представляется куафером. Он говорит, что его специально заказал господин или Основин, или Милягин, или Дудников. Барышня, конечно, польщена. Ее любимый сегодня в ударе. Мало цветов, так еще такой подарок - личный парикмахер. Барышня приглашает гостя войти. Садится на стул или диванчик, на нее накидывают простыню, что закрывает до самых пят, завязывают вокруг шеи. Господин предлагает ароматический компресс для лица. Монфлери после бритья предлагал горячее полотенце. Это так приятно. Барышни знают, что не каждый парикмахер проник в тонкости обхождения с женской кожей, и с радостью соглашаются. Им дают толстое полотенце, пропитанное…
- Хлороформом! - не выдержал Лебедев. - Вот же идиотизм!
- Наоборот: придумано умно и просто, - поправил Родион. - Барышни сами держат у лица полотенце, вдыхают, им хорошо, они засыпают. Остается только доливать хлороформ до полной остановки сердца и дыхания. Пока же господин парикмахер занят делом: отрезает шнур, освобождает крюк. Когда барышня затихает, он приступает к главному. Щипцы на спиртовке разогреты, и он аккуратно выпрямляет ее завитушки. Разглаживает волосы, делая их совершенно прямыми. Помните, говорил, что у Саблиной лицо было закрыто?
Лебедев кивнул.
- Дальше все просто. На шею накидывают петлю из шнура, волокут и подвешивают на крюк. После чего этот господин устраивается напротив и смотрит.
Коля даже жевать перестал:
- Но как догадались?
- Это не догадка, Николя, это выводы, - ответил Родион. - У всех барышень были кудряшки. Их находили с прямыми волосами. Парикмахеры считали, что волосы просто расчесаны. На самом деле это и была прическа. Свободная домашняя прическа.
- Ничего не понял, - заявил Лебедев. - Где факты?
- На полу я нашел опавшие волоски. Почему они упали, когда вешали аккуратно? Потому что их причесывали, наводили окончательный блеск. На диване и креслах были странные ожоги, я долго не мог понять от чего. Но когда увидел щипцы для завивки, все стало ясно. Щипцы применяли в обратном направлении: чтобы сделать волосы прямыми. Это было очень важно.
- Допустим. А с чего решили, что им накидывали большую простыню?
- Помните, что у Юлии Прокофьевой было мало крови? Это самое простое объяснение. Все брызги упали на простыню. Она же предохранила убийцу от ее ногтей. Сам пробовал выбраться из парикмахерской упаковки - ничего не получается. Барахтаешься, как рыба в сетях. Прокофьева узнала запах хлороформа, испугалась и попыталась спастись. Она начала сопротивляться. И разрушила весь ритуал. Господин пришел в бешенство, стал бить ее по лицу тем, что под руку попало. Щипцами.
- С Прокофьевой ясно, - сказал Лебедев. - Но почему их надо было так сложно убивать? Зачем усыплять и вешать?
- Это было самое трудное. - Родион отпил остывающий шоколад. - Я не мог найти четкой причины, пока не наткнулся на это…
На стол легла фотография 1875 года.
- Кто это? - спросил Коля.
- Главная причина четырех смертей. Напомните, Аполлон Григорьевич, что случилось в семействе Монфлери.
- Мне старик-швейцар, что у нас в департаменте сидит, рассказал, - пояснил Лебедев. - Оказывается, те времена хорошо помнит… Так вот. Господин Монфлери застукал свою жену с любовником. И так ему это не понравилось, что выхватил жену из постели еще спящей и потащил вешать в гостиную. Так ему стало обидно. Повесил на картинном крюке. Но как увидел дело рук своих, еще больше расстроился и отравился. Судить было некого, детей отдали родственникам. Любовника не нашли.
- Почти уверен: ныне милый старичок Жос, - подсказал Родион.
- Все, что помнил наш швейцар.
- Нет, не все. Страсть госпожи Монфлери, в девичестве Хеленская, через столько лет аукнулась.
- Хотите сказать, что это месть?
- Не месть, а незаживающая рана, которую пытались лечить, - сказал Ванзаров. - Нашему герою в 1875 году было четыре годика. Висящая мать, с распущенными волосами, словно заснувшая, врезалась в память. Все четыре раза он повторял ритуал: дарил жертве цветы, самый лучший букет, как знак уважения и признательности, после чего усыплял их, выпрямлял волосы и вешал на крюк. Он смотрел на жертву, и боль отпускала. До следующего раза. Быть может, испытывал своеобразное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
- Каков фантазер, - с долей восхищения сказал Лебедев.
- Тихий, скромный человек, женился, имеет достаток и положение, завел любовницу. Внутри у него спит дракон, который иногда просыпается. Тогда дракон требует пищи. Дракон питается детскими воспоминаниями. Его мучает жажда. Чтобы его утихомирить, нужна жертва. Все происходит во сне, в больном сознании. Но кровь и жертвы - настоящие.
- Как же его нашли? Ведь Монфлери тщательно скрывал, что у него есть брат.
- Не только он. Родственники постарались, чтобы ребенок забыл о пережитом кошмаре. Дали ему свою фамилию, дали православное имя и постарались, чтобы он навсегда забыл о семье. Он и забыл. Но фамильные черты никуда не денешь. Посмотрите на фотографию его матери…
Лебедев присмотрелся к старому снимку, Коля заглядывал ему через плечо.
- Да, есть общее с… Огюстом, - согласился он. - Монфлери узнал братца?
- Я бы сильно удивился, если бы братья не узнали друг друга. Не зря врал мне, что у него нет брата.
- Вот как! - Лебедев вздохнул. - Вам все равно, а меня Огюст теперь на порог не пустит. Или заломит сто рублей за стрижку. Ладно, не жалко…
- Брат Огюста настолько не скрывал свои намерения, вернее, не понимал, что он убийца, что делал заказы у Ремпена под девичьей фамилией своей матери, - сказал Родион.
- Но как его нашли? Какая же тут изощренная логика должна быть!
- Да! - согласился Коля.
Ванзаров нагло улыбнулся:
- Никакой логики, только справки. Было два кандидата. У одного биография видна с детства. Другой - усыновлен, сменил фамилию и веру. К тому же господин Хеленский в столице не зарегистрирован, фамилия редкая, польская.
- Как же этот ваш отмороженный выбирал жертв? Почему так не повезло моим приятелям? Почему на меня охотился?
- С вами, Аполлон Григорьевич, отдельная история, - сказал Ванзаров. - Только он не отмороженный, а глубоко больной человек. С вывернутым представлением о себе. По сути - невиновный в той беде, что исказила его детскую психику. Огюст отделался ненавистью к женским прическам. Его брату повезло меньше. А барышень ему помогали искать ваши приятели. Сидя у Монфлери, они хвастались любовницами. Надо было слушать внимательно, наверняка называли адреса снятых квартир. Дальше оставалось проследить их жизненные привычки. И выбрать день, когда прислать букет.
- Хотите сказать, чиновник бегал по улицам, как филер?
- Для этого и нужен приятель Казаров. У посыльного сколько угодно времени бродить по улицам. Наверняка ему платил какие-то деньги, Казаров же все время нуждался - такие расходы на букеты, даже часы заложил. К тому же оказывал Казарову небольшую услугу. Когда Ивану отказались продавать букеты у Ремпена, он попросил приятеля, и тот заказывал от своего имени. И для своих барышень, и для Казарова. Господин Хеленский очень любил дарить букеты. А Иван разносил.
- Как выяснили, что посыльный слежкой занимался?
- Его страх. Почему Казаров так испугался, когда увидел тело Саблиной? Потому что следил за ней. И вдруг - она повешена. Всякое можно подумать.
- Но почему же его дружка никто не видел?
- Особенность бытового зрения, - сказал Родион. - Обычный господин с обычным саквояжем растворяется в памяти. Даже приказчик Терлецкий его не запомнил. Кто заметит такого в гостиничной суете? В "Дворянском гнезде" и того лучше - отдельный вход. А вот с Прокофьевой немного повезло.
Лебедев отшвырнул сигару и сказал:
- Что же получается, нам теперь раскапывать горы удушенных барышень? Сколько же он успел? С другой стороны, я знаю статистику. Даже если оформляли самоубийствами, в Петербурге столько не наберется. Чем же дракон питался?
* * *
Чиновник. Хорошо, я согласен.
Ванзаров. В левом кармане у вас горелая спичка. Положили ее, когда зажигали подсвечник в номере гостиницы "Центральная". Заметил у вас эту маленькую привычку: прятать в карман всякие мелочи.
Чиновник. Что ж, слово надо держать. Так даже лучше. Позвольте вопрос: кто вам открыл?
Ванзаров. Портрет вашей матери.
Чиновник. Но ведь сходства маловато.
Ванзаров. Конечно, господин Монфлери, позвольте вас так называть. Не Хеленский же?
Чиновник. Не стоит.
Ванзаров. Когда сунул вам стопку снимков, вы долго и тщательно разглядывали своих жертв. А снимок матери быстро убрали, словно испугались.
Чиновник. Умно.
Ванзаров. Обнаружили его в салоне Жоса?
Чиновник. Как-то в декабре заглянул к нему, и вдруг вижу - она. Такая красивая… Со мной что-то случилось. Вам не понять, каково это. Мне надо было ее видеть, как тогда… А еще этот колокольчик, эти голоса, что шепчутся. Хорошо, что ничего не слышите, а у меня теперь мозг разрывается. Как когтями рвут. Словно живу и сплю. Сам себя боюсь…
Ванзаров. В трактире случился приступ?
Чиновник. Еле убежать успел. А то бы совсем пропал. Да и так пропал. Если бы не это фото.
Ванзаров. Опишите ваш… недуг.
Чиновник. Зачем? А впрочем… Как хотите… Если вам так любопытно. Это начинается неожиданно. Совсем не там, где надо. Приходится спешить, чтобы спрятаться в укромном месте. Как вам описать это состояние?.. Словно окружающий мир замер, мягко вздрогнув, подернулся зыбью. В нем извиваются, струясь и волнуясь, улицы, лица, дома, тротуары, как отражения в ртутном зеркале, перемешиваясь мазками и пятнами. Длится это не дольше мгновения, яркого и глубокого. А когда возвращаются прежние обличья, когда свет и тьма разделяются, когда твердь под ногами встает тяготением, властный зов тянет за собой. Шутит и ласкает, шепчет и обманывает. Нет мочи ослушаться его. Хрустальным звоном манит. А потом взмывает до пронзительного свиста. И на пике, на пронзительной ноте подступает тишина, ватной глухотой окутывает и поглощает до последнего ноготка, до озноба, до кровинки. Целиком и навсегда. Вам этого не понять…
Ванзаров. Спасение одно: послать цветы и увидеть мать, как тогда.
Чиновник не отвечает, трет виски и часто дышит.
Ванзаров. Саквояж с принадлежностями при вас?
Чиновник швыряет кожаный баул. Ванзаров вынимает окровавленную простыню и парикмахерские щипцы в бурых пятнах. Слышен слабый запах хлороформа.
Чиновник. Полотенце и прочее там найдете… Говорите: спасение! Что вы знаете о спасении? Разве сможете понять, что, кроме муки, я таким наслаждением владел, какого вам никогда не понять.
Ванзаров. Расскажите.
Чиновник (с горечью). Расскажите! Это не рассказать, это пережить надо. Чтобы всеми чувствами испытать сладкий миг, когда она засыпает в твоих руках. А потом зовет за собой. Куда вам, среднему человечку, подняться до таких высот! Это удел и кара только нас, избранных. Нет наслаждения на земле сильнее моего страдания. После такого ни на жену, ни на прочих женщин смотреть не хочется… А знаете, что мне наибольшее удовольствие доставляло?
Ванзаров. Даже представить не могу.
Чиновник. Играть с вами, подманивать и отпускать. Словно мышку на веревочке дергать. Жаль, мало поиграли…
* * *
- Понимаю, что господин пострадал в детстве, - сказал Аполлон Григорьевич. - Но какого рожна мне было записки слать? Что, совсем слабоумный?
- Фа, зафем?! - согласился Коля, дожевывая эклер.
Пришлось долго прочищать горло, чтобы скрыть смущение.
- Может, в другой раз? - спросил Родион с невинным видом.
- Нет уж, не выкручивайтесь! - потребовал Лебедев. - Говорите прямо, как есть.