Тем временем Софи снова обратила свой взор на чаек, а потом, ослепленная солнцем, закрыла глаза. Через несколько минут подняла веки и посмотрела на студентов слева от Касалла. Это были Домициан и новенький, Лаурьен. Она заметила, что он тоже на нее смотрит. Может быть, у нее на платье слишком большой вырез? Она растерянно провела рукой по шее и поплотнее стянула ворот. Этот Лаурьен такой тихий, молчаливый юноша, ему, наверное, лет семнадцать, он еще совсем новичок на факультете, не может даже как следует принять участие в беседе. Короткие каштановые волосы под беретом, карие глаза, бледное смущенное лицо. А вот сидящий рядом Домициан совсем другой. Светловолосый и голубоглазый, с роскошными длинными локонами и смеющимися глазами, самоуверенный, опытный, как будто он уже дважды объехал весь свет и точно знает, как оный устроен. Но что в этом удивительного - в конце концов, его отец, влиятельный адвокат, вращается при дворе кайзера, тень от его могущества, естественно, падает и на сына. Чуть в стороне, зажав в зубах травинку, сидел Ломбарди, молча, со снисходительной улыбкой на лице слушавший остальных. И пока Касалл распространялся по поводу двойной истины Дунса Скота (тема, на которую у Софи тоже нашлось бы что сказать), она открыто ответила на взгляд Лаурьена и взамен получила робкую улыбку.
Его лицо покрылось румянцем. Он неуверенно отвернулся от Софи и опустил глаза. Софи показалась ему солнечным лучом, выскользнувшим из-за туч, ясным, светлым, способным разогнать любую тьму. Но потом он вспомнил ее крики и почувствовал глубокое сострадание. С какой охотой он вырвал бы ее из лап чудовища, подобно герою, спасающему девственницу из пасти дракона! Правда, он всего-навсего студент, а она замужем за этим исчадием ада, имеющим к тому же полное право ее наказывать.
Лаурьен снова поднял голову и посмотрел прямо в глаза Софи. Казалось, в их нежной голубизне можно утонуть.
- Нам пора, - услышала Софи совсем рядом голос Касалла.
Она покорно кивнула, собрала остатки еды и встала. Почувствовав на плече тяжесть руки мужа, не осмелилась сердечно распрощаться со студентами и просто молча наклонила голову, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Может быть, вашей жене хотелось бы побыть здесь еще немного? - робко, заикаясь проговорил Лаурьен, после чего Касалл воззрился на него с величайшим удивлением. На губах у него заиграла веселая улыбка.
- Может, ты хочешь остаться? - обернулся он к Софи, которая смущенно покачала головой.
- Видите, - с напыщенной ухмылкой произнес Касалл, - она предпочитает сопроводить меня домой.
Он грубо схватил Софи за руку. Она не сопротивлялась, когда он тащил ее за собой, но лицо ее окаменело, как будто под взглядом Горгоны. Лаурьен отвернулся.
- Она тебе нравится, - тихонько заметил Домициан, падая спиной на песок.
- Просто я вспомнил вечер, когда мы ходили забирать "Оратора", - ответил Лаурьен. - Она такая красивая. Будто Дева Мария. Какие у нее светлые волосы, похожи на спелую пшеницу.
- А ты мечтатель, Лаурьен. Она замужем. Если ты перейдешь дорогу Касаллу, уверяю, удовольствие будет еще то…
Остальные студенты засмеялись. Ломбарди стало жалко новичка, ему не хотелось, чтобы юноша в первые же дни подвергался насмешкам, поэтому он встал, жестом подозвал к себе Лаурьена и спустился вместе с ним к Ренну. Там он сел под молодой березкой и спросил:
- Ну, Лаурьен, что ты видишь? Ты ведь наверняка уже задавался вопросом, что именно тебе придется изучать. Вот и скажи мне, что ты видишь?
Лаурьен опустился рядом и удивленно ответил:
- Воду. И отражающееся в ней дерево.
Он бросил в реку камешек. Контуры картинки расплылись, пошли кругами. Ломбарди кивнул:
- Точно. Ты смотришь туда и думаешь, что это похоже на дерево. Но стоит опустить руку, и тут же заметишь, что это было не дерево, а только его отражение, или, как говорим мы, философы, его идея. Вот этому ты и будешь здесь учиться. Привыкнешь рассматривать вещь как таковую и одновременно как ее идею. Другими словами, во втором случае предметы не настоящие, а только образы чего-то.
- Но как, например, я могу иметь идею чего-то, что на самом деле не существует?
Ломбарди ухмыльнулся:
- Хороший вопрос. Это вполне возможно, нужно только отделить друг от друга идею и действительность Мы исходим из того, что за каждой вещью скрывается ее идея. Но объясняет ли это сущность самих вещей, не может сказать ни один философ.
- Мне все равно, чему я буду учиться, - сказал Лаурьен, вскочив. - Я не собираюсь становиться магистром. Мне вполне достаточно, если я получу степень бакалавра.
- При таком подходе трудно чего-нибудь добиться, - пробормотал Ломбарди, смотря вслед бредущему по берегу молодому человеку, который время от времени наклонялся и срывал травинки.
Прошло несколько недель. Заучивать приходилось много, бесконечно много. Так много, что иногда Лаурьен боялся, что не справится. Тем более, что ему уже несколько дней нездоровилось. Он едва держался на ногах, голова раскалывалась, у него был сильный озноб, от которого тряслось все тело. Поэтому после обеда он прилег, но уснуть не смог. Он поднялся, с трудом снова облачился в платье. Возле спальни столкнулся с Домицианом и еще тремя студентами.
- Завтра вечером мы с Касаллом, Ломбарди, Штайнером и остальными магистрами идем в пивнушку "Оксен", - сказал пребывающий в хорошем настроении Домициан. - Пойдешь с нами?
Лаурьен кивнул. Только бы по спине не тек постоянно пот. Он как будто сел в муравейник. Да еще и эта охватившая всю голову боль. В этот момент в коридоре показался карлик-приор, наполовину скрывшийся под грудой фолиантов, которые он тащил, прижав к себе.
- Ну, господин схоластикус, - обратился он к Лаурьену, улыбаясь ему из-за книг, - скоро наверстаете упущенное?
Лаурьен кивнул.
- А тебя он тоже бьет? - без связи с предыдущим спросил Домициан.
Лаурьен не понял.
- Касалл. Ни для кого не тайна, что он частенько распускает руки.
- Нет. И все равно он мне не нравится, - пробормотал Лаурьен. - По мне, так пусть бы он горел в аду. Я его ненавижу!
Он подумал о Софи. По ночам она забредала в его сны, днем у него путались мысли: он сидел, стоял, ходил, не зная, где и куда, и ему все время нужно было делать над собой усилие, чтобы спуститься на землю с облаков своей фантазии.
Остальные загалдели, серьезными оставались только лица де Сверте и Домициана. Лаурьену показалось, что они обменялись быстрыми взглядами, а потом де Сверте мрачно заметил, что Касалл является весьма неприятным представителем людского племени, и было бы лучше, если бы он так и остался в своем Париже. Остальные снова засмеялись, но у Лаурьена не было охоты шутить. Он чувствовал такую слабость, как будто в любой момент мог потерять равновесие и свалиться где-нибудь в углу.
На следующий вечер дождь лил как из ведра. Люди спрятались у себя в домах и рано легли спать, все, кроме тех, кому было что праздновать. В темноте послышался глухой шум тележки. Это был золотарь, который в этот самый момент вез свою добычу к Рейну, предварительно опустошив все выгребные ямы. Вывозить "золото" ему разрешалось только по ночам, чистить ямы - исключительно вечером. За эту работу, выполнять которую других охотников не было, ему хорошо платили, а деньги являлись для него достаточной приманкой, чтобы согласиться на столь дурно пахнущий труд. Он приспособился к жгучей вони, терзавшей его нос, пока он открывал ямы, перегружал их содержимое в бочки, а потом на тележку. В глубине души он считал, что в нос живодеру шибает не намного более тонкий запах, особенно если учесть, что жители города освобождаются от своих фекалий где угодно и как угодно.
Втянув голову в плечи, он толкал перед собой свою тележку, а дождь непрерывно колошматил по затылку, который он пытался защитить накидкой.
Неожиданно движение прекратилось, тележка застряла. Когда золотарь обошел свое транспортное средство, чтобы посмотреть, что там, между колес, то в тусклом свете торопливо зажженной сальной свечи заметил контуры ног, торчащие из-под куста бузины. "Я вполне могу сразу же погрузить его на тележку", - пробормотал золотарь и подошел поближе, чтобы рассмотреть тело. Он немного отодвинул ветки и нащупал фигуру в темном, похожем на рясу плаще. Из священников? Золотарь колебался. А потом с решительным видом выпрямился, снова накинув на голову накидку, потому что дождь усилился. "Что мне с того?" - подумал он, видевший в Кёльне немало покойников. И задумчиво потащил свою тележку вниз, к Рейну.
Дождь стучал по крышам и окнам города, нагоняя сон. Мастер-ткач с женой уже задули свечи и легли в кровать, приготовившись ко сну.
И тут раздался крик. Неожиданный и до того ужасный, что мастер подскочил. Он прислушался. Голос человеческий, кричал мужчина. Потом мастер даже разобрал несколько слов: "На помощь, на помощь, он меня убьет!" И снова вопль, быстро перешедший в хрип и оборвавшийся, как будто и на самом деле чья-то душа приготовилась покинуть свое вместилище. Мастер вскочил с кровати, влез в штаны и жилет, натянул сапоги и сбежал вниз. Поспешно зажег факел, открыл дверь и вышел на улицу. Напротив открылось окно, кто-то высунулся:
- Вы тоже слышали?
Рядом отворилась дверь. Вдова Нотзидель испуганно жалась у входа.
- Там, внизу, посмотрите…
Она показала в конец улицы, туда, где дорога ведет к садам Святой Урсулы и где стоит всего несколько домов. В свете факела он заметил, что за угол сворачивает фигура в развевающемся одеянии. Мастер бросился следом, но уже через пару секунд резко остановился. На земле валялось что-то темное. Он наклонился и поднял предмет. Книга. А чуть дальше обнаружился башмак. Из домов один за другим выходили люди, которых тоже разбудил шум. Все побрели по раскисшей от дождя улице, оглядывая канавы и лежащие на дороге доски. Вскоре они наткнулись еще на один башмак, а вдова Нотзидель, которая тоже примкнула к поисковому отряду, обнаружила оторванный рукав. Мастер изучил его, освещая своим факелом. "Похоже на рукав от плаща артистов", - задумчиво проронил он. Поддеревом заметили второй рукав, а чуть дальше - берет. Навстречу уже бежали люди, обнаружившие плащ. Без рукавов. Все вместе они прошли чуть дальше, но больше ничего не нашли и поэтому повернули обратно. Теперь они прочесывали улицу в противоположном направлении и наконец выявили подходящего владельца всей кучи попавшихся им предметов: он лежал за колодцем возле маленького домика на Марцелленштрасе. Без признаков жизни и без одежды, таким, как создал его Бог. А насквозь промоченные дождем рубашка, штаны и нижнее белье висели на краю каменного колодца.
Ткач подошел поближе и наклонился. Схватил за руку не подающего признаков жизни человека, пытаясь нащупать пульс, но бесполезно. Зато заметил лужу крови на земле и слегка отодвинул покойника в сторону. Тут же открылась зияющая рана на затылке, как будто ударили каким-то тяжелым предметом. Смертельно бледная вдова Нотзидель перекрестилась.
- Спасение пришло слишком поздно, - тихо сказал мастер, - он напрасно звал на помощь. Убийца оказался быстрее нас. Я уже был в постели, когда услышал крики. Пока оделся… Но меня удивляет, почему злодей проложил столь отчетливый след к своей жертве. Мы бы не смогли найти его так быстро, если бы не разбросанная одежда.
Вдова возразила:
- Следы-то вели в противоположном направлении, туда, к Святой Урсуле.
Остальные соседи закивали головами.
- Этот дом принадлежит магистру факультета, - произнес один из них.
Мастер повернулся и дернул за шнур у двери. Но никто не открыл.
- Мы должны сообщить старшему пастору, он, в конце концов, является канцлером факультета, - сказала вдова Нотзидель, после чего все дружно направились к собору.
В доме возле церкви лежал в своей постели громко храпящий старший пастор. Они принялись звонить изо всех сил и в конце концов разбудили его.
А потом вместе с ним вернулись к трупу, посвятили вновь прибывшего во все подробности и направили факелы на лицо мертвеца. При виде покойника канцлер вздрогнул.
- Боже всемилостивый, вы правы, это магистр артистического факультета, - пробормотал он, бледнея прямо на глазах.
Тогда они показали свои находки и все время повторяли, крича и перебивая друг друга, что вещи лежали по отдельности, как будто кто-то хотел пометить дорогу к трупу. Два башмака, два оторванных рукава, берет и приведенный в негодность плащ. И книга. Канцлер взял ее в руки и попросил мастера поднести факел поближе. Свет упал на переплет из свиной кожи. Но канцлер ничего не сказал, только прижал книгу к своему плащу. Стоящие вокруг добрые люди без его пояснений разобраться ни в чем не могли, потому что это были Аристотелевы "Interpretationes" с комментариями Боэция. Видимо, книга принадлежала покойнику.
- Я пришлю людей за умершим, - пробормотал наконец канцлер, и кёльнцы отправились обратно в свои постели. А канцлер вызвал помощников судьи, чтобы те отнесли труп в городской морг, и только потом направился домой.
На следующее утро он собрал всех магистров факультета и сообщил им о событиях предыдущей ночи. О том, что один из их числа в данный момент лежит в морге, ожидая погребения.
Они сидели вокруг стола, двадцать один магистр artes liberates, все они отменили свои лекции, потому что их коллега прошлой ночью был убит самым ужасным образом. Понять, кто именно убит, не составляло труда, потому что, стоило им оглядеться, сразу же стало ясно, что отсутствует только один: Фредерико Касалл.
- Сегодня утром вдова Касалла была у судьи и сообщила, что ее муж не пришел домой ночевать, - сообщил Конрад Штайнер. - Видимо, ее не поставили в известность.
Канцлер кивнул:
- Так и было. Но потом ей все рассказали помощники судьи. Я хотел немного подождать с печальной вестью. Честно говоря, я не представлял, как с ней разговаривать, ведь, в конце концов, все случилось глубокой ночью…
- А теперь она все знает из других источников, - пробормотал Штайнер и опустил глаза.
Перед канцлером лежала книга.
- Кроме одежды на дороге было найдено еще и вот это. "Interpretationes" Аристотеля принадлежали Касаллу. Но, что странно, внутри была записка.
Он раскрыл книгу, вытащил пергамент, к счастью не успевший ночью намокнуть, и тихим голосом прочитал на латыни:
Все единое вы делите, а то, что не едино, не узнаёте. Разгадайте загадку и тогда приблизитесь к тому, что приблизило Касалла к адскому пламени.
- Кто-то - по-видимому, убийца - вложил этот лист в книгу. Ночью я размышлял над этими странными словами, но так и не нашел в них никакого смысла. Похоже, убийца хотел, чтобы мы как можно скорее обнаружили его жертву, поскольку следы, хотя и указывавшие в противоположном направлении, он все-таки разместил так, чтобы люди наткнулись на мертвеца. Во всем этом есть система. Один медикус, которого я сегодня утром вызвал в морг, утверждает, что Касалла убили тяжелым предметом, но тем не менее орудия преступления мы так и не нашли. А ткач видел тень убегающего человека.
Магистры беспомощно смотрели друг на друга. Что кроется за этой удивительной историей с разбросанными предметами одежды и философской загадкой?
- Шельма, - морща лоб, высказался Теофил Иорданус, магистр, приехавший в Кёльн из Парижа два года назад. - Шут, возомнивший, что может ниспослать на нас испытание. У него очень странный способ заявлять о себе.
- Шут? Я бы скорее предположил, что речь идет о хладнокровной бестии. Да, он хочет продемонстрировать нам свое превосходство. И это человек образованный, потому что владеет латынью. Собственно говоря, это должно облегчить нашу задачу и помочь разоблачить убийцу. Под подозрение попадают только те, кто умеет писать на этом языке. То есть мы с вами, господа.
Теперь все опустили головы. В коридоре послышались удаляющиеся шаги. Чтобы решить, что же делать дальше, ждали ректора, но он, по всей видимости, до сих пор находился у одного из судей.
- Вчера вечером Касалл сидел в пивной со студентами из схолариума с Гереонштрасе. Домой они все вместе пошли только около полуночи… - тихо сказал канцлер.
Штайнер кивнул:
- Да, мы все были в "Оксен". Что, - он посмотрел на всех коллег по очереди, - снимает с нас подозрение в причастности к этому злодеянию. Когда произошло убийство, мы были все вместе.
- Пивную Касалл покинул около десяти, потому что якобы хотел пораньше лечь спать. До встречи с убийцей он должен был где-то побывать. Ткач утверждает, что услышал крики около одиннадцати часов. Но где же Касалл был до этого? Не мог же он столько времени разгуливать по городу, тем более что шел сильный дождь…
- Касалл не был склонен к мечтательности, - иронично заметил Иорданус, который не слишком высоко ценил покойного, о чем прекрасно знали присутствующие.
Вообще, Касалл был неприятным коллегой, об этом сейчас думали все, и, чтобы это понять, канцлеру не требовалось быть ясновидящим.
- Имеется достаточное количество людей, которых могла устроить смерть Касалла. Прежде всего его жена. На эту тему мне ни к чему долго распространяться…
Это действительно было ни к чему. Каждый знал, что Касалл регулярно избивал жену. Поговаривали даже, что иногда он привязывал ее, как и книги, на цепь, чтобы она не уходила из дому, потому что она, подобно собаке во время течки, постоянно искала себе новых любовников.
- Никому не известно, соответствуют ли действительности распространяемые про нее слухи! - возмущенно воскликнул Никлас Морибус. - Один только Касалл постоянно повторял, что с нее нельзя глаз спускать, потому что она путается со всеми подряд. Он всегда говорил про нее гадости, но лично я ни разу в жизни не видел ее в городе одну. Мы должны соблюдать осторожность и не усугублять грязные сплетни.
- Он прав, - пробормотал Штайнер. - Неужели мы с вами сейчас скатимся до пересудов, хотя до сих пор еще даже не знаем, что означает эта странная фраза? Не говоря уж о ее авторе. Вдова Касалла, которая, как всем нам известно, разбирается в латыни, конечно, могла написать эти слова, но я вспомнил еще одну вещь: Домициан фон Земпер тоже ушел из пивной раньше одиннадцати, потому что у него было поручение от надзирателя его схолариума. И его путь точно так же мог проходить по Марцелленштрасе.
Некоторое время царило смущенное молчание.
А потом Иорданус вопросительно посмотрел на собравшихся:
- Могли у Домициана быть мотив убить своего магистра?
- Недавно Касалл избил его до такой степени, что он два дня не мог ходить на занятия. Причины не знает никто. Якобы Домициан не выучил его лекции, но это вовсе не оправдывает суровости наказания.
- Убийство как акт мести за физическое воздействие? Вы считаете, что Домициан фон Земпер на это способен? - вмешался канцлер, до этого молча сидевший с мрачным видом. Он решил закончить разговор, не дожидаясь ответа. Ему было не по себе. Он повернулся к Штайнеру:
- Вот, возьмите книгу и подумайте над этими словами. Если найдете разгадку, приходите ко мне, и мы арестуем убийцу.