- Листок бумаги? - Рахиль с ироническим видом приподняла бровь. - Что ж, в нашем доме это не считается тяжким преступлением, во всяком случае, пока, поэтому можешь сделать нормальное лицо. Откуда ты это взял?
- Из комнаты умершего студента. Это письмо. Я не хотел его брать, госпожа Рахиль. Оно выпало из книги, которую я рассматривал, а потом вошел епископ, похожий на огромного…
- Это верно, - поддакнула Рахиль.
- Я так испугался, что сунул письмо под рубашку и забыл о нем.
- И все? - осведомилась Рахиль, пристально глядя Юсуфу в лицо.
Он покраснел.
- Нет. Я уже начал его читать, когда услышал голос епископа, - признался мальчик. - Это жуткое письмо.
- Ты прочел его до конца. - Это был не вопрос. Рахиль тоже бы прочла письмо, прежде чем признаться в своем проступке.
- Да, - виновато ответил Юсуф.
- Что ж, тогда посмотрим, что в нем. В конце концов мы единственные люди в доме, кто умеет читать. Мама, близнецы и слуги не умеют, а отец не видит. Давай сюда письмо.
Письмо было написано в обычном для того времени стиле, приукрашено несколькими латинскими фразами и словами на мавританском языке, как определила Рахиль. Она расстелила бумагу на столе, чтобы как следует видеть, и, запинаясь, принялась разбирать неровный, остроконечный почерк.
- Жаль, что знакомый господина Лоренса не нанял писца, вместо того чтобы царапать слова своим дурным почерком, - заметила Рахиль.
- Что в письме, госпожа Рахиль? - поинтересовался Юсуф скромнее, чем обычно. - Я не смог разобрать все слова.
- Это меня не удивляет, - ответила девушка и начала читать, легко водя пальцем по бумаге. - "Мой почтенный господин, дон Лоренс", - прочитала она. - Довольно напыщенное обращение к сыну торговца шерстью, но ничего. Я буду читать, а не делать замечания.
"Мой почтенный господин, дон Лоренс,
Примите во внимание эти слова, если желаете избежать ужасной смерти и проклятия. Пишу вам из милосердия, будучи вашим товарищем в поисках истины и просвещения, чтобы предупредить вас о последствиях, к которым может привести избранный вами путь. Ваши спутники, хотя они и были достойными и искренними людьми, не могли противиться злым силам, встающим на пути у каждого искателя истины. Они поддались искушению, позволили низким и похотливым мыслям завладеть их разумом, они боролись с видениями, слишком могущественными, чтобы с ними могли справиться их слабые души. Да будут они прокляты всеми силами…"
Рахиль остановилась.
- Что это за слова? - спросила она, указывая на следующую строчку. - Кажется, они на твоем языке.
- Да, но они бессмысленны.
- О чем здесь говорится?
Юсуф внимательно присмотрелся к арабским буквам и захихикал.
- Это значит рыба, миндаль и фиги. Он проклинает их силами рыбы, миндаля и фиг. Возможно, это какой-то тайный язык.
- Хочешь сказать, "рыба" означает "встретимся у реки"? - усмехнулась Рахиль.
- А "миндаль" означает "во время восхода луны". - Юсуф фыркнул от смеха.
- А "фиги" - "принеси золото, вино и приведи танцовщиц"? - И оба весело рассмеялись.
- Кажется, вам обоим нечего делать, - послышался в дверях голос Юдифи. Она посмотрела на стол, увидела большую, солидную книгу, лист бумаги, испещренный мелким почерком, и довольно кивнула.
- Прости, мама, - спокойно ответила Рахиль. - Мы сделали небольшую передышку. Сейчас опять приступим к работе.
Юдифь вернулась к своим домашним делам, а Рахиль продолжала читать вполголоса:
"Если нет доверия, то не может быть и продвижения по пути просветления. Вы поклялись торжественной клятвой перед всеми духами воздуха, которые несут истину и знания тем, кто достаточно храбр, чтобы взглянуть им в лицо. Ваши спутники отступили от своего пути, и вот что с ними случилось. Excelsior, discipule. Не следуйте их примеру, если дорожите своей жизнью и душой".
- Это все, - сказала Рахиль. - Будучи скромным человеком, он не подписался.
- Мне бы не хотелось получить такое письмо, - заметил Юсуф.
- Мы должны дать его папе. Если отбросить все причудливые слова, это угроза. И он обязан знать.
- Так что, господин епископ, - произнес лекарь, - я решил, что вы должны немедленно ознакомиться с этим. - Исаак достал письмо, сложенное точно так же, как его нашел Юсуф, и протянул епископу. - Я прошу снисхождения к моему своевольному ученику. Он всерьез утверждает, что письмо выпало из вашей книги, и стоило ему его развернуть, как вы вошли в комнату. Испугавшись и чувствуя свою вину, он сунул письмо под рубашку и вспомнил о нем, только когда мы вернулись домой.
- Если бы мне удалось внушить подобный страх и чувство вины некоторым из моих подопечных, - вздохнул Беренгер и обратился к письму.
Он прочел его, швырнул на стол и снова взял в руки. - Какое безумие! Что за вредную чушь придумывают эти шарлатаны, чтобы плести свою паутину! Клятвы! Глупый ребенок. Как он мог давать какие-либо клятвы? Если не считать, конечно, его религиозных обетов, но к ним он еще не был готов. Исаак, эти дети считают себя мужчинами, потому что у них начинает пробиваться борода, но они по-прежнему остаются детьми.
- Меня прежде всего заинтересовала угроза, - заметил Исаак.
- Так и было задумано. Если бы он дал эту странную клятву, о которой идет речь, то этому чудовищу нечем было бы его запугивать, верно? Исаак, ты не поверишь, какие нелепые клятвы могут давать юноши, чьи головы забиты идеалами, клянутся соблюдать пост, пока не выполнят какое-либо непосильное задание, а потом мы находим их в постели полумертвыми от голода.
- И девушки тоже? - спросил Исаак.
- Верно. Но с ними имеет дело госпожа Элисенда из монастыря. И она не станет церемониться, если они не откажутся от дурацких затей. - Епископ снова взял письмо и внимательно его перечитал. - А арабский? Ты что-нибудь понимаешь?
- Кажется, это чей-то список покупок, которые нужно сделать на базаре, переписанный неловкой рукой, - ответил Исаак. - По крайней мере так говорит Юсуф. Но ведь Ваше Преосвященство может читать на языке мавров?
- Немного, но не с таким мастерством как это делал ты, когда видел. - Епископ уставился на письмо. - Клянусь всеми святыми, - радостно воскликнул он, - я могу это прочесть. И мальчик прав. Рыба.
- Миндаль и фиги. Юсуф предположил, что это может быть тайный язык, но, мне кажется, он просто развлекался за наш счет.
- В этом письме есть одна утешительная вещь. И я полагаю, ты ее тоже заметил.
- Можно предположить, что кроме трех юношей под руководством автора письма других искателей истины не было.
- И конечно, он отбирал у них последние гроши, полученные от семьи, - добавил Беренгер. - Я спрошу Франциска, что ему удалось узнать от семинаристов.
- Я привел Бертрана, Ваше Преосвященство, - сказал Франциск Монтерран, исполнявший обязанности приходского священника, пока Беренгер объезжал свои обширные угодья, и его самый надежный помощник. - Он нам кое-что расскажет о происходящем в семинарии. У меня нет желания пробуждать сомнения и размышления среди студентов, расспрашивая всех сразу.
- Мудрое решение, как всегда, Франциск. А теперь, кузен Бертран, что тебе удалось узнать за две недели внимательных наблюдений?
- Многое, мой господин, но не представляющее большой важности. Как вы и подозревали, основной причиной недовольства является замена любимого многими отца Микеля на отца Гарсию, которому надлежало бы быть ангелом, явившимся с небес, чтобы достигнуть уровня своего предшественника. Новые студенты, не знавшие отца Микеля, восхищаются отцом Гарсией. Остальные жалобы касаются ужасной еды, непродуманных часов для отдыха и чрезмерного количества времени, которое по вашему требованию студенты должны проводить за занятиями. Я бы не стал обращать на это внимания, - заметил Бертран с умудренностью двадцатилетнего человека, которому приходится выслушивать жалобы пятнадцатилетних. - Что бы ни делалось, они все равно будут жаловаться.
- Прежде ты упоминал о какой-то внутренней группе, кружке заговорщиков, так сказать.
- Верно, и он существует. Шесть юношей, хотя один стал сомневаться в правоте их дела. Однако религия их не интересует…
- Этого можешь мне не говорить, - перебил епископ.
- Мы имеем дело с политическим кружком юношей, чьи семьи перешли на сторону самозванца во время восстания, но не открыто, чтобы пострадать в результату такого шага, и за которыми стоит наблюдать, чтобы пресечь возможность неповиновения. - Сейчас в Бертране заговорил молодой солдат, а не будущий священник.
- Наступила эпоха мятежа, - сказал епископ. - Пятнадцать лет. Но этот кружок следует разогнать, а за юношами следить, чтобы они не упорствовали в своих заблуждениях. Однако мы не подобрались ближе к Лоренсу Мане.
- Лоренс Мане? Мне не сказали, что за ним необходимо понаблюдать, - холодно ответил Бертран, - иначе я бы провел с ним много времени. - Он был явно раздосадован тем, что его доклад не достиг цели.
- Ты не мог этого знать, Бертран. Только сегодня утром мы поняли, какую важную роль играет этот юноша в сложившейся ситуации.
Бертран задумался и затем заговорил снова, на этот раз медленнее.
- Полагаю, у Лоренса было мало друзей, нет, мало знакомых среди студентов, а друзей вообще не было. Он не был похож на других юношей, семинаристов и обычных, которые отпускают грубые шутки насчет женщин и находят удовольствие в том, чтобы напиваться до бесчувствия.
- Ты меня удивляешь, - язвительно заметил Беренгер.
Бертран отвесил легкий поклон, признавая, что поступает дерзко, пытаясь поучать епископа относительно поведения юношей.
- Как вам хорошо известно, мой господин, - пробормотал он, извиняясь, и вернулся к своему предмету. - Кстати, кажется, я встречал единственных друзей Лоренса. На днях я пил с ними вино. Два серьезных юноши, не студенты-семинарии, сидели с ним у Родриге, говорили о литературе, философии и сущности красоты.
- И их звали Аарон и Марк?
- Верно, мой господин. Я пробыл там недолго, но вы можете поинтересоваться у них, о чем еще шла речь.
- Вряд ли, кузен. Они оба мертвы.
- Оба? - изумленно повторил Бертран.
- Да, - ответил Беренгер. - И Лоренс Мане тоже. Сегодня утром. Теперь уже ничего не спросишь у этих троих.
- Мертвы? И все трое! В это почти невозможно поверить, - воскликнул Бертран. - Прошу прощения, Ваше Преосвященство. Эта новость поразила меня. Они были милыми юношами, - добавил он и помолчал. - Впервые я заметил их вместе шесть недель назад на лугу, они с жадным вниманием слушали проповедника, который уверял, что ему известны мудрость и тайны магов. Признаюсь, мне стало любопытно, и я последовал за ними, когда они отправились к мастеру…
- Его имя?
- Он называет себя Гиллем де Монпелье. Юноши поинтересовались, дает ли он частные уроки. Кажется, он был готов согласиться и назвал цену. Позже у Родриге юноши пришли к выводу, что господин Гиллем запросил больше, чем они могли бы достать. Тогда у меня были другие дела, и я их оставил.
- Значит, маловероятно, что они стали учениками господина Гиллема, - заметил Франциск. - И потому вряд ли он автор этого письма.
- Если только они не уговорили его учить их за гроши, - вставил епископ.
- Из того, что мне удалось узнать, - продолжал Бертран, - количество их карманных денег было далеко от запросов этого Гиллема. Им едва хватало на кружку самого дрянного вина Родриге.
- Но это значит, что они искали учителя, - заметил Исаак. - Если не этот господин Гиллем, то другой шарлатан. И на какое-то время у них появился дополнительный источник доходов.
- Каких доходов? - спросил епископ.
- Боюсь, что Аарон запустил руку в сундук своего отца, чтобы платить за вино и, возможно, за уроки господина Гиллема. Но Аарон умер. Что они делали дальше?
- И чему их учил этот господин Гиллем? - добавил епископ. - Я пошлю представителя закона допросить Гиллема де Монпелье.
Утренний туман, поднявшийся с реки, все еще висел над городом, когда Исаак встал с кровати. Шелест одежды у двери вынудил его повернуться.
- Я так рада, что ты проснулся. Тебе надо поторопиться, Исаак. - Он услышал знакомый голос Юдифи. - Утренний воздух прохладен. Я приготовлю тебе чашку чего-нибудь горячего и поесть, после чего тебе надо идти в пекарню, муж.
- К чему так спешить за хлебом, дорогая?
- Ты знаешь, что дело не в хлебе. Зачем бы я стала просить тебя об этом? Эсфирь больна и умоляет тебя прийти к ней.
- Чем она больна, Юдифь?
- Мальчик передал мне, что у нее кашель, лихорадка, а желудок не принимает никакой еды. Лично я думаю, что она тоскует по Аарону. И ей больше нужны сочувствие и подходящая пища, нежели врачи. Моссе ничем не может помочь скорбящей женщине. - Юдифь собралась уходить, чтобы в тишине прочитать утренние молитвы. - Я иду с тобой, муж. Наоми подогревает крепкий бульон и готовит горячее вино с приправами и взбитым яйцом. Мне надо уже давно было отнести все это Эсфири. Я слишком нерадиво исполняла свой долг соседки и друга.
- И захватим лекарства от ее болезни, - мягко закончил Исаак. - Между нами говоря, не думаю, что ей станет хуже, чем сейчас.
В пекарне царил дух отчаяния. Моссе с побагровевшим лицом, с которого капал пот, засовывал последнюю буханку из партии в огромную печь. Сара складывала остывшие буханки в корзины и с трудом вытаскивала их за двери.
- Не понимаю, что задумала моя жена, - пожаловался пекарь. - Легла в постель, как какая-то важная дама, и отослала за вами мальчика в тот момент, когда мне было нужно, чтобы он подбрасывал дров в огонь. - Пекарь отер лицо фартуком. - Доброе утро, госпожа Юдифь. Не знал, что она и вас просила прийти.
- Не просила, господин Моссе, - холодно ответила Юдифь. - Я пришла ее проведать.
- Она в спальне. Сара вас проводит.
- Юдифь, почему бы вам с Рахилью не пойти туда прямо сейчас? - предложил Исаак. - Уверен, Эсфирь с радостью выпьет немного бульона или вина со специями, пока они еще не остыли. Я присоединюсь к вам через минуту.
- Конечно, - согласилась Юдифь и, решительно схватив Рахиль за локоть, увлекла ее за собой.
- Как у вас дела, господин Моссе? - спросил Исаак. - Должно быть, вам тяжело без Аарона.
- Не столь тяжело, как было с ним, - отозвался Моссе. - Шлялся по ночам, а утром пытался выпекать хлеб с тяжелой головой. - Он провел руками над головой, демонстрируя, какое сильное похмелье было у Аарона. - Я все прекрасно знал. Они думали, что смогут скрыть от меня, но я-то знал, каким пьяным он являлся домой. А из сундука с деньгами уже ничего не пропадает, если не считать тех, которыми мы выплачиваем налоги Мордехаю или Его Величеству за наем дома. От этой кражи вполне могло пострадать все дело. Ученик вернулся, выполняет работу Аарона, а я учу паренька месить тесто. Он хоть и маленький, но смышленый.
- Кормите его больше, и он вырастет большим и сильным, - предложил Исаак, всегда подозревавший, что дети, трудившиеся в пекарне Моссе, недоедали. - И тогда он сможет выполнять больше работы.
- Он и так есть за двоих, - угрюмо ответил Моссе. - Но, возможно, вы и правы.
- Порой дело отца не подходит сыну, - небрежно заметил Исаак и замолчал, чтобы понаблюдать, как отреагирует Моссе.
- В мальчишке не было ничего дурного, особенно в детстве, - принялся защищать сына Моссе. - Он любил мне помогать. Потом изменился, а все оттого, что научился читать. Я, например, знаю только то, что мне нужно, чтобы прочесть отрывки и молитвы, которым меня учили. Но Аарон! - Пекарь принялся перекладывать буханки с полок в корзины. - Он не успокоился, пока не выучил все буквы и умел читать не только Закон Божий и пророков, но и христианские книги, писания язычников, а также собирался научиться читать творения этих демонов мавров. Хочу вас спросить, зачем пекарю уметь читать все эти нечистые книги? Прошу прощения, молодой господин, - поспешно добавил Моссе, слишком поздно вспомнив, что у прилавка стоит Юсуф.
Мальчик выпрямился и сдержанно кивнул.
- Ничего страшного, господин.
Пекарь на минутку замолчал.
- Вот что погубило моего сына, - прошептал он. - Все эти знания.
- Я должен подняться к вашей жене, - сказал Исаак. - Юсуф?
Мальчик неслышно подошел к нему.
- Я здесь, господин.
Исаак положил руку Юсуфу на плечо, и тот повел его вверх по узкой лестнице.
Когда Рахиль и Юдифь вошли в комнату, Эсфирь лежала в постели, изможденная, бледная и несчастная. Рядом сидел Даниил, прикладывая ей ко лбу мокрую ткань и пытаясь уговорить поесть немного тушеной говядины. При виде женщин он поспешно встал.
- Пожалуйста, унеси это, Даниил, - слабым, охрипшим голосом попросила Эсфирь. - Я не могу есть.
- Прости, мама, - пробормотал он. - Я принесу тебе что-нибудь еще попозже. - Даниил взял миску, поклонился Юдифи и Рахили и вышел.
- Конечно, это есть нельзя, - согласилась Юдифь, приближаясь к постели Эсфири, словно прекрасная хищная птица, несущая еду своим голодным птенцам. - Мы принесли вам кое-что попить, теплое и успокаивающее. Наоми приготовила это сегодня утром. - Она поставила на стол две миски и достала вино со взбитым яйцом. - Оно проскользнет по вашему опухшему горлу так нежно, что вы даже не заметите, а поесть вам надо, иначе вы не поправитесь. - Юдифь жестом попросила Эсфирь не отвечать. - И не говорите мне, что не хотите поправиться, потому что Даниил сидит у вашей постели часами. Уверена, он очень любит вас. Что он будет делать, если вы совсем зачахнете? Вам должно быть стыдно. - Она замолчала, чтобы перевести дух.
- Я не…
- Я знаю. Но вы ведь выпьете немножко, верно? - И Юдифь поднесла миску к губам Эсфири. - Пожалуйста, - попросила она.
- Вам лучше повиноваться, госпожа Эсфирь, - заметила Рахиль. - Иначе вы от нее не избавитесь. Я знаю свою маму.
Жена пекаря слабо улыбнулась и сделала глоток. После трех или четырех глотков Юдифь убрала миску.
- Ну вот. Слышу, Исаак уже поднимается по лестнице. Он не захочет, чтобы я ему мешала. Отнесу эти миски на кухню и буду их разогревать, пока он не закончит.
- Ей надо отдыхать и быть в тепле, - сказал Исаак, входя в пекарню. - Я оставил смягчающий сироп для горла, припарки на грудь и травяные настои от лихорадки. Ей надо давать очень легкую и питательную пищу, но об этом я сказал вашей служанке. Даниил пообещал позаботиться о матери.
- Не могу же я весь денно и нощно сидеть с больной женщиной, - принялся оправдываться Моссе. - У меня работа. И мне приходится вставать до рассвета, чтобы растопить печи.
- Несомненно. Моя жена уговаривает госпожу Эсфирь выпить немного бульона. Она пришлет другие блюда, которые, скорее всего, смогут вернуть больной аппетит.
- Спасибо, доктор, - пробормотал Моссе. - Сколько…
- Моя жена не берет денег за свои услуги, - перебил его Исаак. - Доброго дня. Я вернусь справиться о здоровье госпожи Эсфири. Если ей станет хуже, пришлите за мной.
- Моссе с каждым днем становится все угрюмее, - заметил Исаак.