Всегда благодарил людей за услуги, за работу. Вот были в Абхазии. Кто-то кого-то из ружья приветствует - бах! Тот в ответ тоже - бах! Ну и потом у одного абхазца попросили барашка. Власик это организовывал. Сталин тут же отдает деньги за барана. Хозяин: "Коба, Коба, нет, никогда в жизни не возьму"! Сталин ему: "Я приехал сюда отдыхать. Это когда царь ехал - он со своих подданных дань собирал. А я не царь и не барин. Ты трудишься, это стоит денег. Я не в гости к тебе приехал. Вот когда я приеду в гости, ты меня угостишь".
В Сочи Сталин приезжал обычно в августе и был до сентября-октября. Перед празднованием годовщины Революции возвращался и всегда был 6 ноября на торжественном собрании в Большом театре.
СТАЛИН И ВОЙНА
"Завтра": - Артем Федорович, где вас застал День Победы?
А.С.:- Наша бригада участвовала в заключительной наступательной Пражской операции: из Южной Германии на Прагу. Что Германия капитулировала, узнал в ночь на 9 мая от наших солдат-радистов, которые услышали эту новость первыми сначала друг от друга, потом связались с радистами штаба корпуса, те - с радистами штаба артиллерии армии, а те уже от фронтовых узнали, что об этом объявила Москва. Но она окончилась в Берлине, а мы буквально рвались в бой, шли дальше на Прагу. Утром 9 мая мы были в Праге, а там было ликование: ведь так быстро нас никто не ждал, думали, что первыми войдут американцы. Нам пришлось идти дальше, вперед через Прагу, потому что группа армии "Центр" фельдмаршала Шернера уходила в сторону американцев. Мы должны были ее перехватить, поэтому были организованы преследование, бои. А через три дня, 12 мая, и для нас война закончилась. Затем мы пошли в Венгрию, собрали всю бригаду, привели все в необходимый порядок, организовали службу, нужно было не утерять боеспособность и не терять бдительность.
- А Василий Сталин где был в мае 1945-го?
- Он был в Германии командиром авиационной дивизии.
- Чувствовал ли Сталин эту победу не только как победу страны и народа, но и личную, как вы считаете?
- Не могу за него говорить, что он чувствовал и испытывал, но думаю, что человек, который в течение стольких лет руководит государством, сделал столько для достижения победы, дело, которому он посвятил жизнь, победило, конечно, не может не испытывать торжества. Но тут надо сослаться на слова Черчилля о Сталине: "И во время отчаянного положения, и во время торжества он был одинаково спокоен".
Сейчас столько визга и писка вокруг мероприятий и мер, которые предпринял Сталин как глава государства и Верховный Главнокомандующий, чтобы как можно скорее и эффективнее подготовиться к войне. Дескать, торговали экспонатами Русского музея, Третьяковской… А ради чего этого делали? Что, яхты и футбольные клубы за рубежом на эти деньги покупали, как сейчас, когда все распродают? Деньги тратили на обеспечение обороноспособности. Лучше было бы не обеспечить подготовку к войне, и тогда эти самые экспонаты кому бы достались, для кого их сохранили бы?
- Участвовал ли Василий, вы в Параде Победы?
- Я был в это время в Венгрии, Василий служил в Германии, поэтому в параде мы не участвовали. Мы очень напряженно и после войны работали: должны были приводить войска в состояние мирного времени, расквартироваться и сохранять боеготовность.
- Сталин вас поздравлял с Днем Победы?
- Нет, лично не поздравлял.
- Был ли Сталин в курсе, что вы, Василий получали награды?
- Он не мог не знать, что Василий получал награды. Но Василий на этот счет так говорил: "Пока все мои ребята не будут награждены, мне ждать награды нечего. Орден мне - своего рода подарок и отцу. А на подарок ожидают отдарок, и отдарок непростой". Потому у Василия наград немного, хотя он воевал - по отзывам всех боевых товарищей - смело, самым бесстрашным, достойным образом.
* * *
- Какое отношение на войне было у бойцов к Сталину? Ведь были и отступления, и потери.
- Было так: "Раз Сталин есть - значит мы победим. Если Сталин в Москве - значит немцам Москву не взять, если Сталин верховный главнокомандующий - значит немцам нас не победить". Когда было очень тяжелое положение, говорили: "Сталин знает, что делает, и знает, что нужно делать". У подавляющего большинства было к нему безграничное доверие и уважение.
- В знаменитом послевоенном тосте "за русский народ" Сталин говорил, что другой народ сказал бы, что мы не хотим такого правительства. Понимал ли он свою ответственность за неуспехи?
- Тут дело такое. Когда мы были в немецком тылу в начале войны, в 1941-м, то кое-кто так высказывался: вот, говорили "и на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью могучим ударом", а что на самом деле? Но большинство солдат страшно злились на эти слова и буквально угрожали тем, кто такие вещи пытался говорить. А иногда и били за это.
Не знаю, что Сталин думал, могу лишь предположить. В любом случае, если ты терпишь какой-то неуспех, то чувствуешь свою ответственность. Но ведь Сталину удалось мобилизовать страну. Конечно, за счет социалистической системы государства, нашего великого народа, но и за счет его колоссальных личных способностей, умения: трудоспособности, прозорливости, благодаря выдающимся качествам руководителя. Еще и потому, что его слова не расходились с делом. Что он говорил - исполнялось. Если он обещал - выполнял, никого не обманывал, доверия к себе не поколебал. Он все всегда продумывал до мелочей и мог, ставя задачу, давать конкретные советы, как ее выполнить. Это было характерно для него: не только дать задание, но и при необходимости в деталях объяснить, как его лучше выполнить. И знал, что выполнимо, а что - нет.
Возьмите такую важную вещь, как обеспечение секретности приказов, планов. Маршал Яковлев, начальник Главного артиллерийского управления (ГАУ), рассказывал, как это было. Вот шла работа, идет обсуждение какое-то. Тут же за загородками, не на виду, сидят секретари, которые по тону понимают, что является элементом дискуссии, а что - элементом оперативной директивы, и параллельно работают над оформлением документа, и в конце работы он уже готов. Сталину подавали готовый документ, он брал карандаш, делал необходимые пометки, исправления, писал расчет рассылки. Этот документ размножался в необходимом количестве экземпляров. А исполнители, участвовавшие в обсуждении, расходились по своим рабочим местам. Яковлев вспоминает, что приезжает на рабочее место после этого обсуждения, а его уже офицер безопасности ждет с готовым документом - очень оперативно добиралась фельдъегерская служба. Предъявлял офицер эту бумагу, исполнитель работал с ней, делал нужные выписки, а офицер, доставивший документ, глаз с этой бумаги не спускал. Когда человек отработал документ, доставивший его забирал, отвозил обратно - сам документ возвращался и на руках у исполнителя не оставался. Не было возможности снять копию. Таким образом строжайше соблюдался режим секретности, что в условиях войны очень важно.
- Сталин был удостоен звания генералиссимус…
- Генералиссимусы были, во всяком случае, и помимо Сталина: Шеин, Меншиков при Петре, Франко в Испании был генералиссимус, Чан Кай Ши в Китае. Но таких побед никто не одерживал. Не Сталин должен был гордиться чином генералиссимуса, а сам по себе повышался статус этого звания, потому что его носил Сталин.
- Вводились тогда новые ордена, ввели погоны, снимались исторические фильмы на патриотические темы. Это играло роль для повышения боеспособности? Понимал, что для победы важен дух народа?
- Делал это Сталин последовательно именно тогда, когда этому способствовали или требовали обстановка, обстоятельства. И не раньше. Введены персональные воинские звания в 1935 году, в 1940 году - генеральские звания, потом учреждена гвардия, погоны как знаки различия. Думаю, не только понимал это, но и фактически заказывал соответствующие фильмы. Они производили колоссальное впечатление, и предвоенные, и военные. И сам я испытывал эти чувства и был свидетелем, как они действовали на бойцов.
- А в атаку и правда шли с криком "За Родину, за Сталина!"?
- Там такая вещь: в атаке один мат или крик - это угрозы в адрес врага, ярость. Но перед атакой, перед боем или после, да, такие разговоры совершенно искренние были. Однажды после очень тяжелого артиллерийского боя я послал трехлитровую бутыль на орудие, солдаты которого особо отличились. На бутыли Женя Ганнушкин, тогда артиллерист - разведчик, а впоследствии известный художник книжной графики, нарисовал и написал "За отличную стрельбу от командира полка". А солдаты уже пустую тару прислали, приладив другую наклейку с надписью: "Наш уважаемый командир! Мы за Сталина и против Гитлера готовы в огонь и в воду и в самый Берлин. Мы выполним любой приказ". И всем орудийным расчетом расписались.
- Чувствовали ли вы, солдаты войны, что страна едина и руководство с вами?
- Государство было единым военным лагерем: и солдаты войны, и солдаты труда были бойцами единого победоносного лагеря. Мы это чувствовали: тыл все делает, чтобы мы на войне были всем обеспечены, а в тылу знали, что мы все делаем, чтобы победить. У нас не было сомнений, что с врагом борется вся страна, каждый на своем месте. И мы абсолютно верили своему Главнокомандующему, который привел нас всех к Великой Победе.
ОТНОШЕНИЕ СТАЛИНА К РЕЛИГИИ
"Завтра": - Велись ли дома разговоры о религии? Каким было отношение Сталина к религии: может, Пасху отмечали?
А.С.:- Нет, ни Пасхи, ни других праздников церковных не отмечали. А выражения с упоминанием бога дома употреблялись. "Слава богу", например, "Не дай бог!" и "Ради бога"
Сталин сам нередко говорил. Я никогда не слышал от Сталина ни одного плохого слова в адрес церкви и веры. Помню, такой случай году в 1931-м или 1932-м. Напротив школы, где учился Василий, во втором Обыденском переулке, был храм. Как-то, когда там шла служба, мальчишки возле пробовали стрелять из пугача. Василий в этом участия не принимал, а рассказывал отцу об этом. Отец спрашивает: "Зачем они это делали? Они же, молящиеся, вам учиться не мешают. Почему же вы им мешаете молиться?" Далее спросил Василия: "Ты бабушку любишь, уважаешь?" Тот отвечает, мол, да, очень, ведь это - твоя мама. Сталин говорит: "Она тоже молится". Василий: "Почему?" Отец отвечает ему: "Потому что она, может, знает то, чего ты не знаешь".
Сам Сталин хорошо знал вопросы религии, книг у него было немало, в том числе по вопросам и истории религии. И сам он писал важные работы на эту тему. Например, в статье "Против разрушения храмов" он говорит, что храмы - это памятники культуры нашей Родины, разрушать их - это разрушать памятники культуры. В статье "О запрещении преследования за веру" он говорит о необходимости прекратить преследования людей за веру и выпустить священнослужителей из тюрем, если за ними нет уголовных преступлений.
Я был на похоронах Сталина "от и до", и среди людей, пришедших с ним попрощаться, было немало церковных служителей. Они в своих одеяниях проходили мимо гроба и крестились.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Воспоминания Я.Е. Чадаева
(записал Г.А. Куманев)
ПРЕДИСЛОВИЕ Г.А. КУМАНЕВА
В годы Великой Отечественной войны имя Якова Ермолаевича Чадаева было хорошо известно многим советским людям. Ряд важных правительственных постановлений, и в первую очередь о присвоении генеральских и адмиральских званий, периодически публиковались в печати за двумя подписями: Председателя Совнаркома СССР И. В. Сталина и управляющего делами Совнаркома СССР Я. Е. Чадаева.
Именно на посту управляющего делами правительства раскрылся талант Чадаева как видного государственного деятеля. Благодаря недюжинному уму, удивительной памяти, высокой степени организованности, инициативе и четкости в работе он умело справлялся с огромной и ответственной нагрузкой. Во всяком случае за все время пребывания на такой важной должности, как свидетельствовал сам Чадаев, он не получил ни одного замечания от "хозяина Кремля", хотя в столь тяжелый период ему приходилось трудиться в чрезвычайно напряженном ритме по 14–16 часов в сутки, контролируя подготовку многих документов и давая ход нескончаемому потоку дел.
Лишь однажды Сталин обратил внимание Чадаева на одну, как ему казалось, допускаемую оплошность или недочет. Как-то, выйдя во время заседания Бюро Совнаркома в приемную, Сталин увидел там большую группу наркомов, ожидающих вызовов по своим вопросам.
"После окончания заседания, когда мы остались вдвоем, - вспоминал бывший управделами СНК, - Сталин подозвал меня. Я удивился и терялся в догадках. При этом, естественно, волновался. Глаза из-под его густых ресниц смотрели на меня строго. "Вот что, - сказал Сталин. - Не годится, когда много людей вызываете заранее, а потом они зря тратят время на ожидание. Следующий раз этого не допускайте". Я сразу же ответил: "Слушаюсь, товарищ Сталин". Но всё-таки добавил: "Сколь не говоришь им не приходить рано, они все равно приходят". "Ну что с ними поделаешь", - сморщился Сталин и отправился к выходу".
Как рассказывал Чадаев, обнаружив в нем умение не только стенографировать и составлять хорошие протоколы, но и готовить удачные проекты различных постановлений, Сталин для этой цели стал приглашать управделами Совнаркома почти на все заседания Политбюро ЦК, СНК, а в период войны - и Государственного Комитета Обороны.
Чадаев обеспечивал визирование правительственных документов руководящими государственными и партийными деятелями и практически каждый день бывал в кабинете у Сталина по его вызову или по собственной инициативе, получая текущие задания, в том числе по подготовке тех или иных проектов решений и распоряжений. Наряду с этим вел и соответствующие записи обсуждавшихся там вопросов и бесед. Многое из записанного тогда Яковом Ермолаевичем, включая воспроизведенное по "живым следам" в домашней обстановке, составило основу его воспоминаний…
Познакомил меня с Я. Е. Чадаевым бывший первый заместитель наркома танковой промышленности СССР, Герой Социалистического Труда, генерал-полковник Алексей Адамович Горегляд. 24 апреля 1979 г. он выступил с воспоминаниями на заседании сектора истории СССР периода Великой Отечественной войны Института истории СССР АН СССР. Когда заседание окончилось, Алексей Адамович предложил мне заехать вместе с ним в гости к своему давнему другу Я. Е. Чадаеву. "Это недалеко, в доме по улице Серафимовича, где театр эстрады, - сказал Горегляд. - Мы давно с ним не виделись: Яков Ермолаевич долго болел. Договорились о встрече как раз сегодня. Он очень интересный человек. А сколько знает разных историй! Ведь он был, по существу, во время войны одним из помощников Сталина".
Я. Е. Чадаев был весьма рад нашему визиту и встретил нас очень приветливо. Сразу же усадил за стол и стал угощать чаем. Проведенные у него полтора часа, заполненные многочисленными воспоминаниями, промелькнули быстро и незаметно.
После этого было еще немало встреч и откровенных бесед, в основном у него на квартире. Наши отношения стали теплыми и дружественными. Удовлетворяя мой интерес, он много рассказывал о Сталине и его ближайших соратниках, о стиле их работы, давая им хотя и краткие, но меткие и образные характеристики.
Далее даются выдержки из моих бесед с Я.Е. Чадаевым.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА СО СТАЛИНЫМ
- Эту встречу я запомнил в деталях на всю жизнь, - сказал Яков Ермолаевич. - Была вторая половина апреля 1940 г. Я только что вернулся с Сельскохозяйственной выставки, где с группой контролеров Комиссии Советского Контроля проверял состояние дела с завершением работ к открытию выставки, как позвонил телефон и меня вызвали в Кремль к И. В. Сталину.
Мне еще ни разу не приходилось бывать у Сталина, хотя за последние два года я часто вызывался в Кремль к отдельным руководителям партии и правительства.
В назначенный час я явился в приемную Сталина, где за письменным столом сидел А. Н. Поскребышев. Поздоровавшись со мной, он сказал:
- Пошли!
Мы вошли в коридор.
- Вот здесь, - сказал Поскребышев, указывая на дверь. - Когда будешь уходить, зайди сначала ко мне.
Он повернулся и ушел к себе.
За дверью была небольшая комната Президиума Свердловского круглого зала. Здесь в этот день, 17 апреля 1940 г., проходило военное совещание по итогам советско-финляндской войны. Я знал об этом, и мне очень хотелось присутствовать на этом совещании, потому что к обсуждавшимся вопросам я уже имел некоторое отношение по линии Комиссии Советского Контроля.
В указанной комнате находились Сталин, Молотов, Булганин и нарком лесной промышленности СССР Н. М. Анцелович.
Я робко поздоровался и встал у двери. Ко мне подошел Булганин и сказал: "Постой здесь". Я стоял в смущении, как, видимо, обычно бывает в присутствии великого или знаменитого человека. В это время Сталин, сильно взволнованный, ходил по комнате.
- Кажется, уже достаточно получено уроков, - сказал он с гневом в голосе.
Потом воцарилась тишина. Тишину нарушила только булькавшая вода, которую Сталин наливал себе в стакан из бутылки с "нарзаном". Выпив глоток, Сталин закурил папиросу и снова прошелся по комнате. Я внимательно следил за каждым движением вождя и всматривался в его лицо, стараясь уловить и запомнить каждую черту. Он был невысокого роста и не слишком широк в плечах. Чуть продолговатое лицо было покрыто еле заметными морщинами. Все еще густые, зачесанные кверху волосы слегка покрылись сединой. В чертах его проступало нечто военное. Резко бросались в глаза энергия и сила, которые были в выражении его лица.
Сталин был одет в полувоенную форму: наглухо застегнутая куртка, шаровары защитного цвета, сапоги.
Я впервые близко увидел Сталина.
До этого мне приходилось видеть его только издалека: на торжественных заседаниях, во время парадов, на трибуне совещаний. И всегда этот образ возникал в ассоциации с теми многочисленными портретами, скульптурами, фотографиями, которых много было повсюду. Теперь же передо мной Сталин находился совсем близко, я мог протянуть руку, чтобы дотронуться до него. Многие сейчас хотели быть на моём месте, чтобы вот так близко смотреть на человека, на одного из тех немногих лиц, которые совершили великие дела, составившие целую полосу в истории человечества…
Выступление Сталина было всегда событием. Его выступления всегда ждали. А когда он говорил, все слушали его очень внимательно, с захватывающим интересом, чуть ли не благоговейно. Его речи не были насыщены набором красивых оборотов и фраз. Это были речи, которые зажигали слушателей, зажигали их сознательно и разумно действовать так и идти туда, и решать задачи так, как начертала партия. Он всегда оставался сдержанным в словах, но эти слова были простыми, ясными, понятными. Они содержали такую большую логику, глубину, огромную внутреннюю правду, что их трудно было не понять, не подчиниться, не выполнить их. Сталин непроизвольно привязывал к себе, убеждал и потрясал содержанием своих речей…