"Редакции "Графтон Меркюри", - читала Энн, не видя Патрика, но ощущая его совсем близко, - удалось узнать, что покойный соборный канцлер Джон Юстас был при жизни одним из богатейших людей Англии, возможно, самым большим богачом. Его отец, весьма преуспевавший британский инженер, немало приумножил свое состояние в Америке. Мать получила американское наследство. По завещанию родителей после их смерти канцлеру достался колоссальный пакет акций, ценность которых постоянно возрастала. Известно также, что он унаследовал солидный капитал старшего брата Эдварда. Умер мистер Джон Юстас одиноким холостяком".
Энн Герберт глянула на друга.
- Ну и ну! - сказала она. - А откуда ты это знаешь?
Патрик Батлер смотрел с хитрой загадочной улыбкой.
- Источники вообще-то надо хранить в тайне, - ответил он. - Не полагается раскрывать, где мы, журналисты, добываем информацию. Тут, знаешь ли, у кое-кого могут быть неприятности.
- Если вы думаете, мистер Патрик Батлер, - строго заговорила Энн, - что можете ходить сюда и пить чай, а иногда и ужинать, но ничего не говорить, когда вас спрашивают, вам лучше бы пойти да поискать другое место.
Стараясь казаться суровой, Энн сознавала свою слабость. Патрик продолжал улыбаться:
- Дам тебе три попытки угадать, откуда сведения.
- Хорошо, дай подумать. Мистер Юстас сам тебе рассказал, да? Угадала?
- Мимо, - ответил Батлер. - Я только пару раз его встречал. Давай дальше.
Энн опять поглядела на статью, будто надеясь вычитать под текстом имя секретного источника.
- Наверно, доктор Блэкстаф. Он ведь очень дружил с канцлером.
- Снова промах, - весело возвестил Патрик. - Последний выстрел. Если не попадешь, других шансов не будет.
На сей раз Энн по-настоящему задумалась. Должно быть, размышляла она, кто-нибудь из собора. В таких замкнутых мирках все знают все друг про друга.
- Декан, - уверенно произнесла она, - декан тебе сказал.
Патрик был поражен и восхищен:
- Как же ты догадалась? Вообще-то не декан, но очень-очень близко.
- И конечно, не архидиакон. К нему и близко не подступишься. Ох, знаю - епископ. Это епископ!
Патрик Батлер хлопнул в ладоши и ласково заглянул в глаза Энн:
- Точно! Полгодика назад мне обо всем поведал лично Джарвис Бентли Мортон, лорд-епископ.
- Но он теперь, наверно, рассердится, Патрик? Ты не боишься?
Патрик схватил газету, помахал ею:
- А где в статье хоть тень упоминания о нем? Я написал, что потрясающую новость редакция узнала от епископа? Ни слова, ни намека. И он же тогда не предупредил, что по секрету, строго конфиденциально и прочее. Информация все равно бы просочилась. Но только мы первыми ее дали - эксклюзив! Мировая сенсация со страниц "Графтон Меркюри", Энн! Грандиозно!
Энтузиазм друга растрогал улыбнувшуюся Энн:
- И как это епископ вдруг разговорился? Под хмельком, не иначе?
Патрик вернул газету на стол, аккуратно расправил смятый уголок.
- Вышло действительно весьма забавно. Было это в конце лета на матче по крикету. Комптонская церковная команда против парней из Эксетерского собора.
Епископ болел за своих, глядя не с трона в каком-нибудь шатре, а сидя прямо на траве, как простой смертный. Комптон отбивал, отличался у них четвертый номер, канцлер Юстас - бэтсмен что надо, Энн, уж можешь мне поверить. Никаких деревенских выкрутасов с битой. Аккуратно и благородно примет мяч: тук, щелк - и пушечный удар словно бы без усилий. Тут он как раз послал такой мяч в аут, что трое кинулись догонять. Епископ от восторга хлоп меня по плечу: "А?! Не подумаешь, глядя на поле, что Джон Юстас - один из богатейших людей в Англии!" Ну и тогда же рассказал мне про семью канцлера, про все. И одна странная штука случилась под конец, как бы даже какой-то знак.
- О чем ты?
- Понимаешь, мистер Юстас все время отбивал. Казалось, он до самого финала так и будет - блестящий бэтсмен. Но едва епископ успел договорить, канцлер стал на подачу и забросил мяч, будто чистейший боумер.
Миссис Кокборн гневно взирала на свой завтрак в столовой Ферфилд-парка. Ярость ее была холодна, как яичница, лежавшая на столе перед ней. Тост подали сырым и мягким. Чай - еле теплым. Словом, война между слугами покойного Джона Юстаса и его сестрой возобновилась. Накануне вечером голоса в холле для прислуги (Эндрю Маккена выступал спикером этого парламента) прозвучали единодушно. Менее чем за сутки Августа Кокборн успела оскорбить каждого из членов сообщества разнообразных служителей усадьбы. Теперь расплачивались с ней. "Всех вон! - постановила мысленно она. - Всех до единого за дверь, и без рекомендаций, без всякой помощи в этом жестоком мире".
- Доктор Блэкстаф, мадам. - Младший лакей готов был высоко и твердо нести знамя попранной чести. - Он ожидает вас в гостиной.
Предстоял следующий допрос. Августе Кокборн раньше уже приходилось встречать здесь доктора. Держалась она с ним всегда подчеркнуто индифферентно, чувствуя, видимо, что его близость брату значительно превосходила ее собственную. Доктор, в свою очередь, мало интересовался сестрой друга, имея при этом крайне раздражавшую привычку всякий раз выяснять, где она ныне проживает. "Все еще в Челси?" - осведомлялся он с улыбкой. И когда она (весьма неохотно сообщая об отступлении на менее звучный рубеж) называла другой район столицы, он повторял новый ее адрес так, словно речь шла если не о чумном квартале, то уж явно о недостаточно престижном. "В Западном Кенсингтоне?" - переспрашивал он при их последнем столкновении, "в Западном Кенсингтоне?", будто ему с трудом верилось даже в существование такого места.
Однако этим утром доктор Блэкстаф, очевидно, приложил все силы, дабы вести себя учтиво и почтительно. Явившись в темно-сером костюме безупречного покроя, он начал с выражения искренних соболезнований по поводу постигшей ее тяжкой утраты. Затем стал объяснять, что организацию похорон взял на себя декан. В сложившейся ситуации, полагал доктор, это правильно: именно старшему священнику собора и надлежит проследить за обрядом прощания с одним из членов его причта. Тем более что у декана вообще склонность к организации любых мероприятий (потому, надо думать, и декан). Траурный ритуал запланирован - при условии одобрения миссис Кокборн, разумеется, - на полдень в среду через неделю. Задержка вызвана тем, что декану удалось найти в Нью-Йорке брата-близнеца покойного Джона Юстаса, Джеймса, и он на самом быстроходном трансатлантическом лайнере успеет прибыть вовремя. Власти собора, продолжал доктор, намерены провести церемонию прощания с неким церковным аналогом полных воинских почестей. Ведется также разговор насчет мемориальной доски в северном трансепте, под самым древним и прекрасным соборным витражом. Собственно же погребение - по желанию самого Джона - состоится здесь, в усадьбе, позади примыкающей к этому дому маленькой церкви.
Впервые со времени приезда в Ферфилд-парк Августа Кокборн была приятно удивлена. Здешних слуг, безусловно, придется разогнать, но местному соборному декану можно, пожалуй, задержаться.
- Превосходный порядок действий, - кивнула она. - Организовано, по-видимому, будет со знанием дела.
Последовала ее милостивая, слегка скептичная улыбка.
- Однако, доктор, теперь я попросила бы вас рассказать о предсмертных часах моего брата. Это ведь так естественно для кровной, ближайшей родни - желание узнать все детали, все мелочи. А вы последний, кто видел брата живым.
К подобной просьбе доктор Блэкстаф хорошо подготовился, возможно, даже слишком хорошо. Принявший к сведению отчет Маккены ("глядит, будто ни одному слову не верит… глазами прямо-таки мозг тебе просвечивает"), доктор замыслил ослепить и подавить грозную инквизиторшу величием медицинской науки. Пролистав гору фолиантов, он набрал множество терминов, касавшихся болезни сердца и понятных лишь специалистам. Потребуется, думал он, разъяснять каждое название. Доктор продумывал варианты диалогов, многократно повторял их, репетировал, пока не счел себя готовым ко всему.
- Позвольте говорить с вами от лица и врача и друга, - начал он, не сводя глаз с висевшей над камином голландской жанровой картины. - За годы нашего общения мы с вашим братом очень сблизились. Полагаю, не ошибусь, сказав, что он стал мне ближайшим другом, как и я ему. Конечно, у него здесь было много друзей среди коллег-священников, но всегда чувствовалось, что ему приятно отдохнуть в беседе с кем-то из светских, менее взыскательных слоев.
"Куда это он смотрит?" - нахмурилась Августа, украдкой тоже бросив взгляд на холст с изображением интерьера старинного амстердамского дома и слуг, убирающих залу под надзором суровой особы - по всей вероятности, хозяйки. Заметив явственный слой пыли на нарисованном буфете, Августа про себя вздохнула: да уж, лень и распущенность родились не сегодня! Всю нерадивую прислугу вон!
- В последний год состояние его сердца заметно ухудшалось, - продолжал доктор, переведя пристальный взор на каминное пламя. - Он быстро утомлялся, не мог позволить себе прежние дальние прогулки. Иногда долгие службы в соборе или чтение проповеди по особому случаю его изнуряли. В общем, обычное явление у лиц на последнем этапе среднего возраста. Осмотры ничего конкретного не обнаруживали. И уж поверьте, миссис Кокборн, - доктор вдруг вскинул глаза прямо на нее, - обследовал я его много раз.
- Брата что-то тревожило, доктор Блэкстаф? Говорят, любые проблемы со здоровьем от нервов.
- Нет-нет, ничего не тревожило. Я первым бы узнал об этом. Он совершенно, совершенно не волновался! - протестующе воскликнул доктор, как никто другой знавший, сколько волнений терзало Джона Юстаса в последние месяцы.
Искорка подозрений вспыхнула у Августы Кокборн: не слишком ли горячи возражения? Неужели опять на нее обрушили потоки лжи?
- Позвольте перейти к событиям печальной ночи, - доктор помедлил, мысленно напоследок пробегая свой сюжет. - Джон пришел повидаться со мной приблизительно за десять часов до смерти. Чувствовал он себя неважно. При осмотре у него обнаружился симптом, известный как cardiac disfibrillation - некое скачущее сокращение сердечной мышцы. Возможно, это свидетельствовало об общем расстройстве организма, но в настоящее время наука не имеет средств выяснить данное предположение. Я дал предотвращающее спазм лекарство, а также микстуру с легким снотворным и не рекомендовал в подобном состоянии ехать домой. Полагая это обычной предосторожностью, я и вообразить не мог, что Джону уже не суждено снова увидеть свой дом…
Оторвав взгляд от горящих поленьев, доктор посмотрел на Августу и грустно покачал головой.
- Утро не принесло особых изменений. Я снова осмотрел его, несколько увеличил лекарственную дозу. Увы, безрезультатно. Дефекты сердечной системы или сбои в иных жизненно важных органах, но чуть позднее десяти Господь призвал его к себе. Не думаю, что Джона мучила сильная боль. Просто сердце остановилось, и он скончался.
- А почему не позволяют увидеть его до похорон? Почему тело его так запечатано, будто он умер от чумы?
Доктор ждал этого вопроса.
- Видите ли, в последние годы он мне нередко говорил, что не хотел бы никаких зрителей у своего покинутого душой тела…
К внезапно грянувшему залпу доктор не приготовился.
- Когда он это говорил? А вы что? Где был разговор? Здесь, у него? У вас?
- Не могу в точности припомнить где, - замялся доктор, - когда, я также не припомню. Но пожелание, определенно, было выражено.
- Не помните, где и когда услышали от брата столь странную вещь? Позабыли? - Голос Августы насмешливо зазвенел.
- Миссис Кокборн, - доктор постарался придать тону внушительность, - ввиду профессиональных обязанностей мне часто приходится вести с пациентами беседы сугубо доверительного свойства. Я должен держать в голове всевозможные просьбы, пожелания на случай их кончины. Однако нет необходимости точно запоминать, где именно и когда шел тот или иной разговор.
- Но можно ведь и перепутать, так ведь, доктор? Кто-то еще мог выразить желание быть замурованным в гробу, словно несчастный узник. И если вы не помните, где находились, есть ли гарантия, что вы не ошибаетесь и относительно личности пациента?
- Нет, тут я абсолютно уверен, - сказал доктор, отрицательно мотнув головой.
Удар, обрушившийся следом, предусмотреть было просто немыслимо.
- Скажите, доктор Блэкстаф, вы упомянуты в завещании? Большую сумму вам оставил мой брат?
Доктор побагровел. Августе Кокборн увиделся признак вины. На самом деле то был гнев - гнев человека, грубо и прямо оскорбленного.
- Насколько мне известно, нет, мадам. Теперь же, с вашего разрешения, я удалюсь, меня ждут пациенты. У живущих не меньше прав, чем у покойных. Всего вам доброго, мадам!
Августа Кокборн посмотрела ему вслед и еще долго созерцала закрывшуюся дверь. Она не родилась злодейкой, эта дама, Августа Кокборн. Ей были дороги и брат, и вся семья (кроме лживого мужа, разумеется). Лишь жизненные обстоятельства развили худшие стороны ее характера.
Августа взяла со стола последний выпуск "Графтон Меркюри", интересуясь, пишут ли о брате. Дойдя до восхищавшего Патрика Батлера абзаца, леди слегка вскрикнула. "Чарльз Джон Уитни Юстас… один из богатейших людей Англии… американское наследство… колоссальный пакет акций". Она вновь перечла. Ей, разумеется, было известно, что брат богат, но не настолько же! Однако здесь со всей ясностью утверждалось - "один из богатейших". Но как они разнюхали, эти людишки, в их болоте за сотни миль от человеческой цивилизации? Откуда мерзкой газетенке, заполненной вестями о ценах на свиней и заседаниях местной управы, это стало известно? Все в Комптоне знают? Имеют виды, спаси Господи, на завещание?
Подойдя к окну, Августа Кокборн смотрела на сад покойного брата. Пара малиновок бойко прыгала по лужайке. Моросил мелкий дождь. Дворецкому верить нельзя. Доктору тоже. Блэкстаф, конечно, более умелый враль, нежели этот жалкий Маккена (а может, Маккендрик? или как его там?) - врачам положено лгать постоянно, по профессии, - но вся докторская история выглядела уж как-то слишком сомнительно.
В голове продолжало эхом отзываться - "один из богатейших людей Англии". Можно было бы переехать, вновь поселиться по приличному адресу. "Из богатейших людей Англии"! Должным образом обеспечить четверых детей, заплатить все долги, что накопил злосчастный муж. "Из богатейших людей Англии"! Выдать супругу такую сумму, чтоб никогда уже не появлялся на глаза. Жить наконец в достатке, не нервничая из-за очередных счетов. "Из богатейших людей Англии"!
Перейдя холл, Августа Кокборн вошла в кабинет брата. Выглянув и убедившись, что поблизости никого, заперла дверь. Поочередно выдвигая ящики массивного письменного стола, проверила все содержимое. Просмотрела все верхние отсеки с конвертами и почтовой бумагой. Проверила, нет ли секретных ящичков для важных документов. Искомое не обнаружилось. Она отперла дверь и позвонила.
- Маккендрик, или как вас там, мне надо успеть к поезду. Я должна съездить в Лондон. Вернусь на днях. Подайте экипаж.
- Немедленно, мадам, - возликовал Маккена при вести об отъезде этой ведьмы. Ему и сотоварищам удастся хотя бы на несколько дней сбежать с каторги.
Миссис Августа Кокборн ехала в Лондон, чтобы найти частного детектива для расследования смерти брата. У нее появились сильнейшие подозрения, что брат убит.
3
Энн Герберт дожидалась Патрика Батлера в кофейне на Казначейской улице, за пару кварталов от собора. Патрик запаздывал. Вечно он так, вздохнула Энн с нежной улыбкой. Сейчас прибежит, улыбаясь во весь рот, - "извини, срочный разговор с одним парнем".
Тоненькую и стройную Энн Герберт помимо темных волос и прямого носика отличали чудесные зеленые глаза. Шел второй год с тех пор, как она молодой вдовой осталась с детьми в угловом домике церковного двора. "Так мила, так прелестна, - говорил декан Джону Юстасу после решения вопроса о проживании Энн Герберт. - Не сомневаюсь, двух лет не пройдет, и снова выйдет замуж". На первом году вдовства новый брак казался Энн немыслимым (как можно было думать о замене любимому супругу?). Кое-кто из младших викариев претендовал, но безуспешно. Однако полгода назад на очередном чаепитии у декана ей встретился Патрик. Он просто подошел к ней, с чашкой в одной руке и большим куском знаменитого деканского шоколадного торта в другой, и сказал: "Меня зовут Патрик Батлер, а вас?" После чего их встречи стали случаться все чаще. Декан опять пророчил, на сей раз в беседе с экономкой, что бракосочетание произойдет в течение года. Он сам планировал вести обряд венчания и даже, по его словам, уже нашел в Священном Писании подходящий, достойно аттестующий профессию Патрика, текст.
Вбежал Патрик, сел рядом, заказал две чашки кофе.
- Прости, опоздал, - улыбнулся он. - Важный разговор с одним человеком из собора. Как детишки?
- Дети прекрасно, - улыбнулась в ответ Энн. - Доволен откликами на статью о мистере Юстасе? В Комптоне все только об этом и говорят.
- Отлично! - сказал Патрик. - У меня, кстати, новости на этом фронте. Но прежде я хочу кое о чем тебя спросить. - Он наклонился ближе, опасаясь чужих ушей. - Ты ведь всю жизнь тут живешь? Наверно, и родилась тут, а?
- Да, здесь, - кивнула Энн, чей отец был начальником местной железнодорожной станции.
Молодой журналист вытащил из кармана свой блокнот.
- Десять месяцев назад, перед самым моим приездом сюда, вдруг бесследно исчез парень из церковного хора. Было такое? - Он заглянул в блокнот. - Как сообщил мой человек в соборе, исчез некий Уильям Гордон, одинокий холостяк.
- Да, верно. Ну и что? Все уж про это позабыли.
- Но он не первый, так вдруг исчезнувший, не так ли? До этого, года полтора назад, пропал еще один. Правда, не разыскать никого, кто бы помнил его имя. Даже соборный мой приятель не может вспомнить.
Энн смотрела на взбудораженного Патрика. Вспомнился посвященный в младший сан певчий Питер Конвей, захаживавший к ним с мужем на ланч. У юноши были большие планы, он говорил супругам Герберт о надеждах со временем возглавить хор в каком-нибудь прославленном соборе. А потом внезапно исчез. Хотя никто особенно не удивился. За певчими почему-то закрепилась репутация субъектов ветреных и безответственных.
- Его звали Питер Конвей, - очень спокойно сказала Энн.
Две зрелого возраста дамы неподалеку от их столика громко обсуждали предстоящую поездку за покупками в Эксетер, голоса их звенели алчным предвкушением.
- И что же, Патрик? - Некоторые черты в натуре ее друга слегка коробили Энн Герберт. Чересчур возбудимые, он и его коллеги слишком увлекались темными сторонами человеческой души.
- Господи Боже! - рассмеялся Патрик, как всегда при попытках Энн охладить его пыл. - Ты хочешь, чтобы все шло вроде поездов твоего батюшки, точнехонько по расписанию, по загодя составленному графику? В газетном мире, понимаешь ли, жизнь требует приправы - остроты, неожиданности! - Он взглянул на разгоряченных дам за соседним столиком. - Думаю, статья так же всполошит уважаемых читателей.
- Какая статья, Патрик? Про богатство мистера Юстаса?