- Я провел расследование, но никто не знает человека, описанного водителем грузовика. И даже если нам удастся найти его, будет трудно его разговорить, хоть бы он и был сообщником: ни один закон не запрещает перевозить груз древесины с одного места на другое… - Он вынул лист бумаги из внутреннего кармана пиджака и положил его на стол: - Как бы там ни было, здесь записаны отличительные приметы человека, заказавшего перевозку груза из Иеролимина в Гитион. - Он встал и закрыл окно. - А блокпосты? Вертолет, береговая охрана?
Комиссар покачал головой:
- Ничего. Он как будто исчез… У нас есть только эта дурацкая, бессмысленная надпись…
- "Я нага и мерзну". Как будто насмешка… И труп без одежды… Должно быть, мы имеем дело с маньяком… Проклятым сукиным сыном маньяком.
В этот момент в комнату вошел официант из соседнего бара с подносом в руках.
- Вероятно, вы тоже проголодались. Я велел принести кофе и бутербродов. Поешьте чего-нибудь.
Агент взял дымящуюся чашку кофе.
- Если вы не сразу уйдете, скоро должен приехать коллега из Афин - кажется, какой-то высокий чин из управления… Из тех, что распутывают самые сложные дела.
Пенделени взял свой пояс с вешалки.
- Нет, спасибо. Передайте ему привет от меня. Я вымотался и иду спать. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.
Он покинул помещение как раз в тот момент, когда у здания полицейского участка остановилась машина. Оттуда вылез офицер, быстрым шагом, без стука вошедший в кабинет комиссара. Комиссар пошел ему навстречу, протягивая руку. Офицер сначала отдал честь, а потом с силой пожал ему руку:
- Капитан Караманлис, из афинской полиции, вольно, комиссар. - Он взглянул на поднос. - Я вижу, вы завтракали. Я вам помешал.
- О нет, это я так, перекусывал… Мы всю ночь провели на ногах… Быть может, вы составите мне компанию?
Караманлис сел.
- Не откажусь, комиссар. Я тоже не спал всю ночь, чтобы как можно скорее добраться сюда. А вы пока что расскажите мне обо всем произошедшем в подробностях. Вы, вероятно, понимаете, что мы почти наверняка имеем дело с маньяком: более месяца назад в Парфенионе, в Аркадии, убили, буквально зверски, еще одного нашего с вами коллегу, агента на пенсии Петроса Руссоса.
- Вы знали его?
- Лично. Он пятнадцать лет работал со мной. Отличный сотрудник… Способный, смелый, преданный.
- А Карагеоргиса вы тоже знали?
Караманлис кивнул:
- Он тоже много лет являлся моим непосредственным подчиненным и, кроме того, сражался плечом к плечу со мной во время гражданской войны, против коммунистов, в горах, - это был человек отважный, он самого черта не боялся.
Комиссар посмотрел на него со смешанным чувством боязни и удивления:
- Караманлис. Но тогда вы - Павлос Караманлис, прославившийся во время гражданской войны, чья боевая кличка - Таврос. Боже мой, капитан, я родом из Кастрицы… Там еще говорят о вас… Вы - почти легендарный персонаж…
Караманлис устало улыбнулся:
- Дела давно минувших дней. Но мне приятно, что кто-то еще помнит о Быке.
Комиссар не осмелился добавить, по каким причинам жители Кастрицы все еще помнят о Тавросе, но сделал вид, будто имел в виду именно то, о чем подумал Караманлис.
- Но, капитан, - продолжил он, - если Руссос и Карагеоргис были вашими непосредственными подчиненными на протяжении стольких лет, при различных обстоятельствах, значит, это вы можете сообщить нам ценную информацию, а не мы вам. Вчера вечером я звонил судебному следователю, которому поручено расследование смерти Руссоса в Парфенионе. Он тоже считает, что мотив к совершению преступления стоит искать в том периоде биографии обеих жертв, когда они несли службу в политической полиции в Афинах… То есть вместе с вами.
- Несомненно, что-то связывает эти два преступления, и в мою голову закралось кое-какое подозрение, но это почти невозможно… На грани абсурда… Нужно искать что-то другое…
- А надпись? Мне сказали, в Парфенионе рядом с истерзанным телом Руссоса тоже ее нашли.
- Да, эта деталь объединяет оба преступления. В каком-то смысле это подпись убийцы и его вызов нам.
- Или знак?
- Да, конечно, знак… или ловушка… Я должен это выяснить. А теперь расскажите мне, что произошло.
Комиссар последним глотком допил свой кофе, вытер губы салфеткой и закурил "Папастратос".
- Вы курите? - спросил он, протягивая пачку Караманлису.
- Уже год как бросил.
- Вы счастливчик. Ну, я мало что могу рассказать вам. Наше расследование пока дало не слишком значительные результаты. Думаю, мы имеем дело с преступником исключительно хитрым, а также очень жестоким. Единственный след, по моим представлениям, - незнакомец, два дня назад заказавший транспортировку древесины с причала Иеролимина на причал Гитиона без какой-либо видимой надобности.
Караманлис очень внимательно слушал, пока комиссар сообщал ему детали произошедшего, и по окончании несколько раз перечитал содержимое листка, оставленного агентом Пенделени, где тот описывал внешность человека, заказавшего транспортировку дерева.
- Быть может, описание вам кого-то напоминает?
- В каком-то смысле… да… Как бы там ни было, я хочу всерьез заняться этим делом. Найдите мне водителя фуры, я постараюсь составить фоторобот, а вы тем временем не ослабляйте хватку: ведь этот мерзавец не мог раствориться в воздухе.
- Хорошо, капитан. Мой заместитель подменит меня и продолжит руководить расследованием. Сегодня вечером мы также получим заключение судебного медика - бумагу предоставят в ваше распоряжение.
- Благодарю вас, комиссар. Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной в гостиницу "Ксения".
Он положил листок с описанием в карман и отправился к своей машине. Солнце уже стояло высоко в небе, день обещал быть ясным. Караманлис отправился в гостиницу и поднялся в свой номер, собираясь принять душ и пару часов полежать, прежде чем начать охоту.
Стоя под струями воды, разминавшими его мышцы, затекшие от усталости и от долгих часов, проведенных за рулем на дорогах Пелопоннеса, он мысленно возвращался к телефонному звонку, полученному три дня назад в Афинах. Он пришел домой поздно ночью, после утомительного дня, и сел в своем кабинете, чтобы на несколько минут расслабиться и просмотреть газету. Зазвонил телефон. Караманлис будто снова слышал этот голос, медленные, отчетливые слова:
- Капитан Караманлис?
- Кто говорит?
- Вы помните сосуд, пропавший десять лет назад из подвала Национального музея?
- Кто говорит?
- Тот, кто знает, где он находится.
- Рад за вас, оставьте его себе и отстаньте от меня.
- Не говорите так, послушайте меня минутку: есть и другие, кто знает о нем. Ваши знакомые из стародавних времен: господин Шарье и господин Шилдс. Они высадились в Патрах сегодня утром и сразу же поехали на юг… Им нужен тот сосуд…
- Пусть забирают.
- Полагаю, может также всплыть старая история… Смерть двоих их друзей, произошедшая при таинственных обстоятельствах в ночь штурма Политехнического… Клаудио Сетти и Элени Калудис… Вам ничего не говорят эти имена, капитан?
Караманлис повесил трубку, но мысль об этом больше его не покидала: Шилдс и Шарье - какого черта они вернулись столько лет спустя… и к тому же вместе. Струи душа успокаивали его нервы; он сел на корточки и прислонился затылком к стене. Боже… Ему хотелось бы раствориться в воде, а вместо этого он скоро должен будет вскочить на ноги и заняться расследованием самого запутанного дела за всю свою жизнь. Казалось, все призраки той далекой ночи собрались в затерянном уголке Пелопоннеса, и один из них со свирепой решимостью наносит удары. Чья очередь настанет в следующий раз? Быть может, его самого? Каков мотив этих преступлений, что значит абсурдная и таинственная фраза? Он чувствовал, что картина будет завершенной, когда прольется новая кровь… Да, быть может, еще одной смерти будет достаточно, чтобы понять… или чтобы навсегда погрузиться в ничто.
Вода стала теплой, а потом холодной, и капитан вскочил на ноги, словно его ударили хлыстом. Он вытерся и лег в постель. Он привык быстро засыпать в самых различных условиях, но сейчас чувствовал со всех сторон угрозу и не знал, с чего именно начинать противостояние.
Ближе к закату Мишель Шарье медленно, со скоростью пешехода, въехал в местечко Скардамула и припарковал машину на центральной площади. Нормана он оставил в Каламате: тот собирался встретиться со старым служащим английского консульства, который вроде бы мог сообщить ему какие-то известия касательно смерти отца.
В городе отмечали праздник святого покровителя, и по улицам в направлении церкви, мерцавшей множеством разноцветных лампочек, двигалась процессия. На тротуарах стояли прилавки бродячих торговцев и палатки, где жарили рыбу и сувлакию, от которой поднимался в воздух восхитительный аромат. Он стал бродить туда-сюда, время от времени поглядывая на часы. Чья-то рука хлопнула его по плечу.
- Что скажешь, Мишель, перекусим здесь? - сказал Норман, указывая на один из прилавков.
- А, ты приехал, - ответил Мишель, оборачиваясь к другу. - Ну что? Выяснил что-нибудь?
Норман покачал головой:
- Абсолютно ничего: югославская полиция действует на ощупь, в потемках. Моего отца убили в лесу в долине реки Струма, в нескольких километрах от границы с Грецией. Кто-то устроил ему засаду и убил: один-единственный выстрел из большого охотничьего лука, очень мощного, может быть, "Пирсона" или "Кастерта", - прямо в сердце… Что до остального, по всей видимости, рот и глаза ему завязали уже после смерти.
- Что он делал в столь отдаленном месте?
- Охотился - давнее пристрастие. Ему нравилось ходить на охоту совсем одному, иногда на несколько дней, ночевать под открытым небом.
- Значит, он был вооружен.
- Да. Но это ему не особо помогло: из его ружья не было сделано ни единого выстрела. Давай сядем, поговорим в более спокойной обстановке. Это место тебя устроит? Запах вроде бы вкусный.
- Конечно, устроит, - ответил Мишель.
Они сели за столик и заказали запеченную рыбу, хлеб, вино и греческий салат с фетой. Владелец прилавка разложил на столе газетные листы наподобие скатерти, поставил на них тарелки, положил приборы, круглый хлеб и поместил кувшин с рециной, после чего принес две хрустящие султанки и тарелку салата. Норман налил вина себе и другу и почти залпом осушил содержимое бокала. Ему как будто не терпелось высказать мучившую его назревшую мысль.
- Именно так пьется рецина, залпом, другого способа нет… Боже, эти запахи, эти звуки… Кажется, будто я никогда не уезжал отсюда… Выпей и ты, давай.
Мишель стал пить вино большими глотками, прикрыв глаза, словно вкушал эликсир.
- Ты прав, Норман, ты прав: как будто мы снова стали мальчишками.
- Ты помнишь, как мы познакомились в Парге, когда ты подвез нас на своей колымаге?
- Да, и мы пошли в остерию, к Тассосу, - я хорошо помню, там я впервые в жизни напился.
- Рециной.
- Да. И поклялся никогда больше не пить.
- Все так говорят.
- Ну да.
Норман поднял свой бокал:
- За прошлые дни, друг мой.
- За прошлые дни, - сказал Мишель, в свою очередь, поднимая бокал. Выпив, он опустил голову и больше ничего не говорил. Норман тоже замолчал.
- Ты любил своего отца? - спросил вдруг Мишель.
- У нас никогда не было настоящих взаимоотношений. После того как я вернулся в Англию, я временами виделся с ним на Рождество… Но это не то…
- Конечно, не то…
- Единственный раз, когда мне показалось, что мы можем стать друзьями, - это тогда, в Афинах, когда он вызвался помочь мне спасти Клаудио и Элени.
Мишель понурил голову.
- Тебя снова охватили мрачные мысли? Господи, мы ведь приехали сюда охотиться, а не оплакивать прошлое. Ради большой охоты, понимаешь, Мишель? А теперь выпей еще, ради Бога. - Он снова наполнил другу бокал.
Мишель поднял голову, взгляд его внезапно выразил удивление и некую подавленность. Он указал пальцем на стол:
- Я его знаю, Норман, я знаю этого человека, я видел его той ночью, в Афинах, когда меня арестовали, когда арестовали Клаудио и Элени… - Голос его дрожал, глаза блестели от ярости и волнения.
- Мишель, Мишель, что ты говоришь? Ты не переносишь рецину, ты никогда ее не переносил…
Мишель отодвинул тарелку, стакан и столовые приборы, поставив их поближе к Норману, а потом взял со стола газету и показал ее другу:
- Смотри! Ты знаешь, кто этот человек?
Норман увидел фотографию лежащего на спине человека с вытаращенными глазами. Его голая грудь была испачкана кровью, острый предмет воткнулся между шеей и ключицей. Заголовок гласил: "Таинственное преступление в пещерах Диру: сержант Карагеоргис из полицейского участка Аэрополиса убит маньяком".
Норман покачал головой:
- Я его никогда не видел. Ты уверен, что знаешь его?
- Богом клянусь! Он постарел, волосы поредели, усы поседели, но говорю тебе: это он. Я видел его в ту ночь. Он и еще один полицейский отвели меня в камеру для допроса, а прежде пытали фалангой.
- Странно.
- Погоди. Дай почитать. - Мишель торопливо, сосредоточенно и с жадностью пробежал статью глазами, после чего уронил газету на стол и залпом выпил свое вино.
- Эй, давай потише, ты эту штуку плохо переносишь.
Мишель подвинулся вперед, схватил друга за руки и приблизил свое лицо к лицу Нормана, пристально глядя на него широко раскрытыми глазами.
- Возможно, Клаудио жив, - прошептал он.
- Вино ударило тебе в голову.
- Так оно и есть. Смотри сюда: двадцать дней назад в Парфенионе, в Аркадии, убит еще один полицейский, Петрос Руссос, коллега Карагеоргиса, пятнадцать лет проработавший с ним бок о бок в центральной полиции Афин. Другими словами, оба они были прямыми подчиненными Караманлиса. И посмотри-ка, кого направили руководить расследованием - лично Павлоса Караманлиса. Он сейчас находится в Аэрополисе в нескольких километрах отсюда. Все эти люди связаны с событиями в Политехническом.
- Но при чем тут Клаудио? Не понимаю, при чем тут Клаудио?
К ним подошла девочка с коробкой сластей:
- Мистер, не хотите купить лукума?
- Нет, сокровище мое.
- Клаудио мертв, Мишель. Мне сказал об этом отец, когда вышла та статья в газете. Он поведал мне также, что история о покушении - вероятно, уловки полиции, благодаря которым смогли исчезнуть без следа два нежелательных трупа. Смирись.
Мишель продолжал пробегать глазами газету.
- Быть может, это всего лишь сенсация, а может, что-то большее, но, думаю, вскоре все прояснится.
- Может быть…
- А решение загадки кроется в словах, обнаруженных возле трупов Руссоса и Карагеоргиса: "Я нага и мерзну". Это послание, понимаешь? Несомненно, это послание. И если нам удастся расшифровать его, то мы доберемся до убийцы и поймем причину, заставляющую его убивать с подобной жестокостью.
Норман внезапно потемнел в лице:
- Послание… Совсем как в произошедшем с моим отцом. Но тогда убийцей может оказаться один и тот же человек… Ты думаешь, Клаудио вернулся убить своих мучителей, не так ли?
- А ты думаешь, все это - лишь плод моего подсознания, которое не может смириться с тем, что я его выдал, верно? Давай говори, разве не так?
- Но ведь это абсурд, разве ты не понимаешь? Если есть связь между тремя преступлениями, то какое ко всему этому имеет отношение мой отец? Мой отец пытался спасти его: он послал человека на машине… Я был там, он пытался спасти его, говорю тебе.
Владелец прилавка обернулся к ним, посетители за соседними столиками тоже. Норман опустил голову и, не говоря ни слова, снова принялся за еду. Мишель кусал нижнюю губу, пытаясь прогнать прочь слезы, выступавшие у него на глазах.
- У тебя нервы на пределе, - заметил друг. - А теперь ешь: холодная султанка отвратительна на вкус.
11
Скардамула
9 августа, 22.30
Мишель постучал в дверь номера Нормана:
- Я спущусь и выгоню машину. Жду тебя внизу.
- Хорошо, - сказал Норман, - я присоединюсь к тебе через десять минут.
Мишель вывел машину из гаража гостиницы, выехал на улицу и припарковал ее под фонарем, заглушив мотор. Он достал из портфеля статью Периклиса Арватиса "Гипотеза о некромантическом ритуале в одиннадцатой песни "Одиссеи"" и стал читать… Гипотеза Арватиса… Он уже столько раз изучал этот текст. По мнению автора, некромантический ритуал, описанный в одиннадцатой песни "Одиссеи", действие которой разворачивается на краю земли, на берегу Океана, - не что иное, как беседа с оракулом мертвых Эфиры, находящимся в Эпире, ровно напротив островов Ионийского моря, напротив Итаки. Раскопки подтвердили - к оракулу приходили с микенской эпохи, со времен гомеровских героев. В Эфире тек Ахерон, приняв в себя потоки Коцита и Перифлегетона, в Эфире находилось Стигийское болото, а в горных деревнях мертвецов все еще хоронили, положив им в рот серебряную монету достоинством в двадцать драхм… обол Харону, перевозчику мертвых, - а в день поминовения усопших ели сырые бобы… В Эфире время как будто остановилось.
Долгие века это место оставалось магическим и ужасным: именно у берегов Эфиры, возле острова Паксос, капитан корабля, плывшего в Италию во времена императора Тиберия, слышал крик: "Умер великий Пан!"
Он отчетливо несколько раз слышал это восклицание, а также траурный хор, доносившийся из лесов, покрывавших остров. А потом новость распространилась по миру, приведя самого императора в уныние. Тиберий пожелал лично встретиться с капитаном корабля и расспросить его о таинственном событии: ведь получено было предзнаменование того, что богам язычников пришел конец и что рождается новая эра… То был год, а может быть, и месяц, и день смерти и воскресения Христова… Его возвращения из царства мертвых. В Эфире узнали об этом, и голос, полный тревоги об умирающем мире, прокричал меж небом и морем: "Умер великий Пан!"
Норман открыл правую дверцу и сел в машину.
- Ты снова читаешь эту штуку? Теперь ты ее, наверно, наизусть знаешь.
- Да. И все-таки кое-что я понимаю не до конца. Исследование Арватиса кажется наивным, поверхностным, но оно привело его к самой невероятной находке: он обнаружил сосуд Тиресия, доказательство существования второй "Одиссеи". Сдается мне, у нас в руках незавершенное исследование. Думаю, здесь не хватает важного куска… основополагающего.
- Возможно. Но окончание его статьи вовсе не обязательно опубликовано. Вполне вероятно, что профессор Арватис сделал лишь кое-какие заметки, и не было случая и возможности отдать их в печать… Давай заводи! До нужного нам места час пути.