* * *
Он не помнил, как вернулся в Аргус-хаус. Просто вдруг обнаружил себя около двери перед мигающим в ужасе Насонби. Дворецкий что-то сказал, он безвольно махнул рукой и побрел в библиотеке. Слава Богу, Хэла там не было. Я должен буду сказать ему, но, Боже, не сейчас!
Дальше, через французские двери, через сад. Единственной мыслью было найти убежище, хотя он знал, что такого не существует.
За сараем он сел на перевернутое ведро, поставил локти на колени и положил голову на руки.
Грей слышал тиканье часов в кармане, казалось, каждый тихий щелчок длится вечно, складываясь в бесконечный поток. Как невероятно долго придется ждать, прежде чем он умрет, и слова Боулза перестанут отдаваться эхом у него под черепом.
Он понятия не имел, сколько просидел так с закрытыми глазами, проклиная себя от всего сердца. Он не стал открывать глаза, когда рядом раздались шаги и прохладная тень упала ему на плечи.
Послышался короткий вздох, большие руки подхватили его и подняли на ноги.
- Обопритесь на меня, - тихо сказал Фрейзер. - Прогуляемся. На ходу будет легче говорить.
Он открыл рот, чтобы возразить, но не нашел в себе сил к сопротивлению. Фрейзер взял его за руку и твердо повел через задние ворота. Они прошли узким переулком, достаточно широким для тележек торговцев, но в этот час дня - было уже довольно поздно - он весь был скрыт в тени. Несколько служанок слонялось перед калитками больших домов, они сплетничали или ждали молодых людей. Они искоса бросали взгляд на двух мужчин, но отворачивались, понижали голоса и продолжали сплетничать. Грей страстно пожалел, что не родился одной из этих женщин, которые имеют право продолжать жить своей обыденной жизнью.
Комок в горле был большим и твердым, как грецкий орех. Он не понимал, как слова смогут пройти сквозь него. Но Фрейзер держал его под руку, направляясь через улицу в Гайд-парк.
Здесь было уже совсем темно, только вдалеке светились костры цыган и бродяг, приходивших сюда ночью. На углу, где выступали агитаторы, памфлетисты и все, кто имел что-то сказать обществу, догорал беспризорный огонь, пахло жженой бумагой. На соседнем дереве висела неясная фигура - кто-то пытался поджечь чучело, но оно только обуглилось и завоняло, бледный квадрат бумаги был пришпилен к груди, нечитаемый в темноте.
Они почти вышли к центру парка, когда он нашел первые слова; Фрейзер, терпеливо шагавший рядом, уже не держал его за руку, и он ощутил это как утрату… но слова наконец пришли, сначала неохотные и непоследовательные, а затем резкие и внезапные, как мушкетный залп. Он удивился, что можно говорить так коротко.
Фрейзер издал тихий звук, похожий на короткий хрип, словно получил удар кулаком в живот, но потом слушал молча. Они шли еще некоторое время, после того, как Грей закончил говорить.
- Господи, помилуй, - сказал наконец Фрейзер очень тихо.
- Вот и все, - сказал Грей беззлобно. - Это наводит на мысли о существовании некоего конечного смысла всех вещей.
Фрейзер повернул голову и посмотрел на него с любопытством.
- Вы так считаете? Вы подразумеваете под конечным смыслом Божий промысел или что-то еще? Я слышал, как вы восхищались логикой разума.
- Где же в этом логика? - возразил Грей, разводя руками.
- Вы знаете ее так же, как и я, - довольно резко сказал Фрейзер. - Логика долга, которой подчиняется каждый человек - вы, я, Эдуард Твелветри.
- Я… - Грей остановился, не в состоянии сформулировать свои мысли связно, их было слишком много.
- Да, мы оба виноваты в смерти этого человека, и я не думаю, что говорю это по доброте душевной. Я хорошо понимаю, что вы чувствуете. - Фрейзер остановился и повернулся к Грею, пристально глядя ему в лицо. Они стояли у дома графа Прествика; фонари были зажжены, свет полосами падал через кованые прутья решетки. - Я публично обвинил его в измене, чтобы пресечь деятельность, которая могла нанести вред моему народу. Он бросил мне вызов, чтобы предотвратить любые подозрения, вызванные моими словами, и продолжать свое дело, о котором мы с вами не имели никакого понятия. Затем вы бросили ему вызов, якобы, - он пристально посмотрел на Грея и заговорил медленнее, - защитить свою честь и стереть обвинение в содомии. - Широкий рот сжался в тонкую полосу.
- Якобы, - повторил Грей. - А для какого черта я еще мог это сделать?
Глаза Фрейзера изучали его лицо. Грей чувствовал прикосновение этого взгляда, странное ощущение, но он держался спокойно. Или надеялся, что спокойно.
- Ее светлость считает, что вы сделали это ради вашей дружбы со мной, - наконец сказал Фрейзер спокойно. - И я склонен думать, что она права.
- Ее светлости надо заниматься своими собственными делами. - Грей резко отвернулся и пошел. Фрейзер быстро догнал его двумя широкими шагами, почти не слышными на песке дорожки. В рассеянном свете из окон домов можно было разглядеть кучки навоза, оставленные всадниками, потерянные детские игрушки.
Грей отметил, что Фрейзер сказал: "Ради вашей дружбы со мной", в отличие от боле простого, но опасного "ради меня". Он не знал, были это слова Минни или Фрейзера, но решил, что это не имеет значения. Оба заявления были верны, и, если Фрейзер предпочитал большую дистанцию, он был рад и этому.
- Мы оба виноваты в его смерти, - упрямо повторил Фрейзер, - так же, как он сам.
- Каким образом? Он не мог оставить мое обвинение без ответа. И он не мог рассказать вам правду о своем положении даже в частном порядке.
- Он мог, - возразил Фрейзер. - Но он вызвал вас не только из чувства долга.
Грей смотрел на него.
- Конечно.
Фрейзер отвернулся, но Грей заметил проблеск улыбки на затененном лице.
- Вы англичанин, - сухо сказал Фрейзер. - Так же, как и он. И все-таки он пытался убить вас.
- Он должен был, - перебил Грей. - Его единственным шансом было попросить прощения, но он, черт возьми, знал, что я не прощу.
Фрейзер коротко кивнул, согласный.
- Разве я не сказал, что все случившееся логично.
- Но… - Он не договорил. Несмотря на всю чудовищность происшедшего он не мог не отметить, что Фрейзер сказал правду: Джейми тоже был виноват в смерти Твелветри и должен был сожалеть о ней.
- Да, но, - сказал Фрейзер со вздохом, - я бы сделал то же самое. Впрочем, вы убивали людей и получше Эдуарда Твелветри.
- Вполне возможно. Но я убивал их как врагов - из чувства долга.
Стал бы он врагом, если бы не Эсме и Натаниель? Скорее всего, нет.
- Вы убили его как врага. И не ваша вина, что он таковым не оказался.
- Очень благовидный аргумент.
- И убедительный.
- Как вы можете утверждать, что чувствуете мой ужас и тоску? Мою вину? - раздраженно потребовал Грей.
- Я действительно чувствую. Можно ощущать сильное горе, но рационально мыслить при этом.
- Вот как, - начал Грей потеплевшим голосом, но так как разговор начал напоминать ту несчастную стычку в конюшне Хелуотера, он отказался от этой тактики. - Вы действительно считаете все страстные слова нелогичными? А как насчет чертовой "Арбротской декларации" ?
- Речь может быть произнесена в порыве страсти, - признал Фрейзер, - но дальше ее приходится исполнять хладнокровно, по большей части. Декларация была написана или, по крайне мере, подписана рядом людей. Они все не могли быть под воздействием страсти, когда делали это.
Грей почти засмеялся, но покачал головой.
- Вы пытаетесь отвлечь меня от обсуждаемого вопроса.
- Нет, - сказал Фрейзер задумчиво, - думаю, я пытаюсь показать вам, что независимо от стремления человека поступать правильно, результат может быть оказаться совсем не тем, чего он желал или ожидал. И это можно считать основанием для сожаления. Иногда очень глубокого сожаления, - добавил он более мягко, - но не вечной вины. И потому мы должны отдаться на милость Божию, и надеяться получить Его прощение.
- А вы опираетесь на собственный опыт. - Грей не хотел, чтобы это замечание прозвучало так веско, но так оно и получилось. Фрейзер издал протяжный выдох через свой длинный шотландский нос.
- Вы правы, - сказал он после минутного молчания. Он вздохнул еще раз. - Когда я был лэрдом в Лаллиброхе, один из арендаторов пришел просить моей помощи. Это была старая женщина, она беспокоилась за одного из своих внуков. Его отец часто бьет мальчика без вины, сказала она, и она была уверена, что однажды убьет совсем. Не возьму ли я его конюхом к себе в дом? Я согласился. Но когда я заговорил с его отцом, он не согласился и упрекнул меня за то, что я вмешиваюсь в его дела с сыном. - он снова вздохнул. - Я был молод и глуп. Я ударил его. Вернее… я его побил, и он уступил мне. Я забрал паренька. Его звали Робби, Робби Макнаб. - Грей хмыкнул, но ничего не сказал. - Ну, Ронни, так звали отца, Ронни Макнаб было его имя, предал меня англичанам из обиды и гнева; я был арестован и доставлен в английскую тюрьму. Я… бежал… - Он поколебался, словно решал, стоил ли сказать больше, но решил идти дальше. - Позже, когда я вернулся в Лаллиброх в первые дни восстания, я узнал, что дом Макнаба сгорел, а сам он задохнулся в дыму.
- Я так понимаю, не случайно?
Фрейзер покачал головой, это движение было едва заметно в тени вязовой аллеи, они уже были в восточной стороне парка.
- Нет, - тихо сказал он. - Это сделали другие мои арендаторы, потому что они знали, кто предал меня. Они исполнили то, что считали своим долгом перед лэрдом. И все это привело к смерти, а я ничего не мог изменить.
Их шаги стали мягче, когда они пошли медленнее.
- Я учту это, - наконец Грей успокоился. - А что стало с мальчиком? С Робби?
Одно широкое плечо приподнялось.
- Он жил в моем доме вместе со своей матерью. Потом… моя сестра написала, что он решил отправиться на юг искать работу; в горах для молодого человека ничего не было, можно было вступить в армию, что он и сделал.
Осмелев, Грей коснулся руки Джейми, очень мягко.
- Вы сказали, что человек не может предвидеть последствия своих поступков. Но в данном случае, я могу показать вам одно из них.
- Что? - Фрейзер ответил резко то ли от прикосновения Грея, то ли от его слов, но он не отступил.
- Робби Макнаб. Я знаю, что с ним сталось. Я видел его в последний раз в Лондоне и присутствовал на его бракосочетании. - он воздержался от упоминания невесты Роба, той самой Несси, не зная, как католики относятся к проституции. Вдруг они в этом вопросе так же строги и нетерпимы как шотландские пресвитериане.
Рука Фрейзера опустилась лорду Джону на предплечье, сильно напугав Грея.
- Вы знаете, где он? - голос Фрейзера доказывал его волнение. - Можете мне сказать, где его найти?
Грей спешно копался в памяти, пытаясь вспомнить слова Агнес: мой новый дом… конец О'Бриджерс-стрит… миссис Донохью…
- Да, - сказал он, воспрянув духом. - Я найду его для вас, я уверен.
- Благодарю вас, милорд, - быстро сказал Фрейзер.
- Не называйте меня так, - лорд Джон внезапно почувствовал себя смертельно усталым, хотя ему и стало лучше. - Раз уж мы разделяем вместе вину крови и угрызения совести за то, что сделали с этим ублюдком Твелветри, то не могли бы вы, ради Бога, называть меня моим христианским именем?
Фрейзер некоторое время шел молча, размышляя.
- Я мог бы, - произнес он медленно. - Сейчас. Но я должен буду вернуться, и тогда я не стану делать этого. Мне… тяжело будет привыкнуть к такой степени близости, а затем… - он махнул рукой.
- Вам не нужно возвращаться, - безрассудно выпалил Грей. У него не было власти ни отменить приговор Фрейзера, ни добиться помилования, он не мог давать такие обещания без согласия Хэла. Но он считал это возможным.
Он увидел, как был поражен шотландец, он даже немного отступил в сторону, хотя они продолжали идти рядом.
- Я очень благодарен вашей светлости за предложение, - сказал он наконец. Его голос звучал странно, Грей не понимал, почему. - Даже, если бы это было возможным… Но я не хочу оставлять Хелуотер.
Грей на мгновение решил, что неправильно понят, и попытался успокоить его.
- Я не хочу сказать, что вас заключат в тюрьму или даже выпустят на условно-досрочное освобождение в Лондоне. Я имею ввиду, что в свете вашей огромной услуги короне… можно добиться полного прощения. Вы сможете быть… свободным.
Это слово повисло между ними, словно маленький твердый шарик. Фрейзер испустил долгий дрожащий вздох, прежде, чем заговорил, но его голос звучал твердо.
- Я вас понял, милорд. И я действительно очень благодарен вам за доброту. Но в Хелуотере есть… один человек, ради которого я должен вернуться.
Грей спросил:
- Кто? - он был потрясен.
- Ее зовут Битти Митчелл. Одна из горничных леди.
- Действительно, - тупо сказал Грей, но сразу понял, что это прозвучало невежливо, и поспешил загладить вину. - Я поздравляю вас.
- Спасибо, но вы поторопились, - сказал Фрейзер. - Я еще не говорил с ней. Формально, я имею ввиду. Но есть… то, что можно назвать намерением.
Грей чувствовал себя, словно наступил на грабли, которые подскочили и ударили его по носу. Это было последнее, чего он ожидал - не только в свете социальных различий, которые должны существовать между лэрдом и горничной (хотя мысль о Хэле и Минни на фоне обгорелого ковра мелькнула в его мозгу), независимо от того, как низко упало благосостояние лэрда; но именно из-за сильного чувства, которое, как полагал Грей, Фрейзер питает к своей покойной жене.
Он немного знал ту горничную по своим визитам в Хелуотер, и она была благообразной молодой женщиной, но совершенно… обыкновенной. Первая жена Фрейзера была совершенно исключительной.
- Иисусе, англичанин. Не нужно так смотреть.
Он понимал, что не успел скрыть свое потрясение. И еще больше он был поражен тем, что изо всех сил пытался скрыть это чувство; он не должен удивляться, даже, если это было… В конце концов, жена Фрейзера давно умерла, а он был мужчиной. И давно был один.
Лучше жениться, чем волочиться, как говорят, цинично подумал он.
- Желаю вам всяческого счастья, - сказал он очень формально.
Они подошли к воротам Александры. Ночной воздух был пропитан мягкими ароматами смолы и дыма из дымоходов, далекими запахами города. Грей снова был шокирован, почувствовав сильный голод, смешанный с чувствами стыда и облегчения, что он остался жив и здоров.
Они опоздали на ужин.
* * *
- Вам принесут ужин на подносе, - сказал Грей, когда они поднимались по мраморной лестнице. - Я должен буду сообщить Хэлу, что сказал Боулз, но вам уже нет необходимости участвовать во всем этом.
- Есть или нет? - Фрейзер выглядел очень серьезным в свете фонаря, висящего перед дверью. - Вы будете говорить с Реджинальдом Твелветри?
- О, да. - мысль о неизбежном визите всплыла из глубины его сознания во время недавней беседы и не покидала его; она висела над ним, как гиря на паутинке, дамоклов меч. - Завтра.
- Я пойду с вами, - голос шотландца звучал тихо, но твердо.
Грей глубоко вздохнул и покачал головой.
- Нет. Благодарю вас… мистер Фрейзер, - сказал он и попытался улыбнуться. - Я пойду вместе с братом.
Глава 36
Teind
На следующее утро братья Греи отправились исполнить свой долг перед Реджинальдом Твелветри. По возвращении они оставались такими же мрачными и молчаливыми; Грей вышел в оранжерею, Хэл, не сказав никому ни слова, убрался в свое бумажное логово.
Исполненный сочувствия к братьям Греям и братьям Твелветри, Джейми направился к своему любимому креслу в библиотеке, вынул четки и произнес несколько молитв, призывая мир в души всех участников драмы. В конце концов, иногда полезнее бывает предаться в руки Божьи, признав бессилие человеческое.
Он обнаружил, что прервал молитву, отвлекшись на воспоминание о братьях Греях, идущих рядом плечо к плечу. И на мысли о Реджинальде Твелветри, носившем траур по двум потерянным братьям.
Он потерял своего брата в раннем возрасте: одиннадцатилетний Вилли умер от оспы, когда Джейми было шесть. Он не часто думал о Вилли, но боль утраты всегда была с ним, как и шрамы на сердце от других потерь. Он позавидовал братской близости Греев.
Воспоминание о Вилли напомнило ему о другом Уильяме, и его сердце немного воспряло от этой мысли. Жизнь забирает у вас дорогих людей, но иногда одаряет новыми привязанностями. Айен Мюррей стал ему братом после смерти Вилли; когда-нибудь он увидит Айена снова, а пока осознание, что он существует на свете и присматривает за Лаллиброхом утешала его. А его сын…
Он обратился с молитвой к Богу - скоро он увидит Уильяма снова. Будет рядом с ним. Он сможет…
- Сэр.
Сначала он не понял, что дворецкий обращается к нему. Но Насонби настойчиво повторил:
- Сэр. - и когда он поднял глаза, увидел серебряный поднос, на котором дворецкий протягивал лист шероховатой серой бумаги, запечатанный несколькими каплями воска с оттиском большого пальца.
Он взял конверт с кивком благодарности, убрал четки и отнес письмо наверх в свою комнату. У окна он раскрыл конверт и обнаружил послание, выведенное с тщательной элегантностью, так не вяжущейся с грубым материалом.
"Shéamais Mac Bhrian, приветствую вас…" Остальное было по-ирландски, но звучало достаточно просто, чтобы понять: "Господи Боже, Мария и Патрик, примите меня, Тобиаса Мак Грегора из Куиннса в Порткерри".
В нижней части страницы была проведена аккуратная линия, с несколькими квадратиками поверх нее, а под ней написано "Аллея Виверры". Один из квадратиков был отмечен крестиком.
Внезапный холод охватил его, накрыв, как снежным сугробом. Это был не просто эффектный драматический жест, как та шалость Куинна, когда он в своей записке осудил Грея, как убийцу. Простота послания, а так же тот факт, что Куинн подписал ее своим подлинным именем, сама по себе была доказательством правдивости.
Он уже был на полпути вниз на лестнице, когда встретил лорда Джона, идущего вверх.
- Где находится аллея Виверры? - спросил он резко. Грей моргнул, посмотрел на бумагу в руке Джейми, а затем сказал:
- В Рукери, это ирландский квартал. Я бывал там. Мне пойти с вами?
- Я… - Джейми собрался было сказать, что пойдет один, но он не знал Лондона. Если он пойдет пешком, расспрашивая по пути прохожих, это займет больше времени. А у него было твердая уверенность, что времени осталось совсем мало.
Джейми был почти в панике. Находится ли Куинн под угрозой скорого ареста? Если это так, то он не должен брать Грея с собой, но… Или, может быть, якобитские заговорщики узнали, что они преданы, и решили, что их предал Куинн? О, Боже, если так…
Но где-то в глубине его сердца раздавался неумолимый металлический звук, голос обреченности, тихий и непреклонный, как тиканье карманных часов Грея. Последние секунды жизни Куинна.
- Да, - сказал он отрывисто. - Сейчас.