Желая скрыть следы на шее, Николя показал только лицо умершей.
- Всему свое время, сударь. Мне хотелось бы только узнать ваши соображения. Еще один вопрос, и мы более вас не задерживаем. Когда вы, согласно вашим собственным словам, рано утром, часов около шести, вернулись на улицу Сент-Оноре, кто из домашних находился в это время дома? Ваш ответ поможет нам составить список всех, кто проживает у вас в доме.
- Мой сын Жан, две мои сестры, Камилла и Шарлотта, моя дочь Женевьева, но она еще совсем ребенок, кухарка Мари, наша служанка Мьетта и…
От Николя не ускользнуло замешательство торговца.
- Моя жена, а также… дикарь, - после продолжительной паузы, наконец, произнес Гален.
- Что за дикарь?
- Полагаю, мне надо кое-что объяснить. Двадцать пять лет назад мой старший брат, Клод Гален, по воле нашего отца отправился в Новую Францию основать там факторию, чтобы напрямую покупать меха у трапперов и туземцев, не прибегая к посредникам. Собственная фактория сокращала наши расходы и позволяла опускать цены в Париже, где между торговцами предметами роскоши царит жестокая конкуренция. В 1749 году мой брат женился, взяв жену из Луисбурга.
Начав рассказывать о своей торговле, меховщик явно успокоился.
- Нападения англичан на наши колонии участились, и брат вместе с семьей решил вернуться во Францию. В то время его дочь Элоди только что родилась. Он купил проезд на судне из эскадры адмирала Дюбуа де Ла Мота, но, пробираясь на корабль, во время стычки с англичанами потерял дочь. А дальше - еще хуже. Во время плавания началась эпидемия тифа. Болезнь косила едва ли не каждого десятого, десять тысяч моряков умерли, не дотянув до Бреста. Мои брат и невестка также стали жертвами этой катастрофы. Однако, как оказалось, племяннице удалось спастись, и полтора года назад слуга-индеец доставил ее ко мне в дом; при ней была выписка из церковно-приходской книги, удостоверявшая ее рождение и крещение. В течение семнадцати лет ее воспитывали монахини. С тех пор она живет у меня на правах дочери: в моем доме она обрела и стол, и кров.
- А этот туземец? Как его зовут?
- Наганда, из племени микмаков. Он очень скрытный. Я не знаю, как можно иметь с ним дело. Представьте себе, он вбил себе в голову, что должен спать на пороге комнаты моей подопечной! Как будто бы ей грозит опасность в моем доме! Пришлось отвести ему для жительства чердак.
- Где он, без сомнения, и пребывает?
- И пусть радуется; будь моя воля, я бы держал его в погребе.
- Но там у вас хранятся шкуры, - сухо заметил Николя.
- Вижу, вы неплохо осведомлены о тонкостях моего ремесла.
- Сейчас я попрошу вас пройти в соседнее помещение. Мне надо поговорить с вашим сыном.
- Но почему я не могу остаться? Он очень чувствительный мальчик, а я вижу, что смерть кузины его крайне разволновала.
- Не беспокойтесь, я его не задержу.
Бурдо проводил свидетеля в комнату по соседству с кабинетом начальника полиции и вернулся вместе с сыном Галена. По бледному лицу молодого человека градом катился пот, вызвавший удивление Николя. Комиссар знал, чрезмерное потоотделение часто свидетельствовало о неуравновешенности нрава: пот мог выделяться как от усталости, так и от страха. Когда Николя сообщил молодому Галену, что кузина его убита, он еще больше побледнел и несколько минут не мог выговорить ни слова.
- Вы - Жан Гален, сын Шарля Галена, старшины гильдии меховщиков, проживающего на улице Сент-Оноре, не так ли? - наконец, задал ему вопрос Николя. - Сколько вам лет?
- В день святого Михаила мне сравняется двадцать пять.
- Вы работаете вместе с отцом?
- Да. Я изучаю ремесло, чтобы впоследствии занять его место.
- Чем вы занимались вчера вечером?
- Я ходил гулять на бульвары, хотел посмотреть ярмарку.
- В котором часу?
- С шести часов и до позднего вечера.
- Вам не хотелось пойти посмотреть фейерверк?
- Я не люблю толпу.
- Но на бульварах тоже хватало народу. Как вы полагаете, кто-нибудь может подтвердить ваши слова? Вы никого не встретили в тот вечер?
- Около полуночи я вместе с приятелями выпил несколько кружек пива возле заставы Сен-Мартен.
- Имена приятелей?
- Случайные люди. Я не помню, как их зовут; я много выпил.
Вытащив из кармана огромный носовой платок ослепительной белизны, он вытер им лицо.
- В самом деле? Может, у вас имелись особые причины напиться?
- Эти причины касаются только меня.
Николя подумал, что, несмотря на вполне беззлобный вид, молодой человек не слишком общителен.
- Вы сознаете, что речь идет об убийстве, а потому любая, даже самая маленькая деталь может иметь решающее значение? Пока я вижу, что у вас нет алиби.
- Что вы подразумеваете под алиби?
Его интерес к деталям и стремление избежать разговора о печальном событии удивили Николя.
- Алиби, сударь, это доказательство того, что в то время, когда произошло убийство, некто присутствовал в ином месте, нежели место совершения преступления.
- Из чего я делаю вывод, что вы знаете, где и когда убили мою кузину.
Решительно, молодой человек выказывал неопровержимую логику и абсолютное хладнокровие. Являя быстроту соображения и завидную проницательность, он оказался гораздо более изворотливым, чем могло показаться на первый взгляд.
- Ответы на эти вопросы вы скоро узнаете; сейчас меня интересует другое. Вернемся к вашему времяпрепровождению. Когда вы вернулись домой?
- К трем часам ночи.
- Вы в этом уверены?
- Мачеха подтвердит вам; она приехала в фиакре и поссорилась с кучером. Он считал, что в три часа ночи надо платить двойной тариф. Затем…
Он закусил губу.
- Впрочем, это вас не должно интересовать.
- Полиции интересно все, сударь. Это имеет отношение к позднему возвращению вашей мачехи? Молчите? Как вам угодно, но, поверьте, в конце концов, мы все узнаем.
Допрос можно было бы продолжить, однако комиссару не терпелось побольше узнать об остальных членах семейства меховщика. А молодой человек мог и подождать.
На улицу Сент-Оноре возвращались молча и в унынии. Николя перебирал в памяти ответы отца и сына Гален. Его удивляло, что оба не нашли нужным поинтересоваться, каким образом убили их родственницу. Отец не настаивал, а сын вообще ни о чем не спрашивал. Когда фиакр остановился возле лавки "У двух бобров", стрелки часов приближались к шести. Николя запретил обоим мужчинам разговаривать с кем бы то ни было, пока он не допросит остальных членов семейства. Он решил запереть обоих Галенов в рабочем кабинете, дабы не дать им возможность сговориться с домашними, которых он хотел немедленно допросить, пока они еще не успели обдумать свои показания и не придали им видимость правдоподобия. Неожиданно его охватили сомнения: не слишком ли резко он взял быка за рога? Ведь, в сущности, ничто не указывало, что преступление совершил кто-то из членов семьи, и что искать убийцу следует именно среди них. Тем не менее, интуиция, а также стремление сохранить в тайне рождение ребенка или выкидыш, побуждали его начать поиск преступника именно с дома Галенов. Хотя, если исключить желание скрыть позор племянницы, Шарль Гален не давал повода для обоснованных подозрений.
А может, причиной преступления стала семейная честь? Та самая семейная честь, что многократно возникала на пути полицейского Николя Ле Флока, надменная гордыня, присущая дворянам, и способная развратить любую, даже самую прекрасную душу. Разве он сам не нес клеймо бастарда исключительно из-за этого обветшалого понятия? Семейная честь, обитавшая за высокими стенами родовых гнезд и вынуждавшая их обитателей обдумывать каждый свой шаг, мгновенно натравливала презрение соседей на того, кому случайно довелось оступиться. Когда один из членов семьи дерзал нарушить привычные устои, из-за него могли забросать грязью всю семью. Неужели сейчас он вновь столкнулся с этой пресловутой честью? В делах, затрагивавших семейную честь, некоторые судьи прибегали к произвольным арестам среди бела дня. "Письмо с печатью", позволявшее без суда и следствия упрятать в тюрьму любого, явилось истинным достижением в деле сохранения тайны: к нему прибегали в тех случаях, когда иные способы избежать скандала уже не могли помочь. Аресты с участием судебных представителей происходили в открытую, а на основании "письма с печатью" преступника, оберегая честь его семьи, изолировали от общества незаметно, и проступок исчезал вместе с его виновником в подземной камере или в монастырской келье. Полиция проводила следствие, и преступление выплывало наружу; король же, подписывая "письмо с печатью", скрывал и преступника, и его вину навсегда. Возможно ли, что Элоди Гален погибла по причине излишне обостренного чувства чести ее родственников, кои, сочтя преступным ее отклонение от пути праведного, сами пошли на преступление?
Бурдо вывел Николя из состояния задумчивости. Экипаж стоял перед лавкой "У двух бобров", возле дверей и окон которой бесновались женщины, окруженные плотной толпой зевак. Знакомый Николя пристав сдерживал напор разъяренных кумушек. Спрыгнув на землю, Николя локтями проложил себе дорогу и спросил у пристава, в чем причина столь неожиданного волнения.
- Дело в том, господин комиссар, что молоденькая служаночка из этого дома, такая тщедушная особа, словно с ума сошла: выскочила на улицу совершенно голая, и как заскачет! А потом задрожала, упала на спину, и давай на спине скакать! Сама вопит, изо рта слюна бежит, ужас! Сами понимаете, соседи сбежались, хохочут, а эти мегеры чуть камнями ее не забросали как бешеную собаку - хорошо, я успел вовремя прибежать. А дальше - еще хуже. Она вдруг застыла словно палка, я хотел ее увести, а она чуть меня не укусила. Слава Богу, хозяйка, наконец, принесла одеяло, накинула на нее, и мы отнесли ее в дом, на диван, где она тотчас заснула.
Кумушки, окружавшие их, угрожающе загудели. Могучая матрона, выставив вперед объемистый живот, отпихнула им Николя, и, уперев руки в бока, обратилась с речью к толпе:
- Вы что, не понимаете, зачем они сюда явились? Они не хотят позволить нам утопить ведьму! Эй, что скажешь, Сартинов недоносок? Попробуешь нам помешать?
- Ну, хватит! - возвысил голос Николя. - А ты, толстуха, захлопни пасть, а то кончишь свои дни в Приюте. Вас же, добрые люди, прошу от имени короля и начальника полиции немедленно разойтись. Иначе…
Властный тон Николя и крепкая фигура Бурдо заставили толпу отступить, однако возмущенные возгласы и грубые шуточки в адрес Сартина еще долго летели со всех сторон, наводя Николя на невеселые мысли. Оба полицейских вывели из кареты отца и сына Гален, и маленький отряд двинулся прямиком в лавку. Внутри их встретила госпожа Гален; при свечах лицо ее казалось неимоверно бледным. Затем последовала немая сцена, во время которой Бурдо подталкивал обоих мужчин в сторону рабочего кабинета, в то время как Николя пытался удержать супругу негоцианта:
- Сударыня…
- Сударь, мне нужно срочно поговорить с мужем.
- Вы поговорите с ним немного позже. Он опознал тело вашей племянницы по обручальному кольцу на пальце. Она была убита.
Эмилия Гален не выказала удивления. Ее лицо в окружении пляшущих бликов оставалось бесстрастным. Что означало это равнодушие? Николя знал, что под маской невозмутимости многим удавалось скрывать достаточно бурные чувства.
- Что вы делали вчера, сударыня?
- Не трудитесь допрашивать меня, господин комиссар, мне нечего вам сказать. Я сначала выходила, а потом вернулась.
- Ваш ответ слишком лаконичен, сударыня. Неужели вы думаете, что я могу им удовлетвориться?
- Я ничего не думаю, просто больше я вам ничего не скажу.
Лицо ее порозовело, словно кровь под кожей внезапно побежала быстрее. Она топнула ногой.
- Вы явились в эту семью, чтобы принести ей несчастье. Я вам ответила: сначала я уходила, потом вернулась. И не задавайте мне больше вопросов.
- Сударыня, в таком случае, как только уголовный судья откроет дело об убийстве, мне придется взять вас под стражу, и, смею вас заверить, у королевского правосудия найдется множество способов заставить вас говорить, добровольно или же по принуждению.
Он сознавал бессмысленность своих слов. Он никогда не верил в признания под пыткой. Долгие беседы с Сансоном и Семакгюсом убедили его, что показания, полученные на допросах с пристрастием, почти никогда не соответствуют действительности, ибо несчастные, зная, что решается их судьба, готовы признаваться в чем угодно.
- Что случилось с вашей служанкой? - продолжил он. - Вы даже на этот вопрос не хотите отвечать?
Она упрямо покачала головой.
- Хорошо. Тогда окажите мне любезность и позовите сестер вашего супруга; я хочу допросить их. Быть может, они окажутся более разговорчивыми. Вас же я попрошу пройти в рабочий кабинет мужа.
Эмилия Гален направилась в глубину комнаты и резко открыла дверь. За ней, сблизив головы, стояли две женщины; они, без сомнения, подслушивали их беседу. В той, которая повыше, Николя узнал Шарлотту, старшую сестру; сейчас она кусала носовой платок, словно пытаясь сдержаться, чтобы не закричать.
Опустив голову, младшая сестра засеменила к нему. Ее простое темное платье украшали черные кружева и бусы из гагата. Черты ее иссохшего лица, такие же, как у старшей, казалось, нарисовал тот же самый художник, только несколькими годами позже. Тонкие губы, сложенные в смиренную улыбку, являли разительный диссонанс с серыми бегающими глазками, смотревшими заискивающе и неприветливо. Редкие и тусклые волосы, явно собственные, были старательно уложены в букли и густо напудрены. Аккуратная прическа никак не гармонировала с нескладной фигурой, скорее, наоборот, подчеркивала все ее недостатки.
- Господин комиссар, - зачастила она, - да, да, мы все слышали. О, Господи, да разве такое возможно? Я говорила старшей сестре, вон она, стоит сзади, она так взволнована… Так вот, я же говорила, что ей надо поскорее одеться, но все пошло наперекосяк… Представьте, сударь, кошка, которая, несмотря на свой возраст и сопутствующие ему многочисленные хвори, всегда ложится спать на краешке… Впрочем, не будем отвлекаться. Я не думала, что в этом году спускать меха в подвал придется так рано. Вы заметили, как поздно пришла зима? А какие дожди шли… Этот злосчастный брак стал нашим несчастьем. Но что он может, бедняжка. Он вынужден всегда…
В растерянности Николя стоял и слушал захлестнувший его ноток бессвязных слов, заставлявших усомниться в здравости рассудка Камиллы Гален. Старшая сестра, по-прежнему, как и утром, непричесанная, выделялась своим ярким, однако грязным, помятым, а кое-где и разорванным платьем.
- Мадемуазель, прошу вас, не так быстро. Вы же слышали, я хочу допросить вас. Меня интересуют обстоятельства, предшествовавшие смерти вашей племянницы. И я намерен допрашивать вас поочередно, одну за другой. Поодиночке.
Вместо ответа Шарлотта громко зарыдала и засморкалась. Дверь кабинета отворилась, и показался встревоженный Бурдо. Николя махнул рукой, давая понять, что все идет как надо. Сестры вновь приклеились друг к другу: черный сухой лист на фоне алого половодья. Два искаженных гримасой лица составили единое целое, Николя понял, что вряд ли сумеет разделить этих сиамских близнецов, и ему придется мириться с их причудами. В памяти промелькнуло видение одного из наиболее ценных экспонатов кабинета редкостей господина де Ноблекура - колбы со сросшимися эмбрионами.
- Когда вы в последний раз видели вашу племянницу? - начал он.
Камилла, младшая, уверенно ответила.
- Вчера во второй половине дня, мы - правда, Лолотта? - помогали ей одеваться.
- Да, да, - подтвердила старшая, - и даже…
- И даже побранили ее, так как она выбрала слишком светлое платье для вечерней прогулки по улицам. И как ей только такое в голову пришло!
Судя по озадаченному взору старшей, Николя проникся уверенностью, что младшая весьма вольно трактовала ее мысли.
- А как она была одета?
Маленькие глазки шныряли во все стороны, постоянно уходя от прямого взора Николя.
- В платье из желтого шелка. Шляпка с желтыми лентами.
- У нее была сумочка?
- Нет, нет, - сказала Шарлотта, - никакой сумки. Только очаровательная венецианская маска. Совершенно белая, словно ее густо обсыпали мукой.
- Ты путаешь, маска была на карнавале. Ну и короткая же у тебя память! Моя сестра хочет сказать, что у нее была дамская сумочка с несколькими экю. Разве не так, моя дорогая?
Старшая нахмурилась, и, желая скрыть разочарование, уставилась в пол.
- Если ты так говоришь…
- Я не говорю, а утверждаю. Ах, господин комиссар, моя сестра такая бестолковая. Представьте, как-то раз, я даже подумала на ее канарейку, которую называют как угодно, но я уверена, что речь идет именно о канарейке, и даже, быть может, о зяблике… Так о чем я говорила? Я читала в рассказе у одного путешественника, что был открыт новый вид, трясогузка Киршнера… Но это не твоя…
Николя опять перебил ее словоизлияния.
- В котором часу ваша племянница вышла из дома?
- Точно не скажу. Мы такие забывчивые! Она ушла в сопровождении Мьетты, нашей служанки. Нам следовало бы запереть Наганду, дикарь хотел пойти за ней. Потом мы вернулись в дом, вскипятили чайник и приготовили легкий ужин. И незадолго до полуночи легли спать.
- Мадемуазель, вы подтверждаете слова вашей сестры?
Шарлотта, по-прежнему храня обиженный вид, молча кивнула.
Он почувствовал, что сегодня обе очумелые сестрички вряд ли сообщат ему что-либо более удобоваримое. Без сомнения, они решили по-своему обвести его вокруг пальца и увести подальше от истины. Путаное многословие младшей казалось слишком естественным, чтобы не быть притворным. Он позвал Бурдо и велел привести обоих Галенов. Затем он обратился к Шарлю Галену и попросил его позвать Наганду. Гален-старший ушел, но быстро вернулся, совершенно растерянный.
- Господин комиссар, мы его заперли, но он сбежал!
- Объясните, в чем дело?
- Я поднялся наверх, дверь была заперта. Я отпер - никого! Наверное, он бежал через крышу. Индейцы такие ловкие, словно кошки…
- Только не наша, - парировала Камилла. - Ты не знаешь, что наша кошечка…
Николя резко оборвал поток ее речей, стараясь не думать о том, что следом может политься новый.
- Прошу вас, идемте на чердак. Покажите мне дорогу.