Быстро достав из сумочки на плече легкую косынку, она привычным движением повязала на голову платок и перекрестилась. Перед ними была распахнутая дверь в церковь равноапостольной Марии Магдалины. Утренняя служба уже закончилась, и было видно, что внутри почти никого нет.
Неуверенно следуя за Машей, Николай огляделся. В полумраке было пустынно, отблески пламени на стекле икон, редкие шаги и голоса, эхом затихающие под куполом, делали церковный мир особенным. Впечатление усиливал запах свечей и какой-то церковной утвари. Еще вмешивалась та генетическая память, которую так просто не стереть нескольким десятилетиям безбожья, она влияла на всякого, переступившего порог храма.
– Это Пресвятая Дева, – прошептала Маша, остановившись у большой иконы. – Я ей все рассказываю, без утайки. Посмотри, какой у нее взгляд.
Они стояли перед святым образом в потертой раме. Десятка два свечек ровно горели подле нее, создавая некий барьер между изображением и посетителями. Здесь царил покой и атмосфера доверительности.
– Взгляд умный и добрый, – шепотом ответил Николай, – наверное, ей можно ничего не говорить, она и так все видит.
– В мыслях мы можем скрывать многое, а в молитве к ней говорим откровенно, все, как есть. Молимся для себя, а не для нее, потому что просим. Что же тут таить-то.
– Но молитва, это откровение перед ней, – попробовал возразить ее спутник, – а не перед всяким грешным.
Она не ответила, отрешенно глядя на икону и прижав к груди скрещенные ладони.
– Прости, что опять тревожу просьбой своей недостойной, – голос Маши звучал взволнованно. – Душа моя неспокойна. Маюсь я от поступка, совершенного прежде. Уж сколько раз каялась, а тяжесть все гнетет. Опять приснилась мне Варенька и тот злосчастный день. Не к добру это. Прости меня, грешную, и помоги ей. Не зря мое цыганское сердце мается. Ой, не зря! Боюсь беду накликать, да боязно мне. Защиты прошу не для себя, для Вареньки. Совсем девчонка еще. Наивная. Помоги, отведи беду! А я молиться буду и совета твоего ждать. Вот при нем клянусь, все отдам, только помоги ей.
Николай стоял рядом и все слышал. Глянув украдкой на Машу, увидел, что из-под закрытых век скатились две большие слезы. Вертикальные морщинки между ее бровей выдавали неподдельную душевную муку. Красивое лицо вдруг изменилось, сделавшись серым.
Позади послышались приглушенные шаги.
– Здравствуйте, Мария Михайловна, – густой низкий голос почти нараспев произнес ее имя. – Как поживаете?
– Вашими молитвами, батюшка, – она украдкой достала белоснежный платочек и вытерла носик, потом медленно склонилась и как-то неуклюже припала к руке подошедшего священника.
– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?
Он перекрестил чело прихожанки. Черная ряса, скрывавшая грузное тело, оттеняла холеное лицо и пухлые пальцы. Священник явно нравился себе и привык повелевать в божьем храме. Однако, столкнувшись взглядом с бывшим спецназовцем, он не стал продолжать разговор и, осенив крестом обоих, произнес на прощание привычные слова:
– Храни вас Господь.
Глава X
Ночная Барселона никого не оставит равнодушным, она манит всевозможными удовольствиями, и только маньяк среди этого пиршества наслаждений может думать о деле. Ему уподоблялся лишь Мартинес-младший. Какое-то смутное предчувствие не покидало его весь вечер, и он не торопился покидать офис, чтобы отправиться в клуб за очередной инструкцией от русского. На сердце давила странная, пугающая тяжесть.
Хосе-Луису припомнилось, что подобное ощущение было пару лет назад.
Так же ныло в тревоге сердце. Даже очередная сигарета из пачки "Фортуны" не помогала. Тогда, накануне кризиса, он получил странную инструкцию, – в течение месяца заключить сделки по фьючерсам на продажу никеля и палладия по заниженным ценам. Общая сумма сделок была огромной даже для Лондонской биржи. Полмиллиарда долларов. Он никак не мог понять смысла этой операции и трижды обрабатывал полученную по электронной почте картинку. И каждый раз получал один и тот же результат. По сути, ему приказывали истратить почти все средства тридцати крупнейших клиентов "Эсмиральды", чтобы продать на полмиллиарда долларов десятки тонн никеля и палладия в течение следующего года. Условие одно – не заключать сделки клиентов "Эсмиральды" друг с другом. В марте 2008 цены на никель и палладий были фантастически высокими, за год перед этим они выросли почти вдвое. Набиравшая силу экономика Китая требовала все больше и больше сырья. Честно говоря, Влахелю были ближе операции с ценными бумагами, которые так похожи на банкноты. Он мог держать их в руках и разговаривать. Наедине. Хосе-Луис чувствовал их, как нечто живое, и акции доверчиво открывали Влахелю свои тайны. Он вспомнил, как тогда пошли в гору акции французской компании, добывающей никель в Новой Каледонии. Вот бы где развернуться, но русский дал четкие инструкции, которые нужно было выполнять.
Мартинес-младший не спал тогда всю ночь. Ах, как он жалел, что не мог позвонить господину Гридману. Прежде, чем продавать металл, его нужно будет купить. И зачем продавать металл по заниженной цене, когда его стоимость все время растет. Таинственный русский не оставил ему шанса переспросить или перепроверить полученную инструкцию. Оставался таинственный сотрудник в "Эсмиральде", который мог бы подтвердить полномочия человека, назвавшего пароль, но сейчас была не та ситуация. Все попытки Хосе-Луиса вычислить сотрудника, который, наверняка, присматривает за ним и докладывает Гридману в Россию о ситуации в компании, были безрезультатны. Этот неизвестный шифровался безукоризненно, и все ложные шаги, которые Влахель совершал, чтобы спровоцировать активность "контролера", ни к чему не приводили. Ни разу в сообщении от Гридмана не было и намека на то, что он повелся на провокацию и засветил своего "контролера". Русский был хитер. Очень хитер. Его железная хватка издалека держала директора "Эсмиральды" за горло. Даже прохладной ночью Влахель ощущал ее незримое давление. Просыпаясь в холодном поту от приснившегося кошмара, в котором его настигала жуткая кара русского хозяина, несостоявшийся мачо тянулся за стаканом воды, которая теперь всегда стояла у изголовья кровати.
Тогда, в марте 2008 года, все операции проводились в строжайшей тайне и через подставных лиц, чтобы не возбуждать интерес к "Эсмиральде". В принципе, Мартинес-младший рисковал чужими деньгами, но на руках у него не было документа, подтверждающего заказ от клиента на сделку. Он рисковал своей головой. Случись какой-нибудь скандал, и будет назначено расследование по неудачной сделке, в результате которой клиент потерял огромную сумму, директору "Эсмиральды" нечего будет предъявить суду в свое оправдание. Устное распоряжение клиента по телефону могло бы сыграть один раз, но не тридцать. Это был бы крах карьеры и тюрьма. Но претензий по операциям, которые он скрупулезно проводил, согласно полученным инструкциям, не последовало. Хосе-Луис давно понял, что за всеми крупными клиентами его компании и тем, кто присылает зашифрованные письма в картинках, скрывается один и тот же человек. Умный, расчетливый и удивительно удачливый в делах. Эта тайная переписка и выполнение операций с активами клиентов по указке русского были очень рискованны, но зарплата директора и личные бонусы, которые он получал от каждой сделки, стоили его потраченных нервов.
Влахель никогда не забудет, как долго тянулся тот месяц 2008 года. По его распоряжениям было заключено сделок почти на полмиллиарда долларов! Все его клиенты в течение следующего года будут продавать несчастный никель и палладий себе в убыток, приобретая по более высокой и все поднимавшейся цене. Глупость, но приходится подчиняться. Счета тридцати крупнейших клиентов опустели. Полмиллиарда ушли в качестве страховых взносов предстоящих сделок. Хосе-Луис курил одну сигарету за другой и ждал чего угодно. Впрочем, ни в тот месяц, ни в следующий и даже через месяц ничего не произошло. Цены на металл продолжали ползти вверх, но никто из его клиентов не спросил, зачем директор "Эсмиральды" заключил такие невыгодные сделки на продажу. Влахель похудел и осунулся от состояния постоянного стресса. Дорогая мама забила тревогу. Святая женщина! Ничего не зная о делах, по одному виду своего сына она поняла, что его нужно спасать.
Помнится, в августе 2008 года они сидели с Пилар-Гомес в гостиной их старого дома на Сан-Антонио и мать выпытывала у сына, что с ним творится, как по новостному каналу передали о начале грандиозного кризиса в Штатах. За день рухнули котировки акций, казалось бы, незыблемых корпораций. Закрылись крупнейшие инвестиционные компании и банки Америки. И это было только начало. Влахелю стало плохо, и мать вызвала неотложку. К вечеру он кое-как оправился, но Пилар-Гомес стала уговаривать его скрыться в горах.
У них были родственники в одной дальней деревушке, куда еще не подвели линии электропитания, а карабинеры никогда не показывались. Но Мартинес-младший нашел в себе силы не паниковать, а подумать. На второй чашке крепкого кофе его осенило.
Русский вычислил начало кризиса еще полгода назад. Вложив все средства в заключение контрактов на продажу металла по соблазнительным ценам весной, он разорит своих партнеров по будущим сделкам зимой и осенью. Естественно, кризис приведет к застою в промышленности, и цены на металл упадут. Кроме золота, конечно. Оно всегда котировалось на бирже потому, что все страны заинтересованы в его стабильности. А вот с никелем и палладием можно не церемониться, кто будет в кризис выпускать дорогостоящее оборудование с этими металлами. Потребность в нем упадет, и цены на него рухнут. И стремительно. Но страховые взносы на предстоящие сделки уже лежат в банке биржи. Хозяева проследят за выполнением сделок, чтобы получить свой процент. Уж будьте спокойны, биржа в Лондоне выживет.
Тогда, в августе 2008 года, Хосе-Луис еще раз убедился в недюжинных аналитических способностях русского. Вмиг поняв простую, но удивительно дерзкую операцию настоящего хозяина "Эсмиральды", Влахель ощутил что-то вроде небывалого экстаза от сопричастности. Та, вторая чашка кофе, выпитая Мартинесом-младшим на веранде их дома на Сан-Антонио, стала лучшей в его жизни. Начало операции было сделано вовремя и без ошибок, теперь оставалось только аккуратно выполнить заключительный этап. А время было непростое.
В мире буйствовал кризис, банки и компании банкротились, фабрики закрывались, появились безработные. Стремительно падала цена на никель и палладий, но биржа продолжала работать. Хаоса не было. Когда подходил срок очередного фьючерса, Влахель созванивался от лица своего клиента с покупателем, выясняя, будет ли тот настаивать на покупке металла по высокой цене или просто выплатит разницу с текущей ценой на бирже. В основном партнерами по сделкам были игроки на бирже, которым никель и палладий были ни к чему. Если же партнеру нужен был металл, его покупали в три-четыре раза дешевле и направляли по указанному адресу, а разницу клали в карман. Точно в оговоренный контрактом срок на счет клиента "Эсмиральды" возвращалась страховая сумма фьючерса и плюс разница между стоимостью металла на день сделки и весной 2008 года, за вычетом процента в пользу биржи за оказанные услуги. По итогам года работ по фьючерсам клиенты "Эсмиральды" получили около 350 миллионов долларов чистого дохода. Русский увеличил свое состояние почти вдвое. Это не был грабеж или подлог, все было законно. Господин Гридман точно просчитал ситуацию в мире и забрал деньги своих партнеров по фьючерсам, соблазнившихся низкими ценами сделок благополучной весной 2008 года.
Конечно, русский рисковал, причем всеми своими деньгами. А ну, как его расчеты не верны, и осенью цены на никель и палладий продолжали бы расти, как летом. Ведь в этом случае все клиенты "Эсмиральды" серьезно проиграли бы. Об этом Влахелю не хотелось думать. Он получил свои комиссионные, а сотрудники фирмы не лишились работы, как многие коллеги вокруг. А русский… Он не только заработал на кризисе, но опять пустил эти деньги в оборот. И снова успешно. Все запланированные операции приносили существенную прибыль, приводя Хосе-Луиса в восторг. Единственное, что Мартинес-младший молча критиковал в действиях русского, это отказ от инвестиций в промышленность или недвижимость. Во время кризиса можно было бы по дешевке скупить отличные заводы или целые жилые кварталы, но господин Гридман работал только с деньгами и ценными бумагами. Ну, ладно, если бы это были финансовые зубры с Уолл-Стрит, но русский…
Когда стало ясно, что кризис стихает и можно было вздохнуть спокойно, Влахель сам удивился, как он смог выдержать в этой нечеловеческой войне нервов. Хосе-Луис вспомнил мудрые слова отца, который не уставал повторять сыну, что Россия – страна чудес. Как он был прав! Прикрываясь мифом о тупом мужике в лаптях, который бродит вместе с голодными медведями по занесенной снегом деревянной Москве, господин Гридман заработал около 400 миллионов долларов. Не выезжая из России. Правда, не без помощи Влахеля и его "Эсмиральды". Тут Хосе-Луис поперхнулся, компания ведь ему не принадлежала, он был всего лишь директором, аккуратным клерком, выполняющим чужую задумку. Он вспомнил встревоженное лицо мамы. Пилар-Гомес застыла со стаканом воды, пытаясь помочь своему мальчику. Тогда он жадно выпил целый стакан прохладной воды с соком лимона и обнял мать. Святая женщина! Все благодаря ей, ее заботе и любви. Они будут вместе. Его семья и тот непостижимый русский, придумавший такую рискованную комбинацию. От сознания этой силищи Влахелю стало душно.
Глава XI
Деловое утро в Москве издревле начиналось рано. Озорные окрики извозчиков, солидные баритоны кучеров дорогих экипажей и протяжные басы погонщиков ломовых тяжеловозов, запряженных в груженые доверху подводы, сменяли колокольные перезвоны над белокаменной. Соблазнительные запахи свежих калачей, кулебяк и бубликов, продававшихся с лотков бойкими молодцами в ярких одеждах, рано заполняли улицы, площади и переулки столицы. Особенно соблазнительно это было зимой, когда скудное декабрьское солнце еще только золотило купола церквей, а морозный воздух уже наполнялся ароматами свежайшей выпечки. Торговый и служивый люд ручейками стекался с окраин, образуя потоки и целые реки на центральных проспектах города. Москва не позволяла себе долго нежиться в теплой мягкой постельке, подобно чопорному аристократическому Питеру, куда по высочайшему указу стекались богатства с бескрайних просторов России, а позднее – половины Северной Америки, вплоть до Флориды. Москва знала цену трудовой копеечке и воспитывала бережное отношение к ней у всех своих многочисленных жителей.
Софья Львовна была одной из них. Даже выйдя на пенсию, она не могла побороть в себе жажду деятельности. Дама в возрасте не могла смотреть бесчисленные сериалы или ток-шоу, читать слезливые или криминальные романы, ей нужно было нечто особое, вынуждавшее рано вставать и заниматься делами до глубокой ночи. Покойный отец сумел внушить маленькой Софочке еще в детстве несколько основных принципов выживания. Учиться и вкалывать всю жизнь, всегда быть выше на голову всех соперников и не бояться начинать с нуля. Милый папа. У дочери на рабочем столе всегда была старая семейная фотография в потертой рамке. Мужчина с умным, интеллигентным лицом, и рядом располневшая не по годам молодая жещина с любящим взглядом, устремленным на него. Они так и остались навсегда в ее памяти. Любящие, заботливые и преданные своей семье. Такой была и Софья Львовна. Вот только с семьей дела обстояли неважно. Муж рано умер. Сын погиб тринадцать лет назад. Племянник да правнучка – все, что осталось от Гридманов, некогда приехавших в Россию из Кенигсберга. Правда, несколько лет назад отыскался в Хайфе ее троюродный дядя Моше. Немного старше Софьи Львовны, он еще вертелся в финансовых кругах маленькой страны и даже предлагал один совместный проект. Не зря отец утверждал, что в жилах всех членов семьи немало скандинавской крови, ведь в переводе со шведского гридман звучит как воин или дружинник. Жаль, что на Арике природа отдыхала. Зато у Нины, похоже, все семейные бойцовские качества налицо. За ней нужно только приглядывать, и будет, кому передать дело.
Софья Львовна грустно вздохнула и отодвинула в сторону красивую чашку с уже остывшим чаем. Лирическое отступление в виде воспоминаний о родителях было закончено, и пора было приниматься за работу. Несмотря на возраст и принадлежность к старой формации людей, которые сторонились технических новшеств, хозяйка дома на улице Бахрушина распорядилась провести туда самые современные линии связи и освоила компьютер. Сотрудник по информационной безопасности банка, которым руководил Арик, установил в небольшой комнате без окон необходимое оборудование и следил за его надежной работой. Домашние называли ее между собой "та комната" и бывали в ней крайне редко. Только кондиционер да солидный сейф у стола с компьютером составляли компанию пожилой даме, проводившей в комнате без окон большую часть своего времени. Аналитические способности и огромный опыт работы в финансовых сферах помогали ей отыскивать необходимую информацию из Интернета. Передел собственности и потеря экономических связей в ельцинской России заставляли новых хозяев действовать напролом, неумело и рискованно. Софье Львовне вспомнилось, с чего все началось.
Была весна 1989 года. Очередной Генсек дряхлеющей компартии, испугавшись скандальных разоблачений следственной группы, возглавляемой Гдляном и Ивановым, решил уничтожить и само дело, и труппу. "Хлопковое" дело, начатое еще при Андропове, за шесть лет превратилось в "кремлевское". Следственная группа выросла до двухсот человек и завела уголовные дела о взятках в особо крупных размерах не только на первых лиц Узбекистана, но и добралась до Москвы. Был осужден Чурбанов, зять Брежнева, и выдана санкция на арест Лукьянова, а следом нависли черные тучи над Лигачевым и Горбачевым. В то лихое время разоблачались директора и генералы, министры и секретари, управделами и всевозможные генеральные. В государственную казну возвращались мешки с миллионами рублей и молочные бидоны с драгоценностями. Шустрые следователи докопались до миллиардных состояний "верных ленинцев" из Кремля и самой семьи Брежнева.