М-да, посмотрел на своего спутника капитан, не сильно впечатляет. Если превосходство надзирательского размера одежды над Шепелевским сгладили его собственные брюки и рубашка, то Кеменю подобный ход не помог. Гимнастерка, надетая на пиджак, смотрелась еще ничего, но штанины болтались вокруг худых ног Кеменя, как флаги на ветру. И еще одно бросалось в глаза, то, о чем, не подумали раньше уже они с Адамцом - их щетина. Халтурой выглядели надзиратели с небритыми физиономиями. Но тут уж ничего не поделаешь.
- Тащим!
Они отволокли бесчувственного борова, оставшегося в одном нижнем белье, за решетку, после чего закрыли ее на замок. Первый рубеж преодолен.
- Дай револьвер! - попросил Кемень.
- Ты левша?
- Ни.
- Ну и как ты ломаной клешней управишься. А я, парень, с двух рук смогу палить, если надо. Пошли!
Они выбрали себе путь, и их путь лежал сейчас наверх. Около полусотни ступеней по узкой лестнице, где, даже не касаясь стен, ощущаешь их сырость. Потом ждет выход на площадку, в отличие от полутемной лестницы освещенную сильной лампой, и через дюжину шагов еще одна решетка, перегораживающая коридор. А по ту сторону железных прутьев располагался охранник - кто отопрет замок и гостеприимно распахнет решетчатую створку, только когда удостоверится, что подошедших он знает.
"Жох" так объяснил сокамернику, каким образом надеется прорваться через второй, кажущийся непреодолимым рубеж: "Это чмо не разглядит подмену, пока мы не поднимемся на площадку. Потом, пока он соображает, мы быстро - если придется, бегом - добираемся до решетки. Наставляем на него волыну. Он не дурной, чтоб не понять - от пули ему не уйти. Там прямой коридор метров на пятьдесят. Если жизнь дорога, откроет".
- А якщо не видкрие? - задал Кемень правильный вопрос.
- Тогда придется его дырявить. А дальше… Волыны есть, я выстрелами в два счета замок вскрою. Ну, и на прорыв. А там как фишка ляжет. Но мы еще повоюем.
Такой план капитан изложил Кеменю, когда тот еще не заявил, что идет вместе с вором. "А если, - теперь спрашивал себя Шепелев, поднимаясь по лестнице, - охранник действительно не отопрет, потому что товарищ Адамец и там начудил? Напоил, напился к тому времени сам или что-то упустил? Придется сочинять на ходу. Импровизировать".
Подушечку капитан вручил своему спутнику, ничего не объясняя. Времени нет на объяснения, надо и все. Они поднимались по ступеням, не стараясь мягко опускать и ставить ноги на носок. Пройти по этой лестнице так, чтобы шаги не разносились вверх и вниз, отражаясь от гулких сводов, было невозможно. Кемень - идущий первым капитан иногда оглядывался на него - заметно нервничал. Может быть, в эту минуту он жалеет о своем выборе, но пути назад уже нет. И он гонит прочь сбивающие с шага мысли, успокаивает себя тем, что они вооружены, что прошли уже один рубеж, что если помрут, то как свободные люди и герои, что унесут за собой в могилу нескольких врагов. "Хотя бог его знает, - признал капитан, - о чем он там думает, я вот думаю о нем".
А ступени заканчивались. Надвигался свет, льющийся с площадки. Капитан достал из кобуры наган. В его работе часто доводилось выстраивать сценические постановки, осуществляя внедрение или проводя операции, провоцирующие врага на необходимые им, органам, действия. Но впервые капитан чувствовал, каково это работать с незнакомым напарником, не будучи уверенным, что тот не подведет. И не оплошают люди, которых этот напарник готовил к операции. Пожалуй, так оно хуже, чем в одиночку, когда ты заведомо надеешься только на себя.
Последняя ступень. Держа руку с наганом прижатой к задней поверхности бедра, капитан вышел на площадку. Сзади топал Кемень. Впереди - покрываемый его торопливыми шагами серый, шероховатый бетон пола уходил под решетчатую перегородку. За перегородкой поднялся со стула охранник. Потянулся, разведя во всю ширь руками, зевнул во всю пасть. Ой, ненатурально. Ой, переигрывает. Что за дешевая театральщина, выходки из немого кино! Правильно, решил капитан, что я подушку прихватил, этот штрих становится просто необходимым.
А надзиратель сделал вид, что вглядывается в идущих к нему людей. Опять же изобразил он это с перебором - наклонившись вперед, сощурившись. Еще бы руки биноклем сложил, разозлился капитан. Так любой дурак липу учует. И Шепелев припустил, бегом преодолевая последние метры до решетки.
- Стоять, на пол, на пол! Не двигаться! - Капитан выпрямил перед собой руку с револьвером. Дуло смотрело в грудь человеку по ту сторону перегородки.
На пол охранник не опустился, а вскинул руки вверх. Видимо, не слушал он, что приказывают, а действовал так, как с ним отрепетировали. Капитан просунул наган сквозь прутья, поднял ствол, целясь теперь в голову надзирателя.
- Открывай! Живо! Убью, сука! Мне так и так вышка! Ну, быстро!
"Точно убью, - злился капитан, глядя на то, как неправдоподобно дрожит этот актеришка, словно на него напал приступ малярии, зачем-то вертит головой. - Он, наверное, себя возомнил Николаем Крючковым. Ведь погубит меня, сволочь. Потом Кемень вспомнит всю эту комедию, осмыслит…"
А Кемень прилип к прутьям рядом с бывшим сокамерником и тоже наблюдал во все глаза за длинным и тощим человеком (каких обычно зовут во дворах жердяями) в форме внутренних войск НКВД. Надзиратель тянуть с раздумьями, слава богу, не стал, опустил руку к цепочке, отходящей от ремня и скрывающейся в кармане штанов, сделал вид, что не может вытянуть за нее связку ключей, нервная дрожь, дескать, мешает. На миг его дрожь прошла, сменившись ненаигранным удивлением. Шепелев по направлению его взгляда догадался, чем могло быть вызвано то удивление - страж углядел подушку. Она не вязалась ни со сценарием, ни со здравым смыслом.
- Живо, убью, падла! - грозно прошипел "беглец" с наганом. Поторопил и в уме: "Ну, шевелись, давай же!"
Наконец надзиратель управился с доставанием ключей. Подошел вплотную к решетке. Больше капитан терпеть его актерство не собирался. Переложив револьвер в левую руку, Шепелев выдрал правой ключи из надзирательских пальцев.
Сообразить, какой из трех ключей подходит к замочной скважине, большого ума не потребовало. Щелкнул механизм запора. Шепелев толкнул решетку и прорвался на ту сторону. За ним метнулся в проем и Кемень. "Извини, парень, что не по сценарию", - капитан пихнул наган под ремень, схватил охранника за гимнастерку и крепко приложил головой о прутья коридорной перегородки. И добавил для надежности локтем по затылку. "Извини, парень, не твоя вина, хотя и твоя тоже. Но дело дороже твоей разбитой физиономии и даже сотрясения мозга. Если все обойдется, отмечу тебя в рапорте как героя. Ежели, конечно, сам доживу до составления того рапорта".
- Подушку сюда! - Капитан вынул наган из-под ремня. Взял протянутую подушку, нагнулся к действительно потерявшему сознание охраннику, приложил подушку к груди лежащего, утопил в ее мякоти револьверный ствол и выстрелил. Выстрел прозвучал как падение с тумбочки на пол стопки тяжелых книг. После чего стрелок вытянул из третьей по счету кобуры третий по счету наган.
- Этого надо было валить, - пояснил капитан своему напарнику по имени Кемень. - Его оставлять позади было опасно, а ну как шуметь бы стал, - револьвер отправился во второй карман брюк. - Вперед! Шапку пониже надвинь, и голову наклони, чтоб подбородком не светить.
- Дай наган, - вдруг вцепился в капитана Кемень. - Як я без зброи. Дай!
По тону, крепости хватки и дикому блеску в глазах стало ясно, что украинец не отстанет.
- На, - "вор" протянул наган, что держал в руке. Тот, из которого только что стрелял в надзирателя.
Они пошли по коридору, оставляя позади себя решетку, распростертого возле нее человека, валяющуюся рядом на полу фуражку с синим суконным верхом и краповым околышем, стул и тумбочку, на которой стоял местный телефон и лежала книга сдачи-приема дежурств.
Они, конечно, пошумели, но вряд ли звуки могли достичь чьих-либо ушей - коридор длинный, потом еще идет подъемчик в пять ступеней, выводящий в некий предбанник. А уж оттуда две дороги: направо - вход в собственно тюрьму, налево - выход в тюремный двор, разумеется, через пост. Куда путь держать - с этим вопросов нет. Однако вот тут встает проблема, которую товарищу Шепелеву необходимо разрешить за оставшиеся метры пути. Щетина на их физиономиях, о которой они с товарищем Адамцом не подумали заранее. Случается такое на их невидимом фронте, особенно когда разрабатываешь детали наспех.
Дежурный на посту должен сделать вид, будто не находит ничего странного и необычного в том, что два надзирателя идут на улицу. И это бы ладно, но с такими мордами к службе не допускают. А тут целых два небритых типа. Вряд ли господин Кемень проглотит эту баланду. Доверчивость его не может распространяться столь безгранично. И если его что-то насторожило, а убийство охранника не сняло эту настороженность, он, конечно, воспользуется помощью органов и вырвется на свободу, где немедленно избавится от подставного спутника. Хорошо, если избавится, просто удрав. А то ведь и попробует грохнуть лжевора. И вся игра насмарку, и враг окажется на свободе, и сам сыграешь в деревянный ящик.
- Спрячь в кобуру, - Шепелев увидел, что его новый друг держит оружие в руке. - Так тут не ходят. И без нужды не дергайся. Только, если выбора не оставят.
Пять ступеней, до которых необходимо найти решение, угрожающе надвигались.
- Стой! - капитан уцепил спутника за рукав гимнастерки. - Нельзя!
- Що? - попытался выдернуть рукав.
- "Що"! - передразнил "вор". - На меня глянь, - он провел пальцами по подбородку. - И у тебя та же волосня. Туфтой разит. Да нас с тобой за версту раскусят. Усваиваешь?
- Ну? Назад? - Кемень иронически скривил губы. - Будемо битися.
"Да, его глаза не обманывают, как есть фанатик. Он не сегодня приготовился помереть за правое дело украинского национализма. На руку мне его фанатизм? А пес его знает, разберемся".
- Побиться успеем. Слушай сюда, фраер. Есть мысль. Если чего умнее выдумаешь, буду рад…
Не позже, чем через две минуты, в короткий, но широкий промежуток между выходом в тюремный двор с будкой дежурного перед ним и дверью, отсекающей тюремные помещения от остального мира, вышли двое. Первый шел понурив голову, с отведенными за спину руками, то есть так, как положено передвигаться заключенному в тюремных стенах. На нем был пиджак, но при форменных брюках, заправленных в яловые сапоги. В руках, прижатых к копчику, он держал свернутую гимнастерку. За ним, заслоняемый спиной от взгляда из дежурки, держался на расстоянии чуть менее положенного человек в форме внутренних войск НКВД. Пара уверенно приближалась к посту перед выходом во двор. Приблизилась, и из-за спины первого вырвался человек в форме, распахнул дверь будки дежурного, зажал рот бритому, похожему на казаха человеку и приставил дуло нагана к его горлу.
- Дернешься, крикнешь - убью, - капитан подмигнул тому, кому эти слова предназначались. - Пошли в подсобку.
- Да, - вспомнил Шепелев, когда дежурный поднялся со своего стула, - фуражку оставь.
А Кемень стоял, прислонившись спиной к стеклянному окошку будки. В левой руке под прикрытием гимнастерки был зажат наган, который он должен пустить в дело, если потребуется. Пока никто ниоткуда внезапно не появлялся. Но в отличие от Шепелева украинец не знал, что так и должно быть.
Шепелев завел похожего на казаха дежурного в комнату отдыха надзирателей, которую давеча окрестил подсобкой. А Кемень зашел в будку, там снова надел гимнастерку и нахлобучил на голову новую фуражку - взамен оставленной в коридоре. Как и предыдущая, эта тоже оказалась ему велика, но все же плотнее держалась на голове. Он сел на стул, положил наган на лакированную столешницу. Принялся изучать лежащие на столе предметы, листать служебные журналы, выдвигать ящики, копаться в них, но не проходило и секунды, чтобы он не поднимал голову и не проводил взглядом от входной двери до двери противолежащей, ведущей к тюремным этажам.
Капитан прикрыл за собой дверь, подвел, подталкивая в спину, пытавшегося оглядываться дежурного к диванчику с высокой спинкой. На его потертой кожаной обивке, выдающей бывшую мебель присутственного заведения, лежал надзиратель в расстегнутой гимнастерке с газетой "Красный спорт". На стоящей рядом табуретке дымился чай в стакане с подстаканником.
- Все несколько поменялось, - капитан подошел к табуретке, взял стакан и отхлебнул чаю, оказавшегося горяченным. - Вытряхивайте из барабанов патроны и быстро.
Казах-дежурный понимающе кивнул, полез в кобуру за оружием и приказал хлопающему глазами товарищу:
- Делай, что говорят. Чего стоишь!
Охранник, поднятый с дивана, выглядел совершенно растерянным. Или этот человек не был введен в курс дела, или не может совместить в уме то, что ему рассказали, с тем, что происходит.
- И это я забираю, - увидел Шепелев на небольшом столике, заваленном газетами, папиросы и спички.
Не удержавшись, тут же закурил.
От первой затяжки тут же сильно закружилась голова, и капитан поспешно затушил папиросу.
- А теперь, ребятки, туда, - Шепелев кивнул на дверь в смежную комнату, ссыпая переданные ему патроны в карманы гимнастерки. - Наганы оставлю рядом с чаем. Сидите минут пятнадцать.
Последние слова капитан произнес, включая свет в крохотной комнатенке, в которой ровным счетом ничего не было кроме топчана для разрешенного ночного сна отдыхающей смены.
- А теперь затыкаем уши, открываем рот.
И Шепелев разрядил в дерево топчана семизарядный револьверный барабан.
- Кстати, у вас бритва есть?
- Что? - переспросил оглохший дежурный-казах…
Услышав звуки выстрелов, Кемень не выдержал и выскочил из будки. Он был до крайности взведен и начал бы стрелять в любого, кто бы и откуда не появился. Но все-таки удержался от того, чтобы палить в открывшийся дверной проем.
- Что так долго? - кинулся Кемень к "Жоху". В руке последнего звенел в подстаканнике стакан, над которым поднимался парок.
- На, брейся, - "вор" протянул сокамернику стакан и опасную бритву, - на ощупь придется. Давай шустрее!
Украинец без лишних и глупых вопросов скрылся в будке дежурного. На ощупь бриться не придется - осматривая ящики, Кемень наткнулся на карманное зеркальце.
А капитан Шепелев подошел к тяжелой железной двери, отодвинул оконце, поглядел через него на двор, освещенный светом фонарных столбов и прожекторами. "Ага, на месте".
Сколько посвященных в их план, вдруг посетила капитана досада, недопустимо много. Но иначе не получалось. Надзиратели, поставленные сегодня в смену на интересующие посты, не из местных жителей. Они из внутренних войск НКВД, переведены во Львов в октябре прошлого года, это все-таки какая-никакая гарантия. Но гарантия, понятно, не полная. Пять месяцев-то прошло. И если среди них… Ладно. Вообще немало слабых мест имеет план. Но ничего не попишешь. Товарищ Берия четко поставил задачу, рамки которой не порушишь: фиктивный побег и через него внедрение. Организовать побег из тюрьмы НКВД, пусть и не самой оборудованной и совершенной из тюрем, без вовлечения в игру надзирателей невозможно. Точнее, возможно, но тогда пришлось бы рисковать жизнью рядовых работников охраны. Одно радует - внедрение не долгосрочное. Для долгосрочного - слава богу, все, и Берия в первую очередь, это понимали - не достает проработанности. Потому задача упрощена - выйти на группу, сообщить о ней, далее следует захват группы, из которой потом хоть один да расколется на допросах.
- Готов? - вернулся Шепелев к будке.
- Еще немного.
- Завязывай! Там во дворе машина, кого-то ждет, шофер копается в моторе. Берем.
- А если…
- Если?! Оставайся, фраер! Пока!
И "вор по кличке Жох" двинулся к выходу. Кемень нагнал его у двери. Он что-то хотел сказать, может, про то, что не успел добрить правую щеку, но "Жох" его осек:
- Заткнись.
"Зис" с открытым капотом и окунувшимся в мотор человеком в кожаной куртке стоял напротив выхода из здания изолятора, метрах в тридцати от крыльца. Освещенный двор, окруженный высоким забором с колючкой, был пуст. Все-таки поздний вечер, почитай, ночь уже наступила. Разве что часовой топчется на вышке и еще эта машина, которая, по всей видимости, ждет заработавшегося "гражданина начальника".
Уже не в первого человека за этот вечер уткнулся ствол нагана.
- Не крути тыквой, козел, - ласково попросил шофера товарищ Шепелев. - И без глупостей. Садись за баранку.
- Неисправен я, - придушенным голосом выговорил водитель, выпрямившись у переднего колеса и не решаясь оборачиваться.
- Поедешь, тварь легавая, или я сам сяду за руль. А ты ляжешь дохленьким.
- Гляди, заглохнем.
Шофер вздохнул и опустил капот. Кемень уже распахнул переднюю и заднюю дверцы со стороны, обращенной к выходу из изолятора.
- Зря вы это удумали. Поймают, еще добавят, - произнес водила, оказавшись лицом к лицу с капитаном Шепелевым. От шофера пахло не бензином и смазкой, а коньяком.
- В машину, - Шепелеву не пришлось подделывать злобу. Нет, этот старший лейтенант Адамец, разыгрывающий сейчас шоферюгу, все-таки похоронит операцию. Потерпеть не мог? Или храбрости набирался?
Капитан сел на соседнее с водительским сидение. Шофер с обреченным видом, косясь на револьвер, приставленный к его животу, завел мотор.
Подъехали к воротам. Подошедший часовой приветственно махнул шоферу, заглянул в темный салон "зиса", козырнул (у Кеменя должно было сложиться впечатление, что их приняли за других) и направился разгонять железные створки.
- Воля, - радостно выдавил Шепелев по кличке "Жох", когда машина пересекла линию ограды и выехала на городскую мостовую.
- Ну? - с этим вопросом капитан повернул голову к заднему сиденью.
- Направо, - понял, что от него требуется Кемень.
Еще когда они поднимались по ступеням из подвала, вор спросил сокамерника: "У тебя есть нора, где можно отсидеться?" Тот заверил, что есть. Поэтому украинец должен был указывать, куда ехать. Ну, еще и потому, что вор Жох с городом не мог быть хорошо знаком.
- Швидше идь! - потребовал Кемень, пришедший от свободы в возбужденное состояние.
- Не надо, - остудил его пыл "вор". - Держи эту скорость, рулевой, нечего привлекать к себе внимание.
Кемень спорить не стал.
Город капитан видел впервые. Видел он его сейчас плохо. Света одних лишь уличных фонарей не хватало, чтобы разглядеть его как следует. А там вроде было на что посмотреть. Промелькнула часовня, "сросшаяся" с жилым домом, стены ее покрывали барельефы - святые, библейские сцены, львиные морды, горгульи. В круглом, чердачном окне часовни (наружной рамой ему служил каменный венок, а по центру его пересекало основание распятия, уходящего к крыше) горел свет. Это было одно из редких освещенных в этот час городских окон. Скорее всего, до октября тридцать девятого, пришло капитану в голову, они так рано спать во Львове не ложились. Он знал, что даже сейчас в городе сохранились остатки частной мелкорозничной торговли. А до присоединения капитал здесь цвел пышным цветом: банки, торговые общества, оптовые конторы, частные магазины, магазинчики, лавки, рестораны и кафе. Значит, вовсю кипела и ночная жизнь. Все, кипение прекратилось. Ну и милиции меньше работы…