* * *
Дело шло куда более споро, чем он мог предположить. С каждой марки Себастьян Клаузен зарабатывал пятьдесят пфеннигов, и уже мог назвать себя капиталистом средней руки. На вырученные деньги он сумел приобрести две сапожные мастерские и одну пекарню, и большую часть фальшивых денег сплавлял именно через них. Его отец, имевший булочную в Мюнхене, с раннего утра и до позднего вечера не отходил от печей – и при этом едва обеспечивал многодетную семью. А он, Себастьян, в день получает столько, сколько отец зарабатывал за месяц.
Однако в последние несколько дней Клаузен начинал испытывать некоторое беспокойство, возникшее, казалось бы, из ниоткуда. Ощущение такое, будто бы кто-то дышал ему в спину. Оборачиваясь, Себастьян видел вполне безобидную картину: пешеходов, спешащих по своим делам, тяжелые кареты, разъезжающие по дорогам, бродяг, выпрашивающих милостыню, ротозеев, разглядывающих броские витрины. На первый взгляд ни малейшего основания для беспокойства – и все-таки что-то было не так. Реальность как будто бы спряталась за густой туман, скрыв от взора свои радужные краски.
Нечто похожее он ощутил в прошлом году, когда хотел продать заезжему лавочнику ожерелье из ограненного стекла, выдавая его за алмазное. Что-то во внешности покупателя его насторожило: не то лукавость, прятавшаяся в глазах, не то холеные руки, какие не часто можно встретить у обычного лавочника. Прислушавшись к себе, Клаузен отошел в сторонку под удивленный взгляд покупателя. А часом позже тот задержал одного из сподручных Себастьяна за скупку краденого.
Два дня назад мошенник получил от Рихарда новую партию фальшивок – и наказ начать распространять их лишь через неделю. Однако соблазн заполучить большие деньги был настолько велик, что Себастьян не выдержал и вышел на вокзал уже на следующий день. А потом, риск был невелик – принесенные деньги выглядели столь совершенными, что он едва уловил их отличие от настоящих денег.
Клаузен остановился, прислушиваясь к внутреннему ощущению. Оно вновь дало о себе знать холодком под ребрами. Опасность ходила вокруг него кругами, как акула вокруг намеченной жертвы. Куда ни пойдет – а она уже рядом! В руках Себастьян держал небольшую сумку, наполненную фальшивыми монетами. За прошедшее время он без труда научился отличать поддельные деньги от настоящих и теперь дивился тому, что прежде этого не замечал. Хотя следовало отдать должное фальшивомонетчику – выполнены они были в самом деле великолепно! Надо было подержать в руках не одну сотню таких монет, чтобы научиться отличать фальшивую от настоящей.
Оглянувшись, Клаузен увидел молодую пару, поджидающую извозчика. Они вполне могут быть полицейскими: игра во влюбленных – один из любимых приемов тайных агентов. Немного сбоку увидел пожилую женщину, выбиравшую в лавке подходящий зонт – безобидный "божий одуванчик", решивший на старости лет поэкспериментировать с ярким цветом. Видно, ее укусила какая-то африканская муха, если к фиолетовому платью с рюшками она решила подобрать желтый цвет.
Не обнаружив ничего явно настораживающего, Себастьян направился к булочной. Вошел через служебный вход, где обычно сидел хозяин. Поставив на стол сумку, выгреб из нее горсть монет и сказал:
– Разнесешь сегодня, завтра принесу еще.
На лице хозяина, маленького полного человечка, отобразилась озабоченность.
– Мне кажется, что лучше обождать. Что-то на душе тревожно.
Беспокойство толстяка в точности совпадало с его собственным. Но, приняв беспечный вид, Себастьян отвечал:
– Ерунда! Дела идут лучше некуда. За прошлую неделю мы заработали двадцать тысяч марок. Разве ты разживешься такими деньгами в своей пекарне? – хмыкнул он, излучая уверенность.
– Вчера у меня отказались брать марку, – признался пекарь. – Пришлось дать другую.
– И что?
– Мне пришлось долго объяснять покупателю, что она настоящая, вот только не знаю, поверил он мне или нет. А сегодня один лавочник долго рассматривал мои монеты. А третий и вовсе потребовал, чтобы на сдачу я дал настоящие деньги.
– Ха-ха! – натянуто рассмеялся Себастьян. – Твои покупатели настоящие шутники. – Тебе нужно было сказать, что в пекарне ты прячешь чеканный станок.
Булочник выдвинул ящик стола и сгреб в него просыпанные фальшивки.
– Я так не могу. Это будет в последний раз, – толстяк поднял глаза на Себастьяна, уверенно выдержав его взгляд.
Возникла напряженная пауза. Клаузен понимал, что сейчас не самое подходящее время, чтобы навязывать собственные взгляды. С аргументами придется обождать.
– Ты немного устал, поговорим об этом позже.
Выйдя на улицу, Себастьян не обнаружил ни молодых людей, видно, умчавшихся куда-то на подъехавшей карете, ни старушку, выбиравшую пестрый зонт. Заложив руки за спину, неспешным шагом, как и подобает значительному человеку, он двинулся по тротуару в сторону галантерейной лавки. Приостановившись перед входом, как бы невзначай глянул через плечо и, обнаружив прежнюю картину – беспечность на лицах прохожих, – вошел вовнутрь.
Хозяином лавки был старый его знакомый Мартин Айгнер. Глядя на его благообразную аккуратно постриженную бородку с обильной сединой на висках, в нем невозможно было узнать бывшего форточника высшей квалификации, известного как Тощий Мартин. Прибавив в весе и сколотив значительный капитал, он навсегда завязал с опасным ремеслом и прикупил небольшую галантерейную лавку, приносившую ему значительный доход.
Клаузену пришлось не без труда отыскать подходящие слова, чтобы тот согласился распространять фальшивые монеты. Однако уже после первой реализованной партии старый приятель понял, что можно добывать большие деньги, не угождая покупателям, и теперь был одним из основных распространителей.
Заметив вошедшего Себастьяна, Мартин велел приказчику присмотреть за лавкой, а сам в сопровождении гостя направился в служебные помещения.
Едва Клаузен перешагнул комнату, хозяин закрыл дверь.
– Много? – с живым интересом спросил он.
– Пять тысяч, – Себастьян приподнял сумку.
Глаза Мартина блеснули азартом.
– Можно и больше, осилю! – горячо заверил бывший форточник.
– Хорошо, – согласился Клаузен, – в следующий раз принесу. – Высыпав на стол монеты, он спросил: – Ты ничего не замечал в последнее время?
– Это ты о чем? – удивленно воззрился Айгнер.
– Так… что-то все мерещится.
– Деньги расходятся, как печеные булочки, – хохотнул Мартин. – Никто даже и не догадывается, что получает фальшивые марки. – Себастьян помрачнел. – Или ты о чем-то другом?
Вот ведь толстокожий! У него самого душа не на месте, а этот все о прибыли думает.
– Нет, это я так… – кисло улыбнулся Клаузен. – Просто как-то день не заладился с самого утра.
Он вышел на улицу и, подхваченный толчеей, заторопился к следующей лавке, расположенной на краю площади. Народу там было поменьше, можно было осмотреться. И тут Себастьян вдруг увидел прежнюю старуху в фиолетовом платье с рюшками. В ее руках был все тот же желтый зонт, привлекающий к себе внимание. Остановившись перед дверью, Клаузен не решался распахнуть ее, чувствуя, как затылок начинает плавиться от приближающейся опасности. В следующую секунду крепкие руки ухватили его за плечи, на запястьях он почувствовал холод металла, сковавшего движения, и чей-то негромкий, но строгий голос, не терпящий возражений, объявил:
– Полиция! Дайте сумку!
Разжав пальцы, Себастьян отпустил сумку с деньгами. Ударившись о булыжник, содержимое недовольно звякнуло. Немедленно подкатила черная полицейская карета с зарешеченными окнами, раздавив широкими ободами чей-то холщовый мешок, и прежде чем Клаузена затолкали вовнутрь, он успел заметить бабку с зонтом, стоявшую на противоположной стороне улицы. Старушка беззубо улыбнулась, махнув ему рукой.
* * *
Себастьяна Клаузена, как особо опасного преступника, решено было поместить в Моабитскую тюрьму, представлявшую собой комплекс из пяти четырехэтажных корпусов, соединенных в форме веера. От других тюрем Берлина ее отличали невыносимые условия содержания заключенных и пытки, которые надзиратели нередко применяли в качестве воспитательной меры. Уже на второй день пребывания Себастьян должен был понять, что любезничать с ним в этих крепких стенах не собираются.
В здании тюрьмы у Гельмута Вольфа был собственный кабинет, куда он заявлялся, чтобы допросить арестованного. Сейчас был тот самый случай.
Откинувшись на спинку широкого кресла, Вольф сунул трубку в уголок рта и пыхнул горьким дымком. К трубке он приучился лет десять тому назад, сразу после объединения Германии. Отто Бисмарк, ставший символом Рейха, предпочитал исключительно трубки с крепким табаком, и в подражание великому человеку тотчас закурили все высшие чины полиции. Гельмут Вольф не стал исключением; вскоре, как и все, освоив трубку, он даже находил это занятие весьма приятным.
Заключенный Себастьян Клаузен сидел напротив него за небольшим столом, свесив левую руку вдоль тощего тела, а правая была пристегнута за запястье к небольшому металлическому кольцу, закрепленному на шероховатой стенке. Его приковали совсем не потому, что были основания для беспокойства, а, скорее всего, в качестве воспитательной меры. Посидит так распятым, поразмышляет о своем незавидном будущем, а там, глядишь, и надумает исповедаться.
Задавать вопросы Вольф не торопился, заставляя арестованного все сильнее ерзать на стуле. Вот когда он осознает, что сидит не на дощатом сиденье, а на раскаленной сковороде, тогда и можно будет задать первый вопрос. А сейчас самое время, чтобы насладиться первыми плодами победы.
Лавочники, причастные к сбыту фальшивых денег, были задержаны уже через несколько минут после ареста главного фигуранта, а еще через полчаса каждый из них был допрошен с пристрастием. Так что Гельмут представлял себе целостную картину, из которой следовало, что деньги к ним поступали через Клаузена, а впоследствии через многочисленных покупателей распространялись по всей Германии. Оставалось только докопаться, кто именно снабжал его фальшивыми деньгами.
Себастьян энергично заерзал, что должно было означать – арестованный созрел для обстоятельного ответа. Что ж, в таком случае самое время приступать!
Подавшись вперед, Вольф вынырнул из клубов табачного дыма и сказал:
– Посмотрите в окно.
Клаузен вытянул шею, стараясь понять, что творится за зарешеченным окном четвертого этажа, но увидел только корпус тюрьмы, выкрашенный в желтый цвет.
– Посмотрели? – заинтересованно спросил начальник полиции.
– А что, по-вашему, я должен там увидеть? – невесело буркнул распространитель фальшивок.
– Ах, все забываю, – рассеянно проговорил Вольф, – вы ведь пристегнуты… – Его низкий голос был преисполнен сочувствия. – Тогда я вам расскажу, если желаете… – Поднявшись, начальник полиции подошел к зарешеченному окну. – В центре тюремного двора стоит гильотина. Возле нее находится господин Питер Науман, именно он является распорядителем этой замечательной конструкции. Сегодня у него очень хлопотный день – он должен обезглавить восемь особо опасных преступников. Механизмы должны работать без сбоев, нужно следить за всеми трущимися деталями, потом тщательно протереть их ветошью… Сами подумайте, что будет – вот нажимаете вы на кнопку, а лезвие возьми и остановись в дюйме от вашей шеи. – Себастьян нервно сглотнул. – Вот видите, и вы тоже понимаете, – вдохновенно продолжал начальник полиции. – Возникнут некоторые неудобства для приговоренного, будут ненужные переживания… А тут голова разом отлетит в корзину, а приговоренный даже ничего не почувствует. Как известно, гильотина – лучшее средство от головной боли. Ха-ха!.. Хотите узнать, кто эти приговоренные? – Клаузен слушал начальника полиции с побелевшим лицом. – Четверо из них – всего-то шайка заурядных убийц. Грабили и убивали людей в Бранденбурге. Так что их совершенно не жаль… Остается лишь сокрушаться, что их не отловили раньше. Тогда жертв было бы значительно меньше. Пятой будет женщина. Представляете, убила спящего мужа! Она могла бы получить тюремный срок, но присяжные заседатели неожиданно для всех проголосовали за гильотину. Ее муж был деревенский староста и пользовался уважением односельчан. А потом, ее дело усугубляется тем, что она хотела уйти от супруга к молодому любовнику, прихватив с собой все драгоценности. Собственно, она была задержана соседями, когда складывала ценности в сумку. А хотите знать троих оставшихся? – Себастьян подавленно молчал. – Это ваши коллеги. Они подделывали казначейские билеты. Представьте себе, умные головы! Им бы в рейхстаге заседать, а они вот за какое дело взялись… О, господин Науман на нас посмотрел, это добрый знак! – Начальник полиции приветственно махнул рукой. – Видно, чувствует, что в ближайшее время ему предстоит работа. Он всегда чувствует… Бывало, идешь по коридору, а он навстречу. К вам, говорит, господин Вольф, скоро преступник прибудет, он мой клиент. И точно! Уже на следующий день выловим какого-нибудь смертоубийцу, а еще через неделю ему голову отрубят. А вот за два дня до вашего появления он встретил меня в тюремном дворе, бережно так взял под руку и повел в сторону гильотины. К вам, говорит, весьма любопытная личность прибудет. Пообещал специально для такого случая новую корзину заказать. – Повернувшись к фальшивомонетчику, едва не падавшему в обморок от страха, Вольф спросил резким голосом: – Это, случайно, он не про вас говорил?.. Да что же это с вами? Никак дурно сделалось, – посочувствовал Гельмут, возвращаясь на свое место. – Не дай бог, помрете, а мне потом начальство загривок намоет. Вроде бы я вас и не пугал совсем, голоса не повышал, старался говорить с вами ласково… Знаете, я ведь не с каждым так нежно разговариваю. Бывает, что о-го-го! Иногда и кулаком по столу могу стукнуть, а вы у меня отчего-то вызываете расположение. Что-то мне подсказывает, что мы с вами поладим… Так кто вам передавал деньги? Как он выглядел? Сколько раз он передавал вам деньги? На какую сумму? – В голосе начальника полиции послышались стальные нотки. Допрашивать он умел.
– Я… Я… не знаю, о чем вы говорите, господин полицейский, – нашелся Себастьян. – Произошло какое-то недоразумение…
– Это недоразумение, господин Клаузен, может стоить вам головы. И мне очень жаль вас. Вы должны помочь себе. Как объяснить тот факт, что в вашей сумке мы обнаружили почти тысячу фальшивых монет? Или вы будете говорить, что вам дали их на сдачу, когда вы покупали коробок спичек? Ха-ха! Вы остроумный человек. Я допускаю, что таких фальшивых монет может быть одна или две, сейчас их полно по всей Германии. Они даже у меня имеются. Хотите взглянуть? – Вытащив из кармана серебряную марку, он продолжил: – Вот, полюбуйтесь! Хороша? Тоже дали на сдачу. Но ваши монеты изготавливались в промышленном масштабе. Кроме того, последние несколько дней мы вели за вами надзор. Хотите послушать?.. – Себастьян отвернулся. – Каждый день вы выходили из дома ровно в восемь часов утра и на извозчике добирались до вокзальной площади, а там раздавали фальшивые монеты по лавкам. Мы провели в вашем доме обыск, сундук с монетами тоже нашли. Даже если вы больше ничего не скажете, дело уже можно передавать в суд, а дальше сами знаете, что вас ждет – Госпожа Гильотина!.. Знаете, я предлагаю вам сделку. Вы мне рассказываете все, что знаете, а я даю вам слово, – начальник полиции приложил руку к груди, – что спасу вас от смертной казни.
– Хорошо, – прохрипев, отвечал Клаузен. – Я согласен.
– Вот и прекрасно, – воодушевился Гельмут, – а то, я смотрю, вы совсем приуныли. А сейчас к вам даже румянец вернулся… Рассказывайте!
Подробно, стараясь не опускать даже малейшей детали, Себастьян принялся рассказывать о том, как познакомился с фальшивомонетчиком, и о том, как ему удалось выследить его жилище.
Стараясь соблюдать хладнокровие, начальник полиции поднес трубку ко рту. Однако она предательски дрогнула, и костяной мундштук стукнулся о зуб. Вытащив из папки рисунок, Вольф показал его Себастьяну.
– Это не он?
Внимательно всмотревшись в рисунок, Клаузен отвечал:
– Нет… Этот молодой, тот был постарше.
– Понятно, – Гельмут уложил на место рисунок. – На какой улице он проживает?
– Фридрихштрассе, четырнадцать, – уныло просипел арестованный.
– Поедете с нами. Дежурный! – громко крикнул начальник полиции.
В кабинет вошел высокий широкоплечий блондин с голубыми, будто бы кусочки неба, глазами.
– Пусть готовят экипаж, срочно выезжаем на Фридрихштрассе!
– А что делать с арестованным?
– Он поедет с нами! Только не забудьте нацепить на него наручники, а то не люблю я все эти фокусы…