- А, господин Флор! - закричал он оттуда. - Обещались мне безопасность, если я всю правду расскажу! А теперь Наташка на меня кидается и глаза вырвет! Ай, спасите! Ай, девка она лютая!
- Я тебе покажу "Наташку"! Я тебе сейчас устрою "девку лютую"! - шипела Гвэрлум. - Ворюга!
- Я не буду больше! - верещал Животко.
- А ну, тихо! - гаркнул Вадим, видя, что Флор не спешит вмешиваться.
Сейчас как-то особенно стало заметно, что хоть Флор и хозяин дома, хоть он и корабельщик, а все же очень молод. Разыгравшаяся сцена развеселила его. Душа Флора устала от горя и забот, а тут - потеха.
Гвэрлум замолчала - больше от неожиданности. Животко визгнул и присел.
- Иди сюда, - велел ему Флор, отсмеявшись и вытерев лицо ладонью. - Хватит ругаться, Наташенька. Пусть Животко нам еще кое-что расскажет.
Мальчик осторожно шагнул вперед. Наталья зашипела и с удовольствием поглядела, как Животко вздрагивает.
- Иди, иди, - зазывал Флор. - Ну, говори. Куда Неделька отправился цаплю под зваром кушать?
- К Елизару Глебову, - сказал Животко, обреченно кося по сторонам глазами. Опять жутко сверкнули белки.
- А что у Глебова было?
- Смотрины старшей дочери… Это Неделька так сказал, - добавил Животко. - Ежели потом окажется, что не смотрины, а именины - я тут не при чем.
- Ты главное забелки не выпивай, у хозяйки не спросившись, - сказал Флор беззлобно.
Животко скорчил рожу, явно давая понять, что Наталью за хозяйку здесь не считает. Но эта гримаса пропала без внимания. Куда больше всех занимало только что прозвучавшее имя - Елизар Глебов.
Глебов был из боярского рода, младший сын боярина Глебова, что сидел на Москве и участвовал в работе Стоглавого собора, человек знатный и уважаемый. Младший его отпрыск, Елизар, красивый и видный мужчина лет тридцати пяти - тридцати семи, давно обосновался в Новгороде и имел здесь несколько домов и два корабля. Он был чрезвычайно богат и удачлив. Хорошо женился, породил сына и дочь, которую теперь, видимо, намеревался выдать замуж.
Конечно, такому господину незачем перед всеми открывать свое пристрастие к скоморохам. С другой стороны, обычай - не требовал, нет, но просил - чтобы на празднике кто-нибудь пел и рассказывал смешные стихи. Вот и позвали Недельку.
Пока все выглядело довольно безобидно.
Кроме одного.
Неделька мертв.
- При чем тут Глебов? - недоумевал Лаврентий. - Здесь что-то не сходится, Флор, подумай! Заманивали Недельку в имение Туренина… Глебов-то здесь с какого боку? Человек он хороший, почтенный…
- Сперва нужно понять, для чего вообще кому-то потребовалось убивать скомороха, - сказал Харузин. - Мы предположили, что Неделька услышал что-то лишнее. Но как это могло произойти? Для чего при постороннем человеке говорить о тайных делах?
- Случайно, - молвил Флор. - Неделька часто оказывается в странных местах. То есть, оказывался - когда жив был. Это было его особенное свойство. Люди думают, что он давно ушел, а он - вот он, Неделька, заснул где-нибудь в углу, где никто его и не заметил…
- Логично, - согласился Вадим. - Хорошо, предположим, Неделька случайно услышал нечто, что слышать был не должен.
- Эту теорию мы уже развивали, - добавил Харузин. - Примем ее за рабочую. Что дальше?
- Дальше… Нужно бы узнать, кто еще побывал на тех смотринах, - сказал Вадим. - Всякие там слуги и гридни пока не в счет. Нам нужны только знатные гости. Особенно - те, которые расходились с праздника последними.
- Как это выяснить? - спросила Наталья. - Разве что взять ордер у прокурора, "вы имеете право хранить молчание", и нагрянуть туда с допросами.
- Не получится, - вздохнул Вадим.
- Хитростью, - сказал Лаврентий. - Слуги часто болтают о господских делах.
- Предлагаешь кому-нибудь из нас переодеться слугой и наняться к Глебову в дом? - спросил Харузин.
Лаврентий кивнул.
- Ну, и кто это сделает? - опять спросил Харузин. И, подумав, добавил: - Ну, я могу… Если меня с такой татарской рожей примут.
- Примут, - сказал Флор уверенно. - Я тебя продам. Скажу, что ты пленник.
- Ну, знаешь! - возмутился Харузин, а Вадим бессердечно захохотал.
Гвэрлум тоже улыбнулась.
Эльвэнильдо подумал о пленных эльфах во власти злобных орков, и ему сделалось совсем противно.
- Будешь как разведчик, - утешительно сказал Вадим.
- Баба-яга в тылу врага, - добавил Харузин и нахмурился.
Ребята говорили дело. Придется побыть "пленным эльфом". А там - либо побег, либо Флор его вызволит…
* * *
Елизар Глебов оказался человеком по-настоящему красивым. Харузин его прежде не видел и теперь исподтишка разглядывал и любовался: широкое лицо, светлая мягкая борода, чуть прищуренные улыбающиеся глаза. Супруги Глебова видно не было, дочь присутствовала невидимо - вышивки, украшающие стол и иконы в красном углу, видимо, были делом ее рук, не слишком искусные, но пестрые и яркие. Сын, крепкий подросток лет четырнадцати, то входил, то выходил.
Слуг у Глебова имелось не менее десяти человек; однако Флор несколько дней назад ловко устранил одного из них - работавшего на конюшне. Парень беспечно бродил по городу вечером воскресного дня - как не замечтаться в такое время? Красивое женское лицо привиделось ему на улице. Девушка шла прямо перед ним. Парнишка побежал догонять - что-то в незнакомке показалось ему странным.
Девушка завернула за угол, парень - за ней. Узорный платок обрамлял ее узкое лицо с темными глазами, рот чуть подрагивал, готовясь растянуться в улыбке. Она заманивала его так, словно звала в объятия, а одета была скромно и богато - дочка хороших родителей. Это и сбивало с толку, и кружило голову.
Несколько раз парню казалось, что он вот-вот схватит красавицу и поцелует ее сахарные уста, заставит рассказать - кто она такая, для чего улыбается так странно, отчего такой медовый свет изливается из ее очей… Какая нужда, какая прихоть заставила ее гулять вечером по улице одной, без провожатых, и зазывать незнакомого юношу?
…Очнулся парень в сарае. Глядел на него мужчина сердитый. Девушки и следа не было.
- Ты кто таков? - вопросил юноша.
- Я-то Макар Калья, а вот ты кто? - сурово ответил мужчина.
- Калья? - удивился парень. - Что за имя?
- Прозвище, - ответил мужчина. - Потому что из обидчиков моих я делаю жидкое варево, пригодное в пищу…
- Чем же я тебя обидел? - еще больше поразился парень. - Меня звать Сидор и, клянусь тебе, ничего дурного я не сделал…
И тут он заметил у себя под локтем узорчатый платок. Сразу на ум пришла красавица, за которой он бежал по темнеющим новгородским улицам, как за неразгаданной мечтой.
- Кто она? - шепотом спросил Сидор.
- Вспомнил! - рявкнул мужчина. - Ты погнался за моей дочкой, а после…
- Я догнал ее? - перебил Сидор.
"Калья" (это был Вадим) зарычал, сверкая белыми зубами. Рычал бывший студент-филолог очень убедительно: парень так и сжался, закрыл голову руками, выставив локти, поджал ноги, спасая живот, - вдруг неведомый злодей начнет его сейчас бить?
- Я тебя убью! - объявил Вадим.
И тут в дверь сарая постучали.
- Кто здесь? - рявкнул "Калья".
- Так это… - пробубнили за дверью. - Пришли тут…
- Жди! - велел пленнику "Калья" и выбежал вон.
Сидор со стоном сел, обхватил колени руками, задумался. С какого-то момента он ничего не мог припомнить. Вроде, дурного он не делал. Девушка гуляла по улицам одна. В этом он был уверен. Он побежал за нею следом… Дальше мысли обрывались.
Парень пытался себя успокоить. В конце концов, Господом так устроено, что юноша тянется к девушке. Ну, заставят его жениться на ней, - так ведь это не наказание! Напротив, он, пожалуй, и рад будет подобному повороту событий… Но Калья больно страшен. Не муж ему нужен для дочери, а что-то иное… Может, дочь его - безумна? В безумии бегает по городу, зазывает мужчин, подвергает себя позору, - вот Калья и уничтожает свидетелей своей беды.
В монастырь такую девушку нужно запереть, пусть монашки ей помогут от недуга избавиться, - ведь если такое случилось, стало быть, бес ею завладел. Злой блудный бес, который глумится над юной красотой…
В раздумьях прошло некоторое время, и вдруг двери сарая опять распахнулись, и вошла вчерашняя красавица. Одежда на ней была та же, только волосы простые, без платка. Сидор увидел, что она острижена, и понял: догадка его верна.
Завидев свой платок, девушка спокойно наклонилась и подняла его.
- Вот он где, - как ни в чем не бывало проговорила она. - А ты кто?
- Я вчера за тобой по улице шел, - признался Сидор. - Не помнишь меня?
- Не, - качнула головой Гвэрлум. - А мой отец здесь был?
- Был, - хмуро кивнул Сидор.
- Убить обещался? - хихикнула Гвэрлум.
"Безумна!" - в ужасе подумал Сидор.
А вслух проговорил:
- Да…
- А ведь убьет, - сказала Гвэрлум и погладила Сидора по щеке. У нее были влажные холодные пальцы (нарочно перед тем, как войти, обслюнявила - дабы "усугубить неприятные ощущения при тактильном контакте", как посоветовал ей Харузин). Сидор отшатнулся.
- А то - женись на мне, - предложила Гвэрлум и принялась раздергивать на груди завязки рубахи.
- Ой, не надо, не надо! - почти как девчонка заверещал Сидор и выскочил из сарая.
Глядя ему вслед, Гвэрлум пронзительно хохотала.
Далеко парень не убежал - наткнулся на Флора. Тот стоял на берегу Волхова, широко расставив ноги, созерцал свой корабль - "Святая Анна".
- Гляди, куда несешься! - сердито сказал Сидору Флор.
- Господин! - закричал Сидор. - Ты ведь - Флор Олсуфьич, да? Я тебя прежде видел!
- А я тебя не видел, - отстранился Флор. - Ты что за меня хватаешься, как за ужицу?
- Спаси меня! - заклинал парень перепугано. - Меня на дурочке женить хотят!
- Ну так иди домой, что ты ко мне приклеился! - еще пуще рассердился Флор.
- Они к моему господину придут, потребуют возмещения обиды, - бормотал Сидор, озираясь по сторонам и каждое мгновение ожидая, что вот-вот выскочит "сумасшедшая". - Я не хочу на дуре жениться! Не знаю, что на меня нашло.
- Ты обидел ее, что ли?
- Не помню я…
Флор помягчел.
- Встречал и я таких дур, - сказал он. - Бегают, где ни попадя, как кошки драные, а потом честный человек всю жизнь из-за этого мыкается…
- Не знаешь, есть ли корабль, который выходит в море?
- Погоди, так сразу не скажу… - протянул Флор, с удовольствием наблюдая, как мечется парень. "А ведь он - неплохой человек, - подумал Флор. - Надо его к Тимофею Бражникову пристроить в команду. Бражников - хоть и пьющий кормчий, но море и корабли хорошо знает и этого Сидора на ноги поставит. Все не в услужении, а при деле человек возрастет".
И проговорил неторопливо:
- Сведу тебя на "Варвару". Там главным кормчим - Тимофей Бражников, будь при нем - и спасешься.
И, взяв Сидора за руку, точно маленькое дитя, Флор вручил парня Бражникову с наказом - учить и защищать от бесноватой девки и ее жестокого отца. Бражников, который ни сном ни духом о затее Флора не ведал, парня принял неохотно, лишь из уважения к Олсуфьичу. "Святая Варвара" должна была уйти в плавание завтра, и до отплытия Сидор спрятался на корабле.
Естественно, никому не пришло в голову, что против обычного паренька с конюшни может быть сплетен столь сложный заговор, поэтому Елизар Глебов, поискав своего пропавшего слугу и не найдя его, предположил, что тот либо пропал, либо удрал. Это опечалило Елизара. Поиски он прекратил после того, как ему сообщили, что видели Сидора на борту "Святой Варвары". Мол, хоронился там и клялся Бражникову, что будет того во всем слушаться и сделается истинным морским волком.
- Ты его, батюшка, как вернется, призови к ответу, - советовал управляющий, но Елизар качал головой:
- Если ему захотелось от меня уйти, пусть уходит. Мне такие люди в доме не требуются…
А тут весьма кстати Флор Олсуфьич подвернулся со своим татарином. Татары хорошо с лошадьми ладят, поэтому управляющий рискнул - взял в дом Харузина. Тот, к тому же, клялся, что крещен и носит имя Сергия. Глебов поглядел на нового человека, кивнул ему приветливо и спокойно, и согласие между господами было достигнуто. После этого Флор ушел, не оглянувшись на Харузина, а Елизар Глебов передал Эльвэнильдо своему управляющему.
Особо ладить с лошадьми Сергию не пришлось, этим занимался старший конюх. Харузину выпало чистить стойла. Дело весьма медитативное.
- Ты гляди, - наставлял старший конюх, человек хмурый, с большим шрамом и носом, свернутым насторону. Видать, лошадь лягнула, еще давно. - В сенницах чтоб сено всегда было устроено и не изрыто, и не разволочено по крыльцу и по двору не растаскано, а всегда было бы убрано и подметено и под ногами не валялось. А солома - чтоб под кровлей прикладена.
Эльвэнильдо кивал, точно китайский болванчик.
Конюх широко размахивал руками, показывая, где что: где сенница, где солома…
- В конюшне чтоб дозирать во все дни, - продолжал он, - и сена класть в ясли, сколько бы лошади съели, а под ноги бы не рыли. Солому под лошадей стлать и ежедневно подгребать и перетрясывать. На водопой если поручат водить - води бережно и гляди, чтоб ребяты на лошадях не гоняли, а то взяли обычай…
- Какие ребята? - уточнил Эльвэнильдо.
- Разные! - рассердился конюх. - Ты дурачок, что ли?
Эльвэнильдо потупился.
- Нет, я уточняю… Господскому мальчику можно?
- Ему тоже не след, - сурово сказал конюх. - Во всем порядок требуется… Сейчас лето, лошадей нужно купать и холодить. Выводи их, чтобы не застаивались. Я слежу, да за всем не уследишь… Когда в конюшне у сена с фонарем будешь, гляди, свечу из фонаря не вынимай на всяк для притчи…
- Да понял я, - сказал Харузин.
Старший конюх его легонько по уху задел кулаком - для науки.
- Не рассуждай, а слушай.
- Ладно, - поник Харузин. Ему здесь не очень понравилось. Тоскливо. Скорей бы уж разведданные собрать да смыться.
Прочие слуги недолго сторонились эльфа. У Харузина имелся некоторый опыт вхождения в чужие компании. Нужно сидеть в сторонке смирненько и слушать, а потом, избрав себе "покровителя", ввернуть какое-нибудь ловкое, удачное слово тому в поддержку. Так можно прослыть хорошим парнем.
Несколько дней кряду обсуждали поступок Сидора.
- Глупее не придумаешь! - сердился старший конюх. - Что ему не жилось? У Глебова всего вволю, хозяйка его следит, чтоб ели и пили досыта, одежду дает хорошую.
- Ему в дальние края захотелось, - заступился за беглеца молодой парень, который, как приметил Эльвэнильдо, обычно помогал при кухне и служил господам во время трапезы. - Сидя на одном месте, много не увидишь.
- Сидя на одном месте, себя можно увидеть, - возразил старший конюх. - Свои грехи познать и душу исправить.
- Ты-то больно много себя познавал, - фыркнул старик, чья обязанность была следить за кладовыми, чтобы там не завелись мыши, и не было плесени. Он понемногу подворовывал, ссылаясь на "порчу" продуктов ("утруску и усушку", - как формулировал Эльвэнильдо), но старика никто за руку не хватал, в неблаговидных поступках не уличал. Не то жалели его, снисходя к его возрасту, не то глядели на "шалости" сквозь пальцы, памятуя о каких-то заслугах перед семейством. Потому и Эльвэнильдо глядел на него почтительно.
- Я, грешник, может, и не знаю всех грехов своих, - согласился конюх с покаянным видом, - но зато в точности ведомо мне, как себя держать и к чему стремиться… Я ведь не от себя говорю, от святых отцев…
- Ну, началось, - махнул рукой парень-виночерпий. - Сейчас поедет развозить турусы на колесах…
- А что, я бы послушал, - примирительно молвил Эльвэнильдо. Он желал немного "подлизаться" к начальству, а то старший конюх больно уж лютовал над татарином. Встанет, когда на лопате навоз тащишь, и ругает на чем свет стоит. И косоруким, и косоглазым, и дураком, и безбожным болваном…
- И послушай, - сердито сказал старший конюх, явно недовольный тем, что "злонамеренный" татарин решил его поддержать. - Тебе полезно, басурманская морда. Для чего сегодня мне навоз на ногу вывалил?
- Я случайно, - сказал Сергей. Он действительно сделал это не нарочно - старший конюх толкнул его, не то со зла, не то тоже по оплошности.
- Случайно! - фыркнул конюх. - Другой раз прибью.
- Хватит браниться, дяденька, - вмешался веселый виночерпий. - Давай, от святых отцев рассказывай.
Конюх скорчил гримасу, еще больше перекосив свое и без того изуродованное лицо, и начал:
- Как заповедано нам: в каком состоянии застало тебя начало жития твоего, в таком состоянии и продолжай оное, дабы лучше усовершенствоваться; а Богу послужить можно и на конюшне работая, и в трапезной, и на корабле. Только одно дело Богу неугодно - кощунство и всякое скоморошничество, смех глумливый и кривляние бесовское…
- И так, да не так, - заговорил вдруг Эльвэнильдо. Ему требовалось подружиться с кравчим и потому он оставил свой прежний план - найти общий язык с конюхом. Бог с ним, пусть ругается и даже дерется, терпеть-то все одно недолго. Информацией в любом случае не конюх владеет, так что и угождать ему незачем.
- Что-о? - Старший конюх побагровел. - Ты, басурман, никак собственное мнение объявить надумал?
- А что? - спросил Эльвэнильдо. - Кстати, напрасно вы меня басурманом ругаете, дяденька.
- Какой я тебе "дяденька"! - Старший конюх поперхнулся и только взмахнул рукой, не в силах продолжать.
Старик-ворюга, смотритель кладовых, захохотал, а парень-кравчий сильно наморщил нос, с трудом сдерживая смешок.
- Да, я уж говорил господину Глебову, - продолжал Эльвэнильдо как ни в чем не бывало. - Имя мое святое - Сергий, и в Священном Писании я тоже сведущ, и с монахами общение имел - они весьма много меня просвещали.
"Ага! Съел!" - подумал он злорадно, глядя, как старший конюх то краснеет, то бледнеет.
- Давайте Серегу послушаем, - предложил кравчий. Его и забавлял спор, и любопытно было - этого не отнимешь. Да и поглядеть, как старший конюх по носу получал, - да еще от кого! от какого-то проданного татарина! от пленника казанского, недавно окрещенного! - это, знаете ли, подарок судьбы.
"Серега" сказал:
- Да я тоже ведь не от себя, от отцов рассказываю… Вот какое предание есть. Жил один скоморох, человек простои и глупый, в истине не просвещенный. Ходил себе по городам и весям, везде кривлялся и становился на голову, а стоя на голове, говорил разные смешные стихи… И вот как-то раз, - продолжал Эльвэнильдо, понижая голос, - пришел он в Божий храм…
- Господь привел, - вставил старший конюх.
Эльвэнильдо лишь поклонился в его сторону и продолжал еще более "былинным" голосом - так обычно излагают истории на ролевых играх, подражая сказителям. Никто этих сказителей, естественно, никогда не видел и не слышал, просто традиция такая существует.
- И вот узрел бедный скоморох перед собою образ Пречистой Девы, - нараспев тянул Эльвэнильдо. - И так его сей образ поразил, что решил он непременно что-нибудь хорошее, доброе для Девы сделать. Но ничего другого скоморох не умел, только ходить на руках, стоять на голове и кривляться…
- Глумы творить, - опять вмешался старший конюх.